Война – великая, кровопролитная – определенно двигалась к завершению: сколько солдат расплатились своими жизнями за приближение победы; сколько усилий было затрачено, чтобы вытеснить врага с временно оккупированных территорий.
Тем более стало трагично жертвовать собой, когда все и так было ясно.
Ясно?!
Как бы не так! Коварный враг не собирался сдаваться на милость победителя. Но и будущий победитель начинал задыхаться на финише.
Все были измотаны, силы пребывали на исходе, нервы – сплошные обрывы.
С того момента, как бои переместились на территорию фашистской Германии, сражения приобрели особенно ожесточенный характер.
Советские солдаты были переполнены чувством мщения, враг же ни в коей мере не намерен был оказаться жертвою мести.
Полк, в котором служил Егор Глебович Сафьянов с большими потерями продвигался, тесня силы противника, в глубь его территории.
Сказывался эффект стальной пружины Вермахта, которая, сжимаясь под решительным натиском превосходящих сил Красной Армии, приобретала огромную потенциальную силу.
На дальних подступах к Берлину, в конце января 1945 года из штаба полка в разведроту поступил приказ установить рекогносцировку войск противника за рекой Шпрее.
Комразведроты собрал подчиненных и определил задачу: общую на всех и каждому индивидуально.
Группе Сафьянова выпало добыть «языка» офицерского звания Вермахта.
Операция проходила в сложных условиях: по существу на виду у обоих противоборствующих сторон.
«Язык» попался дородный. Мало того, что в чине гауптмана, да еще и солидной комплекции.
– То-то возликуют в штабе полка, - сказал Сафьянов двум своим сослуживцам.
Но предстояло еще доставить раненного при задержании немецкого «борова» через нейтральную полосу к своим.
Увы, судьбе было угодно, чтобы группа Сафьянова попала под минометный обстрел своих, которые намеревались предотвратить контрнаступление противника.
Два сослуживца Сафьянова погибли сразу.
При очередном взрыве снаряда, Сафьянов, не раздумывая бросился сверху на оказавшегося на земле гауптмана, желая во что бы то ни стало сохранить жизнь ценного языка-информатора.
В итоге сам сержант оказался тяжело ранен. До позиций Красной Армии оставалось каких-нибудь метров 800.
Драматизм ситуации усиливало то обстоятельство, что обезоруженный гауптман Клаусс был полон жизненной энергии, а разведчик – с оружием, но при смерти.
Сафьянов чувствовал, что силы оставляют его, он с трудом мог говорить.
– Сержант, откуда ты знаешь немецкий язык, - лежа во временном укрытии неглубокой лощины, поинтересовался Клаусс.
– Это длинная история, - попытался выговориться Сафьянов по-немецки. - Могу только сказать, что меня обучала моя родительница, когда мы жили в Нижнем Тагиле, где работало много квалифицированных немцев, а моя мать была переводчицей в администрации завода.
Сержант истекал кровью и ему все труднее удавалось владеть собой.
Клаусс пытался ему помочь, но сержант Егор не настолько был наивен, чтобы довериться немцу.
Он так ему и сказал:
– Клаусс, ты для меня государственный враг. Благодари Бога, что я не могу пристрелить тебя, поскольку имею приказ доставить «языка» в расположение своего полка.
– Сержант Егор, ты мне симпатичен, хотя русских я слабо понимаю, но и немцы мне в своей массе стали противны: эта их расистская агрессивность вызывает во мне отторжение и омерзение.
– Симпатизируешь ли ты русским или нет, - с трудом проговорил сержант, - какая разница. Вот видишь, я владею левой рукой и могу выпустить в тебя пулю.
Сержант попытался поднять руку, но это ему не удалось.
– Егор, как же ты решишься сделать это, если на выстрел могут отозваться мои сослуживцы.
– Ты прав, Клаусс. Видимо, сам Бог должен нами распорядиться. Одно я могу тебе сказать: «Наше дело правое, и силы зла будут повержены».
– Это как?
– Последнее сопротивление преступного режима будет сломлено, в Европе воцарится мир, и все люди доброй воли будут сотрудничать во благо друг друга, - с большим усилием воли проговорил сержант.
– Егор, твои слова отдают пропагандистскими клише, которое я слышу со времени прихода к власти Сталина в СССР и Гитлера в Третьем Рейхе.
– Клаусс, сделай доброе дело. Помоги мне написать письмо-записку моим родным.
– Но как я могу это сделать, если я не пишу по-русски?
– Запиши по-немецки. Жена свободно прочитает написанное.
И сержант Сафьянов стал медленно, тщательно подбирая слова, диктовать письмо в неизвестную ему новую жизнь.
«Дорогие мои. Жизнь прекрасна. Но ее приходится защищать от извергов. Я добровольно ушел на фронт. У меня была возможность воспользоваться бронью на оборонном заводе. Но я решил в действующей армии воевать до последней капли крови с оружием в руках против фашистской заразы. В этот критический момент я могу с уверенностью утверждать, что победа близка, что наша Родина обеспечит жизнь свободным культурным людям Европы».
Сержант перестал диктовать и попросил гауптмана прочитать написанное целиком.
Взяв из рук немца карандаш, он подписал письмо и собственноручно поставил дату и время.
– Егор, на что ты рассчитываешь? Если тебе не жить, то как письмо попадет по назначению? Если совершится чудо…
– Клаусс, мне нет смысла рассчитывать на чудо. Я полагаюсь на тебя. Тебе решать, какому пути следовать, - собрав последние силы, произнес русский сержант. - Одно могу сказать точно: фашистский режим преступен! С ним должно быть покончено!
С этими словами Сафьянов откинулся на спину и перестал дышать.
Только теперь Клаусс осознал весь драматизм ситуации: Всевышнему было угодно, чтобы офицер Вермахта принял для себя определенное решение: с кем он?
Пока немецкий «язык» лихорадочно думал, его руки стали ощупывать остывшее тело русского солдата.
В кармане гимнастерки сержанта немец обнаружил пустой конверт с адресом и три фотографии: женщины, мальчика и девочки. Адрес был чрезвычайно прост: город Тула, улица Галкина, дом 8. Не разглядывая фото, Клаусс переложил реликвии себе во внутренний карман вместе с запиской-завещанием потомкам.
С этого момента офицер Вермахта решил для себя однозначно: добраться до расположения русских.
Едва ли его, тяжело раненного, поставят «под ружье», чтобы он воевал против своих соплеменников.
В тоже время у него появилась возможность приблизить день поражения ставшего ему ненавистным гитлеровского режима, раскрыв командованию наступающих советских войск топографию расположения немецких войск на известном ему участке фронта.
Так он и сделал.
Добравшись ползком до первой же дозорной группы, немецкий офицер попросил на ломаном русском языке доставить его в штаб полка.
Пожалуй, нет никакого смысла излагать все перипетии судьбы Клаусса, которому сержант Сафьянов даровал жизнь.
Не один раз возникала ситуация, когда гауптману предоставлялась возможность проститься с этим подарком.
Между тем, когда офицер Вермахта, натерпевшись невзгод в русском плену, вышел на свободу после смерти Сталина, его вызвали в красногорский отдел НКВД, заведовавший немецкими военнопленными, и вернули изъятые у него при сдаче в плен личные вещи и реликвии.
К этому времени никому не было интересно, что сохранил Клаусс после знакомства с Егором Глебовичем Сафьяновым.
Между тем, в памяти гауптмана всплыли детали судьбоносного разговора на линии фронта. Вспомнил он и адрес: Тула, Галкина, 8.
И Клаусс решил действовать.
Бывший офицер Вермахта обратился к властям ГДР, куда определился на постоянное местожительства, с просьбой помочь ему найти родственников Егора Глебовича Сафьянова.
Оказалось, что советский побратим был из «врагов народа».
Его отец и мать отбывали срок в мордовских лагерях политзаключенных, когда он добровольно пошел в армию с самого начала Великой Отечественной войны.
Много пришлось испытать несправедливости от советской власти сержанту. Но в одном Сафьянов был уверен прочно: фашизму не место на земле.
И когда Клауссу удалось найти в СССР жену, дочку и сына Сафьяновых, он передал им сохраненные реликвии со словами благодарности на хорошем русском языке:
– Каждый боец с фашизмом сделал свой шаг к бессмертью, к торжеству справедливости на земле.
2015-05-10