Глава 9.
ДОКТОР ЛАРРИ ВЫДВИГАЕТ ТЕОРИЮ
Доктор Ларри выглядел как всегда – умеренно безумным и достаточно компетентным в той области, на которую распространялось его безумие. То есть выглядел так, словно обладал знанием, доктору Голеву недоступным в силу его, знания, абсолютной иррациональности.
Так оно, в сущности, и было. Доктор Ларри вечно носился с какими-то историями, словно бы вычитанными из бульварных газетёнок, собирал знаки и рифмы жизни, коллекционировал странные случаи и тайно верил в переселение душ. При этом, как ни парадоксально, он был талантливым учёным и прекрасным врачом. Если кого и следовало привлечь к разгадыванию шарад подобного толка, так это его.
После вчерашней вечеринки доктор Ларри слегка страдал от похмелья, был рассеян и вял, но быстро пришел в тонус, когда доктор Голев показал ему рисунки Альбы.
Сейчас он с одинаковым удовольствием делал два дела – слушал Голева и намазывал поджаристый тост сначала маслом, затем, поверх масла, апельсиновым джемом. Когда тост был готов, доктор Ларри отложил его на тарелку, отхлебнул кофе и устремил на Голева подозрительно ласковый, задушевный взгляд.
– Ты переспал с ней? – спросил он.
– Ларик, – доктор Голев покачал головой. – Не отвлекайся.
– Хорошо, – вздохнул доктор Ларри. – Не буду. Но всё-таки, да или нет? Эту ночь вы провели вместе?
– Нет. Или да – если ты про секс.
– Я так и понял, – подмигнул доктор Ларри.
– Ты лучше скажи, что ты обо всём этом думаешь? Рисунки, необъяснимые совпадения…
– Необъяснимые! – крякнул Ларри с изрядной долей сарказма, впрочем, довольно благодушного и весёлого. – Нет ничего необъяснимого! Любое «чудо» можно разложить на энное количество составляющих, каждая из которых имеет свои причины и механизмы осуществления, вписывается в объективную картину мира и не противоречит здравому смыслу. Конец цитаты.
– Ну да, всё верно, – пожал плечами Голев. – Любое чудо имеет техническое решение. Я и сейчас так думаю.
Доктор Ларри хитро сощурился на него.
– Чудо? Или «чудо»? – Он сделал из пальцев «коготки» и дважды царапнул ими воздух.
– Пока что мне доводилось иметь дело только с… – Доктор Голев повторил его жест.
– Судя по всему, мне тоже, – неожиданно выдал доктор Ларри, этот рьяный апологет чудесного, и впился зубами в тост. Лицо его отразило навысшую степень наслаждения. – Но всё когда-то случается в первый раз… М-м-м, вкуснота какая! Здорово, великоле-е-епно!
Доктор Ларри блаженствовал. Смаковал мгновение, словно кусочек тоста, поджаренного до хрустящей корочки, намазанного сливочным маслом и сладким джемом. Жмурился, упиваясь вкусом. Не спешил прожевать его, этот кусочек чуда, и проглотить – растягивал, впитывал удовольствие. По губам его блуждала улыбка человека, на чьей улице наконец наступил праздник.
– Итак, что я думаю об этом. Первое, что я думаю: мы облажались. Наши изначальные предпосылки были в корне неверны. Мы плыли в Индию, а попали в Америку. Хотя более точной была бы такая аналогия: мы плыли на маленький скалистый островок, ничем особо не примечательный, засиженный чайками и покрытый «скудной растительностью», а приплыли на роскошный сказочный континент. С чем я нас и поздравляю. Мы – первооткрыватели, Алекс!
Доктор Ларри залпом допил кофе, вскочил из-за стола и начал расхаживать по террасе. На смену тихому ликованию пришло деятельное возбуждение, готовое выплеснуть через край.
– Как ты уже понял, маленький скалистый островок – это тот самый «год небытия», наш главный товар, который мы собирались предлагать будущим клиентам. Гарантированного небытия. Лёг спать – проснулся. Всё. А наутро в зеркале – совсем другой человек. Новый ты. В этом была вся фишка, в этом заключалось наше ноу-хау! Оздоровление для ленивых. А также для тех, кому невозможно вернуть здоровье без курса каких-нибудь жутких болезненных процедур. Да, конечно, мы допускали, что во время гипносна в подсознании пациента будут происходить какие-то процессы – но не видели повода принимать их в расчет. Для нас это был лишь побочный продукт нейронной деятельности, не более того. И вот вдруг оказывается, что этот «побочный продукт» – и есть самое ценное в нашем эксперименте! Оказывается, что…
– Постой, – перебил его Голев. – Раз это самое ценное, давай точнее. Что конкретно ты имеешь в виду под побочным продуктом?
– Что я имею в виду? Джинна с кошкой. Цветок-бабочку. Тебе может показаться, что этого недостаточно, но поверь мне – более чем! Будь у нас только цветобабочка, мы еще могли бы допустить, что это просто совпадение. Удивительное, но – совпадение. Мы могли бы предположить, что Альба сталкивалась с этим растением когда-то раньше. Что это ее личная проекция, и снимки Одиссея тут ни при чем.
– Кстати, как он называется, этот цветок? – Не то чтобы Голеву было действительно интересно. Но именно сейчас вспомнился сон: лиловые бабочки, болтающиеся, как пьяные, по длинному узкому коридору. И Одиссей на инвалидной коляске – не то порождающий этих бабочек, не то преследуемый ими…
Доктор Ларри на секунду нахмурился, сбитый с мысли, но тут же решительно тряхнул головой:
– Не знаю. Как бы он там ни назывался, важно другое: находясь в состоянии гипнотранса, Альба нарисовала точно такой же цветок, как на фотографиях Одиссея. Этих снимков видеть она не могла – допустим, цветок попадался ей где-то раньше. Теоретически такое совпадение возможно… было возможным… до сегодняшнего утра. До сегодняшнего утра, Алекс! Потому что после того, как в этом уравнении появились еще джинн в жилетке и кошка, говорить о совпадениях может только полный и бесповоротный кретин!
– Ну-ну, Илларион Аркадьевич, ты всё-таки полегче, – доктор Голев побарабанил пальцами по столу. – Между прочим, этот кретин – твой работодатель.
– Я не имел в виду тебя, Алекс! – округлил глаза доктор Ларри. – Ведь не считаешь же ты, что всё это – совпадения?!
– Я пока никак не считаю, – уклончиво ответил Голев. – Хочу вот тебя послушать.
– О’кей. Тогда продолжаю. Сегодня утром тебе позвонила женщина, озабоченная пропажей кошки, хозяйка которой – одна из участниц проекта, Андреа Серёгина. Потом тебе позвонил Ирвин и сообщил, что еще один участник проекта, Модест Китаев, сбежал от него в ночном клубе, переодевшись в чужую жилетку. Вероятно, уже при слове «жилетка» в твоей голове что-то дзынькнуло, возникло ощущение, что здесь что-то есть, какая-то связь, какие-то тонкие ниточки между чем-то и чем-то. Но между чем и чем – ты пока не мог установить. Не помогла даже медитация на потолок. Ответ ускользал – и при этом был раздражающе близок.
– Ухм, – кивнул доктор Голев. Как бы ни держался он за свой спасительный скепсис, он всё же не мог не признать, что испытанные им ощущения были очень похожи на те, которые описал сейчас доктор Ларри.
– Потом ты вспомнил про Одиссея, еще одного участника проекта и тоже – беглеца. «Тоже», но не как Модест. Физически Одиссей – здесь, в клинике, хоть и скитается сейчас где-то в дебрях своего подсознания, ища контакта с умершими женой и дочерью. Его побег – просто фигура речи. Да и Андреа никуда не сбегала. Сбежала ее «представительница» – кошка. В общем, я клоню к тому, что связь между этими тремя явно есть, но она заключается в чем-то другом. Не в «побеге». Пока согласен?
– Допустим, да. Хоть и путано всё, конечно…
– Я сказал – связь между этими тремя, но это не совсем правильно. Связь между этими четырьмя. Одиссей, Модест, Андреа и Альба! Альба с ее рисунками. Без рисунков мы вообще не обнаружили бы, что нечто происходит… или произошло…
– Или произойдёт.
– Вот именно!.. Короче говоря, четверо из семи как-то связаны. Вот тебе первый факт. Более того, логично было бы предположить, что и остальные – тоже. То есть, что связаны все семеро из семи, и очень скоро – я думаю, в ближайшие несколько дней – мы в этом убедимся! Но не будем забегать вперед… Итак, мысль о том, что этих двух мужчин и одну кошку объединяет «идея побега», тебя не вдохновила, и ты откинул ее как бесполезную. И уже приготовился прожить этот день с гнетущим чувством, что упустил из виду что-то важное, как вдруг…
Доктор Ларри выразительно замолчал, и доктору Голеву пришлось закончить фразу:
– Как вдруг на глаза мне попалась стопка тех самых листов с рисунками. И я понял, что… Ну хватит уже пересказывать мое утро, Ларри! Я и так всё прекрасно помню. Надеюсь, и ты тоже: я изложил тебе всё это десять минут назад.
Доктор Ларри отпрыгнул от стола, на который только что удобно облокотился, и торжествующе навис над доктором Голевым с задранным кверху пальцем:
– Бинго! Ты не «понял, что», ты почувствовал: бинго! В точку! Вот оно! Вспомни, ведь так и было? Чувство жжения в середине груди. Мурашки по коже…
– Мурашек не было! – запротестовал Голев. Хоть в чём-то «безумный Ларри» оказался не прав, и это его почему-то обрадовало.
– О’кей, без мурашек. Но ощущение, что – раз! – и ты вдруг увидел часть некоего узора – оно ведь было, да?
Узора доктор Голев тоже не видел. Но, в общем-то, он понимал, что имеет в виду его коллега и старый друг. И прекрасно помнил, как ненадолго выпал из реальности, стоя посреди комнаты с птифоном в нелепо вытянутой руке.
– Вот! – воскликнул доктор Ларри, наблюдавший за его лицом. – Именно! Именно про это ощущение я тебе и толкую. Ты его испытал, как только в твоей памяти всплыл этот рисунок, увиденный накануне. Джинн в жилетке, один в один похожий на Китаева, и сидящая рядом кошка. В тот миг ты уже знал, что это не совпадение. Всё что угодно, но только не оно. И ты позвонил мне…
– Сядь, пожалуйста, Ларик. Не мельтеши. – Доктор Голев приставил пальцы к вискам. В висках пульсировало. Затылок медленно наливался тяжестью. – Ну надо же… А я и забыл, как это бывает – когда голова болит…
– Это нормально, Саш. У тебя шок. Пароксизм когнитивного диссонанса, – не удержавшись, доктор Ларри хихикнул, довольный шуткой. – Твой разум сопротивляется. Ему, на минуточку, уже за семьдесят, а не вечные двадцать пять, как всему остальному Голеву… А знаешь, что? А давай-ка это отметим!
Доктор Ларри схватил со стола запотевшую стеклянную колбу с апельсиновым соком и разлил по стаканам.
– За непостижимое! – предложил он тост. – За чудо!
– За чудо, – салютнул стаканом Голев. – И к чёрту кавычки.
– Так вот, о чем бишь я, – сказал доктор Ларри, промокнув губы салфеткой. – О том, что все семеро введённых в гипнотонию участников побывали где-то вместе – а не по отдельности в нигде. И теперь каким-то образом связаны между собой. Шестеро проснувшихся – и один, продолжающий спать. Что это за связи, какова их природа, зачем они вообще – думаю, рано или поздно мы это выясним, но не раньше, чем выстрелят другие рисунки Альбы. Разгадать их заранее, предсказать зашифрованные в них события мы не сможем, даже если будем очень стараться. С тем же успехом можно погадать на воске или раскинуть птичьи потроха. Поэтому предлагаю пока сосредоточиться на том, что у нас уже есть, на цветке и джинне. Каким-то образом Альба подсмотрела цветок, существующий в памяти Одиссея. Каким?? Если мы сумеем ответить на этот вопрос – считай, первый шаг с корабля мы уже сделали: ступили на твердь чудесного континента. Который сейчас только разглядываем, очень издалека, в подзорную трубу.
– Да. И видим, что он существует, – подтвердил доктор Голев. Отрицать очевидное не имело смысла.
Доктор Ларри коротко кивнул:
– Рад, что тебе не пришлось перенастраивать свой разум слишком долго. У нас не так много времени, какие-то две недели или даже меньше. Потом адаптационный период закончится и участников придётся отпустить. Они уже и так роют землю копытами. Родственники некоторых вон и тортики закупили, ждут не дождутся, как бы поскорее затолкать их в своих ненаглядных пусиков. Это нам еще повезло, что у Одиссея никого нет… ну, кроме родственников жены. А их, насколько я понимаю, можно не считать.
– Да они будут только счастливы, если их суицидник вообще не вернётся, останется в нашей клинике навсегда. Так что да, ты прав: у Одиссея никого нет. А также у Альбы, у Мити Клокова и у фадеевской Лиссы. Родители Андреа уже много лет живут на Гоа, скинув дочь на попечение домработницы. У матери Арсения сейчас новая жизнь: она вышла замуж и ждет ребёнка. Вряд ли ей сейчас до Арсения. Зато у Модеста Китаева большой дружный клан – состоящий, правда, в основном из маломобильных инвалидов по ожирению.
– Да уж, миленькая семейка!
– В общем, родственники – не проблема. Пара недель у нас точно есть. Но что мы будем делать в эту пару недель? Отправим всех обратно в сон и попросим найти там Одиссея?
Доктор Ларри раздумчиво подвигал бровями, как весами – словно и впрямь взвесил на них услышанное.
– Не совсем так, – ответил он наконец. – Сначала попросим, а уж затем – отправим.
– Но перед этим нам нужно поймать Модеста... И кошку, – напомнил доктор Голев, чувствуя себя персонажем комедии абсурда. Что ни говори, а полностью переустановить свой разум – дело не быстрое, за один завтрак не управишься.
Доктор Ларри даже не улыбнулся. Отложив на тарелку огрызок тоста, которым только что выбрал из вазочки остатки джема, он снова подскочил и принялся расхаживать из конца в конец террасы.
– Возможно, контактировать с Одиссеем или видеть то же, что и он, способны не все из них; возможно, медиумом является только Альба. Но остальные пятеро тоже для чего-то нужны! Я не знаю, для чего, Алекс. Возможно, совокупностью их вытесненных из реальности энергий было создано некое поле, находясь внутри которого Альба получила свои феноменальные способности. Способности настолько необычные, что мы даже не до конца понимаем, в чём они заключаются. С одной стороны, она видит некие образы, существующие в чужом сознании. Хорошо, ладно. Это еще как-то можно допустить. Науке известны случаи, когда под воздействием сильных психотропных веществ, ЛСД, например, подопытные обменивались ментальной информацией, передавали друг другу мысли на расстоянии. Но она же, черт возьми, видит и будущее! Она увидела и зарисовала твое сегодняшнее утро: Моди в жилетке, кошку… Ты понимаешь, что это значит?!
– Не очень, – признался доктор Голев.
– Это значит, что будущее – есть! Что оно не формируется произвольно и ежесекундно, а существует где-то уже готовым, ну вот как генетическая программа в зиготе зародыша…
Доктор Голев почувствовал, что его коллегу начинает нести.
– Ларри… Всё это очень интересно. Но это слишком обширная область для рассуждений, а мы собирались сосредоточить наше внимание на рисунках Альбы…
– Да-да, разумеется, – доктор Ларри замер возле перил, рассеянно поскрёбывая подбородок. Типичный сумасшедший учёный из цикла комиксов про Гикштейна. С той только разницей, что нормальные сумасшедшие учёные носятся с формулами и схемами, а этот носился с химерами, пришедшими из чужих снов.
– Ты остановился на том, что нужно снова всех погрузить…
– Да-да. Но, может быть, не всех. Может, одну только Альбу.
– Но ты говорил, что поле…
– Поле, да. «Магический круг», который они всемером сгенерировали. Я думаю, что поле и сейчас на месте. Одиссей его держит. Пока Одиссей в гипнотонии, поле не распадётся. То есть, то пространство, которое они создали, продолжает существовать, и Альба, теоретически, может в него вернуться.
«А ведь Одиссея можно и разбудить, – подумал вдруг доктор Голев. – Вывести из гипнотонии принудительно. Есть много способов…»
Способы действительно были, хотя не так уж и много: медикаментозный и шоковый. Один укольчик или микроразряд в определённый участок мозга – и пациент очнётся. И кончится этот бред.
Доктор Ларри вздрогнул, словно подслушав мысли Голева.
– Насколько я понимаю, – сказал он, – Одиссея мы разбудим в любом случае, вопрос лишь в том, щадящий это будет метод или насильственный. Если мы выдернем его из гипнотонии против воли, последствия могут быть катастрофическими. Это может разрушить его личность… это может…
– Не волнуйся так, Ларри, – успокоил его доктор Голев. – Я не собираюсь его будить, не согласовав это с тобой. Но и держать здесь Одиссея в таком состоянии долгое время мы не можем. Подозреваю, что это противозаконно. Через пару-другую дней мы должны будем вернуть его в сознание и адаптировать к его новому состоянию.
– Но пара-другая дней у нас есть?
– Да. Я думаю, есть.
***
Жужу не знала, что ее вело.
Ощущение было непривычным и не особо приятным. Хотя вот именно с этим, с приятностью, Жужу так до сих пор и не определилась. Иногда казалось, что наоборот – ну просто очень приятно! Словно кто-то с несильным нежным нажимом проводит по спине, вызывая неодолимое желание выгнуться навстречу этой ладони, прижаться к ней как можно плотнее. Но вот, достигнув суставных косточек таза, ладонь на мгновение задерживается – и переходит на хвост, крепко стискивает его, словно собирается оторвать. И тут уже не до сладостных потягиваний. Хочется, изогнувшись и дико мяуча, вцепиться в эту руку зубами и когтями, кусать ее и царапать!
Ощущение было сродни такой вот ладони, коварно замершей у основания хвоста. Оно шло из области приятно-чувственного, но в любую секунду грозило превратиться во вспышку боли.
Это очень нервировало Жужу. Ясно было, что продолжаться так не может. Нужно было что-то делать с этим ощущением – или избавиться от него, или отдаться ему полностью, пойти за ним до конца. Позволить ему привести ее, Жужу, к некой цели, к которой оно, по всей видимости, стремилось ее привести.
Никогда прежде Жужу ни с чем подобным не сталкивалась. Она всегда знала, чего ей хочется, а чего не хочется. Хочется запрыгнуть к хозяйке на колени, например. Очень простое, знакомое, легко осуществимое побуждение. Не хочется, чтобы в миске опять обнаружились эти ужасные, воняющие рыбой сухие шарики. Фр-р! Хочется: драть когти о когтеточку. Не хочется: привыкать к тому, что ее устои теперь нарушены, что не будет ни вкусного кофейного пальца, ни ночных бдений в дымовой пелене, ни пригретой ложбинки на хозяйкиных тёплых уютно-рыхлых бёдрах. Теперь ее хозяйка – тощая крикливая женщина с резким запахом, который она носит на кончиках когтей. Всё вокруг пропахло ее ярко-красными химическими когтями. Необходимость с этим мириться вызывала у Жужу яростный внутренний протест и массу других противоречивых и сложных чувств... Однако всё же не таких сложных, как это нынешнее, электризующее всё тело волнение, ощущение присутствия чужой воли в ее, Жужу, изящной чёрной головке, меж двух стоящих торчком ушей.
Чужая воля заставила ее покинуть дом и куда-то бежать. И это было ужасно неприятно – повиноваться чужой, неведомо чьей воле. Но штука в том, что иногда эта воля звучала как голос Андреа, ее хозяйки. А в иные минуты и вовсе казалась Жужу ее собственной, кошачьей волей, чем-то вроде инстинкта, необоримого желания следовать на манкий дразнящий запах, и тогда подчиняться этому зову было для Жужу подлинным – и очень острым – наслаждением.
Какое-то грандиозное приключение ждало ее впереди.
Что-то страшное, опасное маячило впереди.
И Жужу бежала вперёд. Петляя незнакомыми переулками, прячась от собак и детей под кузовами припаркованных машин, сотни раз на дню сворачивая то направо, то налево, – Жужу бежала вперёд.