Глава 8.
ДВА С ПОЛОВИНОЙ БЕГЛЕЦА
Доктор Голев не так уж и ошибался, когда говорил, что у Андреа кроме кошек никого нет. Родители ее жили слишком далеко, чтобы с ними можно было общаться даже по скайпу: часовые пояса не совпадали. Очень удобное оправдание полному равнодушию к жизням друг друга. Два бывших мужа (изменщик и аферист), две бывшие подруги (стерва и дура) и несколько случайных знакомцев периода виртуальных трипов по рок-концертам тоже остались в прошлом. Не говоря о совсем уже полумифических, засахаренных в сиропе памяти одноклассниках. Так получилось, что никто из них не разделял страсти Андреа к кошкам, а потому со временем им стало совершенно не о чем говорить. Даже в соцсетях. Даже когда у них, у этих прежних реало-людей из ее жизни, кто-то рождался или умирал. Что могла сказать им Андреа, кроме как «поздравляю» и «соболезную»? А твердить всё время одно и то же, «поздравляю» да «соболезную» – это, знаете ли, тоже в какой-то момент начинает утомлять. И почему, собственно, она должна была это делать – поздравлять и соболезновать? Ведь она же не требовала от других ничего подобного! Жила себе и жила. И никто у неё никогда не рождался, не умирал. Не считая кошек, конечно. Кошки иногда умирали, и Андреа сообщала об этом в своем блоге, вывешивая печальный постинг с подборкой фотографий почившей любимицы. Но люди, бывшие когда-то такими разными, а теперь уравненные безликим статусом «френды», не были в состоянии понять всю горечь ее утраты. Десяток желторожих смайликов со слезой. Две-три дежурные фразы.
Со временем Андреа оборвала и эту призрачную нить общения с людьми из ее прошлой жизни и окончательно перебралась в Мурбук. Завела в нем четыре аккаунта – по страничке для каждой кошки – и принялась в них «сидеть». У неё появилось много новых знакомых – котов и кошек. С одной длинношерстной ангоркой они даже разработали свою собственную кошачью систему знаков, чтобы лишний раз не пользоваться словами. Поднятая лапка, как бы прижатая к монитору подушечками с втянутыми когтями, значила у них «привет» и «пока». Кошачья мордочка с высунутым языком означала дружеское поддразнивание. Кошка с выгнутой спиной и хвостом трубой сигнализировала: «злюсь!» А изображение кошачьих глаз, меланхолично прикрытых веками, ставило собеседницу в известность: «борюсь со сном». Впрочем, оно же могло означать ровно противоположное: «у меня бессонница».
Андреа помнила, как ужасны бывают люди, причиняя друг другу боль чудовищным невниманием, и старалась быть справедливой ко всем четырем своим любимицам, проводить в аккаунте каждой из них одинаковое количество времени. Но почему-то так получалось, что Андреа то и дело обнаруживала себя на страничке Жужу, чёрной, как смоль, вертлявой кошечки, самой мелкой из всех. От ее имени она часами «мурбучила» с ангоркой и другими представителями кошачьего братства, «мурлайкала» понравившиеся фотки, «зафыркивала» плохие, «шипела», «урчала» и «царапала экран». Всё это она делала не выпуская из руки дымящейся сигареты.
Ло, Лу и Кэт, девочки привередливые, благородных кровей и завышенных требований к условиям содержания, относились к увлечению хозяйки табакокурением неодобрительно. Это было написано у них на мордах, когда они демонстративно покидали комнату после первой же сделанной Андреа затяжки.
А вот Жужу, она была не такая. Ей сигаретный дым не только не мешал, а, казалось, даже нравился. И кофе с коньяком тоже был ей по вкусу. Когда Андреа обмакивала палец в остывший кофе и подносила к носу Жужу, лежавшей у нее на коленях, та с удовольствием его облизывала. Это был их своеобразный ритуал. Так они становились ближе. Гораздо ближе, чем просто кошка и ее хозяйка. Со временем они стали как бы одно целое. Жужу очень напоминала Андреа ее саму в ранней юности: такая же бунтарка, так же «носит» всё чёрное и точно так же, как она сама когда-то, льнёт к человеческому теплу, ища любви и ласки. Только Андреа ни любви, ни ласки не получила, как ни старалась подставить голову под гладящую руку, как ни «открывала живот». По этому животу только били. Равнодушием (в лучшем случае). Предательством. Нелюбовью. Так думала о себе Андреа, наглаживая урчащую на коленях кошечку и методично наклюкиваясь. Андреа представляла, что Жужу – это она сама, и ее кто-то любит. И для смысла жизни этого было вполне достаточно.
И всё-таки не совсем прав был доктор Голев, говоря, что Андреа отгородилась от мира кошками и что нет рядом с ней ни единого человека. Был в жизни Андреа один человек! Один человек, который… Да просто: один человек. Который не был котом.
Соседка по загородному дому, Мадленка. Сумасшедшая Ленка, как называла ее Андреа за глаза, а иногда и в глаза. Когда очень уж доводила.
Мадленка была не столько соседкой Андреа, сколько экономкой и компаньонкой, щедро оплаченной отцом Андреа на несколько лет вперед. Отцу было не важно, что Андреа не нуждается ни в чьей компании. Ему было глубоко наплевать, что любая приживалка, ходящая на задних лапах и не имеющая усов и хвоста, будет ей только в тягость. Главное для него было – спокойствие. То самое спокойствие, которое он цинично называл «душевным».
Сказать по правде, Мадленка была хорошей компаньонкой – во всяком случае, уж точно не такой плохой, как хотелось думать Андреа в минуты мрачных размышлений о своей зависимости от отца – эгоиста, деспота и тирана. Мадленка была его ставленницей, это да. Его шпионом. С этим ничего не поделаешь. Но если закрыть глаза на сей неприятный факт, то для роли «единственного человека» Мадленка вполне годилась. С ней даже можно было поговорить – иногда. И даже распить бутылочку коньяка.
Выпивая с Андреа, Мадленка клятвенно обещала не говорить об этом родителям. Вообще ни о чем, связанном с Андреа, родителям – особенно отцу – не говорить! Никогда! Так она обещала, и нарушала свои клятвы, конечно же, но Андреа было на это плевать. Даже наоборот: втайне от себя самой она рассчитывала именно на это, на вероломство Мадленки, которая по ночам, конечно же, только тем и занималась, что сидела в скайпе на своей половине дома и выкладывала родителям всё, о чем они с Андреа сегодня вели беседу. И насколько плохо Андреа при этом выглядела. И как часто над рюмками опрокидывалась бутылка.
Одним словом, когда Андреа позвонили из клиники доктора Голева и предложили принять участие в каком-то проекте не то по очищению, не то по омоложению организма, она сразу поняла, откуда ветер дует. Фыркнула в трубку и сказала в ответ что-то грубое, типа «отмяучьтесь от меня!» Сказала, чтоб не звонили сюда больше никогда! Слышали?! Никогда!
Они, разумеется, слышали. И больше не звонили. Явились за ней без звонка и долго делали вид, что уговаривают, убеждают, приводят доводы, и что у неё все ещё есть выбор – согласиться или отказаться. Но, разумеется, выбор у неё был только один: сунуть ноги в старые растоптанные кроссовки или ехать как есть, в домашних тапочках с носами в виде кошачьих морд.
Предательница Мадленка помогла ей со сборами и слёзно пообещала: «За девочек не волнуйся, они будут в полном порядке! Ты оставляешь их в надёжных руках! Отвлекись, Мусечка, поживи немножечко для себя!» Ее противный пискляво-сюсюкающий голосок, от которого хотелось засунуть по мизинцу в каждое ухо и как следует потрясти, преследовал Андреа всю дорогу до Московского вокзала, и только вакуумный поршень скорости, в миг отправления «Сапсана» мягко втянувший Андреа как бы в другую систему координат, сумел избавить ее от этой неприятно-щекотной пробки.
Этот же писклявый голосок терзал сейчас уши доктора.
– Я с доктором Голевым говорю? Точно с доктором Голевым? Доктор Голев – это вы?
– Я, – не стал отпираться он. – А вы кто? Представьтесь, пожалуйста.
Голев сидел на краю постели и пытался придать голосу бодрую членораздельную деловитость. Вторая половина его широченной двуспальной кровати уже пустовала, подушка на той стороне была аккуратно взбита, а простыня разглажена. С тем же успехом Натэлла могла бы написать помадой на зеркале: «Меня здесь не было». Голев всё равно бы ей не поверил.
– Меня зовут Мадлена Солоянц, – щебетал между тем птифон. – Я доверенное лицо Андреа Серёгиной, которая проходит в вашей клинике курс… эээ… оздоровительных процедур. Я, собственно, хотела бы узнать, как долго еще она будет у вас находиться? Год-то уже прошел! Вчера, если не ошибаюсь. То есть, я точно знаю, что не ошибаюсь, у меня всё записано. Так что я, от имени ее родственников, хотела бы уточнить, когда Андреа вернётся домой.
– Видите ли, – начал было доктор, но женщина по имени Мадлена Солоянц его перебила:
– Нет-нет, вы неправильно поняли! Мы не просим отправить ее домой как можно скорей! Мы, как бы это сказать, наоборот… просим немного отложить возвращение Андреа. Ну, хотя бы на денёк-другой. Понимаете, – женщина перевела дух и вдруг заполошно взвыла-заголосила: – Да, я виновата! Виновата! Не уследила, не доглядела! Не знаю я, где эта чёртова кошка! Ни окон, ни дверей не открывала, а она, гадина, как-то ушмыгнула – и всё! И ведь ладно бы какая другая! Так нет же, именно эта дрянь, эта мерзавка Жужу! Жужу ее любимая-ненаглядная!
– Стойте, стойте, – поморщился Голев, сумевший понять только то, что ему звонит кто-то из родственников Андреа и что пропала какая-то кошка, представляющая для его пациентки большую ценность. – Вы хотите, чтобы я задержал Андреа в клинике, пока вы не найдёте кошку?
– Да! Именно об этом я хочу у вас попросить! – выпалила женщина. – Я постараюсь найти ее как можно скорей, я уже позвонила кошачьему детективу и запустила в соцсетях поисковой флешмоб. Думаю, дня через два она отыщется. Но эти два дня мне очень нужны. Просто позарез! Не знаю, что станет с Андреа, если она приедет и не обнаружит своей драгоценной мусеньки! Да она же просто меня убьёт!.. Да она...
– Хорошо, Мадлена. Я вас услышал, – сказал доктор Голев, мечтая лишь об одном: чтобы настырное голосовое сверло перестало терзать его барабанные перепонки. – Я обещаю вам, что Андреа задержится в нашем центре еще как минимум на неделю. Ищите спокойно свою кошку. Это всё?
– Всё, – сказала Мадлена, несколько оторопев от той лёгкости, с которой ей удалось добиться желаемого. – Хотя нет! Не всё!
– Да, слушаю вас.
– Поглядывайте там по сторонам... Если вдруг заметите маленькую чёрную кошку, это наверняка будет Жужу. Вы уж ее поймайте, пожалуйста. Ее трудно приманить, но на запах кофе с коньяком она подойдёт. Кофе с коньяком на неё действует как валерьянка. Только Мусе не отдавайте, просто позвоните мне – и я тут же примчусь. Заберу. Хорошо?
Как ни хотелось доктору поскорее закончить этот идиотский разговор, он всё же не удержался – в шутку подбил итоги:
– Я всё понял, Мадлена. Позвольте, повторю. Если вдруг, в один из ближайших дней, чёрная питерская кошка приедет в подмосковное Ольхино, найдёт в лесу наш центр и будет спрашивать Мусю, то я должен ее поймать, напоить кофе с коньяком и срочно связаться с вами. Я так и сделаю, не сомневайтесь! А теперь, если это действительно всё...
– Вы думаете, что я ненормальная. Смеётесь надо мной, – Мадлена Солоянц понимающе усмехнулась. – Просто вы не знаете эту кошку. Не представляете, на что она способна. Она ведь не случайно сбежала. Не просто так... Ладно, я чувствую, вы мне не верите. Заранее спасибо вам за всё. Надеюсь, она где-то здесь и я сама ее найду. Но если всё-таки увидите у вас там, на территории, маленькую чёрную кошку...
– Да, да! Я же сказал – замётано! Подманю, схвачу и сразу вам сообщу. Вот по этому самому номеру!
Не успел доктор дать отбой, как птифон снова ожил в своей подставке на тумбочке, издав серию коротких мелодичных трелей. На этот раз звонил Ирвин.
– Алекс, я возле дома Китаева. Надеялся, что перехвачу его здесь. Но здесь он не появлялся.
– В смысле – не появлялся? Ты о чём это?
– Я отправил тебе сообщение в пять утра. Ладно, не важно, докладываю сейчас: Модест от меня улизнул. В ночном клубе «Смок». До этого мы побывали еще в трех, я ходил за ним по пятам, следил, чтобы он не брал ничего крепче сока и не нарывался на неприятности. На всякий случай запустил ему два «жука» за воротник… Так что ты думаешь?! Он взял и махнулся с каким-то типом на его жилетку, прямо на танцполе! А потом смылся. Ушёл красиво. Сделал меня, как лоха! Я всё еще думал, что вижу его в толпе танцующих, а он в чужом прикиде уже драпал по Маросейке – я потом по камерам отследил.
– Отследил? То есть, всё-таки отследил? – ухватился доктор за мелькнувшую было надежду.
– До какого-то момента. Он оказался очень изобретательным, наш Модест. Дожидался какой-нибудь большой группы людей и резко менял направление под ее прикрытием. Джеймс Бонд хренов! В банкомате на Чистопрудном снял наличные через eye-скан. Дальше его следы теряются. В общем, замучился я за ним гоняться. Поехал прямиком к его дому в Перово, встал у подъезда. Вырубился часа на три. Но за это время Моди здесь точно не появлялся: его мать уверена, что он всё ещё в клинике. Я, как только проснулся, хакнул ее птиф, она как раз кому-то говорила, что, мол, любимый сыночек должен на днях вернуться, надо бы испечь ему вкусный тортик. Ты представляешь – тортик!
«Да уж, хорошенькие новости! – пронеслось у доктора в голове, всё ещё по-утреннему взлохмаченной, но уже включившейся и заработавшей в авральном режиме. – Вот и не верь после этого в приметы. Чёрная кошка перебежала день».
Говорила же вчера Натэлла, не надо было его отпускать!
– Что делать-то будем? – не дождавшись реакции шефа, напомнил о себе Ирвин.
– Хм. Он вроде говорил, что собирается отрываться по полной программе. Тусить и отжигать. А это значит, что сегодня снова будут ночные клубы. Придётся нам, Ирв, все их как следует прочесать. Найди толкового хантера, скинь ему антропоскопический профиль Китаева, пусть сидит и прогонят его по всем клубным вьюверам, с семи вечера до семи утра. Я думаю, мы быстро его найдём.
– А до вечера что же, ничего не предпринимать?
– Можешь, конечно, что-нибудь предпринять, на свое усмотрение. Например, поискать по мотелям. Уверен, он где-нибудь отсыпается. Ну и пусть себе спит. Ты тоже выспись.
Что-то необычное было в этом разговоре, в самом этом звонке, но доктор Голев пока не мог уловить, что именно. Это был разговор-дежавю, разговор, похожий на какой-то другой разговор, и оба они рифмовались с чем-то еще… с чем-то, произошедшим совсем недавно.
– Ничего, найдём! Никуда он, паршивец, от нас не денется! – бодрым голосом подтвердил Ирвин.
– Ирв. Нам стоит волноваться за его сердце?
– Ну-у… – Ирвин на секунду замялся, – физически он полностью здоров. Во всяком случае, пару бессонных ночей с танцульками его организм точно выдержит. И даже не запыхается. С другой стороны, кто его знает, Алекс… Зря ты его отпустил.
– Согласен. Зря.
– Надеюсь, у него хватит ума не пить алкоголь или какие-нибудь сильные энергетики!
– Ладно, не будем паниковать раньше времени, Ирв. Советую тебе вернуться домой и как следует отдохнуть.
Доктор Голев дал отбой и, переплетя пальцы на затылке, опрокинулся на кровать. Созерцание потолка – отличный способ сосредоточиться. Очистить ум, уподобить его белому листу бумаги, операционному полю, удалив из зоны видимости всё то, что его заполняет. После этого нужно вернуть удалённое, но не всё сразу, а строго по одному предмету. Это всегда очень помогало доктору, когда нужно было вспомнить что-то важное, что-то с чем-то соотнести, собрать целое из частей.
«Точно, – подумал Голев через две минуты созерцания потолка. – Одиссей. Еще один беглец за прошедшие сутки».
Да. Это было забавное совпадение. Но значило ли оно хоть что-нибудь? Было ли это тем важным «предметом», который он искал в своей памяти?
Кажется, он искал что-то другое. И, кажется, не нашёл.
С досадным чувством, что упущено что-то значимое, доктор Голев встал и принялся одеваться. Достал из шкафа свежие носки, рубашку-поло. Брюки он нашёл аккуратно сложенными на прикроватном модуле. Улыбнулся мельком – Натэлла… Всё-таки привычка о нем заботиться оказалась сильнее, чем показное желание откреститься от этой ночи, уколов тем самым его самолюбие, которое она почему-то всегда считала раздутым. Без всяких, между прочим, на то оснований. Под брюками обнаружился ворох листов с рисунками. Доктор снова улыбнулся, вспомнив о чём-то совсем уж интимно-личном… В следующий миг улыбка пристыла к его губам. Он стоял посреди комнаты с брюками в руках и смотрел на эти листочки – на тот из них, который лежал сверху.
«А вот как будто джинн из сказки».
«Этот, в жилетке? Ну да, похож! Вон и лампа рядом».
«Сам ты лампа. А это кошка».
«Ну или лампа в виде кошки…»
«Пф-ф!»
И ведь опять Натэлла оказалась права! Кошка, именно кошка. Никакая не лампа. Теперь Голев и сам отчётливо это видел.
Джинн в жилетке и кошка. Мерзавка Жужу и паршивец Модест.
«Ну и кто из нас ненормальный?» – спросил себя доктор Голев, разглядывая «джинна» – карикатурно нарисованного качка с бугристыми от мускулов ручищами и могутной грудью, на которой едва сходилась узорная восточная жилетка. Сейчас казалось, что даже внешне качок похож на Моди – та же квадратная форма челюсти, та же криво прорезанная ухмылка… Отложив рисунок, доктор вынул птифон из гнезда подставки и некоторое время просто держал его на ладони, озадаченно глядя перед собой. Потом он связался с доктором Ларри.
– Надо кое-что обсудить, – сказал Голев, поздоровавшись. – Давай позавтракаем вдвоем, у меня на терраске... Вот и славно. Через десять минут? Идёт.