24.12.04 В Пушкинке проводился отчетный вечер томских литераторов.
Тоска!
Как всегда (вечер по образцу Казанцевских встреч) за низеньким столиком – «президиум»; Малышева, Комарова, Казанцев в неизменной, зеленоватой куртке. Микрофоны… Молодое дарование спело (из хора «Глория» мальчик) с объявлением (Малышева): «Третья песня из оперы «Снегурочка» (похоже, молодая поэтесса понятие не имеет ни о Римском-Корсакове, ни о его опере, ни о Леле).
Следом – покалендарное напоминание о вышедших сборниках и альманахах, и почти во всех – наш мэтр Александр Казанцев.
Его стихи читала одна актриса из «Интима», читала хорошо, но всем было неудобно – слишком часто пришлось ей выходить.
Оказывается, А. Казанцев – член-корреспондент Академии поэзии!
Еще бы – столько публикаций.
Как это все скучно! Как это все провинциально – наши корифеи, о которых никто, нигде, кроме Томска, не знает.
И деталь: Василий Казанцев – не член Академии, а Саша Казанцев – член.
Расходились – услышала: «Вечер Саши Казанцева».
На вечере, конечно, сборник «Томск – любовь моя и судьба» помянут не был. В среде Томских поэтов его постарались и не заметить – непрофессиональная, любительская работа.
Много присутствовало "бывших автографцев".
Ольга надеялась, что после вечера они придут к нам (мы после мероприятия у себя вспоминали Ниренберга). Увы, пришли только те, кто остался «Автографу» верен. Жалко.
Но чем так запугала Нина Фёдоровна других, того же Козубова?
Конечно, не идет к нам ее «креатура», кого она к нам и зазвала когда-то - они из солидарности с нею к нам перестали ходить. Это бы и ладно. А вот Стусь, капитана, того же Козубова – тех жалко…
А на вечере воспоминаний о Володе по кругу читали его стихи.
Несколько, по-моему, неуместно, вдруг Панов заговорил об обострённом самолюбии Ниринберга: мол, Володя очень ревниво относился к своим стихам, не позволял их критиковать и корректировать. Может быть. Я о Ниренберге таких подробностей не знала, хотя – ничего в этом нет неожиданного. Скорее наоборот – удивительно выглядит поэт, «требующий» критики.
Конечно, не все Володины стихи были безукоризненны, но на фоне, например, нашего капитана они казались просто совершенными.
07.01.2005 Разговаривала на неделе по телефону с Галиной Ивановной Климовской. И вот замечательное – она: «Мечтаю собрать все поговорки и пословицы, когда-то слышанные от мамы, потому что их больше нигде не вижу». Это она на мое: «У воды – да не напиться», мол, вот где еще такое услышишь.
А какие я помню мамины поговорки? «Семь лет мак не рожал, и голоду не было», «Схватился поп за яйца, когда Пасха прошла», «Хороша ложка к обеду», «Рано птичка запела, как бы тебя кошка не съела», «Муж любит жену здоровую, а сестру – богатую», «Черного кобеля не отмоешь до бела», «Наелся, как Мартын мыла», «Кто рано встает – тому Бог дает», «Была у собаки одна песня – и ту ты перенял» (это Папе, когда он протяжно, смачно зевал), «Видать кума пироги пекла – все ворота в тесте», «Собака не поваляет – не съест» (это если уронишь кусок съестного), «Недосол не столе – пересол на спине», «Заставь дурака Богу молиться – он лоб разобьет», «По одежке протягивай ножки», «Что у трезвого на уме – у пьяного на языке», «Когда хозяин спит, ж..а – барыня», «Где хохол прошел, там еврею (русскому) делать нечего», «Кто о чём, а шелудивый – о бане», «Дурак красному рад», «Выйти замуж – не упасть, лишь бы замужем не пропасть!», «Семь пятниц на неделе», «Голому собраться – только подпоясаться», «Крепка тюрьма, да чёрт ей рад», «Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь», «Всех денег не заработаешь», «Хорошо яичко к Христову дню». "Дурак мыслями богат".
Это ж она всё из своего деревенского детства помнила, а мы воспринимали это не как что-то редкое, а обыденно - так и должно быть, мама без поговорок не может.
10.01.2005 Сегодня с утра в телефоне «загробный» голос Небараковской: «Чебанов умер». Я уже ее звонка стала пугаться – и о Ниренберге она же сообщала. Говорит: «Может, вы знаете его знакомых, кому звонить?». - «Нет, - отвечаю,- я и его-то плохо знаю. Вечер его помню, здоровалась, но близко не знаю». Она: «А он ко мне приходил, я его чаем поила, он меня просил его стихи для публикации редактировать». - «Ну, вот, получается - вы почти с ним были «подружки».
И слово – за слово…
Такой остался неприятный осадок. Чисто сцена из "Служебного романа": Галина Васильевна Чабанова называет в разговоре Михаилом Васильевичем.
Я: «Вот видите, я даже толком не знаю, как его зовут - у меня он отложился в памяти как Анатолий». – «Да, - спохватывается, - Анатолий Васильевич, правильно. У него же отчество как и у меня. Это я оговорилась – Михаилом назвала».
А сама, видно, в записной книжке его фамилию ищет, приговаривает: «Вот он у меня тут, на букву Ч. Ага, Анатолий… Иванович. Иванович он, я его перепутала с …» и называет какую-то фамилию, а я себе думаю: «Голос похоронный, чаи вместе пили, в гостях привечала, взялась всех оповестить-обзвонить о смерти. Близкий человек, считай. А сама толком не помнит, как его зовут. В ней естественная душевность осталась или только формальная?»
Монолог писателя.
Писательство, я мыслю, не забава,
Не просто так - передвиженье строк.
Рассказчиков, как слева, так и справа, -
довольно много, но не с ними Бог
сидит по вечерам за чашкой чая,
когда закончен день и нету дел.
О чем я тут, ты знаешь? Я вот знаю,
поскольку сам с Ним пару раз сидел.
Он говорил, от света слабо щурясь,
глаза, порой, устало прикрывал,
а я молчал и, лишь слегка волнуясь,
все чаю подливал и подливал.
Его историй сладкая рутина
меня, как будто дым, обволокла.
Забавная, не правда ли, картина:
вот я, вот Бог на стуле у окна,
в котором видно улицу и небо,
за улицей покрытый ночью мир,
дома, в которых я ни разу не был.
В них люди спят в тиши своих квартир.
А он шуршал страницами тетрадки,
которая лежала на столе, и говорил,
что, мол, такой заварки
давненько не пивал он на земле.
Потом в воспоминанья углубился,
все имена великих перебрал,
со смехом вспомнил, как вина напился,
когда к Вольтеру в гости забежал.
Он повздыхал и я с Ним вместе тоже.
Звезда бледнела в небе за окном.
Мы были с ним на двух друзей похожи,
когда б не нимб над склоненным челом.
Уже под утро, в полный рот зевая,
под одеялом теплым, в темноте
я про себя подумал, засыпая:
«Ну, хоть с заваркой был на высоте».
2008 г.