В детстве летом мама регулярно вывозила меня и брата из родного Кокчетава в Алма-Ату на отдых. Тётя Шура - мамина старшая сестра жила с большим и дружным семейством в колхозе под Алма-Атой. Для нас переезд в жару и в переполненном автобусе в колхоз был тяжким испытанием. Мы оба укачивались похлеще, чем на самолёте, несмотря на отличную дорогу. Возможно, поэтому для морской службы, когда время пришло, я невольно выбрал корабль с большим водоизмещением, чтобы меньше качка была.
Но не об этом я хотел поделиться, а про яблоки, которые с пелёнок стали для меня символом благодатной Алма-Аты. Если бы не частые посылки от деда и бабы в мой целинный Кокчетав, что на севере Казахстана, где в это время ничего интересного,кроме тополиного пуха не было, то ни я, ни брат Александр и знать не знали бы, что есть на свете такое чудо, как яблоко сорта апорт. После вскрытия посылочного ящика в квартире месяц стоял удивительный по вкусу и стойкости яблочный аромат.
В очередной наш приезд к родственникам, по дороге на речку я с братом Толиком – старшим сыном тёти Шуры, как говорят матросы "моего года", проходил мимо колхозного сада. Яркие ягоды клубники, посаженной между яблонями, беззастенчиво притягивали взгляд идущих по тропе. Однако моё внимание было приковано к самим деревцам-яблоням, над которыми будто кто-то зло пошутил - развесил по неокрепшим ветвям здоровенные плоды яблок размером с "голову пионера". Аромат был в саду - не передать словами! От веса множества крупных плодов, словно налитых живительным соком, стволы, тут и там трескались, чуть ли не от макушки до самого седла, словно от удара сабли лихого казака, обнажая белеющие в вечерних сумерках волокна.
На 1-м Съезде народных депутатов СССР поэт и писатель Олжас Сулейменов очень образно сказал про демократию, что она ещё, дескать, совсем юная девочка. Что преступно ждать от неё утоления своих страстей - надо дать ей вырасти и только потом и так далее. Когда я вспоминаю об этом, следом накатывает картинка того колхозного сада с молоденькими яблонями с неестественно оттянутыми к земле ветвями. Когда мама печёт свой знаменитый пирог из алма-атинского апорта и непременно хорошей сметаны, едоки хвалят хозяйку и пирог наперебой....
Перед братом Толиком мне до сих пор стыдно. Дело было так: приехали мы погостить к тёте Шуре. Радость встречи близких, готовка, а на камбузе воды нет - кончилась. За ней надо идти на колонку метров триста - четыреста. Идем с Толиком и Виктором. Это младший брат Толика. И мой, естественно. Я глазею по сторонам, так как давно не был здесь. Тополя высокие, дома просторные, щебечущий арык по левому борту, то ли пылища, то ли мелкий песок под ногами, деревенские звуки и запахи на прежнем месте. Пока я привязывался к местности, вдруг, налетела толпа загорелых пацанов с голым торсом, как на корабельной физзарядке на рейде Алжира примерно нашего года, то есть лет 12-13-ти. Какой-то мелкий, но дерзкий и отчаянный из них подбежал на расстояние вытянутой руки и, искря "сочными" глазами и размахивая руками, гортанно прокричал: "Шайка много!"
- Бить будут! - Догадался я, нервно стискивая ручку пустого ведра.
Братья шли рядом и я немного успокоился. Разбойники сопровождая, дали набрать воды и налетели на нас на обратном курсе,когда до дома было уже недалеко. Попало Толику, хотя и он ответно заехал кому-то. Меня не тронули: наверное, по закону кавказского гостеприимства или из-за того, что упрямо нёс ведро с водой. Голос Толика дрожал от обиды, когда он меня спрашивал почему я не поддержал, когда орда налетела. Мне было нечего сказать ни тогда, ни сейчас - через 50 лет, кроме, как: "Растерялся!". Только с тех пор, почему-то, мне тревожно, когда в доме нет запаса воды.
- Шайка много!