Он умер очень тихо. Лёжа на самодельном продавленном матраце, который сам же и набивал по-осени душистой хрупкой соломой, повернулся на правый бок, чтобы хоть
как-то облегчить тяжесть в левом, подобрал колени под себя и, умер.
Похороны были такими же тихими, как и сама смерть.
Небо тяжёлой промокшей мешковиной висело над головами с самого утра. И лишь к полудню, когда гроб вынесли за покосившиеся ворота, первые капли робко коснулись пыльной земли. Одна из них упала покойному на лицо, в угол глаза, и не торопясь, по щеке, по шее, стекла за воротник рубахи.
-Отмаялся, родимый, - только и сказала сухонькая старушка.
-Вон и дождик начинается, знать дорога ему лёгкой будет, - стирая, то ли капли дождя, то ли слёзы, сказал ещё крепкий старик, лет семидесяти пяти.
Кладбище расположилось на пологом склоне, сразу за деревней. И не деревня вовсе. Была, когда-то деревня, а теперь с десяток жилых домов осталось. Другие пустуют. Ни кладбищенского забора. Ни оград на могилах. Лишь кресты да памятники гнулись к земле, точно кланялись. Рядом с тропинкой, ведущей вниз, к главной дороге, темнела свежевырытая могила. Когда гроб коснулся дна, провисшее небо не выдержало, блеснула молния и раскат грома будто разорвал его по швам. Хлынул дождь. Мужики, помогавшие с похоронами, подтянули один край верёвок, на которых спускали гроб и тот мирно стал. И затих.
-Царствие ему небесное! Пусть земля, ему будет пухом! - поднял стопку с мутным самогоном Михалыч(так звали соседа усопшего). Помянуть собрались у него в доме.
-Хороший мужик был Петро. Правильный. Не знаю, что теперь с его домом делать? Будет теперь стоять, пока не сгниет.
-Ой, горе-горе, - взмахнула руками старушка. - У него почитай и нет никого, окромя кобеля.
-Ну, да ладно, видно будет. Может, кто из наших купит? Дом то, хороший. Петро следил за ним. И огород есть. А купят, мы на те деньги памятник ему справим, - сказал Михалыч. Выпили ещё. Мужики закурили. Пошли разговоры. Потом ещё выпили.
-Помянули и ладно. Пойдём мы, Михалыч. A то вон, стемнело ужо, - старушка встала, поправила сбившийся набок платок и пошла к выходу. Обернулась.
-А вы чиво застыли? - обратилась он к мужикам. -Посидели и будя. Дай вам волю, всю ночь пить будете.
Мужики, рывшие могилу и помогавшие нести гроб, выпили ещё по одной, за упокой души, и, громыхая сапогами с застывшей на них землей, вышли вслед за старушкой.
Оставшись один, Михалыч налил себе ещё стопку и залпом выпил: -Покойся с миром, Петро!
Он тяжело встал, колени не слушались, суставы крутило на погоду, выключил свет и не раздеваясь лёг на кровать. За окном шумел дождь. И сквозь этот шум Михалыч услышал вой соседской собаки.
-Вот ты! Тварь тварью, а всё одно чует беду.
Михалыч поднялся, накинул телогрейку, вышел во двор. Лицо обожгло холодным ветром с дождём.
-Мир-то, Мир-то какой! А он умирать вздумал, - Михалыч вдохнул полной грудью ночной воздух, обтер ладонью лицо, и пошёл на соседский двор. Из будки выбежал беспородный кобелёк черного окраса.
-Ну, что, Тузик, нету больше твоего хозяина? Пошли, у меня теперь жить будем.
Михалыч потрепал пса по мокрому загривку, тот лизнул ему руку и завилял хвостом. Уходя, Михалыч заметил, что в доме соседа горит свет.
-Надо же, свет забыли погасить. Ты погоди меня здесь, - сказал он Тузику. - А я сейчас, быстро.
Он вошёл в сени. Пёс тут же вбежал за ним и громко залаял.
-Кто здесь? - тихо спросил Михалыч. Рывком он открыл дверь, ноги его подкосились. За столом, на табурете, сидел Пётро, которого похоронили несколько часов назад. Вот только одежда на нём была другая.
-Пресвятая Богородица! - сказал Михалыч и перекрестился.
Пётр посмотрел на соседа усталыми глазами.
-Не успел... - только и сказал он. Тузик бегал вокруг, не приближался, но лаять перестал.
-Чего не успел? - прошептал Михалыч.
-Повидать не успел. А теперь выходит, и похоронить.
-Кого?
-Брата, Ивана.
-Какого Ивана?
Михалыч ничего не понимал. Перед ним сидел сосед, но не он.
-Чьего брата?
-Своего. Едва отыскал.
-Так это что получается? Ты не Петро? - спросил Михалыч.
-Брат я, близнец, Николай! Считай сорок с лишним лет искал...и вот, нашёл.
-Да-a-a... - покачал головой Михалыч. -A я, как только вошёл, так меня чуть кондрашка не хватила. Смотрю, Петро сидит. Думаю, не может быть. Не верующий я, особо, а дай думаю перекрещусь лучше, чем чёрт не шутит.
Михалыч наконец оправился, прошёл, взял свободный табурет и подсел к столу. Перед Николаем лежала фотография брата.
-Может, на могилку хочешь сходить? Tут рядом, - спросил Михалыч.
-Был уже. Я к деревне подходил, от моста ещё увидел, хоронят кого-то. Сердце сразу защемило. Не зря говорят, что близнецы даже на расстоянии чувствуют, если беда с другим случается. Всю жизнь свою верил, что брат живой. Мои, как один заладили: время сколько прошло? сколько не вернулось с войны? без вести пропало. был бы жив, говорят, уже нашёлся бы. А я верил.
-Ты погоди, я сейчас, мигом, - сказал Михалыч. Вернулся он скоро.
-Вот, давай, помянём. Хороший человек был, - и Михалыч поставил на стол миску с вареной картошкой, солёными огурцами и бутылку самогонки.
-Ты извини, картоха остыла уже.
-Да ладно, чего там, сойдёт.
Михалыч разлил.
-Ну, что, Ваня, вот и нашёл я тебя. И сразу потерял. Прости, что так долго искал. Прости, что раньше не приехал. А то бы мы пожили ещё. Земля тебе пухом, брат.
Тузик успокоился. Он вилял хвостом и с интересом смотрел, то на Михалыча, то на Николая.
Уже светало, когда Николай закончил свой рассказ. Рассказ о том, как они ехали в эвакуацию, и как во время бомбёжки погибла их мать, как в толпе потерял брата близнеца, и как какая-то женщина утянула его в овраг, и как после налёта бегал вдоль разбитого состава, звал брата, но тот не отзывался. И как жил все это время в Москве, куда вернулся с новой семьёй после войны. Отец тоже погиб, в самом начале войны, а других родственников не было.
-Петро мне тоже рассказывал про бомбёжку, - сказал Михалыч. -А про тебя ничего. Его подобрала медсестра из санитарного поезда. Про детдом рассказывал. Как жил. Работал. Как семьёй в городе обзавёлся, да жена с сыном погибли. Тогда он к нам в деревню и приехал. Я ведь тоже бобылём живу. Мы иногда, за рюмочкой-другой, любили с ним поговорить. А вот про брата ничего не говорил. Может думал, что ты погиб? Кто же теперь расскажет? Никто.
-Да, потрепала его жизнь, - вздохнул Николай.
-Да...Судьба. После смерти жены и сына, никого не было у него. Только Тузик. Как щенком его подобрал, так и жили они вдвоём, пока не..., - Михалыч не договорил, понял, что ни к месту сейчас про смерть напоминать, замолчал.
Тузик, лежавший у его ног, услыхав своё имя поднялся, подошёл к Николаю, уткнулся мокрым носом ему в ладонь. Николай посмотрел на пса и, заплакал.
2003
Нью-Йорк