КУРС МОЛОДОГО БОЙЦА
Как я уже писал в своем дневнике, меня призвали в Армию. Вечером, 3 июля 1956 года, под звуки духового оркестра, нас проводили к эшелону, играли марш «Нахимовцев». Не успели мы сесть в вагоны, как эшелон тронулся. Ночью нас уже выгрузили, почти в поле. Оказалось, что нас определили в летний полевой лагерь.
Курс молодого бойца мы почему-то проходили у кавалеристов, под Новочеркасском. Через две недели, даже не принимая присяги, нас вдруг отправили на уборку первого целинного урожая. Наш батальон, которым командовал капитан Малюгин, дислоцировался в совхозе «Красная Башкирия». Это в Абзелиловском районе, что в 60 километрах от Магнитогорска.
По прибытии в совхоз нас встретил замполит батальона со старшиной Епхиевым. Замполита отозвали из отпуска, им был лейтенант Толстенко. И, казалось, что он жутко нервничал и не находил себе места на этом целинном участке сражений за урожай.
Лейтенант Толстенко поздравил нас с благополучным прибытием. И, не давая опомниться, сразу неожиданно спросил:
-А кто из вас играет на каких-либо инструментах или участвовал в художественной самодеятельности?
По команде: «Выйти из строя!», тут же вышло около трех десятков самодеятельных талантов. Я выйти не рискнул. Тех, кто заявил, что играет на патефоне, нервах и барабане, вернули в строй. Лейтенант строго, по-военному скомандовал:
-Старшина Епхиев, остряков и юмористов взять под особый контроль. Тех, кто играл в духовых оркестрах, переписать отдельно.
-Слушаюсь,-ответил старшина.
Когда лейтенант ушел, старшина приказал одиннадцати солдатам, игравших до армии в духовых оркестрах, стать на пригорке и играть, каждый свою партию на губах. По случайному выбору старшины, это был марш «Прощание славянки». А нас, под этот импровизированный марш, тренировал по строевой подготовке. Занятие шло без перерыва, ровно 45 минут. Если бы мы еще промаршировали минут десять или пятнадцать, то упали бы без ног. После муштры, ног, от ступней до колен, не чувствовал никто. Старшина остановил строй и сказал:
-Вы ходили хорошо, от лица службы объявляю вам благодарность!
-Служим Советскому Союзу! - из последних сил, громко и радостно рявкнули мы. Повернувшись, к импровизированному оркестру, старшина объявил:
-А вы играли плохо. Шагом марш на кухню картошку чистить.
Так и началась моя служба на целине.
Батальон в совхозе работал практически везде. И на току, и в полях и, как говорится, куда кто пошлет. Нашим взводом командовал старший сержант Гунариус. Командир отделения, где я служил, был рядовой Родченко. Именно наш взвод работал большей частью только на току. Сушили зерно через зернопульт. Грузили и сгружали зерно на машины и с машин. Работа была адская. Как бы там управлялись без нас, не знаю. Да мы никого и не видели.
Беспрерывно сорок минут кидаешь зерно, потом десять минут отдыхаешь и потом опять не разгибаясь. Уставали ужасно. После ужина короткий отдых и желанная команда «Отбой». Спали все, как убитые. Жили в палатках до первого снега, а потом перешли в бывший инкубатор, который переоборудовали под казарму. Оборудовали нары в два яруса, чтобы все поместились.
Перед ноябрьскими праздниками в три часа ночи нам сыграли тревогу. На сборы дали один час. В четыре часа утра мы уже отправились в город Магнитогорск. Показалось, что в Магнитогорск приехали меньше чем через час. Сразу с колес отправили в баню. Нас не только помыли, но и экипировали по полной. Выдали всё по два комплекта. Бельё, портянки, два полотенца, одеяло, котелок, ложку. Загрузили в эшелон, который ждал отправки, и мы тронулись в путь.
7 ноября 1956 года эшелон, груженный танками, пушками, военной техникой и личным составом, медленной скоростью проследовал через столицу Башкирии – Уфу.
Куда нас везли, никто из нас не знал. Куда-то далеко, на юго-запад.
Когда проехали через Львов, по эшелону прошел слух: «Едем на войну, в Венгрию». Все сразу притихли и даже сникли. Ведь после войны прошло не многим более десяти лет.
Ночью эшелон остановился в степи. Началась разгрузка. Наш батальон, быстро выгрузившись, пешим маршем направился к поселку Черляны. Это недалеко от границы. Другие части, прибывшие вместе с нами в эшелоне, тоже разгрузились. Танкисты ушли на Ужгород, артиллеристы – на Явор. Другие части тоже ушли каждая по своим направлениям. В район поселка Черляны находился полевой аэродром. Наша задача и была его охранять. Кроме того, мы разгружали транспорт, прибывающий на аэродром из Венгрии. В Венгрию отправляли продовольствие и боеприпасы. Такая полевая жизнь длилась, пока не закончились события в Венгрии.
В начале декабря 1956 года объявили тревогу. Мы быстро собрались, стали в строй. Командир читал приказ и ставил задачу:
-Противник нарушил государственную границу. Ваша задача занять господствующую высоту, окопаться и держаться, пока наши войска не выйдут на оперативный простор и не развернуться в боевые порядки.
По команде «Вперед!» мы ринулись на высоту. До высоты было 12 километров. Напрямую, через озеро, было короче, около семи. Решили идти через озеро. Лед был еще тонок. Когда первая группа бойцов забежала на лед, он затрещал и стал ломаться. Бойцы ринулись назад. Мы, увидев это, взяли немного правее. Треск льда звенел в ушах, но мы не останавливались, бежали вперед. Вдруг справа, слева ребята стали проваливаться. Провалился и я. Правой ногой набрал в сапог воды.
Командир дал команду рассредоточится. Личный состав нашей роты, бежавшей первой, рассредоточился, треск льда стал тише. Направляющие уже бежали по кочкам луга, озеро осталось позади. Вот и высота. Когда я запыхавшись взобрался на высоту, то все уже окапывались. Достав свою саперную лопатку, стал быстро окапываться. Вырыв наполовину своего роста окоп, стал укреплять бруствер. Тут, вдруг почувствовал, что стынет правая нога. Снял сапог, вылил воду, отжал портянку.
Командир взвода, проходя мимо, обратил внимание, что я наматываю мокрую портянку.
-Отставить, рядовой! Возьмите сухую из вещевого мешка. Окоп рыть достаточно. Молодец, - похвалил командир.
Я впопыхах совершенно позабыл, что нам выдали два комплекта. Достал из своего вещевого мешка сухую портянку, намотал на застывшую ногу и одел сапог. Мороз крепчал. Оглянулся и увидел, на Востоке занималась утренняя заря. Вверх взвилась красная ракета. По цепи окопавшейся роты пробежала команда «Отбой атаки».
Мы построились. Командиры проверили личный состав, оружие, шанцевый инструмент и мы направились в расположение. В расположении узнали, что один из бойцов из третьей роты потерял затвор от карабина при прыжке через ров, заполненный водой. Пришлось нырять под лед и доставать затвор. Нырявшего добровольца поощрили десятью сутками отпуска с выездом на родину. Виновника -десятью сутками гауптвахты.
Всему личному составу нашей роты объявили благодарность. 12 декабря 1956 года мы приняли присягу на верность служению Родине. Кто дрогнул и не пошел через озеро, те еще месяц проходили курс молодого бойца. Им в сознание вбивали моральный и боевой дух.
Перед Новым годом командир роты на построении спросил:
-Кто умеет играть на музыкальных инструментах или участвовал в самодеятельности, поднять руку.
На призыв командира из наших никто не откликнулся.
-Странно,-посетовал майор,-первый раз вижу таких бесталанных призывников.
Когда наступил Новый год, то таланты нашей роты отчебучивали такие номера... Поражая бойцов игрой на гармони, балалайке. Выступали и с сольным пением, и даже танцами.
Рдовой Шнырев поразил всех своим балагурством, демонстрируя настоящие чудеса конферанса.
Командир с замполитом, чуть ли не в один голос, только и произнесли:
-Ну и ну, а почему же вы раньше не признавались?
-Да, товарищ майор, мы одному признались, а потом на губах играли, да всю ночь картошку чистили, -ответил Шнырев.
Все дружно расхохотались.
ШМАС
В январе 1957 года наш батальон расформировали. Всех распределили по разным подразделениям. Кто окончил приборостроительный техникум, сразу направили служить в техническую эксплуатационную часть аэродрома - ТЭЧ. Меня, Палкина и Попова из Каменска направили в школу младших авиационных специалистов - ШМАС.
Мы стали курсантами ШМАС. Я попал по специальности-эксплуатация электрического, приборного и специального оборудования самолетов. Сокращенно - ЭСО. По окончании ШМАСа я был распределен в эскадрилью на должность старшего механика по эксплуатации автопилота.
Учиться мне было легко. До армии я занимался радиолюбительством, поработал монтером связи, а поэтому особых проблем с учебой у меня не было. Меня избрали секретарем комсомольской организации. После занятий, обеда и короткого отдыха все уходили на самоподготовку или работы. Меня вызывал, замполит ШМАСа майор Пшеничников и мы с ним оформляли Ленинскую комнату, стенгазету и другую наглядную агитацию.
Однажды замполит вызвал меня после завтрака, до занятий и сказал:
-Вот список военных училищ, куда можно поступать. Побеседуй со своими комсомолятами и составь список желающих поступать.
После обеда я подал ему список из 18 человек, пожелавших поступать в военные училища.
Майор Пшеничников внимательно просмотрел список и сказал:
-Здесь не все.
-Все, кто желал, товарищ майор,-возразил я.
Замполит взял ручку, и выше списка написал мою фамилию.
-Вот, где ты должен быть.
Я хотел возразить, пытаясь объяснить, что я не желаю, что у меня нет с собой аттестата, учебников, но замполит гнул своё.
-Пиши домой, чтобы выслали аттестат, а учебники я завтра принесу.
Весной 1957 года началась стажировка в эскадрильях. Я попал в третью эскадрилью. В эскадрильи меня назначили стажером к старшему механику по автопилотам старшине Чубенко. Бывший фронтовик, он собирался вскоре увольняться. Вот на его место меня и готовили. Но в июне, в ШМАС поступила команда - выехать в военные училища для сдачи экзаменов. В итоге, в 245 Военно-морское Авиационно-техническое училище поехали четыре человека: Попов, Палкин, я и еще один курсант с нашего ШМАСа.
УЧИЛИЩЕ МОРСКОЙ АВИАЦИИ
1.
Всех, кто прибыл в военное училище из Армии и Флота, объединили в один батальон. Жили в палатках в летнем лагере. Каждый день после завтрака отправляли на работы. Меня определили молотобойцем в кузню. Плохая кормежка, тяжелая работа, гарь довели до того, что я стал чахнуть. Такое положение было не только у меня и в один день военный лагерь вдруг «восстал».
На утреннем разводе бойцы завыли, особенно те, что с гражданки. Мы заявили, что пока не явится командование училища никто на работу не пойдет. За мной пришел даже сам кузнец, но я отказался идти работать в кузню, заявив:
-Я за неделю угробился не только сам, но даже хорошие яловые сапоги изничтожил, которые мне еще старшина ШМАСа выдал.
Крыть кузнецу было нечем. Таких кожаных сапог в лагере не было ни у кого. На утреннее построение прибыл заместитель начальника училища полковник Портенко. Выслушав все требования, претензии, жалобы сказал:
-Кому не нравится наш порядок может доложить своим командирам сводного батальона, получить свои документы и отправляться в свои части. С остальными, кто желает остаться в училище, будем устранять недостатки вместе.
Попов и Палкин, после построения, стали собираться к отъезду. Я с отъездом решил повременить. Служить везде нужно, что в части, что в училище. Попрощавшись со своими ребятами, пошел строить бассейн. Меня определили в команду по строительству плавательного бассейна.
Кормить нас стали лучше и отдельно от гражданских. Через месяц начались вступительные экзамены. После каждого экзамена гражданских отсеивали пачками. Наступил и наш черед. Военные-срочники сдавали отдельно. Вместо сочинения мы писали диктант. Я написал на три, а физику и математику устно сдал на четыре. Проходной бал для нас был двенадцать. Я уже собирался уезжать, но документы мне не отдавали, сказали, что не могут найти. Командир взвода капитан Иванов мне сказал:
-Да какая тебе разница, Служба все равно идет. Подумав, я не стал дергаться, спокойно работал, замечаний не имел. Через месяц, когда стали формировать классные отделения, капитан Иванов мне поведал:
-Твои документы нашли, они лежали на сейфе под телефоном. Если ты не возражаешь, то тебя зачислят курсантом училища.
-Если, по моей воинской специальности ЭСО, то я не возражаю,-ответил я вполне определенно. На мандатной комиссии мне задавали много всяких вопросов, на которые я тоже четко отвечал. Но вдруг, генерал майор Аникеев, начальник училища, спросил:
-А почему вы решили стать офицером?
Я немного стушевался. В голове все перемешалось и я вдруг вспомнил дядю Колю. Он воевал еще в Финскую, был ранен на Карельском фронте.
-У меня дядя был офицером. - ответил я неуверенно.
-А почему был?-перебил полковник со значком штурмана морской авиации.
-Он погиб в Великую Отечественную,-так же тихо ответил я. Потом, чуть помолчав, добавил,-под Орлом.
-Достаточно вопросов,-сказал генерал, и все с ним согласились.
-Поздравляем Вас. Вы зачислены курсантом 245-го военно-морского авиационно-технического училища,-торжественно произнес генерал майор Аникеев.
-Служу Советскому Союзу! - Также торжественно ответил я.
После экзаменов, наша команда так и продолжала строить бассейн, еще почти целый месяц. В это время, с курсантами, поступившими с гражданки, до принятия присяги проходил курс молодого бойца. В конце сентября в училище был праздник. Кто поступал в училище с гражданки, принимал присягу.
С первого октября 1957 года у нас начались занятия в училище. Наше 15-е классное отделение, вместе с 16-м входило в третий взвод первой роты. Учиться было интересно, но в то же время трудно. Трудность заключалась в том, что многие, кто поступал из войск, уже забыли, что учили в школе. Меня донимала высшая математика, все эти дифференциалы, интегралы, ряды Фурье были для меня непостижимы. Мне помогали Коля Ярышкин и Вовка Склянухин. Склянухин до армии закончил горно-механический техникум по специальности механик горнодобывающего оборудования. Высшую математику знал хорошо.
В конце января у нас проходила зимняя сессия. К сдаче сессии мы подготовились нормально, но я плохо знал вывод формулы рядов Фурье. Вовка Склянухин сказал:
-Ты вот как я, напиши шпаргалку,-он показал маленький листок, исписанный формулой. Я так и сделал, но не знал, куда ее спрятать. Решил спрятать под ремешок своих часов. Когда выходил к столу, чеканя строевой шаг, четко доложил:
-Курсант Рубченко для сдачи экзамена по высшей математике прибыл.
Взял билет, читаю., ряды Фурье. Сел за стол готовится к ответу. Преподаватель высшей математики Волкова Валентина Петровна, жена офицера, проходя по проходу аудитории, где мы сдавали экзамены, подняла бумажный сверточек, развернула, оказалась шпаргалка, читает вслух:
-Ряды Фурье, кому нужно?
Все молчали. Я сунул палец под ремешок, шпаргалки нет. Понял, что это моя погибель, но кое-что написал, но больше тройки не получил. Позже, на последнем курсе пришлось пересдавать высшую математику, чтобы получить отличный диплом.
2.
По окончании сессии начались зимние каникулы. Кто нормально сдал сессию, поехали в краткосрочные отпуска, с выездом на родину, но в радиусе, не далее Москвы. Те, кто жил, как Володя Склянухин на Урале, в Свердловске -Екатеринбург, то им, в качестве поощрения, организовали поездку на экскурсию в Киев. На целую неделю. Жили они в Киевском военно-морском политическом училище. Походили по городу, музеям, театрам, концертам. Остались очень довольны.
Кто сдал зимнюю сессию на двойки и тройки, то несли караульную службу и выполняли хозяйственные работы. Я ходил в караулы по охране складов и секретных аудиторий минно-торпедного цикла. Мне нравилось надеть валенки и завернуться в тулуп, ходить по хрустящему снегу. Пять раз прошелся туда сюда, по территории поста и уже идет твоя смена.
Десять дней каникул пролетели быстро. Началась опять учеба, появились новые предметы по будущей специальности. Теперь мне было учиться легко, потому что приходилось учить это второй раз, только намного шире и глубже. Помогал Саше Крылову и другим ребятам, рассказывал и показывал им, как работает высотомер, автопилот и другие элементы авиационной техники. Летом 1958 года занятия проходили у нас на учебном аэродроме училища, где были самолеты всех модификаций, начиная с МиГ-15, МиГ-17, МиГ-19 и кончая ИЛ-28, на котором учился я ещё в ШМАСе. Это была очень удачная и хорошая машина по тем временам.
Заниматься на аэродроме было интересно, особенно ночью. Было не так жарко и очень красиво. Мигали разноцветные аэронавигационные огни и бортовые самолетные. В кабине самолета тоже все светилось флуоресцентным цветом, подсвеченных ультрафиолетовой подсветкой УФО. Ночные занятия заканчивались утром. Мы приходили в кубрик, мылись, шли на завтрак, а потом отдыхали до обеда. В августе у нас уже было пред отпускное настроение.
В сентябре я поехал в свой первый воинский отпуск. До Каменска поездом, а потом катером по Донцу, до хутора Богдановка. Все виделось как впервые. Раньше на многие вещи и не обращал внимания, а сейчас все воспринималось по иному. Дома меня ждали. Все были рады, я почти три года не был дома.
Побыв в Богдановке три дня мы с родителями отправились в Гофицкое в гости. Жили у тети Дуси. Я приехал в военной форме, что впечатляло не только всех родственников, но и окружающих. Любовь и внимание к армии и особенно к солдатам была очень велика. Тетя Дуся суетилась и как она говорила:
-Куда ж тебя, мой родной племянничек, Фелисочик, посадить?
Позже, когда все успокоились, тетя Дуся сказала:
-Вот хорошо, что вы приехали. Поможете кабанчика заколоть.
-Кабанчика? Это хорошо, мы его мигом, враз уработаем,-ответил твой дед Ваня, мой папа.
-Ой, кто бы говорил,-воскликнула мама.
Когда посмотрели на кабанчика, то многословие иссякло. Из поросячьего катуха в загон медленно переступая и похрюкивая вышел кабанчик килограмм под двести.
Твой дед, Иван Иваныч нарисовал картину операции по завалу кабанчика. Главную роль он отводил себе, заявив:
-Я буду с топором стоять здесь, за дверью . Ты, братушка, -сказал он дяде Мите, муж тети Дуси,-откроешь закутку и будешь посыпать кукурузой, выманишь его на баз. Когда он будет выходить, я его оглушу обухом, он заваливается и далее дело в шляпе. Понятно?
Так и порешили. Дядя Митя поточил ножи, приготовил топор к завтрашнему дню. На следующий день меня подняли рано. Подходя к базу, вдруг увидел. По базу к калитке несся озверевший кабан. Сон сразу слетел. В два прыжка я оказался около калитки и резко ее закрыл. Не успел моргнуть глазом, как оказался на земле. Кабан своей двухцентнеровой массой ударил в калитку, сорвал ее с петель и вместе со мной уложил на грунт. Я лежал на земле, накрытый калиткой. Мои руки, просунутые через штакетник калитки, держали кабана за уши.
Кабан визжал, но еще сильнее орал твой дед с дядей Митей, бегущие ко мне на выручку. Они навалились на кабана всей своей массой.
-Ножи давай, ножи-и-и! Ножи лежали на каменной стене поросячьего база.
Я еле выбрался из-под сорванной калитки, кабана и дяди Мити с папой, орущих не своим голосом вместе с кабаном. Хромая добежал до стены, взял ножи и быстро подал их дяде Мите. Он в суматохе схватил нож и с размаху всадил его в горло кабана. Толстый слой сала не давал короткому ножу завалить кабана. Кое-как дядя Митя добрался до горла кабана. Рев стоял страшный. Наконец дяде Мите как -то удалось порешить кабана. Он стал ослабевать и совсем затих.
Я стал отряхиваться, мне помогала тетя Дуся. Дядя Митя, вытерев соломой руки, пытался быстро закурить, приговаривая::
-Ну катавасия получилась. Братушка, а ?
-Ну, вот и хорошо, что закололи. А где же кабан?-удивленно спросила подошедшая тетя Дуся.
Мы все оглянулись. На том месте, где лежал кабан, было пусто. Кровавый след тянулся через весь двор на улицу. Выбежав со двора, мы увидели лежавшего кабана. Хотели его поднять и перенести во двор, но не смогли. Пришлось притащить тачку. Кое-как загрузили и завезли во двор, где и осмолили. Этот случай, потом еще долго вспоминала вся родня в Гофицком.
Побыв неделю, мы вернулись в Богдановку. Месяц отпуска пролетел быстро. Я возвращался в училище вместе с Пеховкиным, с которым вместе служили в Черлянах. Он учился во Львовском общевойсковом училище. Встретил я его в райвоенкомате, когда снимался с учета. До Новоград-Волынска мы ехали вместе.
В училище я попал к ужину. За ужином мы пили чай с вишневым вареньем, которое я привез из дома. За столом нас было трое, Саша Крылов, Коля Ярышкин. Вовка Склянухин еще не вернулся из своего Свердловска. Он появился только через три дня. На следующий день, в воскресенье, мы пошли в увольнение. Побродили по городу, сфотографировались и отправились к Саше Крылову домой. Там нас ждала его мама, очень добродушная и ласковая женщина. Она накормила нас вкусным обедом.
После обеда Саша играл на фоно, а я ему подыгрывал на гитаре. После вкусного ужина мы вернулись в кубрик, доложили о своем прибытии и стали готовиться ко сну. На следующий день начинались занятия.
3.
Занятия на втором курсе начались в новой аудитории цикла электроники. Справа в аудитории находился огромный макет самолета ИЛ-28, на котором была установлена настоящая аппаратура автопилота. Это впечатляло. Занятия с нами по теории проводил сам начальник цикла подполковник Кириченко Это был образец внешнего вида офицера. На занятия он приходил подчеркнуто опрятным и отутюженным. Исключительный внешний вид, начиная с прически, бритья и заканчивая обувью. Этой опрятности он требовал как от своих офицеров цикла, так и от нас, непременно повторяя:
-Будущий офицер не просто человек, надевший военную форму. Это образец для своих подчиненных, а для окружающих должен внушать уважение. По вам, будущим офицерам, будут судить не только о морской авиации, но и обо всей армии.
Мы слушали с открытыми ртами, впитывая в себя все, что говорил нам одаренный профессионал, успевший за свою службу налетать около 2000 часов, совершить почти 300 парашютных прыжков. Это был человек хорошо знающий русскую, советскую и зарубежную литературу, отечественную историю, музыку и живопись. Электроника и автоматика, тем более самолетная, была сложная и немного сухая наука. Но начальник цикла Кириченко умудрялся, как он сам выражался, сделать из нее поэзию.
Он мог целыми главами цитировать из «Онегина», «Руслана и Людмилы», а также из произведений других поэтов Блока, Маяковского, Твардовского. Это был очень эрудированный, серьезный, в то же время, очень контактный человек.
Другой офицер, преподаватель по предмету «Материаловедение и ремонт авиационной техники» также удивил нас. Он никогда, нигде и ничего не отдавал в ремонт. Начиная от утюга, часов, швейной машинки и кончая радиоприемником и другой
сложной аппаратурой. Все ремонтировал исключительно сам. Это меня вначале очень удивило, даже позабавило. Потом я подумал и решил, а почему и мне не стать таким? Всю свою дальнейшую жизнь я старался все делать, по возможности, сам.
Учеба шла своим чередом. По училищу поползли слухи, что училище будут закрывать. Кто пожелает, будет переведен в гражданские учебные заведения. Этой мыслью я поделился со своими домашними в письме. Мама, бабушка и сестра были за то, чтобы я вернулся домой, а папа, твой дед Ваня, единолично и совершенно категорически желал, чтобы его сын стал офицером.
В этом же письме сестра мне прислала адрес Надежды Дьяковой, с которой моя связь прервалась после моего отъезда из Гофицкого. Я готовился ей написать письмо, но не решался. Она теперь жила и работала в торге в городе Дербенте и готовилась поступать в Орджоникидзевский техникум советской торговли. Я отправил Надежде Дьяковой десять писем, но ни одного ответа не получил. Лишь на тринадцатое письмо получил коротенькую холодную писульку. Делать было нечего, нужно было терпеливо продолжать переписку, решил я.
4.
Слухи, что училище передают гражданскому воздушному флоту, не утихали. Другая новость была такая, что училище входит в подчинение ВВС, потому что морская авиация ликвидируется. Первой ласточкой, в подтверждении этой новости, стал начальник нашего лазарета подполковник Доленков, который заявил:
-Я всю войну прошел с морской авиацией и умру с ней, поэтому я увольняюсь в форме морского летчика.
Узнав об этом, мы загрустили, но ничего не поделаешь, служба есть служба. В четвертом учебном семестре мы чаще работали на аэродроме. Было уже тепло. Ранняя весна завладела своими правами. Уже распустились листья.
Как отличник учебы был отдан приказом для несения службы на посту номер один. Пост номер один, это охрана знамени училища. Хотя стояли по часу, но с непривычки было вначале тяжело, не шевелясь стоять целый час. Позже втянулся, было нормально. Меня сменял на посту Коля Ярышкин, а я сменял Вову Склянухина.
Дальнейшая учеба усложнялась и приобретала практический смысл. Теоретических занятий в шестом семестре было мало, чаще занимались практически. В июне должны были уезжать на войсковую стажировку. Мы с Сашей Крыловым выбрали себе для стажировки Черноморский флот. А Коля Ярышкин и Вова Склянухин-Североморск, Северный флот.
С конца марта у нас уже началась постоянная работа на аэродроме. Одну неделю мы работаем ночью, другую днем и так чередовались. В конце апреля нам объявили, что войсковая стажировка отменяется.
20 мая 1960 года, начались государственные выпускные экзамены. Председателем экзаменационной комиссии был назначен главный инженер авиации Приволжского Военного Округа полковник Сандацян. В сороковых годах он входил в состав сборной страны по волейболу. Это был высокого роста, спортивного телосложения, крепкой наружности офицер с высокой профессиональной подготовкой.
Экзамены проходили очень торжественно и серьезно. Последний экзамен был о порядке эксплуатации авиационной техники. Предмет назывался так: «Техническая эксплуатация электронного и приборного оборудования самолетов». Первый теоретический вопрос устно в аудитории, а второй вопрос сдавали практически на аэродроме.
Посредине аэродрома стоял стол экзаменационной комиссии. На столе лежали билеты, в которых были практические вопросы. Мне достался о запуске МиГ-19. Вначале я растерялся, т. к. из экономии керосина никто из техников Миги не запускал. Ограничивались только теорией.
Я сел в кабину МиГа и взглядом окинул приборную панель и все моментально вспомнил. Майор, который принимал экзамен, наклонился ко мне в кабину:
-Вам понятна Ваша задача?
-Так точно, товарищ майор.
-Тогда доложите, что вы собираетесь делать?
Я четко рассказал последовательность запуска МиГ-19. Когда я закончил майор одобрительно похлопал меня по плечу, но не дал выйти из-за штурвала.
-Похвально, весьма похвально, товарищ лейтенант. Не удивляйтесь, через 10 дней придет приказ о присвоении Вам офицерского звания. Запустить двигатель!- вдруг приказал майор.
Моментально отбросив умиленные мысли о присвоении офицерского звания, сохраняя спокойствие, я браво ответил:
-Есть, запустить двигатель! Быстро, но четко, чтобы не ошибиться, стал набирать схему запуска двигателя МиГ-19. Набрав схему, я немного заволновался и как-то не естественно снял свой палец с кнопки запуска двигателя. Двигатель молчал... Замерло и наше руководство и преподаватели.
Вдруг, мой взгляд уловил, как стрелка оборотов турбины на приборной панели дрогнула и я услышал рокот турбины двигателя. Я подал ручку газа чуть вперед. Да так, что Мощный грохот двигателя боевой машины разнесся над аэродромом и военным городком училища и соседней вертолетной части.
-На форсаж выходить?-спросил я и поставил ноги на педали тормозов.
-Нет, достаточно, выключай, молодец, оценка отлично.
Когда я покинул кабину МиГ-19, то только за воротами аэродрома понял, что произошло. Запуск МиГ-19 считался трудным вопросом у техников, так как единственная машина МиГ-19, стоявшая на аэродроме, была во всех отношениях очень капризной. Запускалась через раз и её выкатили только для комиссии. В надежде, что все и ограничится показом лишь схемы, без активного запуска. Мне повезло.
Эта новость, как и грохот ревущего двигателя, быстро разнеслись по училищу. Направляясь в столовую меня останавливали и курсанты, и офицеры. Поздравляли с тем, что справился с трудной задачей, смог укротить напрочь «убитого зверя». Как выразился один из офицеров, спас реноме училища.
Помыв руки, я вошел в столовую, где обед уже близился к концу. Увидев меня, ребята зашумели. Командир взвода насторожился, но, увидев меня, заулыбался, направился навстречу, пожал руку, поздравил с отличным результатом. Я извинился за опоздание, спросил разрешения сесть за стол.
-Конечно, для героя дня все можно!-пошутил капитан Иванов и заулыбался.
5.
Государственные экзамены позади. Потянулись томительные дни ожидания приказа о присвоения воинского звания, вручения дипломов, погон, значков и кортиков. Все слонялись из угла в угол от безделья, а мы с утра и до вечера репетировали программу прощального заключительного концерта.
Через неделю, мучительным ожиданиям пришел конец. Долгожданный приказ привезли в училище. Первого июля 1960 года нам вручали дипломы и погоны. Все училище было выстроено на плацу. Погоны, диплом, кортик и значок мне вручал герой Советского Союза командир авиационной дивизии генерал-полковник Жолудев. После вручения мы быстро переоделись и построились в походные офицерские колоны для прохождения торжественным прощальным маршем.
Начальник училища генерал майор Аникеев собрал всех выпускников в зале Дома офицеров училища для напутствия. Закончив отеческие напутствия, генерал предоставил слово начальнику строевой части. Каждый выпускник получил пакет. В нем находились денежное довольствие, отпускные, проездные документы и предписание, куда после отпуска должен прибыть отпускник.
Мне ничего не вручили. Таких, как я, набралось около десятка человек. В их числе оказались и Коля Ярышкин. После совещания нам объяснили, Николая оставляют на три дня оказать помощь строевой части, а мне должны были вручить партбилет. НачПо училища должен был вернуться из командировки только через два дня.
В столовой были накрыты столы прощального ужина. Первый тост произнес генерал, начальник училища, еще раз пожелав нам успехов в нелегкой офицерской службе. В ответном слове лейтенант Тарасов, наш помкомвзвода, поблагодарил офицеров и весь персонал училища за терпение, которое они проявляли в процессе нашего обучения.
В гарнизонном Доме Офицеров было все готово для выпускного вечера и праздничного концерта. Зал был полон. Собрался чуть ли не весь город. Доклад начальника училища был коротким. После небольшого перерыва начался наш концерт. Мы играли хотя и азартно, но каждый ощущал, что это в последний раз в таком составе и на этой сцене. Хотя было и радостно, но, в то же время, и грустно.
После концерта был прощальный бал. На этом балу мы уже играли с таким подъемом, чтобы все знали, на что способен наш ансамбль.
Отгремел бал, мы с Вовкой Склянухиным вернулись в кубрик. Посидели вдвоем, взгрустнули, я его проводил на поезд и вернулся в училище. Спать не хотелось, да и не возможно было, потому что всю ночь провожали отъезжающих. Только под утро я чуть-чуть вздремнул. Через два дня из командировки вернулся начальник политотдела, вручил партбилет, поздравил и пожелал и т. д. и т. п. Все, как положено.
Документы в строевой части мы с Колей Ярышкиным получали вместе. Прочитав свои отпускные билеты, обратили внимание, что мы оба назначались в одну и ту же часть, расположенную, как потом выяснилось в Подмосковье. Так мы с ним расстались, но договорившись встретиться через месяц. Он уехал к себе в Метрострой, тогдашний пригород Москвы, а я поехал в свою Богдановку, хотя и отпускной и проездные были выписаны до Дербента.
Побыв в Богдановке пару дней, я уехал в Дербент. Впервые попал в южный приморский город. Здесь всё было для меня ново и интересно. Оставив свой чемодан в камере хранения, я отправился искать гостиницу. Как всегда мест не было, но меня обнадежили. Предложили подойти к вечеру.
В широких, жутко модных саржевых шароварах, темно-зеленого цвета и яркой оранжевой футболке я дефилировал по городу. Комсомольский переулок, где снимала квартиру Надежда Дьякова, я нашел быстро.
В какой-то момент, мне показалось, что Надежда не ожидала моего появления в Дербенте. И даже была чем-то смущена. Единственное только спросила, где я устроился?
- Хотел в гостинице, но место обещали только вечером и то еще неизвестно.
Хозяйка была удивлена, что в гостинице.
-Что у нас места мало? Нечего выдумывать. Заберите вещи, а пока вы будите ходить, мы с Людмилой приготовим быстренько ужин.
Забрав мои вещи и документы из гостиницы, к хозяйке мы не спешили. Побродили по городу. Вечер был теплый, даже душный. С моря тянуло прохладой. Когда появились у хозяйки, она запричитала:
-Где же вы так долго ходите? Уже, наверно, все остыло.
-Извините,-сказал я, -пока туда, назад дошли.
-Вы пешком ходили?-спросила хозяйка.
-Да,-ответил я,-Надежда мне и город показала.
-Да, что там ночью можно увидеть?-произнесла Людмила.
-Садитесь за стол, а то все остывает.
Кроме жареной картошки, мяса на столе было много овощей, зелени и фруктов, наполненных ярким, южным солнечным светом.
После ужина, поговорив немного о жизни, стали готовиться ко сну. Мне приготовили спальное ложе в очень уютном месте. Во дворе, закрытом крепостной стеной, уходящей к морю.
От утренних, солнечных лучей мой топчан закрывали густые виноградные лозы, пахло ночной фиалкой, растущей рядом. Раскаленные за день камни крепостной стены, остывая, испускали тепло. Сотни и сотни цикад исполняли свою ночную рапсодию. Ночное небо было настолько низко, что казалось, протяни руку и можно коснуться любой звезды.
Я долго не спал, но потом, за своими мыслями не заметил, как и уснул. На следующий день мы отправились с Надеждой на море. Она не купалась. Сидела и зубрила Математику, готовилась поступать в техникум. Я, чтобы ей не мешать, бултыхался в море. Море было теплое, а солнце очень яркое. Хотя у меня и появлялись мысли, а как там дальше будет в части, но я быстро прогонял их, чтобы не мешали спокойно отдыхать.