Погода в июле стояла жаркая из всех годов, как говорят в деревне. Сенокос закончили дружно и вовремя. И совхозное сено поставили, и своё между делом – тоже.
Все ждали первую банную субботу после завершения самой важной летней работы. Этот день особенный, вроде как ритуальный. И вот почему. В страду в деревне не принято пить, потому что сенокос и гулянка – вещи несовместимые. Летний день, по пословице, год кормит. А когда почти у каждого семеро по лавкам да скотины разной полный двор, то понятно, что мужики постились. Нет, конечно, кое-кто позволял себе стопочку-другую за ужином, с устатку, так сказать. А больше – ни-ни! Всей деревней не гулеванили. Работать в жару с похмелья – гиблое дело. Но теперь-то что может помешать страждущему человеку? Можно и разговеться!
Настрой на приятный послебанный вечер витал в деревне с самого утра. Хозяйки стирали, чистили, скоблили так, что в избах всё блестело. Продавщица Зинаида домывала пол в сенях, когда пришли Шура с Глашкой.
- Зин, мы к тебе по очень важному делу… в общем-то, от всех женщин деревни, - с крыльца начала Шура, - У тебя водка в магазине есть?
- А что, бутылка нужна? Сейчас домою коридор – и сходим.
- Да нет, наоборот… надо, чтобы её, водки этой, не было.
- Это, то есть… как это? Куда я её дену? И зачем? – опешила Зинаида.
- Да не взаправду, а понарошку, - зачастила Глашка, - понимаешь, месяц наши мужики не пили. Всего-то и пожили нормально. Через них и мы привыкли к трезвой жизни…
- Ой, девоньки-подружки, что-то я не замечала, чтоб вы пили.
- Да нет, она некорректно выразилась, - уточнила Шура.
Она работала в библиотеке. А жизнь среди книг, что ни говори, учит правильной речи:
- Глаша хотела сказать, что мы привыкли к трезвой жизни своих мужей. Как-то по- новому посмотрели на них, отношения между нами стали другими. К хорошему быстро привыкаешь, а отвыкать-то не хочется, понимаешь? В кои веки свет в окошке и видишь! Только в страду. А вдруг такая жизнь закрепится? И, вообще, иногда несколько дней всей жизни стоят.
- Вот именно, - подхватила Глашка. – Ведь могут же мужики не пить целый месяц! А потом снова так размокают, что и не выжмешь из них ничего путного. Одна дразниловка только! Главное, у них - старт, а у нас сплошной финиш получается…
- Погодите! Не подумайте, что я против, - как-то неуверенно начала отвечать Зинаида. – Но…
- Вот и прекрасно! – прервала её Глашка. – Другого выхода у тебя просто нет: или ты с нами… или… всё равно с нами.
- Поняла, бабоньки, не дура. Всё, я на вашей стороне. Придут – найду, что сказать, - кивнула и решительно взмахнула рукой продавщица. – Только дальше-то что? Всё равно рано или поздно мужики вразнос пойдут.
_ Об этом тоже будем думать, но после. А так хоть ещё один денёк поживём полюбовно, а может, и больше, - Шура многозначительно кивнула головой.
- Ну, ты, Зин, держись железно, - покачала указательным пальцем Глашка. - А мы побежим по деревне, остальных баб предупредим, чтоб оставили по чутку’, а остальное заныкали куда подальше.
- Между прочим, это называется женским заговором. Смотрите, как бы ваши благоверные не устроили вам свой… мужской заговор. Он может и покруче оказаться.
- Живы будем – не помрём, - ответствовала Глашка, уже выходя за калитку.
- Жить-то, конечно, будете, а вот очередную печать под глаз не одной из вас поставят, - задумчиво произнесла Зинаида, глядя вслед товаркам, и покачала головой. – Надо же, всю деревню взбаламутят сейчас…
Знавала и она такую жизнь. Муж пил и руки, бывало, распускал, пока не огрела его однажды со всей злости сковородкой. Хорошо, что лёгкая была! А несколько лет назад увязался благоверный за какой-то приезжей вертихвосткой, уехал на север, да так и не объявился до сих пор. «Видно, надышался запахом тайги или заблудился в туманах», - шутила Зинаида, совершенно не расстраиваясь по этому поводу.
Женщиной она была привлекательной, и деревенские бабы поначалу насторожились: а ну, как начнёт одинокая красавица их мужей, пусть и руганых-переруганых, приваживать? И приманка у неё всегда под боком - целыми ящиками скромно стоит в магазине. Но Зинка, с лихвой вкусившая прелестей семейной жизни, на сильный пол и смотреть не могла. Об остальном и говорить нечего. Она продолжала дружить с Шурой и Глашкой, как и тогда, когда её Мишка ещё «не слинял».
В то время и построили на берегу речки большую баню на три семьи. А потом и традиция родилась – собираться после мытья за общим столом. Конечно, мужикам это не нравилось: под присмотром жён не очень-то разгуляешься. Но традиция ведь не уголовный кодекс, можно нарушить или расширить, например. И поэтому после общего застолья мужики сбега’ли в остывшую баньку и, закрывшись там, решали свои мужские проблемы. Так они потом оправдывались перед жёнами. Суть этих проблем не разъяснялась, но Глашка очень точно дала им определение: болтология - обо всём и ни о чём путном, вперемешку с принятием на грудь.
Сегодня традиция должна была претерпеть большие изменения, поскольку для решения важных дел сильному полу, слабому на питие, допинга не предвиделось. Если бы только женщины знали, какая засада им уготована на пути к благим намерениям! И нарисовался этот сюрприз в лице брата Глашкиного мужа. Алексей жил в городе и в деревню наезжал редко. Но тут в кои веки отпуск выпал на лето! Отправив семейство отдыхать на море, сам махнул в деревню расслабляться. Лучшего места ведь для этого не найти!
Как всегда, на самый жар пошли мужья, а потом потянулись женщины с маленьким сыном Шуры. Мужики, сидя на лавочке у бани, уже чуть поостывшие от пара, ждали выхода своих па’вушек, как называл их муж Шуры – Сашка, которого на деревенский манер тоже именовали Шурой. А всё семейство, естественно, звалось Шуриками.
Первой вышла Зинаида и села на лавочку, чтобы отдышаться.
- Зин, у тебя «Московская» есть? Дюже хорошо идёт она, как по маслу, – воспользовался моментом муж Глашки - Василий.
- Нету… ни московской… ни питерской… ни печорской… ни-ка-кой во-об-ще не-ту! Масла – сколько хотите…
- То есть как это – никакой… и нету? Столько выпить всей деревней не могли, сколько завезли. Да и не пили уже по-настоящему давненько.
- Да стоит она, родненькая, на месте, а взять не моги. Опечатать велели и не трогать. Из райпо звонил снабженец, перепуганный насмерть. Какую-то поддельную водку вместе с настоящей всучили им на водочном заводе, вот теперь и трясут всех, как грушу. Приедут, увезут на пробы.
- Тьфу-ты, ну-ты! – сплюнул Василий. – Вот невезуха! Слушай, а ты не можешь опечатать меньше, чем есть? Ну, вроде, как «до того» выпили больше…
- Вот чего я ещё не делала, так это на тюремных нарах не валялась! Ты чё, совсем ополоумел? Это ж чистая случайность, что никто в деревне «жмуриком» не стал. А ну, как в ящик кто по - настоящему сыграет? Меня же за решётку упрячут, если Глашка раньше не раздолбанит за тебя! Ну, вас к такой- то матери! – от деланного возмущения Зинка перешла на тот жаргон, который был свойственен пропавшему Мишке. – Прости меня, Господи! Согрешишь с этими глупцами ненасытными…
Настроение мужиков заметно испортилось. Только Алексей молчал, хитро и загадочно улыбаясь. Вышла Шура с двухгодовалым Сёмкой и поспешила вслед за Зинаидой. Мужики ждали Глашку, поскольку собирались обычно в их доме. Наконец, она нарисовалась в дверях предбанника. На голове был намотан тюрбан из полотенца. Короткий халат, не застёгнутый на две нижние пуговицы, оголял красивые ноги.
- Глашк, ты чего ляшки-то выставила напоказ? – недовольно спросил Василий.
- Так отчего не показать, если есть, что показать!
- Я и так знаю, что у тебя ноги красивые. Были бы кривые – не женился бы.
- Дак ты чего, на красивых ногах женился, что ли? – спросил Шура.
- Рот свой замолчи, а! – оборвал его Василий, которого от отчаяния начала разбирать злость.
- Ой-ой-ой! – насмешливо протянула Глашка. – Кроме тебя, между прочим, здесь ещё люди есть! Пусть полюбуются…
Она лукаво поглядела на покрасневшего Алексея. Тот заёрзал от неловкости. Вот заноза! Знает, что нравится ему с тех пор, когда братья были ещё не женаты. Да только выбрала она тогда Ваську.
-Ну, что сидите? Пошли уж, - и Глашка пошагала к дому.
Стол ломился от закусок. В былые времена у мужиков слюнки потекли бы, но сегодня от одного вида сиротливо стоявшей на столе единственной бутылки водки аппетит сильно испортился.
- И это – всё? – удивлённо вопросил Шура-муж. – Нас же много!
- Откуда больше взять-то? – развела руками Зинаида, сидевшая рядом с Алексеем. – Лавочку прикрыли. Насколько – пока неизвестно. Скажите «спасибо», что все живы покуда. Вот изымут палёнку, тогда и будете пить по потребе.
- Хренотень какая-то! – опять возмутился Василий. – Да никакому чёрту нас не взять голыми лапами! Зинаида, не коверкай жизнь, неси родимую!
- Я уж лучше совсем уйду, чем выслушивать всё это. – Зинка поднялась, но Шура-жена, нажав на её плечо, заставила снова сесть.
– И чего налетели, как вороньё? Сказано: за-пре-ти-ли! Русского языка не понимаете?
- Ладно, - помолчав, обречённо махнул рукой возмутитель спокойствия. – Поскакали. Может, вам не наливать? – он с надеждой посмотрел на женщин.
- А и то правда, - засмеялась довольная Глашка. – Не надо наливать, правда, бабоньки? Им и так мало будет.
- Можно подумать, что мы когда-то помногу пили, только губы и мочили, - фыркнула Зинаида.
Трапеза продолжалась недолго. Алексей, весь ужин заигрывающий с продавщицей, поднялся первым:
- Пошли, покурим, мужики…
Оставшись одни, подруги громко рассмеялись. Глашка выставила вверх большой палец и подмигнула, выразив тем самым глубокое удовлетворение от сработавшего плана.
- Ловко мы придумали, бабоньки! И чё раньше не дотумкались до этого!
- А Лёшка-то каков, а? Зин, вот для тебя и ухажёр нашёлся, - засмеялась Шура.
- Ой, держите меня под белы рученьки, - игриво произнесла Зинаида. – Ухажёр нашёлся… тоже мне! Я для него была, как прикрытие, а смотрел-то он на тебя, Глаш! Старая любовь, как видно, не ржавеет…
- У кого это любовь? У меня-я-я?! – Глашкины глаза округлились. - Ничего у меня с ним не было, и ничего я ему не обещала. Васька был мне люб, потому и вышла за него.
- Да шучу я, шучу. Но Василий твой эти взгляды его, между прочим, ловил. Смотри, как бы чего не вышло между братья’ми.
Встревоженная Глашка вышла из избы, но на крыльце никого не было.
- Вот черти, уже сгинули с глаз! Небось, опять в бане заседают. Ну, зайцы косые, погодите! Сейчас вы у меня быстро полиняете…
Дверь предбанника была закрыта изнутри на крючок. Сделав глубокий вдох, Глашка изо всей силы дёрнула её. Того, что произошло, она не ожидала. Дверь слетела не только с крючка, но и с петель и, падая, свалила женщину с ног, придавив сверху. Охая, потерпевшая выбралась из засады, посмотрела на надорванный подол платья, взяла в руку правую туфлю, слетевшую с ноги, и, вконец разъярившись, встала на пороге баньки. Разговоры моментально прекратились. Мужики, удивлённые грохотом, а затем изумлённые растерзанным видом всегда аккуратной Васькиной жены, сначала остолбенели, а потом неожиданно разразились хохотом.
Как ни странно, именно этот смех привёл Глашку в состояние равновесия. Она посмотрела на поло’к, на котором были разложены питие и закуска, затем обвела взглядом «зайцев»:
- Хм, по бутылке на каждую бессовестную харю… не маловато ли? – и взяв в руки кочергу, спросила с издёвкой:
- Может, добавить для хорошего самочувствия и настроения? Ну, кому первому? – в голосе Глашки появились угрожающие нотки.
- Так, ребята, я пошёл. Это торнадо добром не кончится, - робко приподнялся Алексей.
- Сидеть! - рявкнула Глашка.
От неожиданности брат-искуситель снова припечатался к полку. Уничтожающе глянув на него, «торнадо» с презрением просвистело:
- Как был трусливой шмокадявкой, так и остался. Ваське в подмётки не годишься. Значит, явился сюда со своей водочной лавкой?
От удара кочергой бутылки звякнули, осколки разлетелись по всей бане.
- Глашка, ты что? – ошарашенный таким несчастьем, Васька, сжав кулаки, поднялся с места.
Кочерга, мгновенно нацеленная на него и абсолютно не дрожавшая в руках жены, несколько охладила пыл борца против угнетения мужского населения деревни.
- Ну, чего ты взбеси… хммм…разгневалась? Ничего нового-то не произошло! Ну, подпортила себе чуток…этот, как его? Фейс! Ну, потерпела урон какой-никакой. Так я всё возмещу, ты не сомневайся…
Пока Василий пытался установить мировую, Шура-муж и Алексей тихонько выбрались из очага напряжения и теперь стояли за углом, ожидая финала семейной сцены.
- Ну, Глаш, ты у меня всё равно самая красивая…
-Ага, и накрашенная, и не накрашенная… оборванка растрёпанная, - в голосе воительницы послышались плаксивые нотки.
- И самая любимая…
- Бутылку ты всё равно любишь больше…
- Ну, иди ко мне, моя хорошая…
Дальше находиться здесь стало неудобно, и «подслушивающее устройство» побрело в гору. Но донёсшиеся из баньки истошные Глашкины вопли, не похожие на крик победительницы, заставили их остановиться.
- Никак, Васька жене кузькину мать кажет, - обеспокоенно покачал головой Шура.
- А ну-ка пошли, - повернул назад Алексей. – Брательник в гневе иногда страшон бывает.
В это время в проёме предбанника показался Васька … с Глашкой на руках.
- Быстрее можете двигаться?
Шура при взгляде на бледную и безмолвную Глашку, тоже побелел и произнёс:
- Она, что… уже… того? – сняв очки, он посмотрел на пострадавшую вблизи, затем, отступив назад, снова напялил их на нос.
- Не каркай! Просто сознание потеряла. Ну, чего вылупил свои четыре глаза? Беги к медичке, пусть идёт на работу. Щас Глашку туда доставим, - приказал Василий, из которого хмель вылетел, как пробка из бутылки.
- Ага… да… я сейчас, - Шура никак не мог оторвать взгляда от Глашкиной пятки, из которой торчал солидный осколок бутылки. - А может, того… вытащить осколок-то… больно ведь, и смотреть страшно…
-. Вытащишь – кровь побежит, а нам перевязать нечем. – Васька зыркнул глазами. – Ты ещё здесь?
Шура быстро затрусил в гору. Алексей, тоже ошарашенный всем увиденным, до этого стоявший молча, неожиданно заикаясь, как в детстве, спросил:
- Это как же так п-п-получилось?
- Так и п-п-получилось! Х-х-хотел обнять, она дёрнулась, и босой ногой – прямо на стекло, - по инерции затормозился и Васька.
Попеременно меняясь, они дотащили на руках пострадавшую в медпункт. Фельдшер Вера Ивановна выпроводила братьев в коридор и принялась за дело. Сунув Глашке под нос нашатырь, она привела её в чувство, затем взяла щипцы и приказала:
- Не смотри, что буду делать. Потерпи секундочку…
Захватив осколок, она резко выдернула его из пятки, осмотрела рану:
- Ну, будем надеяться, что внутри ничего не осталось, вроде, цельный осколок. Но рана глубокая, может, зашьём?
- Не… не….нет, - замахала руками Глашка. – С меня и так хватит!
- Тогда дома – лежать пару-тройку дней, на ногу не вставать. Потом посмотрим. На перевязку сама буду приходить, – и, покачав головой, фельдшерица вздохнула:
- Что за день сегодня? Одна приходила с вывихнутым пальцем, пришлось вправлять. Другая – с синяком под глазом, бодяги просила. Вот и ты ещё…
С Глашкиного языка готово было слететь объяснение всему тому, что произошло, но она вовремя прикрыла рот рукой. Зачем безмужней женщине знать, что в деревне проводился эксперимент!
- Эээх, не тот вышел конец истории! – подумала про себя Глашка. – Если бы не дверь…
Василий донёс жену до дома на спине. Алексея не оказалось, как и его вещей. Оно и понятно: делать ему в деревне больше было нечего – всё, что мог, уже сделал. Собрав чемодан, он дождался на краю села попутки и больше никогда расслабляться в деревню не приезжал. А Шура- муж докладывал Шуре-жене о том, как неудачно решились сегодня мужские проблемы в бане.
- Вот всегда вы, женщины, всё испортите, если вмешаетесь. Сидели себе спокойно, никого не трогали, так задушевно философствовали! Понимаешь, там, в баньке мы чувствуем себя личностями! – приосанился Шура.
- Ага! А на утро – организмом, который требует опохмелина, - хмыкнула жена.
- Эх, надо же было Глашке лезть на амбразуру! Столько добра пропало!
- Так, философ, - в голосе жены неожиданно зазвучали железные нотки, - отныне будем мыться в своей старенькой баньке… отдельно от всех! Понятно?
И сойдя с литературного языка, глядя на ошарашенного мужа, добавила:
- Что блумкаешь глазами? Подмарафетишь, где надо. Не бойся, пупок не надорвёшь…
Она хотела сказать ещё что-то вразумительное, но тут вбежала запыхавшаяся продавщица:
- Ну, ты чего сидишь? Побежали к Глашке!
Всю дорогу, обмахиваясь платочком, Зинаида причитала:
- Чуяла, что добром не кончится этот чёртов заговор! Нет, дурёха, влезла! Грех на душу взяла - всей деревне наврала! Дальше-то чё будет?
- Подожди, подруга, не спеши, - к Шуре вернулось её обычное спокойствие. – Сейчас всё обсудим, разберёмся, что к чему и как…
Переступив порог Глашкиной избы, они застыли от изумления. Картина, представшая пред ними, была похожа на кадр из художественного фильма. Хозяйка с непроницаемым видом недвижно лежала на диване с мокрой тряпкой на лбу, выставив из-под одеяла напоказ раненую ногу. Рядом на коленях с покаянным видом стоял Василий и что-то шептал ей, при этом осторожно поглаживая перевязанную пятку. Подняв глаза на вошедших, он с умоляющим видом проговорил:
- Женщины… милые… поговорите с ней. Она ж меня бросить решила… к дочке в город перебраться…
- И уеду! – не повернув головы, твёрдо проговорила Глашка. - Надоело всё до чёртиков! Смотреть на тебя не могу! Нужен ты мне, как купальник зимой! Копаешься тут всю жизнь в навозе, копаешься – и никакой благодарности! Хоть бы… букет когда подарил… настоящий… городской!
Василий с недоумённым видом произнёс:
- Глаш, тебе зачем городской букет, как в кино? Чего тратиться, ежели тут… вон… кругом цветы! Хоть сто букетов рви…
- А чтобы женщиной себя почувствовать, которую любят, понял? Всё! Смотри на меня в последний раз своими зелёными глазами!
Чтобы прекратить перепалку, Шура выразительно посмотрела на Ваську:
- Ну-ка, выйди на улицу, дай теперь нам поговорить…
У порога Васька умоляюще взглянул на Зинаиду:
- Зин, ну…
- Что заслужил, то и получишь! Да иди ты уже, пока не помогла выйти…
Шура присела на край кровати:
- Глаш, ты что, серьёзно решила?
- Не знаю. Чё-то нашло на меня. Сама не пойму. Какой-то другой жизни, девки, захотелось. Чтоб, как в кино…
- А ты уверена, что в киношной жизни тебе хорошо будет? Да, там бывает сладко, жирно, богато. Так это видимость одна…
- Вот-вот, - поддержала Зинаида. – У них там проблем поболе нашего. Вот ты как бы от нищей жизни хочешь бежать, а там бабы, то есть женщины, иногда от сытости и красивых роз готовы бежать хоть на край света…
- Ой, подружки, да никуда я не уеду. Куда ж я без вас, без моих бурёнок на ферме! Погладишь их, и они тебе в ответ скажут ласково: «Му-у-у».
- Погоди, - прервала её Зинаида. – Мы… бурёнки… а Васька как же?
- А что - Васька? Самый родной он мне, люблю по сей день. Он хороший, - Глашкино лицо посветлело. – И в хозяйстве сноровист, и меня любит, и дочку обожает. А что пьёт, так это - как все. Но под столом ни разу не валялся, как некоторые. Рассудка никогда не терял и руку на меня не поднимал. Не то, что Володька Тамаркин. Маленький шибзик, а синяки ей регулярно ставит.
- Так и она в ответ – то же самое. Зато в доме всегда светло от фонарей, - засмеялась Шура.
- Так чего же тогда ты взбеленилась на своего Ваську? – пожала плечами Зинаида.
- Ну, говорю же: нашло что-то. Наверное, обидно стало, что наш план завалился…
- Девочки, я знаю! Всё очень просто! – рассудительным тоном произнесла Шура и для убедительности махнула рукой. - Это называется кризисом среднего возраста. Когда всё надоедает, потому что ко всему привыкаешь. И хочется чего-нибудь новенького.
Больше она ничего не успела сказать. Глашка с Шурой вздрогнули от неожиданного хохота Зинаиды.
- Ой, не могу! Ой, не могууу! - всхлипывая от смеха, Зинка махала руками, не в силах что-то ещё сказать.
Наконец, протерев глаза от выступивших слёз, посмотрела на подруг:
- Ну, что изведали новенького? Заговор в деревне устроили, надо же! У тебя, Глаш, результат - на ноге, а у некоторых баб в деревне - на лице. Можем быть довольны!
И она снова захохотала. Глашка с Шурой, прыснув и посмотрев друг на дружку, присоединились к ней. Испуганный кот Черныш спрыгнул с печки и скрылся в подполе.
- Во, блин, надо же! Кризис проклятый пришёл! Вроде, рано ещё. – Глашка серьёзно посмотрела на Шуру. – Ну, и что теперь делать с ними, с нашими кризисами? Вон их сколько!
- Сколько?
- Много! Каждый мужик – это кризис, да ещё какой!
- Бороться…
- Как? Попробовали же вот сегодня! – Глашка развела руками. - Крепкие кризисы оказались…
- Так бороться надо не против мужей, а вместе с ними. Они ведь тоже люди, мужики-то. И кризис испытывают так же, как и мы. Давайте подумаем, что можно сделать.
- Значит, мы для них – тоже кризисы. Интересно получается: кризис – на кризис. Вроде, как ничья должна быть…
Подруги призадумались. Затем Глашка взглянула на подруг:
- А вдруг они не захотят бороться, мужики-то?
- А надо искать консенсус, дорогие мои, - с глубокомысленным видом произнесла работница культурного фронта.
- О, а это что такое? Как ты сказала?
- Кон-сен-сус. Это когда в каком-то важном деле ищут разные пути и приходят к согласию.
Глашка, помолчав, вздохнула:
- Хорошо тебе, Зин, бороться не надо. Мишки-то нет.
- Да, нет, я уже борюсь… правда, сама с собой, потому как Мишка есть…
- Как это есть? – в один голос спросили подруги.
- А так. Встретила его в городе, когда за товаром ездила в последний раз.
- Да, ну! Смотри-ка, и нам ничего не сказала. – Шура укоризненно посмотрела на Зинаиду.
- А что говорить-то? – вздохнула та.
Глашка всплеснула руками:
- Как это - что? Как выглядит? Один был или с этой… своей… ? Много ли денег заработал на северах?
- Да не был он на севере. А вертихвостку свою сразу в городе бросил. Ему предлог нужен был для побега. Новой жизни захотелось. Я не согласилась ехать, так он один и мотанул…
- Ну, и как она, новая-то жизнь его?
- Работает на стройке, живёт в общежитии. Один. Выглядит неплохо, одет с иголочки. Да вы же знаете: он и здесь франтился всегда…
- Во, дела! Тоже кризис, значит, его тогда припёр, - покачала головой Глашка. – Обратно-то просился?
- Чего там проситься? И так видно, что хочет вернуться. Глазами всю съел, завздыхался аж.
– И что ты решила, Зин? - Шура испытующе глянула на подругу.
- Не знаю, девоньки, что делать. Просил позвонить ему, когда снова буду в городе.
- А нечего думать. Вези его домой. Не пропал в городе, не спился. Значит, не всё ещё потеряно, - тоном человека, познавшего жизнь - пусть и по книгам - сказала Шура.
- И то правда, - поддержала Глашка. – Так и будешь пропадать одна? Вези, пока не состарилась! И вообще, не беги от судьбы! Догонит – хуже будет…
- Ну, да, кто бы говорил! Что ж ты Ваську собралась бросать?
Вновь грянул хохот.
- Ладно, время покажет, - закончила разговор Зинаида. – Пора твоего благоверного звать. Небось, истомился весь.
Но Василия нигде не оказалось. Шура с Зинаидой пошли по домам, а Глашка скакала на здоровой ноге от одного окна к другому и ругала себя:
- Вот, дура! Зачем стращала его? А вдруг с ним что случилось или ушёл сам, по доброй воле? О-о-ой, мамоньки-и-и, - тихонько запричитала она.
Муж заявился часа через два. Дверь открылась, и сначала через порог переступила нога в знакомой обувке, потом появился большой букет роз, а затем – и сам Васька с сияющим лицом. Робко подойдя к жене, он протянул ей цветы. Глашка посмотрев на мужа, поняла: ему уже доложили, что он прощён. Не в силах больше сохранять неприступный вид, она улыбнулась:
- По чё тратился-то на цветы? Вон их сколько вокруг! Рви – не хочу…
Васька ошарашенно посмотрел на жену:
- Так чего ж ты хочешь, в конце концов, женщина? Я, ведь, специально в город ездил! Ох, и трудно же вас, баб, понять… сами не знаете, чего хотите!
- Это где ты баб видишь? – сдвинула брови Глашка.
- Ну, ладно, ладно! Это я просто так, - подняв руки вверх, Василий сделал шаг назад.
Взгляд жены помягчел, в голосе появились доверительные нотки:
- А чего тут понимать? Всё же просто. Любить надо не бутылку, а женщину, с которой живёшь. Меньше думать о себе и дружках, больше – о нас. О нас с тобой, понимаешь?
И поучительным тоном продолжила:
- Да и, вообще, надо лечиться от кризиса среднего возраста. Это – первая наша задача! Вся деревня сейчас об этом думает. Ты хоть знаешь, что это такое?
И не дожидаясь ответа, Глашка приказала:
- Пойдём, объяснять буду…
2020