22.12.04 Вчера хоронили Володю Ниренберга.
Все предыдущие дни Галина Васильевна организовывала наш выезд на «почтовый» - Северск(собирала паспортные данные, созванивалась с Галиной Федоровной – женой Володи), был организован автобус от КПП.
Прибыли, прошли пропускной пункт. От него поехали к клубу «Красная гвоздика», но всё же опоздали - панихида уже закончилась, выносили гроб, (очень полысевший лоб Володи, лежал – как спал), повезли в церковь, отпевание. Потом – кладбище.
В окно автобуса – красное солнце.
Кладбище очень ухоженное, могилы размещены просторно, много огороженных с запасом места, почва – сплошной песок, вверх – кедры высоченные. Надгробье из нержавеющей стали, полировано, издали - ощущение прозрачности. Фотография Володи (совершенно не поэтическая внешность у него, а усики придавали даже некоторую фривольность, и под этим обликом скрывалась такая лирическая замечательная личность).
Надпись, годы: 1.3.1939 – 17.12.2004, прожил 65 лет.
Мы с Ольгой Геннадьевной держались вместе, все время принимались всхлипывать. Я подзамерзла, сделала пару глотков выставленной водки. День был ясный, легкий мороз, скрипучий снег, солнце.
Очень был услужлив на похоронах Вайнштейн, всем старался быть полезен, особенно около могилы - кинулся укладывать доски вместе с похоронной командой. Я его потом по плечу погладила: «Какой вы хороший, Виктор Борисович». Мастеренко в паузе ревниво обратился к Ольге: «Вы себе подружку нашли?» (про меня). Наташа Ч. не была, хотя обещалась, говорит – «проспала». Может и так, но… скорее всего не захотела себе нервы напрягать нежелательными встречами.
С кладбища поехали к зданию Северской администрации. В цокольном этаже – столовая, там накрыты столы. Пошли по этажам искать, где помыть руки.
Здание типовое, внизу – охрана, раздевалка, а на этажах кабинеты и около – народ, очереди в эти кабинеты.
Мне это все напомнило фильм «Мелодия для флейты» Рязанова – мир «по ту сторону», какая-то ирреальность, как во сне. Мы, уже без пальто, шастаем по коридорам, не можем найти помещение, а кругом люди – в шапках, полушубках, провожают нас взглядами, почти не разговаривают. Потом впереди нас оказался низенький толстый человечек: «Идите за мною, я покажу». Наконец довел нас до туалета и сам исчез, а когда мы возвращались, он мелькнул из-за угла и опять куда-то помчался. Прямо как Харон: нас довел, пошел за другими.
На поминках было человек шестьдесят, из них автографцев едва ли не половина. И почти все речи о Володе сводились к его поэзии. (А вообще-то он последние годы работал юристом при администрации Северска). Даже жена встала: «Я удивлена, что приехавшие томичи придали такое направление поминкам: говорят о муже, только как о поэте. И мне это нравится».
Когда шли через площадь на остановку, полюбовались совершенно чудовищной скульптурой Ленина - метров под десять (или показалось?), мощнейшая, тяжелая, подавляющая.
За нами с поминок увязался какой-то мужик: «Я, знаете, тоже поэт», и все жаловался, что у него жена больна раком и «ничего не поделаешь». Я заинтересовалась, а почему он так представляет, что его судьба обидела: не жену жалеет, а себя. «А ваш муж полы дома моет?» - спрашивает. - «Сейчас нет, а помоложе был – мыл, сейчас этим сын занимается». - «А готовит?» - «Нет, я готовлю, он работает, я по – хозяйству, на пенсии». - «Ну, вот, а мне все приходится самому».
Вот что это? В летах, жизнь прожил, наверное, дети есть, а заболела жена - он явно тяготится ею, сочувствия ищет своей несчастное доле - её обязанности на него легли...
А город мне показался каким-то нереальным. Ничего подобного я в жизни не видела. Как стерильный. Ровные, чисто убранные от снега, широкие улицы, очень не узкие палисадники у дорог, такие же просторные тротуары, аккуратные фонари, дома высокие и прямоугольные. Никаких малых форм, лепнин, авангарда. Самые «древние» дома – 50-х годов, восьмиквартирники. Ни железных гаражей, ни «частного сектора», ни афиш, ни реклам. Люди ходят в этом аптечном городе (утопический город Солнца, социалистическая или даже коммунистическая мечта), в них даже не веришь - как призраки.
Что они должны думать о жителях наших шумных, неприбранных городов?
Не удивительно, что водители «сороковок» томичей за людей не считают: остановки проскакивают, льготников не признают.
(Когда возвращалась, и от «Университета», кроме меня, в автобусе никого уже не стало, кондуктор, услышав, что мне до «Лагерного», бросила водителю: «Гони без остановок!». По декабрю вечером, конечно, жаждущих на остановках было достаточно. Но вот – «плебеи»!)
Не знаю, хотела бы я жить в таком городе?
Когда там было «всё» (снабжение такое – нам и не снилось!), то кто бы отказался, но сейчас…
Хотя молодежь, думаю, там скучает.
И ещё: быть коренным жителем такого города - это должно отпечаток наложить серьезный. У них там никаких, похоже, бытовых проблем не было. У кого знакомые или родственники с «почтового» – считалось – большое везенье.
Но вот Володя из этого рая каждую пятницу ездил к нам в Автограф. (Ольга: «Ведь за чем-то он к нам ездил, что-то его к нам влекло?»)
Незадолго перед тем, как исчезнуть, Володя принес какие-то свои архивы, вырезки из газет, передал Ольге. Похоже, узнав диагноз, перебрал свои бумаги и решил передать на хранение в библиотеку важное.
Готовился…
В.Л.
Бывает, редко, но бывает:
В ночных поездках вспоминая,
Как пазл, мысли собираю,
Страницы прошлого листая…
Давным-давно в его квартире
Живут совсем другие люди.
Что было, больше уж не будет -
Всё исчезает в этом мире.
Едва ли есть на свете силы...
Ни Бог, ни Дьявол не помогут,
А я б продался зло, красиво
Чертям, да жаль - они не смогут
Поднять его из той могилы,
В которой он лежать остался,
Забыв про все свои тревоги.
Уж лучше б он мне по дороге
Моей совсем и не встречался.
Что б с ним я и в знакомстве не был,
Не знал, что жил он, что скончался.
Коптил бы потихоньку небо…
Да, лучше б вовсе не встречался.
Чем так вот - взять и по живому,
Ножом как будто, точно в сердце.
И в миг все в мире по-другому,
И никуда уже не деться.
А может, все не так ужасно,
И ложны эти представленья?
И смерти нет, и нет забвенья,
И вся печаль моя напрасна?
2009 г.