Провожатые

 
Тонечка не спала долго. Разболелись ноги. То ли рынок и аптека.  то ли стирка постельного  утомили ее.  То ли давняя хворь очнулась… Она  было пристроиась  под абажуром читать старый уютный  роман, но мысли отталкивались от книги, бились о листы,  и улетали в ночь как мотыльки. Попробовала  порастирать усталые за день колени, но боль продолжала сверлить. Иной раз  терпишь- терпишь, да  и прибегнешь к  таблеткам. Таблетки не всегда  помогали, но перебирать-то некогда, не до  того... Выпила сразу две, и боль  стала утихать. Она сколько раз уж ходила и  к терапевту, и к  хирургу, и к сосудистому  хирургу – нет, все впустую. Не  могли  даже диагноз поставить... Согрелась  Тоня в верблюжьем одеяле, стала  дремать. Веки смежила, но все-таки чуть  видела светлеющее рассветное небо. Снизу послышались голоса, наверно, форточку на первом этаже не  закрыли,  опять автремонтники работали всю ночь, и курят на  ее крыльце... А боль-то почти ушла. Поспать бы  часок...
Она старалась уснуть, зажмурив глаза. Однако позвал муж - иди   скорее! Пришлось запахнуть халат, закрутить резиной жесткие  кудри  и тащить непослушное тело к лестнице.
- Антоша ты  чего? Уже, что-ли, утро?
- Спустись, у деда неладно.
Она, крадучись, сошла,  держась  за перила. Удивилась на своего рослого мужа в   рубахе, застегнутой не на ту пуговицу. Он обычно спал крепко и нечего не  слышал. Она  не раз успевала спуститься, пока он проснется.
- Что ты, Антоша. Это опять, наверно, мужики у  соседа балагурят, автомеханики. Смотри, форточка нараспах.
- Да послушай  как следует, - и он  указал на дедову дверь.
Голосов  было несколько: один сильно басовитый, низкий, потом дребезжащий, и еще какой-то полудетский, срывающийся. Как  будто спорили о чем.
-  Наверно, опять забыл  телик выключить, как в тот раз, помнишь?
- Я телик уже выключал.
- А дед взял  да и снова  включил!
Антону надоело стоять, и он как  можно тише открыл дедову  дверь.  Голоса  стихли, как только  Антон включил свет. Пусто. Деда в комнате не было. Пометавшись несколько  минут, нашли его  под  кроватью, свернувшегося в комок и прижавшего колени к  подбородку. Он весь дрожал.
- Дед,  ты чего, звал?
- Звал, - просипел тот, - да вы не слышали. Выгоните их, выгоните...
- Кого, Фрол Семеныч?
- Людей этих!  Спать не дают.
-Дед, да тут нет никого.
- Они  тут  шумели! И про аварию на ГРЭС  пытали.
- Брось, это  сто лет  назад  было. Ты   ж  двадцать  лет потом  в главке  сидел.
- Какая   разница, для меня  это как  вчера…И все равно я не  виноват…
 - Пошли ложиться,  Фрол Семеныч. Что это  вы вздумали?
- Это не я, это они…
Антон кое-как уговорил отца лечь,  Тоня принесла  ему теплого компота на  вишне. Старик  выпил его  судорожно,  взахлеб.
- Все будет тихо, спи, дед, – Антон для  убедительности пощелкал  выключателем   телевизора.
Пошел, выглянул на крыльцо. Там  тоже никого.
- Три часа, ну, - ворчал он, наливая себе компот. – Мне еще три часа  спать можно.
Кот резко запрыгнул с улицы  открытую форточку и потрусил под лестницу.
«Фу ты», - сказал  Антон, и Тоня закрыла форточку тоже.
Спать не получалось – так, дрема, и то урывками. В  последнее реям дед стал совсем  беспокойный. И  ест  плохо. Как похоронили супругу его, так совсем с толку  сбился. То он  хоть с ней говорил, а то теперь все люди какие-то ходят… А  Тоня с мужем сами в годах, чтоб  вскакивать-то по ночам.
Утром  дед не встал к  завтраку, отсыпался.  Детям-то никак. Тоня  убрала после  завтрака  посуду, пошла на мусорку с  раздувшимися пакетами. Там  ей  встретилась Шаха, переселенка Шехерезада из Дагестана. Она как  всегда  ходила на мусорку в  черном дорогом платье с  блестками. А лаза ее  были всегда  потуплены, а  косынка  шифоновая  низко на лоб.
- Шаха. Дед  слышит  голоса.
- Да пора ему, грешному.
-Ну что ты.  Я  тоже их слышу!
- А тебе  еще  рано.
-Так  муж  тоже  слышит. Мы сегодня опять вскочили в ночь-полночь, прибежали...а там никого.
Шаха покачала  головой.
-Мм… У меня  перед  тем  как Месхи, мальчик мой,   умер, так  тоже  ходили. Всю  неделю ходики, шумели, спорили о чем-то.   А как  схоронила  я  Месхи, так  перестали.
- И ты  их слышала?
-А как  же. Провожатые это. Предупреждают  его. Скоро, мол, заберем  тебя.… Ну, чтобы он готовился, не  боялся…
- Как же  не бояться,  Шаха? Страшно ведь…
Шаха пошла  вдоль по улице, покачиваясь, блестки  нелепо сверкали на утреннем низком  солнце. Прохладный  утренний  ветерок  доносил  дорожные  шумы. Свежая  листва тихо  шелестела, впитывая  солнце. Чтобы не боялся никто.

Дед умер  через месяц. В городе  свирепствовал вирус. Тоня с мужем попали в разные  больницы, оба с температурой под сорок. Дом опустел. Ночевала только  дочка Мила с внучкой Рузанной. Дед звал-звал, просил пить, но никто не подходил, видно, голос деда был  еле слышен. Он ничего не понимал, пометался, да и затих. Мила  сама лежала в  жару. Первой заметила нехорошее внучка, она стала  звонить тетке, та и вызвала  похоронную службу. Когда пришло  время упокоить  деда, та  же тетка единственная и поехала на кладбище провожать незнакомого ей  человека. Через две недели стали возвращаться в  дом законные  жильцы. Ох, и грустная  была картина. Но надо было  жить  дальше.