1
Учеба в деревенской школе закончилась, и после получения аттестата об окончании семилетки у Вити все произошло молниеносно - отъезд в город, временное проживание у родственников, поступление в ремесленное училище по специальности "маляр-штукатур", переезд в общежитие. Началась новая жизнь.
Общежитие находилось рядом с набережной Онежского озера : здесь можно было стоять часами и, глядя вдаль, пытаться разглядеть хоть что-то напоминающее о далекой родине. Вите, так рано покинувшему родительский дом, по ночам часто снились родная деревня и матушка, одиноко стоявшая на тропинке и долго махавшая рукой вслед.
Ночью, уткнувшись в подушку, он долго плакал и всхлипывал, переживая из-за своего скорого отъезда. Думы накатывали одна на другую : " Вот и черемуха моя около дома будет отцветать без меня, и ягод потом не наемся, как раньше; красная смородина (кисилика) крупнющая, так и будет алеть пол-лета, пока птицы не склюют..." И каждый раз вспоминались слова матери, провожавшей его :
- Что это у тебя уже "слезки на колесиках"? Знаешь, сынок, во всех семьях так - дети уезжают и ищут лучшей жизни. Пройдет время - и у тебя появятся свои детки, а потом и внуки. Я стану совсем старенькой - век человека недолгий, когда-нибудь простимся и мы, навсегда. Так было и есть на этом белом свете.
2
Лето работы на стройке помощником "подай-принеси" и месяц учебы в ремесленном училище пролетели как один день. Мысль о том, как он хочет домой, не давали покоя ни днем ни ночью и было решено отпроситься у мастера обучения съездить домой в Заонежье.
В новый чемоданчик аккуратно были сложены новые рубашки и гостинцы матери и сестрам.
...Комета лихо мчалась по пенистым волнам. Мелькали островки и песчаные косы, а великое Онего расстилалось вдаль бесконечно. К Кижам подъезжали медленно, а причалив к острову, во все глаза смотрели на чудо из чудес - деревянный ансамбль с церквями, часовенками, поклонными крестами, старинными строениями и в центре - с Храмом Преображения Господня. Эта старинная церковь была прекрасна - к небу вскинулись двадцать два купола! Витя уже не раз видел эту неземную красоту, но все-равно, как завороженный, снова и снова любовался этим храмом. Комета на острове Кижи стояла недолго, следующая остановка - село Толвуя.
Подъезжая к толвуйской пристани, все приезжающие увидели, что народу там собралось видимо-невидимо. Кто-то встречал, выкрикивая имена, кто-то свистел, привлекая к себе внимание, и везде была толкучка, спешка, какое-то лихорадочное движение. Выйдя из кометы по переброшенному на причал трапу, люди обнимались и целовались, и их радость передавалась всем. И Витя, радуясь, что наконец его нога ступила на родную землю, побежал к дороге ловить попутную машину.
Десять километров проехали со скоростью света. На развилке расстались, и, помахав девчушке молоковозки на прощание, Витя всю дорогу удивлялся тому, что теперь и девчонки "крутят баранку".
Шел не спеша по знакомой с детства лесной тропинке : в одной руке чемоданчик, в другой новая куртка, перекинутая через плечо. Теплая осень встречала его радушно : запахом трав и поздних цветов; родными просторами, что снились каждую ночь; гомоном встревоженных птиц... Вдруг в нескольких метрах от него с бешеной скоростью, наперерез тропинки, пробежал красавец лось, который так же быстро скрылся в лесной чаще, как и появился, сметая и ломая при беге все, что попадалось на его пути, отчего по лесу еще долго доносились хруст и падение сломанных веток. "Ничего себе" - подумал Витя. - Совсем тут уже...что хотят, то и творят".
Чем ближе он подходил к деревне, тем учащеннее билось сердце. А пройдя лес и войдя в Игумновскую, замер - ничего не изменилось в его отсутствие : та же старая часовенка у дороги, те же дома, большие и поменьше, та же высокая береза посреди деревни и та же необъятная ширь родной стороны.
Остановив свой взгляд на родительском доме, он от волнения даже дышать перестал - вдалеке на тропинке возле их дома стояла его мать и пристально всматривалась в его сторону, видимо не веря своим глазам. А когда узнала в красивом юноше, модно одетом, постриженном "под ежика", своего младшенького, бросилась навстречу ему. Витя, в ответ на материнский порыв, побежал к матери так, как-будто не видел ее сто лет...И, обняв крепко матушку, сын уткнулся ей в плечо и плакал, как в детстве; а она, прижавшись к нему, боялась шелохнуться и только сквозь слезы тихонько приговаривала :
- Не зря мне сегодня с утра неймется, все не так, как-будто что-то должно случиться, а что - не ведаю. Вот я и раскинула карты на тебя, прости Господи, и вижу, что тебе выпала дальняя дорога и дом родной. Значит, домой едешь, касатик.
3
Так и вошли в дом, в обнимку. А там сестры Мусенька и Настасья долго висли на нем, со смехом трепали за коротко постриженные волосы и все щебетали без умолку от радости. Мать на могла нарадоваться неожиданно нахлынувшему счастью и все любовалась, разглядывая своего сына :" Как выровнялся Витя за несколько месяцев, еще больше стал похож на моего отца - пошел в нашу породу, а не в породу мужа - там все рыжие, а сын - с темно-русыми волосами и голубыми глазами. Все-равно люблю его больше всех из своих детей, но ни одна живая душа об этом не узнает."
...Мать постелила сыну спать в горнице, на большой железной кровати. Перина была такая мягкая, что Витя провалился в нее, да так и уснул, как в люльке, беспробудно. В ночи тишина плыла и заполняла все уголки комнат, только где-то у печки было еле слышно тоненькое жужжание заблудшей мухи. Размеренное "тик-так" старого будильника не мешало ни спать, ни дремать, а являлось неким дополнением ко сну в доме.
Семь часов утра. Уже не спится. Какая на сердце истома - высочайшего наслаждения жизнью, всем тем, что происходит и будет происходить только здесь и сейчас. Кое-как встав с перины и пробежав по домотканым половичкам, которыми был устлан весь некрашеный пол в горнице и в передней комнате, Витя подлетел к рукомойнику. Фыркая от удовольствия и разбрызгивая воду, умылся и потом "вафельным" полотенцем стал с наслаждением растирать лицо до красноты.
Обеденный стол стоял около окна, накрытый клеенкой в мелкий цветочек с начищенным до зеркального блеска самоваром. Аромат от горячих калиток, сканцев и пирогов плыл по всей фатере, как-бы зазывая и собирая всех домашних за стол.
Витя, перекинув через плечо полотенце, отправился на пруд - искупаться в пока еще не холодной воде.
- Ма, я на пруд, искупаюсь! - крикнул он матери, возившейся в заулке с курами.
- Поди, поди, ополоснись. Робята там плещутся каждый день. Невидаль, да и только - такой теплой осени я что-то не припомню. Видать, зима будет лютая.
- Ма, я сегодня вечЕрять не буду, хочу с ребятами сходить на танцы в клуб в Вырозеро. Звали очень.
- Ой, гляди! - встрепенулась мать, - затащат тебя девки в стог сена, красивенького такого, и будешь потом деток нянчить.
- Ну ма...Я что, дурак? Не дамся!
- Чего замамкал? Дело говорю. Не дастся он! Зацелуют, и придется сватов засылать. Гляди у меня! - мать, смеясь, погрозила пальцем сыну вслед.
4
А тот, махнув рукой, помчался по тропинке и вскоре, метров через двести, кубарем скатился с горки прямо к пруду, чуть ли не в купальницу. Остановившись на заросшем бережку, Витя огляделся и, оставшись довольным от увиденной картины, вдохнул полной грудью влажноватый утренний воздух, не переставая удивляться и восхищаться всем тем, чего не описать и не высказать словами - только сердцем, только сердцем...
Глядя на старенький заброшенный пруд, схоронившийся в лесной глубинке, диву даешься, как такой небольшой прудик вот уже много лет не высыхает, а напротив, будто расширяется потихоньку. От ярко-солнечного цвета желтых кувшинок слепило глаза, а осеннее разнотравье, разбросанное везде по краю пруда, создавало впечатление оторванности этого сказочного места от существующей действительности...
Какие-то доли секунды - и Витя, разбежавшись, прыгнул чуть ли не в самую середину пруда, разрезав тишину бытия на миллион коротких звуков, отчего по воде еще долго расходились с нахлестом - кольцами и дугами - круги.
Встревоженные жители пруда вначале не поняли, что произошло, пока не увидели на глубине человека, плавающего так же, как местные лягухи, только мощнее. Вынырнув, человек наделал столько шума, что все живое в пруду - ожило, зашевелилось, заплескалось, показывая всему и всем, что жизнь здесь есть и будет и чтобы некоторые тут не очень-то хорохорились. А то науськают пиявок или, еще чище, "конский волос" и быстро приструнят - хоть человека, хоть святого духа, вот так-то!
Ну а "конский волос", разбуженный, в состоянии легкого шока нервно сновал под водой в разные стороны - туда-сюда, туда-сюда, и, наконец успокоившись, замер в вертикальном положении, как небольшая черная ниточка, и очень внимательно, не мешая, в сторонке наблюдал за виновником, нарушившим вселенский покой в Богом забытом лесном прудике.
Возвращался парень не спеша. Легкий ветерок обласкал и обветрил его лицо, и по телу - с ярко-красными пятнами от растирания полотенцем - разлилось такое тепло, что от счастья захотелось обнять весь белый свет. Эту теплую осень он запомнит надолго.
Весь в своих мыслях, Витя не заметил, как навстречу ему с бешеной скоростью бежала с горки Варька, дочь соседей Зубковых. Витя едва успел открыть свои объятия, чтобы деваха не улетела прямо в пруд. А та как-будто только этого и ждала - налетев на парня, она обвила его шею руками и, прижавшись к нему щекой, да и всем телом тоже, стала тараторить :
- Какой ты хорошенький...Приходи сегодня на сеновал, будем женихаться".
- Ты что?! Совсем уже рехнулась? - крикнул Витя, оттолкнув девушку.
А та, заливаясь звонким смехом, стала, как решил Витя, завлекать его - откинув рыжие с золотистым отливом волосы, вдруг начала расстегивать верхнюю пуговку на кофточке и пристально, с хитринкой глядя на Витю, в уме прикидывала - клюнул или нет? Парень покраснел так, что, казалось, даже уши запылали, а кровь в висках бешено запульсировала ("О, парень, как тебя накрыло..."). И мысленно пристыдив себя окончательно, Витя, не глядя на Варьку, быстро поднялся по тропинке и пошел к своему дому - уже полубегом-полушагом. Вспотел от волнения так, что рубашка прилипла к спине, но легкий теплый ветерок, как-бы играя, надул рубашку, как парус, мгновенно высушив ее, тем самым выручая паренька, попавшего в неловкое положение. "Искупался, называется", - сам над собой подтрунивал Витя, в душе обозлившись за несмелость, а на Варьку - за то, что посмеялась над ним.
Вошел в дом. Окинув взглядом родительское гнездышко, успокоился, посветлел, и все, что произошло около пруда, расценил теперь как недоразумение и не более. Как хорошо дома, как спокойно : те же иконы в переднем правом углу; те же белые половицы, натертые голиком, чистые и широкие; та же русская печка, побеленная, с цветными занавесочками около лежанки; сундук, большой и вместительный; и деревянная кровать матушки - с подзором по низу, белым кружевным покрывалом, сплетенным сестрой Мусенькой, и горкой подушек, прикрытых кисеей...
Быстро переодевшись, выбежал в просторные сени и, перепрыгивая через три ступеньки, выскочил на крыльцо. И все...Теплый воздух заворожил, и Витя, раскинув руки, выкрикнул :
- Как хорошо-то, Господи!
Мать, услышав голос сына, вышла из хлева :
- Накупался?
- На-ку-пал-ся, - ответил растяжно Витя и, хитро улыбаясь, закусил губу.
В тот день трудолюбие его просто зашкаливало - наколол дров, наносил колодезной воды - в дом, в баню, скотине. Поменял в хлеву подстилку из сена для живности. Подремонтировал взвоз. И все что-то колотил, подкручивал, подгонял, пока мать не пришла и не отобрала у него молоток, гвозди, топор и, потрепав по модному чубику, не загнала в дом :
- Пора вечЕрять, не последний день живем на этом свете, все успеется.
И Витя, наскоро поужинав, чмокнув в щеку мать, убежал в горницу, а там стал быстро собираться на танцы в клуб. "Дело молодое", - подумала мать и долго глядела из раскрытого окна вслед удаляющейся группе парней и девчат. Вдали еще долго была слышна гармошка, а мать все глядела и глядела - на тропинку, на лес, думая о чем-то своем, только ей, матери, понятном : "Витя, сынок, спаси и сохрани тебя, Господи".
5
А на следующий день топили баню. В предбаннике Витя увидел на скамье смену белья, заботливо приготовленную матерью. Мылся со старшим братом Колей, приехавшим на денек, чтобы увидеться с ним. Парились с наслаждением, не торопясь, растягивая удовольствие. А когда вернулись в дом, вошли в переднюю комнату и, ополоснув лицо из рукомойника (так были приучены с детства), сели за накрытый стол.
Самовар уже весь изошелся паром - и пыхтел, и гудел, и никак не мог угомониться, видать, истомился ждать всех к столу. Чай был такой горячий, что даже отлив его из чашки в блюдце, долго не удавалось остудить, отчего все сидящие за столом, держа блюдца руками, согнутыми в локтях, старательно дули-студили, обжигая губы. Но все это того стоило - из колодезной воды чай был божественным.
Приезд брата взволновал Витю, ведь Коля, работавший в леспромхозе, еле вырвался домой, чтобы успеть застать младшего брата. Сколько было разговоров! А сколько общего у них в характере - оба добрые, трудолюбивые, без ума от рыбалки, и еще очень любили птиц, любых, хоть больших, хоть маленьких, и никогда не убивали их.
Поэтому и нелюбовь к поздней осени была понятна - это время отлета птиц на юг, время расставания...Когда вожак, собирая все птичьи стаи в одно целое, начинает громким гортанным криком созывать всех птиц на одно определенное для взлета место. И звенящая тишина леса будет нарушена разноголосьем птичьего клича, на грани нервного срыва, с нотками плача в крике. И когда вся эта лавина из птиц, юных, зрелых и постарше, взмывает в небо единым черным клином - природа замирает, как бы дав возможность всем крылатым проститься с родиной : старенькой ламбушкой, милым сердцу прудиком, речушкой-егозой и озером - бесконечным и могучим. Проститься со всем тем, что когда-то было так любо и дорого сердцу.
Пролетая над родиной, может в последний раз, птицы летят медленно, нехотя, грузно, собирая по пути всех своих собратьев, отставших или замешкавшихся в суматохе общего сбора. Журавли - курлычат с надрывом, гуси - летят низко, не торопясь, а лебеди...белые лебеди - не нарушают в небе свой строй в клине, летят ровненько. И птичий истошный прощальный крик еще долго будет доноситься со всех уголков бездонного хмурого неба.
В эти минуты Коля и Витя всегда махали вслед улетающим птицам. Долго стояли и все смотрели и смотрели с грустью и тоской на удаляющуюся черную точку, надеясь, что, может, хоть кто-нибудь вернется весной...
...А весной в небе наступал такой переполох - птицы не просто летели, возвращаясь домой, они вытворяли что-то несусветное : кто-то чирикал на самой высокой ноте, кто-то щебетал, как нашкодивший птенец, кто-то насвистывал, играючи вертыхаясь в небе. Птичий гомон был на всю вселенную : вернулись, долетели!... Небо, казалось, сотрясалось от громких радостных криков, и хаотичный полет птиц сводил с ума всех взирающих на это действо. Никакого клина с вожаком не было и в помине - все вытворяли не пойми что, и эту птичью радость нельзя было остановить.
И братья тоже ликовали, бросая свои кепки в небо, и свистели, поддерживая неугомонное птичье счастье.
И, глядя на этих птиц, больших и маленьких, красивых и не очень, Коля и Витя всегда удивлялись - это как же надо любить родину, чтобы, превозмогая все трудности дальнего полета, суметь невозможное сделать возможным, еще раз как бы показывая всем живущим на этой земле - как велико стремление увидеть родину снова, хоть одним глазком, а там - будь что будет...
6
...Вечерело. Последние сентябрьские закаты были такими лучезарными - разбрасывая блики по всем окнам, как бы играя, ударялись лучами в стекла, и, отталкиваясь, разлетались на сотни блесток...Витя успел захватить этот момент и, войдя в горницу он вдруг резко остановился - вся комната была озарена, и изо всех окошек световыми брызгами были разбросаны по стенам рисунки. Светлая уютная комнатка в эти минуты буквально отображала все то, что росло рядом с домом и, колыхаясь, билось в окна, - это была черемуха. Ее ветки дрожали, отражаясь светотенью, напоминая зацепившееся за стены изящное кружево, и узоры придавали горнице вид неописуемой, несказанной красоты.
Похожее кружево плетет из белых ниток его сестра Муся долгими вечерами, колдуя над своими шедеврами : покрывалом, подзорами*, накидками, каймой* для полотенец.
Находясь под впечатлением, Витя медленно обвел взглядом всю горницу, и так защемило сердце от нахлынувших чувств, что он вдруг понял - в жизни, оказывается, все хорошо и пусть все идет, как идет, и Слава Тебе, Господи! И лег спать в мягкую постель, засыпая под жужжание, видать, все той же назойливой мухи, вдыхая не просто воздух, а воздух родного дома.
Утро заглянуло в оконце солнечным зайчиком, и этот шалунишка пощекотал Витю за нос, попрыгал в волосах и, осторожно спустившись на веки, задержался...Потом, особо не надоедая, перекинулся на стены, пробегая вскользь по портретам отца и матери, по фотографиям, аккуратно вставленным под стекло в рамке. Здесь солнечному зайчику было раздолье - можно вволю перескакивать и прыгать, никому особо не мешая.
А Витя уже проснулся и, потягиваясь с ленцой, остановил свой взгляд на портрете отца :" Отец...плохо его помню при жизни. Так рано погиб...Финны, в войну занявшие деревню и разместившиеся в нашем доме как самом большом, забили отца до смерти...будь они прокляты. А вот на фото - матушка, еще молодая, и я двухгодовалый сижу у нее на коленях, еще и в тюбетейке - откуда она взялась? А это - брат и сестры, маленькие и смешные. Казалось, что это было так давно, где-то в прошлой жизни...". На фотографиях время остановилось и замерло, показывая нам миг - когда все еще живы.
В те минуты Витя еще не задумывался, что все в жизни скоротечно. Много позже друг за дружкой уйдут в мир иной его сестры, матушка, брат... Лишь Настасья жива и здорова по сей день, ей 91 год, но детей своих Бог так и не дал.
Сам же Витя проживет долгую и счастливую жизнь, в его семье родится дочь, а потом появится и внучка...И в будущем он внесет свой вклад в строительство города на берегу Онего и будет достойно продолжать дело тех, кто после войны восстанавливал и отстраивал Петрозаводск. Но все это будет позже, в свое время, а пока...
...И вдруг солнечный зайчик перескочил на иконы, и весь передний угол засиял, лучики заиграли как-то по-новому, очень ярко : блестящие металлические цветы, украшавшие старинные иконы, засветились - как-будто все божественное изображение ожило, воскресло...Витя вспомнил как говорила мать : "Чудеса здесь повсюду, куда ни глянь!Ты не удивляйся, а прими как есть".
7
Вечером вся молодежь собралась в центре деревни, около старой березы. Васек, Витин лучший друг, играл на гармошке - с чувством, с переборами, и красивая мелодия поднимала всем настроение. Начались пляски и пение песен, залихватских и веселых.
И старики с интересом и любопытством смотрели на гулянье молодых : кто из окошек своих изб, кто сидя на скамейках. Они снова переживали лучшие минуты, вспоминая то молодое и задорное время, и от радости и ликования их сердца только что не выпрыгивали из груди. Душа как-бы раскрывалась - и, как раньше, вдруг захотелось петь и плясать, забыв про свои ревматизмы и редикулиты, и, махнув рукой, бросить оземь шапку или кепку и пуститься в пляс, дав еще фору молодым. И пусть потом заломит спину, будут подкашиваться ноги и кружиться голова, но этот "фентиль" надо было сделать, как ни крути. Зачем? А чтобы знать, что еще живой.
На гулянье Витя с интересом наблюдал за своими сверстниками - все были раскрепощены, просты в общении. Молодость всегда - счастливая, беззаботная. И поэтому слова матери :" Когда-нибудь простимся..." ему сейчас казались чем-то непонятным и далеким. Он ведь еще не мог знать, что все "прощания навсегда" в его жизни еще впереди...
Витя был счастлив, что здесь - в глубинке, в окружении леса уже не один век стоит его небольшая деревушка и не собирается врастать в землю, потому что время ее еще не пришло - ее должны увидеть будущие дети и запомнить, и полюбить так же сильно, как и он, и передать уже своим детям самое дорогое - любовь к родине.
"Храм Преображения Господня" - построен в 1714 году на острове Кижи, на месте одноименной шатровой церкви, сгоревшей от молнии в 1694 году;
"вечЕрять" - ужинать;
"фатЕра" - дом, жилище;
"конский волос" ("волосатик") - червь, который имеет длину 30-40см и очень тонкое тело (3-5мм);
"подзор" - вышивка из белых ниток, связанная крючком, заправляется по краю кровати;
"кайма для полотенец" - узор, связанный крючком по краю полотенца с двух сторон";
"взвоз" -настил для заезда(спуска)на сарай(второй этаж);
"вертыхаться" - вертеться;
"фентиль" - выкрутас, сюрприз.