А.С.Попов
ДЕНЬ ПОБЕДЫ В БОМБОУБЕЖИЩЕ
Сразу хочу уточнить о каком Дне Победы пойдет речь и о каком бомбоубежище.
Этот день отмечался в 1994 году в бывшем бомбоубежище на территории фабрики «Картолитография» в Москве, где Совместное советско-венесуэльское предприятие «РОСИНТЕР» (после 1991 года переименованное в российско-венесуэльское СП «РОСИНТЕР») арендовало у фабрики помещения под столярный цех, цех мягкой мебели и склады.
Во дворе фабрики возвышался холм продолговатой формы, оставшийся со времен Великой Отечественной войны. Он зарос кустарником и в летнее время выделялся своей зеленью вместе с проросшей травой.
Вся эта растительность взросла на образовавшейся с годами почвой, на своего рода плодородном гумусе. С одной из сторон этого продолговатого холма находился вход с мощной металлической дверью в бывшее бетонное бомбоубежище. Через вход можно было спуститься вниз по лестнице в просторные помещения, оборудованные противопожарными средствами, освещением и вентиляцией. Здесь совместное предприятие хранило лакокрасочные материалы, инструменты, всяческие приспособления и кое какой ненужный хлам.
Внешне и сверху и внутри это сооружение имело довольно-таки «приглядный» вид. Все здесь было сделано, как говорится, по науке, по уму.
Начальником столярного цеха у нас был венесуэлец, цеха мягкой мебели тоже венесуэлец. Помимо их также венесуэльцами были один бригадир и один столяр-краснодеревщик.
На складе работала заведующей наша Лидия Ивановна.
Она то и предложила нескольким русакам отметить День Победы у нее на складе накануне самой даты.
По сути дела в этом 1994 году 9 мая совпадал с понедельником и был, естественно, нерабочим днем. А последний рабочий день недели перед праздником была пятница, 6- число.
Вот в этот день, ближе к окончанию работы, в узком кругу эта маленькая группа людей быстро подсуетилась и подготовила все необходимое к застолью: выпивку, закусочку и тому подобное.
Я, естественно, был среди участников этой акции.
Мы не стали расширять круг действующих лиц из числа соотечественников, так как многим не просто было бы оторваться от рабочих мест. Да и вообще это было бы ни к чему.
У нас был своего рода междусобойчик, свой круг интересов и взаимных симпатий. А приглашать венесуэльцев тоже было некстати, так как они мало что знали о предстоящей памятной дате.
Напомню, в Венесуэле это было время правления адвоката Рафаэля Кальдеры, еще задолго до того как к власти пришел левый военный Уго Чавес, при котором больше популяризировалась история России, правоприемницы коммунистического Советского Союза.
Наши венесуэльские мастера были далеки от политики, у себя на родине они не состояли в каких-либо партиях, в общем-то были аполитичны и отличались определенными обывательскими стереотипами в представлениях о России.
Что-то знать о нашей стране могли только образованные венесуэльцы с университетским образованием, либо члены компартии этой латиноамериканской страны.
Среди венесуэльцев нашего цеха таких знатоков не было.
Но, конечно, главной, весомой причиной не собирать широкий круг людей было то обстоятельство, что на предприятии в это время существовал строжайший «сухой» закон, возбранявший принятие алкоголя во время рабочего дня.
- Ха, новость какая! – скажет читатель, - на любом предприятии не положено пить во время работы.
- Не положено это одно дело, - скажу я, - но в реальности не всегда обстоят дела именно так. У нас на Руси есть профессии, которые традиционно считались пьющими, запойными. Отсюда, например, не случаен лексикон: «пьян как сапожник» и т.п.
Не отставал от сапожников и другой гегемон: извозчики, столяры, плотники. Среди яйцеголовых тоже много любителей поддать на работе при закрытых дверях своего кабинета… Одним словом немало крутых ребят, страдающих «русской болезнью».
К моменту описываемых событий в цехе сформировался наиболее трезвый коллектив. Прийти к этому администрации удалось не сразу. Увольняли выпивох, набирали новых работников. За счет драконовских мер персонал цеха пережил несколько ротаций и от первого набора рабочих и столяров едва ли оставался десяток работников, при том, что к этому времени численно весь трудовой коллектив доходил до 150 человек..
Сама специфика труда столяров и рабочих подсобников требовала строгости. Работа опасная – фрезерные, шлифовальные, строгальные, сверлильные станки, электропилы. Все это чревато травматизмом и браком в работе.
ххх
Вот и получалось так, что только в узком, «избранном» кругу можно было подпольно собраться в бывшем бомбоубежище накануне памятной для всех нас даты.
У каждого из нас кто-то из родственников был на войне, кто-то погиб или умер от голода, кто-то был угнан в Германию в качестве остербайтера.
Мы поднимали тосты, вспоминали наших предков, наших героев, наши жертвы, привнесенные на Алтарь Отечества.
Вечная им память!
В разгаре нашего времяпрепровождения вдруг внутри бомбоубежища мы увидели начальника столярного цеха Гильермо Сандоваля. Он спустился на склад-бомбоубежище, дверь в который мы не закрывали и увидел картину пиршества. Его, по всей видимости, это крайне удивило. Ведь в цехе давно уже царил «сухой» закон, а тут, оказывается, люди, которым он очень доверял и на которых во многом опирался, нарушают установившиеся правила.
Стоял, удивленный и растерянный. Латиноамериканец, лет 45, смуглый с блестящими смолистыми волосами, тонкими усиками. В нем был какой-то след индейской крови. Но вообще-то многие в России его принимали не за латиноамериканца, а больше за пакистанца или индуса.
Мы тоже растерялись… Но эту растерянность, это оцепенение нарушил я.
- Подходи к нам, Гильермо, - произнес я и жестом подозвал его к нам.
Он по-прежнему стоял не шелохнувшись…
Тогда я подошел к нему и еще раз пригласил к столу, объясняя ему: «У нас сегодня траурный день. Мы вспоминаем наши жертвы, которые наш народ понес в годы II Мировой войны, которые мы, русские называем Великой Отечественной войной. Тогда мы потеряли 27 миллионов человек! У каждого из нас кто-то погиб в той войне».
Я ему не сказал «мы советские», а сказал «мы русские», потому что в дальнем зарубежье нас всех сынов и дочерей России, а ранее СССР, рыжих и смуглых, светлоглазых и кареглазых, узкоглазых и большеглазых, горбоносых и курносых, всех нас называют русскими.
Хотя я понимаю, что правильнее было бы сказать «мы советские». Но я сказал ему «мы русские», чтобы ему было понятно.
Когда я говорил о 27 миллионах погибших моих соотечественников, я почувствовал, что эта цифра была для него шокирующей, потому что население Венесуэлы на тот момент равнялось где-то 20 миллионам.
Я налил ему фужер сухого вина и предложил помянуть моих соотечественников. Все-таки цифра в 27 миллионов его как-то особенно впечатлила. Он вместе с нами поднял бокал и помянул наших ушедших предков, выпил за нашу Победу.
ххх
Позже я много рассказывал ему о той далекой войне. Он, талантливый самоучка, мастер-краснодеревщик, когда-то бравший уроки по дизайну и архитектуре в Университете Каракаса, жадно слушал меня.
Мы два раза ездили в командировку в Ленинград-Санкт-Петербург. Там наше СП заканчивало отделку и оформление ресторана на Невском проспекте. Во второй раз он взял с собой свою семью (жену и троих сыновей). Они с жадностью посещали музеи и галереи Питера. Даже в Кунсткамере были. Все им было интересно…
И под финиш решили сдать билеты на обратный путь. И купить другие, отложив отъезд на несколько дней.
И в одном из моих рассказов я описал как при поездке в кассу, где можно переоформлять билеты, мы нарвались на частного пожилого таксиста, который нас одурачил, так как долго возил по Питеру ложным длинным маршрутом, пересекая много улиц и даже один канал, чтобы содрать с нас побольше денег. По дороге он нам много рассказывал о Питере, сообщил, что он блокадник. И наконец-то нас доставил по нужному адресу. Мы расплатились с таксистом-блокадником и отпустили его, потому что не знали когда освободимся.
Решили свои дела и стали на улице расспрашивать людей как нам добраться до площади Московского вокзала, откуда мы приехали на такси. Один из питерцев удивился и нам объяснил: «Так вы совсем рядом с площадью. Пройдите немного до угла (это было метров в 150 –(примечание автора), поверните направо и чуть-чуть пройдитесь вверх метров 200».
От этих слов мы были изумлены, а потом, когда быстро прошли этот путь и дошли до площади Московского вокзала, я разразился тирадой: «Ах, этот старый плут! Ах, этот прохиндей!»
Гильермо же наоборот стал хохотать и восхищаться находчивостью этого старого плута, ленинградского блокадника. Он уже полюбил блокадников, полюбил Россию.
МОСКВА, май 2020 г.