"Вещи и дела, аще не написаннии бывают,
Тмою покрываются и гробу беспамятства предаются,
Написаннии же яко одушевленнии... ."
Течёт неумолимо передо мной река, где быстрее, где медленнее. Уносит с берегов нужное и ненужное. Нет ей возврата. Как нет взгляду за поворот. Сыро и холодно на моём берегу. А наверху небо светлое, ясное. Утро.
Солнцу не дотянуться сюда. А где-то за спиной оживает природа. Слышна песня утреннего начала. И мне от этого тепло и радостно.
В Старую Руссу наша семья приехала жить поздней осенью 1957 года. Отец, Игнат Егорович Поздняков, мама Анастасия Фёдоровна, сестра Нина и я , трёх с половиною лет.
Жили мы до этого в Агалатово, военный городок на северной ленинградской окраине. Рядом с военным аэродромом, где служил мой отец. Авиаполк расформировали, и ему предложили несколько мест для работы.
Выбрали Старую Руссу, в/ч 13801. Теперь это 123 АРЗ. Каждой семье выделили по крытому грузовику, я с мамой сел в кабину, к ней на колени. И поехали караваном, все, кто выбрал Старую Руссу.
Запомнился, почему-то, белый кораблик на Неве, когда проезжали Кировский, теперь Троицкий, мост. Потом, похоже, я проспал до самой переправы через Шелонь. В Старую Руссу приехали засветло. Там, среди развалин, стоял новенький, только отремонтированный, 4-х этажный дом. Улица Володарского, 20. Там, в 3-м подъезде, в 3-х комнатной квартире № 28, на 3-м этаже, нам дали две большие, с высокими потолками, комнаты. Окно одной выходило на развалины бывшей казармы, а второй, в другую сторону, на развалины бывшего монастыря. В третьей комнате с балконом жила вдова с двумя детьми. На огромной кухне - большая, дровяная кухонная плита. Позже на неё поставили керосинки. А в ванной - ванна! В туалете - унитаз! Шикарная коммуналка была. Мой и соседской девочки Лиды горшок стояли рядом в коридоре. Можно было с них наблюдать всю квартирную жизнь.
В подъезд в этот, кроме нас, из расформированных авиаполков Ленинградского ВО въехали: Подвойские, Лях, Аккуратовы, Замашкины, Сальниковы, Субычевы, Акимовы, Жандалиновы, Кузины... . Всех помню, почти... .
Позже, особенно в Питере, лица не всегда знал соседей, а фамилию даже и не спрашивал - неприлично... .
Это только наш, 3-й подъезд. А в первых двух! Пономарёвы, Борисовы, Очковы, Василенко, Улькины ... . И у всех дети. Дети были двух уровней. Старшие и мы. Старшие - сестра с подругами и парни, большие уже, лет по 8 - 10. Сальников Сергей, Подвойский Саша, Аккуратов Толя, Толя Лях ... . Мы тоже, потом уже, сами по карнизам лазали монастыря, казармы и Дома культуры. Кто-то сваливался. Саша Подвойский там руку сломал. А из нас - никто, маленькие, нам было ловчее. Мы - это Ваня Подвойский, Саня Лях, Галя Сальникова, Боря Борисов, я ... .
На карнизах было много гнёзд галок с яйцами. Зачем нам эти яйца нужны были - вспомнить не могу. Не ели - точно.
Родители работали. Подсобное хозяйство держали. Куры, утки, поросёнок. У нас был гусь Беккер. Я за ним бегал. Потом он за мной. Я сейчас, когда где учую запах лопуха, сразу вспоминаю наш двор около разрушенной кочегарки.
Там богатые лопухи росли. Под ними такой пряный запах, и от сырой прохладной земли ещё... . Там можно спрятаться от кого угодно. У кочегарки одиноко торчала, и сейчас одиноко торчит, высоченная кирпичная труба.Чудом в войну уцелевшая. Это было место подтверждения мужского достоинства. С западной стороны снаряд пробил огромную брешь внутрь, у основания. Труба выстояла. Кто постарше лазали по внутренним скобам на самый верх и усевшись там на карниз болтали ногами. Верх мужества! А нам, маленьким, можно было зайти внутрь и крикнуть - эхо не такое как в монастыре. Забраться хотелось попробовать, но на высоте метров десять был обод , где скобы шли с наклоном внутрь. До туда-то и я забирался. Вот тут-то сёстры Акимовы и сказали, что мне слабо. Неосторожно сказали. Я забрался через трудный этот участок и был уже на самой верхотуре, как услышал голос мамы внизу. Одна из сестёр сбегала за ней. Тут рядом. Слезать я не торопился. Спросил что мне будет за это? Обещала не наказывать! Я-то понимал что хозяин положения - я,наверху. Пока слезал у неё голос дрожал. Любимая моя мама, сколько же ты напереживалась из-за меня! И тогда, и потом... .
Всё живо. Запахи, звуки. Сейчас, чтобы во что-то всмотреться, запомнить, мне нужно не один раз похлопать глазами.
А тогда не поворачивая головы всё видно, и сзади и сбоку.. .
Радости были разные. Как- то, у крыльца нашего подъезда, выступ такой, небольшой. Я нашёл денежную купюру. Деньги солидные до 61-го года. И тут, к радости моей, ветер ещё пригнал несколько. Побежал к матери,
и мы долго ходили по подъездам, искали кто потерял. Оказалось девочку посылали в магазин, ветер вырвал у неё деньги из рук, она их догонять не стала а пошла сразу домой плакать.
Меня часто в этот магазин направляли и за маслом постным, со своей бутылкой, и за хлебом. Магазинчик этот небольшой в среднем подъезде дома №16. Там где у немцев в войну комендатура была. Только вход со двора.
Этот дом единственный жилой в КЭЧе, после войны. Почему-то говорили что он скоро развалится. Ближе к монастырю зиял пустыми окнами, разбитый, не жилой дом. Напротив нашего ( еле стояли, иногда обрушивались) красного кирпича стены бывшей казармы. ДК пустой, с проломленными потолками.
"Орёл" только гордо реял.
На большой пожар как-то бегал смотреть. Горел гараж на Володарского.
А вот радость! Девочка Тамара! У неё шляпка соломенная с лентой. И белое платье, ситцевое, пузырём. Я с ней качался на качелях.( Качели - где сейчас хоккейный бокс). Это был первый прилив любви к моему сердцу. Да. Лирика мало занимала места в моей жизни. Мужать надо было. Я не слабо возмужал когда Саня Лях залепил мне в лоб арматуриной железной, пластинкой такой ржавой. Её потом сразу не вытащить было. Играли, конечно, в войну. Во что ещё играть на развалинах в Старой Руссе? Половинками кирпича, всем, на что хватало сил бросить. А шрам мне этот до сих пор приятно потереть.
А слабо забраться в шину автомобильную и с горки?
А бузиной из трубки стрелять?
Маленькие были, что ж!
А вот Сальников Сергей постарше, построил почти доподлинную модель фрегата трёхмачтового. И запускал его в пруду. Не монастырском , а небольшом, рядом с подъездом. Было с кого пример брать.
Ходили купаться с родителями в купальни курорта. Они раздельные были, мужские и женские. Куда меня брали - не скажу. Огород держали, у Солоника было выделено.
Когда родители уходили на работу, а сестра в школу, меня запирали, от греха подальше, в комнате с окном на монастырь. У этого окна я и сидел. Читать не умел. Радио ВЭФ и телевизор КВН мне не доверяли. Держали в другой комнате. Далеко была видна колокольня Воскресенского собора. И почему-то, до сих пор, не могу понять зачем, всегда светилось её маленькое окошко,под куполом.
Если то, о чём я сейчас пишу - картина. То фоном её была дружная общность всех живущих там, и тогда, людей.
Были, конечно и пьяницы. И жён кто-то обижал, наверно. Не запомнилось. Да и стыдно было это делать. Это как в хорошем,дружном, экипаже. Человек дурной свой характер спрячет куда-подальше. А в сборном, сменном, все свои пакостные стороны наружу выставит.
Люди радовались друг другу, может от того что живы, что война далеко позади. Что жить хочется, любить, праздники праздновать, дружить семьями. Запомнились большие, уставленные всем что есть столы. И много радостных лиц вокруг. И позже, долго, все праздники ходили встречать семьёй в наш
"Старый дом".
Мы переехали в отдельную квартиру, в авиагородке, перед новым 1961-м годом.
Мне было уже шесть с половиной лет.