Какое счастье было стоять у него в кабинете (у Николая Васильевича Дьякова) и докладывать о прибытии в санэпидотряд флота. А затем слышать его первые, отнюдь не строгие, вопросы и указания по моей будущей службе. Слышать речь командира, который понимает тебя, уважает и по-настоящему желает успехов в твоей служебной деятельности. Понимающий тебя командир, врач – мыслящий и рассуждающий на совершенно понятном тебе языке, не унижающий тебя, не ругающий тебя, а сочувствующий и готовый помочь на первых этапах твоего профессионального пути.
Как это контрастировало с обстановкой в моём 613 ВСО, с речью нового командира, подполковника Терехова, совсем недавно прибывшего в отряд из авиа-гарнизона. И его грозный монолог, состоящий в основном из междометий и многоэтажных конструкций, смысловое содержание которых я так и не мог осмыслить даже на втором году пребывания в отряде. Безусловно, эти речевые обороты производили должный эффект на рабочих-строителей. Возможно, именно этот, далеко не литературный, жаргон был понятен и близок им. На меня же, воспитанного на совершенно иных основах литературной культуры, он производил угнетающее воздействие…
Да, но теперь всё жуткое и неприятное позади. Впереди – радость и счастье общения с родным по духу коллективом, радость свободного творческого труда под руководством такого прекрасного командира, о котором я практически ничего не знал, но которого я сразу с первой встречи полюбил и был уверен, что он всегда поможет тебе в трудную минуту жизни. И я не ошибся в ожиданиях.
Николай Васильевич был весьма твердый, но справедливый командир. Не помню, чтобы кто-либо хоть раз жаловался на его решения. Вместе с тем в быту это был совершенно «свой человек». С удовольствием играл вместе со всеми в волейбол, становился за теннисный стол, где ему удавалось два-три раза ударить ракеткой по мячу (если, конечно, соперник из уважения не очень сопротивлялся).
В отряде у командира был небольшой круг близких ему офицеров, с которыми он наиболее часто общался. Это Саша (Александр Зиновьевич) Слободин и Боря (Борис Александрович) Федорец. Последнего он не просто уважал за его профессиональные и душевные качества, но, по-моему, даже любил, как глубоко порядочного человека –доброго и бескорыстного.
И Слободина, и Федорца командир особенно часто приглашал к себе в кабинет и подолгу беседовал с ними, возможно, и не только по служебным вопросам. Иногда вызывал командир и меня. Расспрашивал о семье, о квартире, научной деятельности. Поощрял моё творчество. И был явно рад, узнав о нашей совместной с Федорцом работе. «Вместе вы многого добьётесь», – было его резюме.
В работе он нагружал меня с самого начала. Уже через несколько дней после моего прибытия в отряд Николай Васильевич отправил меня на остров Русский, вместе с подвижной лабораторией для оказания помощи частям гарнизона в вопросах санитарно-гигиенического обеспечения. – «Опыт приобретается в бою», – ответил он на вопросительный взгляд Дардымова И.В., в тот момент исполнявшего обязанности начальника санитарно-гигиенической лаборатории. Но не запретил мне проводить исследовательскую работу в Школе оружия, – но только в свободное время.
Будучи эпидемиологом, командир глубоко вникал и в санитарно-гигиенические проблемы, решаемые его подразделением. Обладая перспективным мышлением, он на несколько шагов вперед опережал события. Видя развитие нашего Тихоокеанского надводного флота, он предвидел необходимость совершенствования медицинского обеспечения экипажей в планируемых дальних походах. Предвидел необходимость всестороннего изучения обитаемости кораблей. С этой целью он направил меня на трехмесячное прикомандирование в академию на кафедру И.А. Сапова, – уже через 4 месяца после моего прибытия в отряд. И будущее показало оправданность такого решения.
После моего возвращения он не требовал от меня никаких отчётов, а только спросил: «С пользой провёл время, справиться в одиночку с ответственной работой?». Я с радостью передал ему письменную весточку от его однокашника – начальника Интернатуры (на Рузовке), где мы обитали вместе с Федорцом, несколько слов от самого Федорца, о продвижении его диссертации. – Командир успевал интересоваться всем!.. Но была и горестная новость – неожиданная гибель другого их однокашника, профессора, всеми любимого и многообещающего учёного. Гибель на волейбольной площадке от сердечного приступа… Чувствовалось по всему, что Николай Васильевич с участием вспоминает академическую жизнь, своих друзей-однокурсников, что он радуется успехам своих товарищей.
В том же, 1963 году началась интенсивная работа по оценке обитаемости надводных кораблей Тихоокеанского флота и определению плотности потока мощности СВЧ-излучений от корабельных и авиационных РЛС. Командир, конечно, понимал, что в одиночку качественно выполнить весь объем работ было нереально. Поэтому создал творческую бригаду гигиенистов в составе меня и Виктора Николаевича Баенхаева – капитана мед. службы из лаборатории Г.М. Маянского. С этих пор мы в тандеме с ним работали вместе – и на кораблях, и в авиа-гарнизонах… в течение нескольких последующих лет.
Уже не помню, в каком году ушёл с должности начмеда ТОФ генерал-майор Синельщиков Георгий Викторович, кажется, в 1963. Вскоре эту должность занял прибывший из Черноморского флота подполковник медицинской службы Горбатых Павел Иванович. Начались перетасовки кадрового состава медицинской службы. Они коснулись и нашего отряда. Был уволен в отставку наш командир. Ему на смену пришёл (тоже с Черноморского флота) подполковник мед. службы Игнатович Владимир Осипович. Хороший организатор, честный, порядочный и справедливый человек. Но мне было очень горько терять нашего первого, любимого командира. И память о нём я могу выразить только самыми добрыми и теплыми словами.
Уйдя в отставку, Николай Васильевич вскоре переехал в Ленинград. Видимо, у него там была жилплощадь. Работать не стал – тяжело сказалось на психике вынужденное увольнение во Владивостоке. Одна за другой возникли болезни. Приходилось поправлять здоровье в военно-морском госпитале. Здесь я и встретил его, совершенно случайно, 1965 году, оказавшись в Ленинграде на сборах медицинского состава флота по вопросам обитаемости кораблей ВМФ и медицинского обеспечения экипажей в походах. А в госпиталь меня послал Игнатович за какими-то бумагами.
Получив всё, я уже собирался уходить, как вдруг в темноте коридора увидел знакомую фигуру и улыбающееся лицо Николая Васильевича. Такая неожиданная, желанная и вместе с тем совершенно случайная встреча!.. Мы оба были страшно рады. Командир повел меня в какой-то пустой кабинет, и там мы более получаса вспоминали "дела давно минувших дней".
Николай Васильевич был рад за меня: что оценили мой отчёт по обитаемости НК; что выступил с докладом при начальнике мед. службы ВМФ – единственный со всех флотов с докладом по надводным кораблям; что мне предложили место в управлении обитаемости института кораблестроения. И это «в самом начале гигиенической карьеры!»… «Но с квартирами здесь плохо. Можешь ждать её долгие годы... Так что серьёзно подумай, прежде чем соглашаться.» Расспрашивал командир об отряде, о Федорце и Слободине. (Почему он с ними не переписывался?). Радовался, что созданный и выпестованный им коллектив не распался, что его «мальчики» по-прежнему штурмуют бастионы науки. Пожелал Боре Федорцу быстрейшей защиты, а мне – определиться с выбором основного направления моей темы: СВЧ, обитаемость, витаминная обеспеченность – нельзя объять необъятное. Николай Васильевич торопился на обед, и мы расстались. До сих пор помню его грустный взгляд, как бы характеризующий горькие итоги его жизненного пути. Но я был рад, что сумел передать ему частичку светлых воспоминаний о прошлом, показать, что его помнят в отряде, любят и желают всего самого доброго в оставшиеся годы жизни...