С краю небольшой деревни, в покосившейся избушке целыми сутками горел свет.
На закрывающей окно занавеске просматривалась склонявшаяся над столом тень одиноко сидящего мужчины. Иногда он откидывался назад, поправлял очки и снова склонялся над какой-то работой.
Мало кто мог похвалиться тем, что побывал в этом доме. Хозяин тоже редко выходил в люди. Но когда к нему приходили гости был дружелюбен, неизменно угощал текучим, как смола, вареньем.
Звали его странно, не по-деревенски мудрено: Акапий Прокопьевич. Но так как никто это не мог выговорить, назвали просто Кепа.
Никто не знал, чем он занимался.
Было время, когда он мастерил из ржавых водопроводных труб ребятне велосипеды. Иногда выходил за ворота и, накинув на вбитый у ограды кол веревочную петлю, вычерчивал возле дома ровные одну за другой полуокружности…
Так и жил, непонятый сельчанами, пока не израсходовал отмеренный Богом срок.
Умер, как и жил – тихо, смиренно, под Пасху.
Лежал на аккуратно прибранной кровати, словно заснув...
Везде по квартире были разложены неровно оборванные бумажные листочки с написанным на них одним и тем же текстом в три слова: «Делаю – значит, живу».
Такие же надписи были выбиты на металлических пластинах, лежащих в кладовке; там, любопытствуя, толпились бабы. Подошел хромой сосед, постоял, поскреб мозолистым пальцем выбитую чеканом надпись на металле, кинул на полку, проговорил, оглядывая кладовку, «Пустое дело» .
Похоронили Акапия Прокопьевича не сговариваясь, просто. Вырыли на песчаном бугорке под молодой березкой могилу, украсили сорванными в поле и уже тронутые увяданием полевыми цветами, постояли минуту молча и разошлись, занятые своими делами.