В Америке много несуразностей, на первый вгляд нелогичных. Например, выдача прав на вождение автомобиля, равно, как и регистрация транспортных средств по Конституции отдано в безраздельное владение администрации штата. На примере России это означало бы, что ежели Иван Васильевич Сидоров надумает переехать из Ростовской области в Краснодарский край, то бдительная администрация потребует от него пересдать экзамен на вождение ржавой "копейкой". При этом должно быть понятно, что экзамен просто так, без оплаты не сдашь. Так что гони тридцать "зеленых". А для перерегистрации подержанного "форда" целых двести "зеленых". Ну, и так далее. То есть, эдакий косвенный налог на будущее проживание в данном штате. А несуразность в том, что по сути правила движения в штате Канзас совершенно те же самые, как и в штате Миссури и единственно, что отличается, так это корочка прав на вождение. Между прочим, то же самое относится к самым различным лицензиям - от лицензии на право стричь людей до лицензии на право работать фармацевтом. Может, кто-то начнет спорить, что, мол, оно так и надо, что это Америка и что тамошние власти лучше всех знают, что оно и как. Я с такими спорить не буду. Просто расскажу вам одну незатейливую историю.
- Нет, это просто свинство, - простонала дочь, швыряя на стол письмо.
- Что такое?
- Прочти и посмотри, что эти кретины творят!
Пробежав по диагонали письмо, я немедленно выяснил две вещи. Первое - администрация города была возмущена внешним видом дома и требовала в течении недели покрасить фасад, дабы не оскорблять чувства жителей. А во-вторых, на владельца дома, то есть, на зятя с дочкой налагался штраф в посотни долларов за тот безобразный факт, что перед домом, на лужайке, обнаружились колючие сорняки. Надо бы сказать, что дом тот дочь сдавала в аренду, а арендатору было по фиг, что там на лужайке делается. Хоть английский газон, хоть колючки. А потом мы связались по объявлениям и с удивлением узнали, что за покраску дома просят четыре тысячи долларов, обещая управиться за два дня, а за уборку газона "всего" лишь двести долларов. Зять, как истый американец и весьма умный человек, предусмотрительно укатил в командировку, а потому...
А потому ранним субботним утром мы с дочерью поехали туда, затарившись красками, кистями и прочими атрибутами. И первое, кого мы увидели, была соседка напротив, героиня нашего рассказа по имени Гейл.
- О, кого я вижу! Как я рада, как я рада, - кудахтала соседка, - Так много всего случилось, да, да, я должна все вам рассказать. Это так важно, ах, ах.
Естественно, Гейл тут же стала рассказывать, что же такое случилось. А произошло вот что. Джерри, ейный муж, внезапно заболел болезнью с мудреным названием, которой побывавшие во Вьетнаме солдаты болеют в несколько раз чаще прочих, и от которой лечения пока не придумали.
- Он перестал есть, потом перестал говорить. Он целыми днями лежал с открытыми глазами и о чем-то думал. И я, представьте, целый день за ним присматривала.
- Как это? - спросила дочь, - Ведь если он не ел, значит и готовить для него не надо было...
(Дочь соседей не любила вследствии их тесной дружбы с третьим соседом нетрадиционной ориентации).
- Да, готовить не надо было. Но ведь два раза в день надо было принимать лекарства. Да и мало ли что могло случиться.
- Он что, не вставал?
- Вставал. Но неохотно. Он был очень слаб. И на мои вопросы не отвечал.
- А потом?
- О, потом случилось вот что. Как-то раз он встал, посмотрел на меня и сказал, что сегодня умрет.
Мы изумились.
- Это как?
- А вот так. Два месяца молчал, а потом встал и сказал, что сегодня умрет.
- И что?
Тут Гейл залилась счастливым смехом.
- Представьте, так оно и вышло. Вечером того же дня он умер. Я поехала в магазин, потом говорила с подругой по телефону, ну а потом зашла к нему и увидела, что он умер. Не дышит. Лежит и не дышит. Я позвонила в скорую, они приехали и его тело увезли.
- О, сочувствуем...
- Да. Он всегда держал слово. Настоящий мужчина. Солдат. Десантник. Сказал - сделал. Если сказал, что есть не хочет, так ни за что невозможно было заставить его съесть чего-нибудь. И тут тоже. Сказал, что умрет и вот, умер.
- Примите наши соболезнования...
- Да. А потом его кремировали. Конечно, за счет государства. Он же был военный. И мне дали урну с его прахом. Такая маленькая урна. Хотите взглянуть, что от него осталось?
- Нет, нет, спасибо.
- Что ж, значит, как-нибудь в следующий раз. Но сейчас я должна рассказать вам, что еще случилось.
Тут ее прорвало. Гейл зарыдала.
- О, моя Синди, боже мой, боже мой.
- С вами все в порядке?
- Со мной - да, а вот моя Синди, бедная Синди умерла. Через две недели после Джерри. Вы ее помните?
- Честно говоря, нет. О ком речь?
- Ну, наша собака. Лабрадор. Черный лабрадор. Она заболела. Доктор сказал, что это рак. Боже, как она мучилась. Я дважды в день делала ей уколы, давала лекарства... Ничего не помогло. Бедная Синди умерла. И я, я осталась одна на белом свете. Никого близкого теперь у меня нету. Бедная, бедная Синди...
С добрых десять минут Гейл вновь и вновь описывала мучения бедной твари, описывала, как та смотрела на нее перед кончиной.
- Как будто прощалась со мной, моя бедная девочка...
Нам стало не по себе.
- Были рады вас видеть, Гейл.
- О, в следующий раз я вам расскажу, как я ее хоронила, мою бедную Синди... Это целая история.
- Да, да, как-нибудь...
А дом мы покрасили за два дня. И газон привели в порядок - за полчаса. Слава Богу, более мы соседку не видели. И не узнали, как же она хоронила свою собаку. Зато через пару месяцев, когда мы по какому-то поводу снова поехали туда, то увидели ее, выгуливающей маленького черного щенка. Лабрадора. Гейл выглядела счастливой.
- И как же вы ее назвали?
- Не ее, а его. Сначала я хотела назвать его Джерри, но потом решила назвать Синди. О, мне так ее не хватает, моей девочки...