Итак, попробуем по совету Дейла Карнеги вместо того, чтобы кривиться от лимонного сока, - приготовить лимонад из лимонов, поднесенных нам пандемией. Следуя наставлениям Екклезиаста о сборе камней, покопаемся в сундучке памяти, чтобы составить из собранных за жизнь минералов экспозицию.
ОСТАНОВИВШЕЕСЯ ВРЕМЯ
Сейчас, когда пандемия дала нам, наряду с доставленными ею очевидными неприятностями, подарок в виде дополнительного свободного времени, - перед нами возникла задача этим временем распорядиться с пользой и в свое удовольствие.
Как известно, время – понятие удивительное. Я прошу у вас разрешения начать рассуждения о свободном времени несколько издалека, чтобы потом сразу перейти к его пандемийным особенностям.
Если вы верите в существование Мирового разума, то можете, поразмыслив, предположить, что в его уникальной по объему «компьютерной» памяти время не течет, как у нас, а существует извечно, где мирно соседствуют одновременно прошлое, настоящее и будущее. Этакий безбрежный космос: «звездАм числа нет, бездне дна».
Тут, как ни странно, прослеживается аналогия с памятью людей, особенно преклонного возраста: яркие воспоминания о моментах былого счастья могут, на равных правах существуя с настоящими событиями, стирать временнЫе границы и доставлять нам из прошлого в день сегодняшний реальные счастливые минуты и даже часы.
ВТОРАЯ ЮНОСТЬ
Прошу извинения у молодого читателя за то, что я, возможно, слишком много говорю об ощущениях людей пожилых. Что поделаешь, согласитесь: от меня, разменявшего девятый десяток, странно было бы ожидать рассуждений типа «лет до ста расти нам без старости» и тем более – разговора о моих долговременных творческих планах.
Должен признаться, что я, по натуре вообще-то оптимист, - все чаще с восхищением и со светлой печалью перечитываю мудрые строки Леонида Соловьева, автора повести о Ходже Насреддине, которые, я уверен, придутся по душе многим людям, в нарушение астрономических законов заглянувшим за жизненный горизонт:
«Все, все проходит; бьют барабаны, и базар затихает — пестрый кипучий базар нашей жизни. Одна за другой закрываются лавки суетных мелких желаний, пустеют ряды страстей, площади надежд и ярмарки устремлений; становится вокруг тихо, просторно, с неба льется грустный закатный свет, — близится вечер, время подсчета прибылей и убытков. Вернее — только убытков; вот мы, например, — многоскорбный повествователь этой истории, не можем, не кривя душой, похвалиться, что заканчиваем базар своей жизни с прибылью в кошельке.
Миры совершают свой путь; мгновения цепляются за мгновения, минуты — за минуты, часы — за часы, образуя дни, месяцы, годы, — но мы, многоскорбный повествователь, из этой вечной цепи ничего не можем ни удержать, ни сохранить для себя, кроме воспоминаний — слабых оттисков, запечатленных как бы на тающем льду. И счастлив тот, кто к закату жизни найдет их не совсем еще изгладившимися: тогда ему, как бы в награду за все пережитое, дается вторая юность — бесплотное отражение первой.
Она не властна уничтожить морщины лица, вернуть силу мышцам, легкость — походке и звонкость — голосу; ее владения — только душа.
Встречали вы старика с ясными и светлыми глазами? Это юность, повторенная в его душе, смотрит на вас, это бесплотный поцелуй из прошлого, подобный свету погаснувшей звезды, это блуждающий где-то и наконец вернувшийся к нам обратно звук струны, которая давно уж отзвенела.
Да будет ниспослана такая милость и нам за все наши горести и утраты: пусть никогда не изгладится в нашем сердце благословенный оттиск, оставленный юностью, — дабы, вернувшись к нам на закате, узнала она дом, в котором когда-то жила…»
(«Очарованный принц», гл. 26)
РАЗМЫШЛЕНИЯ САМОДЕЯТЕЛЬНОГО КОЛЛЕКЦИОНЕРА
Что и говорить, нелегкая это работа – перебирая в сундучке собственной памяти камни разного достоинства, составлять из них коллекцию, которая могла бы заинтересовать читателя.
Я долго ломал голову, обдумывая всевозможные варианты раскладки этих камушков на бархатной витрине сюжета, а потом решил, не мудрствуя лукаво, включать в экспозицию просто те, что произвели в свое время впечатление лично на меня. Надеюсь, что для кого-то они тоже покажутся интересными.
КНИГИ И АУДИОЗАПИСИ
Неожиданно подаренное пандемией и узаконенное решением администрации свободное время дало нам возможность поразмыслить не спеша о том, как и насколько рационально потрачена уже пройденная часть жизни.
Когда мы на время закончим эти небесполезные философские размышления, можно будет вдоволь и с удовольствием заняться чтением, а также просмотром в Интернете фильмов, которые когда-то полюбились, или тех, что признаны безусловными шедеврами, но были как-то упущены нами.
Лично я принялся больше, чем раньше, читать новые и перечитывать старые книги: не только «бумажные», но и отцифрованные в Интернете, слушать аудиозаписи музыки, и еще - видеозаписи выступлений уважаемых мною журналистов, писателей и артистов - Познера, Губермана, Жванецкого, Карцева, - видеозаписи, которые, - спасибо Билу Гейтсу со товарищи, - мы можем выуживать в изобилии из безбрежного океана Всемирной паутины.
Помимо периодического просмотра новостей в СМИ, - не случилось ли чего-то еще экстраординарного, - я в очередной раз взялся за неспешное чтение произведений Чехова, Толстого, Булгакова, Ромена Роллана, Хемингуэя, Джеральда Даррелла, Фазиля Искандера, и многих других.
С радостным удивлением я вдруг стал обнаруживать, что знакомые книги, - если продолжить библейско-поэтическую тему сбора камней, - к моему изумлению, иногда вдруг преображаются, начиная сверкать новыми, не замеченными ранее гранями.
При этом - преображения ощущаются тем сильнее, чем больше прошло времени с момента последнего прочтения той или иной книги.
Главная причина этих чудесных изменений, решил я, безусловно, в том, что за долгую жизнь я пережил на собственном опыте многое из того, что в книжной юности казалось мне удивительным, - и теперь могу сравнить те книжные впечатления с событиями, реально состоявшимися в моей жизни.
Например, приключения, выпавшие на долю отважных покорителей «белого безмолвия» в книгах Джека Лондона, не утратив своей прелести, уже не кажутся мне сейчас чрезвычайными и такими уж героическими после моих зимних походов по Уралу и работы на военных стройках в дальневосточной тайге.
Очевидно, подумал я, существует и вторая причина: в результате приобретения минимального любительского опыта сочинения и редактирования собственных незатейливых рассказов на Прозе.ру, я стал немного лучше понимать, какими изобразительными средствами авторы добиваются того, что их произведения обретают долгую жизнь.
Зрение человека, занявшегося литературным творчеством, наращивает с годами неожиданную способность видеть более четко сущность описываемых вещей и явлений.
Поиск наиболее точного и нестандартного отображения мысли, вдумчивый выбор каждого слова, - согласитесь, немало способствуют успеху произведения у читателя.
Тут будет уместно привести воспоминания Евгения Петрова: «… примерно к концу работы над "Двенадцатью стульями", мы стали замечать, что иногда произносим какое-нибудь слово или фразу одновременно. Обычно мы отказывались от такого слова и принимались искать другое. - Если слово пришло в голову одновременно двум, - говорил Ильф, - значит, оно может прийти в голову трем и четырем, - значит, оно слишком близко лежало. Не ленитесь, Женя, давайте поищем другое. Это трудно. Но кто сказал, что сочинять художественные произведения легкое дело?»
Вернемся, однако, к прочитанным книгам.
Замечательное произведение «Мастер и Маргарита» - после очередного его недавнего чтения, а также просмотра отечественных и зарубежных его киноверсий в Интернете - действительно предстало передо мной в новом блеске, несопоставимом с впечатлением от его первого увлеченного, но поверхностного, что ли, чтения.
«Кола Брюньон» превратился в жемчужину, от любования которой невозможно было оторваться.
Я помнил, какое удивительное впечатление на меня всегда производило это уникальное, не похожее на другие, произведение Ромена Роллана, и недавно снова взял с моей книжной полки затрепанный томик в коричневом картонном переплете. Мне особенно захотелось перечитать главу «Ласочка».
Встреча Кола и Ласочки в старости, написана с такой светлой и доброй ностальгической любовью, что зрелый читатель понимает и принимает сердцем эти чувства, вызывающие у него размышления о перипетиях собственной жизни.
Книги и фильмы Джеральда Даррелла и Тура Хейердала еще в юности пробудили во мне романтический «бродяжий дух», и я, «сменив уют» московского комфортного и безбедного житья на более насыщенную впечатлениями работу строительного механика в разных городах страны и за рубежом, ни разу не пожалел о таком выборе.