06.12.04 ...звонок от Ольги Геннадьевны. Рассказала, что Козубов ей на вечере «Томского Автографа» передал несколько бумаг. Зачитала прекрасное юмористическое стихотворение – отзыв о его вечере и изложенные попунктно свои претензии к моему отзыву на сайте библиотеки (я Ольге отправила дневниковую запись, она ее без корректив на сайт и «вывесила»): всё по полочкам – кто это «Яковлева» и какое право она имеет так писать на общественном сайте.
Я повеселилась над стихом, повздыхала над "реакцией" автора, взяла у Ольги телефон «обиженного», позвонила, объяснилась, что это запись из дневника, что Ольга из лучших побуждений дала живой, незаформализованный отклик, что впредь ей и мне наука: на сайт организации нельзя давать неформальные тексты, а гостевой в библиотечном сайте нет. Короче, вроде он все понял. Но с сайта отзыв о Козубове стерли и мой отзыв о «Томск – любовь моя и судьба» тоже стерли. Сайт библиотеки теперь станет просто информационной доской "на проходной" библиотеки.
8.12.04. Позвонила Ольга – в печали, продолжаются наши перипетии с «Автографом». Нина Фёдоровна увела свою компанию (Галина Васильевна, Торощин, похоже – Люда Костюченко, Мастеренко, м.б. Стусь, Галина Сергеевна) в Дом ученых. Ольга жалеет: «Я в это душу вложила, а они ушли». Убеждаю, что про Люду, Мастеренко и Стусь – это ещё надо посмотреть, может, они вернутся, а остальные – да пусть уходят, они к нам пришли много позже и отвадили постоянных, с кого всё началось. Не только поэты перестали ходить из писательской организации, а даже просто люди со вкусом.
Внутри убеждена, что эта компания очень скоро или разбежится от властных замашек Приходько и Небараковской, или превратится в «клуб светских встреч» - друг друга слушать и нахваливать («болотце»).
И еще – кто-то из этой компании обратился к директору «Пушкинки» с жалобой, что на сайте библиотеки выложена статья с критикой книги, отмеченной юбилейной медалью. Та велела статью убрать. Ольга: «Я так хотела, чтобы наш сайт был живым, с отзывами на книги, а похоже, что отзывы должны быть только хвалебные. Барабанщикова не хочет, чтобы вокруг библиотеки создавалась скандальная атмосфера». (Ну, пусть! Нина Фёдоровна не знает, что лучше хоть какой-то отзыв, чем вообще молчание).
Я смеялась: «А если я к директору приведу свою группу – Наташу, Галину Ивановну Климовскую, Таню Полежако, да вы к нам примкнете – Барабанщикова опять прикажет статью выложить? Что за цирк - размещать отзыв о книге на сайте библиотеки и затем его убирать по причине, что составитель (даже не автор!) против критических высказываний в свой адрес?»
12.12.2004. На неделе разговаривала с Наташей Чернышёвой, посмеялась над делегацией к директору «Пушкинки». Я ей повторила в шутку предложение насчет «встречного иска», Наташа загорелась – «Н.Я., давайте, правда, сходим к Барабанщиковой: ну, позорище – такая книга – для Томска, а ей еще и медаль». Я смеюсь – Наташа, к нам не будет такого внимания, у нас медалей нет.
И что же?
Ольга Геннадьевна говорит, Наташа все же была в библиотеке и устроила в кабинете Барабанщиковой разборку. Смех и грех! О.Г. подозревает, что Нина Фёдоровна «стакнулась» с некоторыми недоброжелателями, сотрудниками «Пушкинки» , ревнующими директора к ней, Ольге, и готовых поддержать любое начинание против Ольги и, естественно, «Томского Автографа».
Вот как существуют «служебные романы», так и существуют «служебные войны».
Днем звонила Люда Костюченко. Разговор был какой-то не такой, в голосе пренебрежительные нотки: «А кто там у вас? Все же разбежались». Люда сказала, что «почти все автографцы вернулись к Климычеву – в «Родник». А когда услышала, что О.Г. разговаривала с Климовской, то аж переспросила: «Она правда будет ходить?»
А в пятницу в «Томском Автографе» снова гостем был Роман, и снова пришло достаточно много людей. «Тортил» не было, но был Шкаликов, Вайнштейн, Майя Андреевна, Таня Казина (она начала осваиваться, видно, что тоже активная женщина). Люда тоже была, убедилась, что мы собираемся, и состав нормальный. Наташа пришла и была явно довольна, мол, с 2000-го года таких вечеров не было.
Стал ходить какой-то очень пожилой Альберт Францевич. Делает довольно дельные замечания, но посмотрим. Люда рассказывала, что он на «Роднике» читал свои стихи (ничего особенного, мол), но очень болезненно воспринял критику в свой адрес.
Роман опять сначала рассказал о себе (для новичков), сказал, что стихи писал с 12-ти лет, прочитал одно совершенно чудное стихотворение лубочного типа. О.Г. так и сказала: «Можно печатать, совершенный лубок!»
А потом он читал стихи часа два с двумя перерывами: «Отчет за истекший год».
Удивительное явление! Ему, как и Жене, иногда явно не хватает крепкой филологичной подготовки, когда неграмотные построения просто режут слух и в стихах очень не на месте. («С бутылки» - у Романа, «С клетки» - у Жени).
А таким поэтам нужна техническая редакция, чтобы кто-то, с поставленной образованием грамотностью, прочитывал их произведения и отмечал эти огрехи для исправления авторами, потому что очень хорошие стихи уязвимы этими «кляксами». Ведь в печать выйти очень трудно, но любой редактор с досадой отложит даже хорошие стихи, если в них вот такие ляпы. Интересно сказал Роман насчет публикаций: «Я не хочу пробивать это дело, потому что уже опубликованные мои стихи (а у него в «День и Ночь», в «Сибирских Афинах», в каком-то еще журнале были стихи), мне они самому перестают нравиться, я вижу, что их можно было лучше сделать».
Роман – это чудо. Он отходит от сюжетных стихов, все чаще у него природа и человек. Есть еще тяга к неожиданным концовкам. Вот накручено, и клубы, и грохот, а последняя строфа – все пшик, все с точки зрения какой-то козявки.
***
На Голгофе пыль столбом:
Каждый крест свой приволок.
Из терновника венок
Стоит тридцать - серебром.
Объявили у подножья
Распродажу багряниц.
Оптом, прямо с колесниц,
В розницу чуть-чуть дороже.
Ну, а те, кто половчей -
Подрядились для толпы
Тут же доставлять кресты
Из ливанских кедрачей.
Люди тянутся наверх
И, под тяжестью сгибаясь,
Каждый, хмуро озираясь,
Обогнать стремится всех.
Места нет уже копать.
Всё в крестах. Уже и плату
Обозленные солдаты
Не желают принимать.
На щите прибили белый,
Весь дрожащий на ветру,
Листик с надписью: «К утру,
Граждане, решится дело,
А пока не напирайте,
Нету мест – перерасход.
Кто бузить, того в расход.
Так что, в общем, извиняйте».
Слезы страстные ручьем.
И, уставший, в стороне,
Воин дремлет в тишине
С затупившимся копьем.
И, разбив бескрайний лагерь,
Все припасы достает
Обессилевший народ,
Пострадавший Бога ради.
Кто-то варит крепкий кофе,
И витает запах шпрот…
В общем, стало в этот год
Суетливо на Голгофе.
2008 г.