Эта комната для нас и вправду была немножко инопланетной, и мы туда не часто заходили. Там всегда царили чистота и порядок; а все ведь знают, как легко нечаянно разрушить такие хрупкие вещи, как чистота и порядок! Комната была роскошна - убогой роскошью середины пятидесятых годов... Всё в ней стояло на своих местах, и всё было необыкновенно красиво. Окно без ставен и гораздо выше, чем в нашей комнате, с широким подоконником, на котором стояли вазоны с цветами. Когда мама была здесь, она поливала их каждое утро. На окне сначала кружевные такие, из шелковистого тюля, шторы, а потом бархатные (хотя, может быть, и плюшевые) гардины, обычно раздвинутые. Ветер, проникая через раскрытое настежь окно, вздувал шторы и заставлял двигаться по полу и по стенам тени дубовых листьев. Уже это окно казалось чрезвычайно красивым,со своим кружевом и бархатом, с этими тенями, с вазонами на подоконнике!
Слева в углу, в ящике, росла огромная, под потолок, пальма с волосатым стволом и веерами широких иноземных листьев. Таких листьев нет больше ни у одного растения, только у пальмы! А справа, тоже в ящике и тоже очень высокий, рос и цвёл розовый олеандр. Он так красиво цвёл, что вы бы ахнули!.. Рядом с олеандром помещалась этажерка с книжками. Колонки у неё были точённые, ножки казались хрупкими - но только казались, а на самом деле прекрасно удерживали вес маминых книг - в два ряда на полке. На каждой полочке, уголком к вам, вышитая крестиком салфеточка, крахмальная, глаженная и с искусной мережкой по краям. На самой верхней полке - целый выводок слоников из настоящей слоновой кости, два веера - китайский разукрашенный и сандаловый, резной. Над этажеркой, на гвоздиках, качались на качелях две боярышни, одна в голубом, другая в розовом атласном сарафане и в бисерных кокошниках под цвет - работа маминой сестры, которая жила в городе Смела Черкасской области. И мамины сёстры, и она сама - все были рукодельницы-искусницы. Они и вышивали, и кружева вязали крючком, и дарили друг дружке свои прекрасные изделия... А между боярышнями на той же стене закреплялся пучок павлиньих перьев.
Возле смежной стены стояла родительская кровать, с кружевным, бабушкиной работы, покрывалом и такой же кружевной накидушкой на горке хорошо взбитых, уголками вверх, подушек. А над кроватью - самая-самая моя любовь и восхищение! - бархатный ковёр, сам весь темно-синий, как поздний осенний вечер, с золотым лесом, серебристой рекой и золотыми же оленями. Главный олень, олень-папа, стоял с гордо поднятой головой, лицом ко мне, и на его ветвистых рогах лежали отблески лунного света, хотя сама луна была не видна. Лунный свет играл на серебристых водах реки, на спине лежащей возле поросшего мохом валуна олених, на самом валуне, на головёнке любопытного оленёнка, который выглядывал из-за мамы... Ковёр был такой бархатный-бархатный, так и манило прикоснуться к нему ладонью, но делать этого отнюдь не следовало. Всем известно, что детские ладони имеют свойство пачкать и портить всё, к чему прикоснутся. Хорошо, что преградой моему желанию стояла кружевная родительская кровать. Нельзя же было мять кружево!.. А прямо за спинкой кровати, просто впритык, возвышался папин книжный шкаф. У него были стеклянные дверцы. На одной из полок, перед двойными рядами книг, лежал огромный моржовый клык, вывезенный нами с севера...
Потом был угол между этой стеной и следующей. Там помещался мамин туалетный столик, с пудреницей и помадой, с коробочками духов. Духи "Лель" я оставила стоять на месте, они и без всякого вмешательства были прекрасно оформлены. Такой
зелёный цилиндрик, с берёзовой рощей и с самим Лелем - пастушком, который играл на свирели. Или, может быть, то был пастуший рожок, как в песне, знаете: "Пастух выйдет на лужок, заиграет во рожок..." Я не очень разбиралась в пастушьих духовых инструментах... А вот коробочки с флакончиками "Сказки Пушкина" и "Рижская сирень" я открыла и переставила на видное место. Из-за подкладок. Там, в этих коробочках, была такая атласная, вся такая шёлковая, подкладка - у "Сказок Пушкина" алая, а у "Рижской сирени" белая. Пудреницу я тоже приоткрыла, чтобы видна была пуховка из настоящего пуха (может быть, даже страусиного, кто ж его знает!). Очень красивая такая пуховочка, не кусок ваты, как в маминой обычной пудренице, которую она с собой в сумочке носила. Ещё на столике стояло большое овальное зеркало и шкатулка из ракушек с мамиными драгоценностями. Бусы-то в ней были из разноцветного стекла,только одна ниточка из кораллов, хотя все очень красивые. Но ещё в шкатулке лежала самая настоящая драгоценность - брошка из янтаря. А янтарь считается драгоценным камнем, хоть у кого спросите. Такие две вишенки, тёмно-красные, с листиками. Янтарь у вишенок тёмный, но прозрачный, потому что камень-то драгоценный! А листики - где прозрачные, а где такие матовые; жёлтые, медовые. Эту брошь и две ниточки блестящих бус я достала - приготовила, чтобы быстренько надеть, когда я преображусь в свою десятиюродную сестру с Луны...
(Продолжение следует)