Гордиан закашлялся и разлепил веки. Он и не знал, что можно лежать на чем-то столь жестком. До тех пор, пока не проснулся невесть где и когда от боли в спине. Покряхтывая, чуть приподнялся и нащупал под собой как совсем небольшие, так и довольно крупные булыжники с острыми гранями. Словно каменные ножи и рубила, они долго они впивались ему промеж лопаток, в поясницу, потому что куда бы он ни ткнул, везде под пальцами ощущались болезненные ямки и порезы. Впрочем, не только спина, но и все тело ныло, будто от побоев. На зубах что-то скрипело. Вроде не песок, но тоже неприятно.
— Тьфу!
Опираясь на руки, он перевернулся, затем медленно встал с колен. Было прохладно, а из одежды — лишь домашний халат, лежавший в паре шагов. Вот! Это — зацепка. Гордиан не узнавал место, но помнил, что в последний момент до беспамятства на нем был именно этот темно-синий халат . Он находился дома. Вечер. Зашел в ванну и… Ох, он все-таки сделал с собой то, что собирался? Тогда почему был еще жив? Или его попытка разом оборвать мучения, ровно, как и все, что теперь происходило, стало частью затянувшегося сна?
Поднял халат, стряхнул пепел и сажу, насколько было возможно, и накинул. Затем тревожно покрутил головой. Дымка загадочного одиночества окутывала место. Везде, куда бы Гордиан ни кинул взгляд, земля застелена черным ковром из камня и, как будто, пепла. Значило ли это, что пробуждение случилось на месте пожарища? Или, быть может, у подножия вулкана?
На каждый шаг земля отзывалась скрипом, треском, шорохом и норовила побольнее уколоть стопы маленькими каменными орудиями своего тела. Он шел и шел, пока ноги не оказались все изрезаны камнями, а дымка все отступала и отступала. От боли уже впору было кричать, да только в горле пересохло. При этом, пить не хотелось, просто связки не слушались, звук не шел. И голод не мучил, хотя он точно помнил, что, придя домой, так ничего и не съел, а обед был… Да кто знает, сколько часов назад.
Но вот впереди, наконец, белая газообразная стена расступилась, и Гордиан увидел небольшое строение. Незнакомое, как и все остальное вокруг. Но к нему тянуло. Дверь дружелюбно распахнута, в окнах горел свет, и ореол уютного тепла стойко оборонял домик от сумерек. Мужчина, на всякий случай, постучал, прислушался. Никто не отозвался; не застучали по полу шаги хозяина. А что, если его и не было? Что, если сам Гордиан и предполагался как новый владелец? Необъяснимо, он чувствовал, что так и было, хотя логики в подобном раскладе не прослеживалось. Да, все и правда сскладывалось сумбурно, как книга без явных начала, конца и середины.
Неизвестно где, неизвестно зачем оказался, но шагнув внутрь дома, внезапно осознал, что тут ему и место. Закрыл за собой дверь на лежавший у входа ключ, задернул шторы и рухнул в объятия кресла. Приглушенный свет лампы успокаивал. Стояла тишина. Да, Гордиан всегда ее жаждал, но не в столь необъятных количествах. Даже неловко стало. Поэтому встал, но лишь на секунду, чтобы нажать кнопку на телевизоре. Ему было без разницы, что там показывали. Главное, что появился ненавязчивый звуковой фон, и он мог сидеть, потягивать найденный в холодильнике апельсиновый сок, предаваться размышлениям.
Все протекало так мирно. Работы на антерпризе Кордье более не существовало. Она осталась в том мире, от которого его отделяла полная воды ванна. А здесь, в этих стенах его никто не отчитает за опоздание, не выпишет штраф за некачественно собранное карманное радио. Голод и жажда не мучают, так что есть и пить можно лишь с целью получить удовольствие.
Жаль только, что не было рядом его Софии. И родителей не было. Гордиан схватился за голову. Ну, теперь все понятно. Раз никого из любимых им не было в мире черной земли, то он действительно решился, довел дело до конца. Покинул их навсегда… Но ведь за такой поступок, говорят, отправляют туда, где одни лишь вечные муки. А ему, как ни странно, было хорошо в новом доме.
Стоило лишь этой мысли сформироваться в его уме, как в дверь стали ломиться. Это был грохот, от которого чуть не перестало биться сердце, а стены сотрясались. Гордиан не мог заставить себя приблизиться, или спросить «Кто? Что нужно?». Напротив: встал и начал пятиться, покат спина не встретила препятствие в виде книжного шкафа.
Пришельцев было двое. Он их, определенно, не знал, но в лицах промелькнуло что-то знакомое. Наверно, то хищное, беспощадное выражение, которого он особенно страшился до своей смерти, потому что оно не приносило ничего хорошего. Здоровые и стремительные, двое выломали замок, пронеслись через всю комнату к сжавшемуся в дрожащий ком мужчине, схватили и вытолкали наружу. Он упал на острые камни и снова получил множество мелких ранок. Когда поднялся и оглянулся, дверь уже была закрыта, и в окно как ни заглядывал, а увидеть ничего не мог. Только собственное отражение и безжизненное плато за ним.
Что он должен был сделать? Обошел дом, но и прочие окна остались непроницаемы. Черного хода не нашел. Долго, ежась, он стоял в нерешительности, силясь обнаружить какие-нибудь закономерности. Что за амбалы – он не знал, хотя с подобными сталкивался не раз, и точно так же, как эти лишили его дома грубым напором, взяв на испуг, в жизни его неоднократно запугивали, притесняли, отнимали дорогие вещи и людей. История повторялась, но к чему бы это? Они как будто устроили ему проверку.
— В правильном направлении начинаешь мыслить.
Гордиан вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял старик. Осанистый, благородного вида, с умным и проницательным взглядом. Опять-таки, нельзя было избавиться от ощущения, что они знакомы, но не в прошлом.
— И это верно, — кивнул старик со спокойной улыбкой.
— Ч-ч-что верно? – спросил, запинаясь, Гордиан.
— Что мы с тобой лишь призрачно знакомы. Впрочем, и этого довольно.
— Вы что же, мои мысли читаете?
Тот пожал плечами, продолжая улыбаться.
— Кто же вы такой, что я вас знаю, но не в прошлом?
— А ты приглядись.
И старик подошел к нему почти вплотную. Гордиан охнул и отшатнулся.
— Так не бывает, это все не вживую!
— Живее, чем ты думаешь. Это ты. Все это — ты. — Старый господин обвел рукой плато, кивнул на дом, затем указал на себя:
— И я — тоже ты. Но, во-первых, нескоро, а во-вторых, только гиптотетически.
— Постойте…. Я вижу, вы и правда на меня похожи. Но что ж это выходит, я перенесся во времени?
Старый Гордиан добродушно хохотнул:
— Э, нет, дорогой молодой я! Просто в данный миг ты, не осознавая, сам себя убеждаешь, что можешь прожить долгую и хорошую жизнь. Ты же видишь, каков я, как хорошо я одет и как моложаво выгляжу, как уверенно держусь. Это — твое будущее. Долгая, вполне успешная жизнь у тебя впереди… Может быть.
— Стой! У меня нет будущего. Я умер. Я должен был остаться в своей ванной, утопиться. Я долго готовил себя к самоустранению и должен был дойти до конца.
— Ошибка. Ты живой, потому что подсознание работает, и мы сейчас в сердце его бескрайних просторов. Не знаю точно, что приключилось, но думаю, что в последний момент, уже задыхаясь, хлебнув воды, ты мог вытащить голову из ванны и упасть на пол без чувств. Либо же тебя обнаружили и прервали акт суицида.
— Но тогда… я бы уже должен прийти в себя или, напротив, уйти окончательно. А здесь уже, кажется, целую вечность пребываю.
— То, что в Черной Земле — вечность, там, в жизни — всего лишь доля секунды. Настолько малая, что одна секстилионная кажется на ее фоне внушительным числом. Ты же сам читал те славные статьи, где утверждалось, что время относительно, как и пространство. Это только мы, люди, пытаемся все упорядочить и загнать в рамки своего существования. Если в жизни время работает по-своему, то здесь — совсем иначе. Вернее, вообще никак.
— Вы говорите мне, что времени либо нет, либо оно близко к тому, чтобы остановиться? Нет, нет, это противоречит всем правилам мироздания, известным нам. Сама Вселенная не может существовать без движения. А ведь… время и обеспечивает движение. Так что без него все бы сразу…
— Притормози, молодой я! Ты путаешь мир торжества физики и математики, в котором осталось твое тело. Я же веду речь о той Вселенной, что существует исключительно внутри твоего мозга. Именно потому здесь ничего нет, кроме самого виновника и обвинителя в одном лице; ничего не происходит, только вьется сколь угодно длинная веревка рассуждений. Потому и не хочется пить, есть, спать. Черная Земля — это не место, а состояние. Тех, кто решил сбежать от себя, но в глубине души понимает, что делает ошибку. Оказаться здесь значит получить шанс переосмысления и нового выбора.
— Что ж, и те двое, что напали на меня, тоже я? Пинка они мне дали вполне рреального.
— Они — одна из форм того, что мешало тебе жить так долго. Скажи мне сам, что это.
Гордиан посмотрел в сторону дома и сглотнул. Подходящие мысли давно роились в его голове. Отчего бы не выпустить их во имя правды?
— Я бесхребетное существо. Я сдаюсь любому, кто хоть чуть-чуть на меня надавит.
— Именно, дорогой я. Молодец. Ты боишься малейшего конфликта, и готов отказаться от всего, чем ни владеешь и о чем только ни мечтаешь. Но теперь поройся в памяти и скажи: хоть раз в своей жизни ты пробовал дать отпор или нет? И что из этого вышло?
Гордиан подумал, потом опустил глаза и покачал головой.
— Ну-ну, будет, не стыдись меня, то есть, самого себя. Это уже не поможет.
Гордиан посмотрел на него с надеждой.
— А что же мне поможет?
Старик не ответил словами. Он только загадочно улыбался и смотрел на дом. Этого оказалось достаточно, чтобы понять.
Мужчина вздохнул, невольно сжал кулаки.
— Что ж, ясно. Чудес не бывает. Мне надо пойти и выгнать их?
— Как вариант.
— И что тогда будет?
— Ты сделаешь выбор в пользу жизни и однажды, через много лет, станешь мной. Человеком, который не боится правды, боли, борьбы, хотя и прекрасно знает, как они осложняют жизнь.
— А если я…. Не решусь?
— То будешь бродить в едком тумане, спать на острых камнях, думать о том, чего ты лишился. И все это – вне времени и в полном одиночестве. Есть еще, правда, третий вариант: закончиться.
— То есть, все-таки, умереть?
— Да. Хотя знаю, что ты теперь этого не сделаешь, я обязан был перечислить все варианты. А теперь я пойду. Думай, решай. Живи, став новым собой, или мучайся в пустоте вечность, чтобы однажды прервать ее, проломив себе камнем череп.
Гордиан наблюдал, как другой он двинулся навстречу дымке и вскоре в ней исчез.
Сам себя он не стал бы обманывать, верно? По крайней мере, старик представил все так, что выбор был очевиден. В самом деле, ведь лишь сам Гордиан способен разорвать замкнутый круг страха и неудач, им вызванных. Кроме того, ему хотелось снова увидеть Софию и мать, а также выбраться из этого места. Вернее, состояния, как сказал старый он.
Гордиан медленно зашагал к дому, такому желанному, притягивающему, но, вместе с тем, и пугающему своим содержимым. Ведь теперь в нем не пусто, а дверь заперта. Он должен посметь не просто постучать и дождаться, пока ему откроют, но и велеть тем двум убираться. И, что еще хуже, выдержать волну агрессии с их стороны. Но, если подумать, разве драка, пара ссадин и выбитый зуб хуже Черной Земли, где нет ничего? «Нет, не хуже, не сложнее». Мужчина был несказанно рад, что привел себя к этой простой, но мотивирующей мысли. Она помогла ускорить шаг, даже разбежаться, и влететь в дверь с доселе неиспользованной силой. Он попал внутрь и… Не встретил никакого сопротивления. В доме было абсолютно пусто, а дверь открылась так легко, потому что была не заперта.
— Я мучил, я пугал сам себя. Усложнял то, что априори было элементарным, но отвергалось мной. Да, я был дураком и трусом. И хочу, нестерпимо хочу вернуться, попробовать действовать иначе. Ведь мне это по силам!
Он закрыл глаза и растворился в луче счастливого света, чтобы очнуться там, где чуть не совершил непоправимую глупость.