- Бяры хлопец, чаго глядишь, - он взял из старых вещей, разложенных на картонном развороте ящика от большого телевизора и сунул мне в руки часы с кукушкой. Пока я их разглядывал, услужливо держал гири на цепочках. Поймав мой взгляд, сказал с усмешкой:
- Цяжкие, можа залатые.
Я спросил:
- С кукушкой?
- Не знаю.
Он выразительно жестикулировал, как если бы я бы разговаривал с глухим. - Можа зязюля, можа нейкая іншая птушка. Я ўсяго пару разоў яе бачыў
Я спросил:
- Когда в последний раз?
- Учора, - сказал он.
Он мне нравился, доброжелательный дед, трохи выпивший. Я спросил:
- Сколько стоят твои часы?
- Я не прадаю, нельга прадаваць, - сказал он совершенно серьезно. - Я іх даю ў дадатак. Казіную шкуру прадаю, але толькі за даляры.
- Зачем мне козья шкура?
- Не ведаю, можа накрывацца, а можа падстилаць.
Цена была небольшая, и я решил забрать шкуру с часами. Часы были красивой старинной работы и необычно тяжелые.
- А время эти часы показывают? – все же на всякий случай спросил я.
- Як каму, - сказал старик, - хто разумее, таму паказвае.
И когда я уже собрался уходить, унося в руке часы, аккуратно упакованные в коробку и свернутую ковром козью шкуру, которую я намеревался бросить сразу же за углом, дед спросил:
- Ведаеш, як карыстацца? Трэба пытаць, яна табе будзе адказваць, калі захоча. Там лічбаў няма.
- Как я буду по ним понимать?
- Разбярэшся, калі я дурны беларус разабраўся, то і ты таксама разберошься. Я па табе бачу, што ты хлопец разумны.
Он надо мной смеялся.
- Толькі глядзі, ёсць адна вещ, пра якую яе спрашываць нельга
- Что именно, - все еще полагая, что дед разыгрывает меня, спросил я, - что нельзя говорить?
- Зязюля, зазюля, колькі мне засталося жыцця?
- А если спрошу, скажет?
- Скажа, толькі навошта табе гэта ведаць, - сказал дед.