Вьётся путь-дорога под ногами и остаётся позади только пыль, осевшая на пожухлых, от жара полуденного солнца, травах. Впереди, в мареве полей, ещё виден горизонт, но когда дорога заводит в прохладный лес, то уставший от бесконечного открытого пространства, взгляд, вновь, будто оживает, начиная разглядывать, прячущуюся друг за другом, красоту дерев, а ухо вслушивается в любое прищёлкивание и пересвистывание птиц, лишь чуть нарушающих глубокую тишину густого зелёного мира, отличного от того, что остался позади. Я часто воображал себя в детстве каким-то путником, который идёт вперёд наперекор всему, бросается ли ветер в лицо песком и пылью или снежный буран колючим мелким снегом. Но при этом плохо представлял себе, что должно ожидать меня впереди, и главным, в тех мечтах, всегда оставалась сама дорога и всё, что встречалось на ней. Получается, что в своих фантазиях я больше уделял внимания процессу, чем задумывался о неведомой цели, которой мне нужно было бы достичь. Знаю, что многие измеряют свою жизнь от одной намеченной точки до другой, собирая в корзину своего опыта всё необходимое для следующего перехода. У меня же всё время получалось, что на моём пути не было таких намеченных точек, он был одним сплошным переходом, на котором любая цель должна была бы потеряться, так как сама дорога, отмеченная моими следами, ежечасно превращалась в ту жизнь, которую я сейчас описываю, почти не задумываясь над строчками, возникающими будто из ниоткуда на каждой новой странице дневника своей памяти.
Любой человек, если чуть пристальнее вглядится в тот путь, который он проделал за свою жизнь, увидит много пропущенного в ней, если на этом пути было слишком много намеченных точек, которые, по всей видимости, имели для него какую-то, перенасыщенную событиями, важность. Вглядываясь, в столь притягательную цель, зачастую люди теряют связь с самой дорогой, на которой случается всё, что делает человека более чувствительным к природе вещей, а значит и более внимательным к самой жизни. Порой, по какому-то наитию, всё замирает внутри меня, превращая моё Я в исключительно сверхчувствительное существо, распознающее в каждом неуловимом вдохе и выдохе окружающего мира, нашёптывание таких историй, которые могли бы пройти мимо внимания любого, спешащего по своим важным делам, человека. Мне не нужно, чтобы в эти истории верили, они - только и исключительно мои, услышанные и увиденные всегда вовремя, чтобы помочь жизни стать рекой, несущей свои воды в океан. Но, пусть они будут услышаны другими, если в них есть что-то для тех, кому знакома усталость от бесконечной разметки дороги на отрезки, которые обязательно нужно преодолеть от и до, будто от этого зависят истинные достижения человеческой жизни.
Ну, а жизнь, порой, бросает нас в разные места, и мы даже не подозреваем, что у каждого места есть особое предназначение для любого, кто туда прибыл. И в первую очередь, предназначение данной точки в пространстве, для человека попавшего в неё, заключается в пробуждении его внимания ко всем деталям, насыщающим и оживляющим ту местность, в которой он оказался волей судеб. Почти всегда, прибыв в новое место, мы осматриваемся и, буквально, принюхиваемся к этой новизне, чтобы можно было быстрее сориентироваться там, где никогда ещё не были. Но, ещё более странно прозвучит из моих уст, если я скажу, что и сама местность начинает открывать для себя прибывшего сюда человека, делая его частью событий и своих планов, чьи энергии вибрируют именно здесь и, именно здесь, вибрации матери Земли могут синхронизироваться с нашим сознанием, пробуждая его значительно скорее, чем где бы то ни было.
Однажды, много лет назад, когда я вынужден был жить на окраинах Лимы, там, где ещё недавно была пустыня, а теперь стояли частные дома и население этого района увеличивалось так быстро, как оно может увеличиваться только в странах третьего мира, я познакомился с человеком, который предложил мне поработать у него на строительстве бассейнов. Это был новый опыт, я никогда ничего подобного не делал, и по сути, в стране, где для потерявшегося иностранца, любая работа уже есть способ выживания, мне пришлось по душе его предложение. Платилось не так много за двенадцатичасовой рабочий день, всего 20 солей, но, по тем временам, это, всё-таки, были деньги, которые позволяли жить почти в столице, несмотря на то, что это была её глубокая периферия. Именно здесь, хозяин будущих бассейнов, познакомил меня с одним, ещё очень крепким стариком, лет восьмидесяти, высокого роста, с копной седых волос, которого местные считали полусумасшедшим или кем-то вроде того. Это был немец, который поселился здесь так давно, что большинство из местных старожилов не смогли бы припомнить как и когда он тут появился. Странное это было знакомство, и скорее всего, как мне казалось, ни к чему не ведущее. Мой работодатель представил своего знакомого очень просто, произнеся его имя на испанский манер, как Ханс: «Рекомендую, мой друг, Ханс!» Это было обычное немецкое имя, Ганс, сродни нашему Ивану по частому фольклорному упоминанию его в сказках. Старик оказался не простой! Достаточно упомянуть, что уже в первый же вечер, когда после работы я сел ужинать вместе с хозяевами, он, по их приглашению, присев вместе с нами за стол, под бутылку пива исполнил на хорошем русском языке, куплет «Из-за острова на стрежень!» А затем, ещё и пару куплетов из старых украинских песен. На вопрос, откуда он их знает, рассказал целую историю, по которой можно было бы снять интересный фильм. Будучи офицером разведки Вермахта, пройдя сначала Югославию, попал в группу армий Юг, устремившуюся в июне сорок первого на Украину. Будучи неплохим исполнителем, там он и научился петь украинские песни, а затем, уже на Волге подобрал и «Стеньку Разина». Его история оказалась перенасыщена событиями той эпохи. Как сам он рассказал, его спас осколок советского снаряда, попавший ему в брюшную полость той зимой, когда немецкие войска уже были в полном окружении под Сталинградом. На последнем эвакуационном самолёте люфтваффе, среди прочих раненых, он был отправлен за линию фронта, в немецкий госпиталь, откуда потом его перебросили в Германию. Далее, он получил месячный отпуск, который провёл в оккупированной немцами Франции, и через некоторое время, бог весть, какими путями, о коих он так никогда и не рассказал, прибыл в Перу. Эта история мне стала известна неделю спустя после нашего знакомства, когда он пригласил меня к себе в дом, больше похожий на бетонированный бункер времён Третьего Рейха. Это были два одноэтажных серых здания, стоявших друг напротив друга, обнесённые толстой стеной по всему периметру, где посередине расположился пересохший фонтан с фигурой обнажённой женщины, а несколько пальм, вокруг него, давали скудную тень этому двору. Ганс провёл меня в правый флигель, там находилась то ли прихожая, то ли просто комната для посиделок, где на стене висел заплёванный фотопортрет Гитлера. Мой новый знакомый, взглянув на меня, увидел молчаливый вопрос в моих глазах, и, видимо, поняв, сказал: «Идиотам всегда везёт вначале, а расхлёбывать приходится всем. Он всё испортил!». А потом, добавил, обращаясь к фотопортрету: «Дурак!» и смачно плюнул в ненавистного ему фюрера, за которого сам же и воевал когда-то. Так вот, откуда была замызганность этого портрета в рамке. Постепенно, за просмотром старых семейных фотографий, и долгим разговором, с демонстрацией, хранившегося в отличном состоянии пистолета «Вальтер» с гравировкой на рукоятке, которую мне не удалось рассмотреть, а хозяин оружия не стал уточнять, стала проясняться история странного пребывания Ганса в Перу. Оказывается, в 1944 году, незадолго до прибытия моего нового знакомого, его жена и дети уже перебрались в Лиму, вероятно не без помощи каких-то специальных служб, готовивших своеобразные «берлоги» в некоторых странах Латинской Америки. Позднее, когда все три сына выросли, они были отправлены Гансом в Канаду, где так и остались. Он же со своей женой , продолжил жить в этом доме до самой её смерти, после чего и сделал своими руками, как мог, её скульптуру, стоявшую в высохшем фонтане. Но самое интересное заключалось в следующем: в течение всей его жизни в Лиме, к нему было несколько странных визитов, о которых он и рассказал, хотя и скудно, но весьма примечательно. Оказывается, что первый раз к нему приехали два незнакомых немца из Австрии в 1957 году, и он их принял, не особо интересуясь ни их деятельностью, ни тем, от кого они прибыли. Вероятно, на тот момент, ему было известно что-то большее, о чём он особо не распространялся. Эти визитёры пробыли у него дома около недели и потом уехали, больше никогда не вернувшись. Следующий визит произошёл спустя ещё несколько лет, когда снова прибыли, на этот раз, три человека, уже из самой Западной Германии, и снова история повторилась, Ганс не задавал им лишних вопросов, игнорируя здравый смысл и интерес к происхождению, в общем-то, незваных гостей. Последние же, в течение двух месяцев дважды уезжали и снова возвращались в его дом, пока окончательно не исчезли из виду, то ли вернувшись на родину, то ли перебравшись ещё куда-то. И лишь третий визит, уже в середине 60-х годов, оказался более прояснённым, хотя истинная цель его так и осталась размытой. Человек, который снова прибыл из Австрии, после недельного пребывания в доме Ганса, откуда он зачем-то выезжал на машине в неизвестном направлении каждое утро и возвращался только к вечеру, однажды разговорился за бутылкой то ли, привезённого в подарок шнапса, то ли французского коньяка. Гость сам стал провоцировать хозяина дома своими домогательствами на тему, не хочет ли Ганс узнать, а зачем, мол, он (гость) сюда прибыл, на что несколько раз получил ответ, что такого желания не имеется, и лучше не говорить об этом. Но, то ли выпивка заставила хозяина сдаться, то ли настойчивость гостя пробила оборону, и в памяти у Ганса отложилась информация, которой он не искал и не интересовался ранее. Суть заключалась в следующем, дом в котром проживал Ганс, должен был стать своеобразным маяком, перевалочным пунктом для представителей неких обществ, сохранивших свои организационные структуры после разгрома нацистской Германии. Естественно, что сам хозяин не должен был быть в курсе, кто именно и зачем посещает его бункер, расположившийся на дальних окраинах тогдашней Лимы. По сути, его дом был настоящей конспиративной точкой, где можно было останавливаться тем, кто прибывал по каким-то своим важным делам в Перу. И вот, этот человек из Австрии, рассказал, что интересы организации пославшей его сюда, лежат в области непознанного, и что в его задачи входит найти и подготовить проводников в определённые места в этой стране, где, по всей видимости, можно не только увидеть технологии, не принадлежащие нашему миру, но и войти в контакт с теми, кто их создал. Пребывание этого человека в гостях не затянулось, он, как и все предыдущие, в один прекрасный день, тоже уехал и больше никогда не появлялся. Сам Ганс молчал об этой истории, и по его словам никому, даже своим сыновьям её не рассказывал. И на мой вопрос, а почему, собственно, он решил мне её поведать, ответил, захохотав, - ты русский, тебе можно! – и чуть посерьёзнев, закончил так: «Мне уже пора, мой срок кончился. Осколок вашего снаряда меня спас когда-то, по сути. Вот, теперь ты носи эту историю, может быть она тебе пригодится ещё»...
Вот, вероятно, история и пригодилась! Я не знаю, когда скончался Ганс, так как через три года после знакомства с ним, я покинул Перу и уже никогда не вернулся в то самое место. Сама же история прочно осела в моей голове, подарок старого немца застрял во мне, как некогда в нём самом застрял осколок того снаряда. Я и не думал, что когда-то самому придётся пойти по стопам исследователей непознанного, но эта история оказалась совершенно в тему, которой я занимаюсь последние годы, и Перу, куда меня забросила судьба, стало местом, делающим меня частью своих событий и планов...