Молча, будто в чём-то виноваты, проследовали мы до отделения милиции. Рядом тут.
В тёплом и душном помещении Оля потеряла сознание. Слава Богу, там была врач,
её уложили на диван, расстегнули, размотали платки, дали нашатыря. Бледное,
юное личико ожило. Ей, видимо, не было ещё восемнадцати. Женственностью природа
оделяла её, но работу свою не успела закончить. Голод и беды вцепились и не давали
жизни двигаться дальше.
Безвольная рука, холодные пальцы. Я взял ладошку, подышал на неё и заглянул в глаза.
- Как Вас зовут?
- Оля - беззвучно, губами. Улыбнулась.
- А меня Саша. Я Вам помогу.
Наказав Иритину никуда не двигаться, выскочил на улицу. Свежий воздух. А там в
тесной каморке рядом мерзость и огонёк жизни. Буханку хлеба купил и засунул за пазуху. Ещё хватило денег на кусок сахара. Бегом назад. Там врач занялась уже содержимым бидона. Чтобы скорее освободиться от этой мерзости подписали не глядя
составленный протокол и выбрались на улицу.
Олю поддерживали за руки, шли неспеша. Рассказывали ободряющие всякие истории,
похоже она стала приходить в себя.
- Ой, я забыла поесть купить что-нибудь!
- Я купил. Мы сейчас пойдём к Вам пить чай с хлебом и сахаром.
Посмотрела как на фокусника.
- Я Вам деньги отдам.
- Обязательно.
Было радостно и интересно. Ольга симпатичная и обаятельная, а я сильный и добрый.
- А что будет с этой тёткой?
- Если обнаружат доказательства - расстреляют. Я слышала про такие случаи,
другого приговора не бывает. Господи, а я и не верила... .
- Кто у Вас остался дома?
- Никого, - она замкнулась. Через несколько шагов добавила - Мама умерла до войны. Долго болела и умерла. Мы с отцом вдвоём жили. На фронт его не взяли по возрасту. Я поздний была ребёнок у них. Перед Новым Годом простудилась тяжело,
он сам готовил еду и кормил меня с ложки. А потом умер. Врач сказала от голода.
Закрыла варежкой лицо и заплакала.
Мы стояли около неё.
Заплакать тоже хотелось. Нельзя нам плакать. Да и старше мы её, нам с Серёгой давно уже по девятнадцать. Взял за плечи и осторожно притянул к себе.
- Оля, не надо. Слезами горю не поможешь.- Больше ничего умного в голову не приходило.
- Да. А я часто плачу. Просто ни с того ни с сего. И больно так на душе. Соседи сказали - это от нервного истощения. Значит нервы тоже кормить надо чем-то.
- Положительными эмоциями. Я у Вас буду их источником! Пойдёмте пить чай с
сахаром! Где Ваш дом?
- Ой, далеко ещё. Лахтинская улица, знаете?
- Конечно нет! Мы первый раз в Ленинграде, некогда было.
- А вы настоящие лётчики, сами летаете?
- Не сами, на самолётах. Да.
Получилась шутка. Оля рассмеялась, как колокольчик.
С каждой минутой она нравилась мне больше и больше. Несомненно она была умнее и начитаннее нас. За всю длинную, с остановками, дорогу до Лахтинской мы узнали
уйму интересного о Питере и его жителях. Оля отвлеклась от плохого. А мы крутили головами по сторонам, всё запоминали и искренне восхищались.
Город переживал самые тяжёлые свои дни. А у меня радость и светлое, нежное чувство к ней, о жизни которой я вчера не знал. Любовь, созревшая внутри сама по себе по высшим законам природы, как молодое вино, была придавлена во мне войной.
И встретив Олю вырвалась, заполнив меня до макушки, не оглянувшись вокруг.
Среди мерзости и боли встреченной сегодня, зажглась большая, ясная звезда.
Стало светлее.
Идти мешал рыхлый снег. Видно было как Оля устала.
- Ноги мокрые уже, наверно? - Не знал как помочь.
- Нет, нет. Хотя, немножко... . Тут рядом, за углом налево.
Подошли к мрачному, красного кирпича, дому.
- Мы на последнем этаже живём.
Широкая лестница, пахнет сыростью и ещё чем-то. Поднимались медленно. Я держал её под руку и не торопил.
Сергей последнюю часть пути шёл молча. Непонятно было что он о нас думает. Видимо
что-то был готов сказать мне наедине.
- Вот и пришли.- Оля вздохнула и остановилась перед дверью густо покрашенной коричневой краской. Несколько замочных скважин, по бокам звонки с табличками.
Слева, на площадке, большое окно с низким подоконником.
Длинный ключ провернула несколько раз в замке и дверь открылась.