Они медленно и вальяжно вошли в "большую" комнату – самую освещённую из пяти комнат бывшей коммуналки, приобретенную не совсем законным путем моим старым знакомым в середине девяностых. "Они" – это трое "пиджаков" – телохранители главного человека в этой компании – Освальда – едва доросшего до плеч своих охранников, богатого и необычного человека. Он быстро и брезгливо осматривал все вокруг, даже не поворачивая головы. Его глаза бегали быстро, и казалось, что он трением глаз внутри собственной головы разжигает огонь интереса к нашей встрече. Хотя инициатива была проявлена им самим довольно давно. Ловко подкинутая информация о наличии у одного из московских барыг редкого по своему оформлению и качеству коллекционного ножа дозревала в Освальде почти полгода, а вчера позвонил его поверенный и предложил "привезти интересный экземпляр" Освальду домой, но я твердо настоял, что его можно увидеть только в составе коллекции, и никак иначе. И я победил. Передо мной сейчас стоял легендарный Освальд, с разной степенью успеха избежавший участи большинства теневых воротил Москвы, и продолжающий свое движение в мире обогащения. Заполучить такого клиента было редкой удачей, и мне с трудом удавалось сдерживаться от довольной улыбки – я же знал, что через час-полтора Освальд увидит "тот самый" клинок, ради которого он "превозмог" себя. Мне требовался этот спектакль и он вцепился в мое предложение своими цепкими коротенькими пальцами, а цех по добыванию денег в его голове начал считать, сколько он сможет потратить на собственную слабость. Действие начиналось.
Глаза Освальда остановились на мне. Редко кому удавалось выдержать этот маслянистый тяжелый взгляд, но я тренировался, и в ответ стал смотреть на его ухо, чувствуя, как его брезгливость к обычным людям проникает в мою голову. Ждать первой фразы пришлось еще с минуту.
– Ну так где будем смотреть? – тихо спросил он. Комната, в которой мы находились была абсолютно белой, без обоев. На окнах, плотно закрытых белоснежными венецианскими шторами, не просматривалось ни пятнышка. Эффект ожидания и очищения. В первой серии я выигрывал – он заговорил первым.
– Пройдемте. – Я махнул рукой в сторону почти невидимого проема в белой стене слева. – Думаю, что нам вдвоем было бы намного удобней. Я смогу все показать не отвлекаясь.
И показал глазами на охранников.
– Остаетесь здесь! – Также тихо, но уже с металлом в голосе, проговорил Освальд. – Ты – со мной. Он ткнул пальцем в того, у кого был небольшой кожаный кейс в левой руке.
"Кошелек не выпускаем из рук" – подумал я, и вновь захотелось улыбнуться. – "Его зацепило и он пришел с деньгами". Но надо было идти дальше. Вторая серия тоже была за мной – охранники остались здесь, а встать между Освальдом и "кошельком", как я назвал парня с портфелем, в момент принятия решения я смогу. В нужной точке я мысленно даже рисовал крестики на полу, где кто будет стоять в нужный момент. Дело оставалось за малым – довести клиента до этой самой точки. А там вероятность того, что портфель откроется возрастет в разы.
Охранник решительно вошел в белоснежный проем и кивнул оттуда хозяину. Освальд проворно последовал следом, а я повернулся спиной к охранникам и хотел сделать первый шаг, но затылком ощутил, как они рассматривают мою голову. С точки зрения точности попадания, конечно. Я представил яркие красные брызги на белоснежной стене перед собой и спокойно прошел дальше, в первую комнату коллекции. Без фантазии в моем бизнесе было бы скучно.
Главная роль в спектакле отводилась Освальду. Как человек опытный он это чувствовал, но интрига была сильней. Сейчас он стоял у второй от входа пирамиды с ножами. В первой для серьезного коллекционера не было ничего интересного, что он оценил на ходу и не стал задерживаться.
– Сколько всего единиц? – Задумчиво спросил он, поднимая руку к одному из лучших экземпляров в этой части – произведению Джима МакНэйра – ножу Зеро Толеранс 0999. Освальд на долю секунды взглянул на меня, давая себе разрешение взять в руки. Я еле успел кивнуть. Он быстро, но уверенно схватил своими короткими пальцами нож за футуристичные накладки и поднес к глазам. По уверенности в его движениях, стало понятно, что ножи в его руках были не только страстью коллекционера, но и предметами жизненной необходимости. Ранее это было слухами, а теперь я увидел что эти руки с хорошим лезвием в них же, встретили на своем жизненном пути не одну яремную вену.
– Здесь четыреста тридцать, а всего тысяча сто, если считать с антиками, – ответил я, внимательно смотря, как аккуратно и ловко он работает кистью и пальцами. – Здесь только современные модели. Я знаю, что…
– Я тоже знаю, что ты знаешь, – перебил он меня. – Я точно возьму этот Зеро. У меня есть,но в другой обложке. Этот мне нравится.
Он также быстро, как взял, поставил нож на подставку, и я увидел, что на матовом лезвии остались полоски от пальцев. Он потел. Точнее, не он – его выдавали руки. Это было уже 3:0. До назначенного места оставалось не более двенадцати моих шагов, или пятнадцати его. Теперь и во мне проснулась брезгливость. Я подумал, сколько ножей придется промывать и смазывать после его потных пальцев… Теперь мы были еще более на равных – клиент и продавец, оба брезгающие друг другом.
– Есть еще один редкий Зеро. – Я протянул руку к четвертой пирамиде, последней в этой комнате. В ней красовался на высоте глаз Освальда Зеро 0454, который нарисовал Синькевич еще 7 лет назад. – В 2013 был одним из лучших.
– Да, Сережа молодец, – взяв его в руки и пропуская сквозь разные пальцы, складывая и щелкая предохранителем, произнес Освальд. – Хорош. Я подумаю.
И положил на место. Его "подумаю" означало "Да". Так мы прошли еще две комнаты. Охранник расслаблялся, видя хозяина в таком хорошем расположении духа. Мы уверенно шли к цели. Освальд одобрил и отправил в разряд "подумаю" еще шесть клинков. Чем дальше мы продвигались, тем чаще он хватал ножи со своих мест и играл ими, как девочки с Барби, круча в руках, поглаживая, рассматривая мельчайшие детали и заглядывая в механизмы. О каждом ноже он получал короткий и четкий ответ, если был вопрос, конечно. И я действительно знал практически всё, от места, месяца и дня изготовления, до мастера, подмастерья, типа оборудования, характеристик металлов и комплектующих, люфты, диаметры и "на сколько поворотов закручена клипса"… У нормального человека давно бы снесло мозг от всех этих Баков, Кершоу, Опинелей, Эмерсонов и прочих Бокеров, Спайдов и Бенчей. Но судьба коллекционера сурова. Как у любого больного. Моей же задачей было эту болезнь развить за час до полного катарсиса. Чтобы, увидев приготовленное для него "чудо", клиент перестал ощущать связь с реальностью и был готов отдать, если не все, то многое из того, что есть. А то, что Освальд "болен" ножами, уже было очевидно. Его непроницаемое лицо пару раз дернулось в подобии ухмылки, что было крайней степенью проявления счастья.
Этому жесткому властному человеку было чуть более шестидесяти, он родился, учился, снова учился и дорос до первого миллиона в долларах в Москве, в конце 80-х. Немало слухов ходило о том, что многое из его состояния добыто "потом и кровью". Глядя на навыки работы с ножом, в ту часть, что про кровь, охотно верилось. Николай Алексеевич Свалов – именно так было написано в его паспорте.
Выучив немецкий язык в спецшколе и, улучшив навыки в МГИМО, Коля Свалов подрядился работать переводчиком на Олимпиаде в Москве–80. Там к нему и прилипло "Освальд", поскольку немцам, с которыми он работал, произносить его имя и фамилию было трудно. Как все студенты, он фарцевал и, конечно же, попал в списки "тех самых", за которыми присматривали в милиции и КГБ. Он достиг тогда такого уровня, что за короткое время смог договориться о поставках секонд–хенда в крупные комиссионки города. На первом же карго-контейнере его "взяли в оборот". И он спокойно всё отдал. Накопления сохранил, а от текущих сделок отказался в пользу одного из спецов Комитета, сумев при этом не сдать ни одного контакта "на той" стороне. Так что институт Освальд не закончил, поступив на службу в Советскую Армию, отсидев два года в одном из штабов дальнего от Москвы округа на должности особиста. В Москву же вернулся старший сержант Свалов. По одной из легенд о себе, которые он сам запускал среди своих клиентов и конкурентов, служить он мечтал в десанте, но с ростом в 161 см десантники никому не нужны. Потом он пропал. В прямом смысле. В течение 7 лет никто ничего не знал и все его знакомые, друзья и прочие пересекающиеся забыли о Коле Свалове, как о событии и человеке.
Он появился в конце 1989. Точнее не появился лично, но имя "Освальд" то и дело стало мелькать во время криминальных, деловых и международных политических переговоров. В то время, это для многих было пустым звуком, но за три года Освальд стал для кого-то гарантией надежности сделки и непререкаемым авторитетом, а для некоторых последним словом, которое они услышали в жизни. И никогда, и нигде сам Николай Алексеевич не участвовал официально, оставаясь в глубокой тени, точнее в тенях. Как правило, финансовых. Тем больше рождалось легенд, сплетен и пересудов о нем, как о личности, самостоятельно вершащего судьбы неугодных, как о человеке, не боящегося "все сделать своими руками", а точнее ножом, большим почитателем которых он был. Где и как он приобрел такие навыки – неизвестно, но знакомиться с его коллекцией на его же территории мне бы не хотелось. И приехал он самостоятельно, а не "настоятельно рекомендовал", как это было бы в случае с картиной или иконой, которые он тоже страстно собирал повсюду, исключительно из соображений братского понимания горя коллекционера. Коллекционера Ножей. Ножей с БОЛЬШОЙ буквы.
Все, что я мог предложить ему на данный момент для пополнения коллекции, было проверенными ножами известных фирм и кустарей–одиночек, ставших известными благодаря доступности материалов и сложному оборудованию, которое теперь можно было купить. Так многие из ножей, ставших популярными за те или иные качества начинали приобретать еще более значимую эксклюзивность. Скорее даже художественную ценность, становясь произведениями мастеров, изготовляющих накладки, детали креплений, переделывающих клинки и их вид, доводящих до совершенства блокираторы и предохранители. Но я упорно вел его в определенное место, где он был должен найти "его" – шедевр молодого парня из Златоуста, создававшего почти четыре месяца вручную удивительный, я надеюсь, для Освальда нож.
На данный момент то, что "насобирал" себе Освальд стоило не более двенадцати тысяч долларов, минус скидка, которую придется делать за количество. Неплохо для простой сделки. А вот цена ножа, к которому он неумолимо приближался будет озвучена им самим. Я был уверен, что он назовет ее один раз, и она будет такой, что не даст сомнений, что этот нож должен стать его собственностью прямо сейчас с пожизненной гарантией от повторов.
Мы перешли в последнюю комнату, где ножи были расположены не в пирамидах, а на высоком стеклянном столе, занимавшего одну из семиметровых стен во всю длину. Ножи лежали в четыре ряда, по пятнадцать, Как всегда, первым вошел охранник, потом Освальд. Я вошел, и встал так, чтобы охраннику пришлось отступить ближе к окну. Узкая и длинная комната просто не оставляла ему другого места. Занимая место почти посередине, я выигрывал пространство между ними, закрывая хозяина от глаз охранника. Неадекватные реакции в момент моего торжества были бы излишними.
Нож лежал не в конце стола, а ближе к середине, во втором ряду от стены. Так дополнительно создавалось ощущение, что он попал сегодня на стол именно случайно, а не с каким было расчетом. Освальд внимательно осмотрел еще пару ножей и сделал шаг к нужной точке, откуда можно было увидеть нож, предназначенный мной для завершения сделки. Он был внимателен к деталям, и не рыскал глазами, медленно перемещая взгляд от предмета к предмету. Здесь были самые лучшие модели и самые изысканные ручные работы со всего мира. Даже пара с экзотическими узорами из Пакистана, где каждый из них шлифовался более полугода и состоял из двенадцати редких пород дерева с втертым пальцами в древесину благородным палладием. Один из таких Освальд долго вывешивал в пальцах и отложил для себя. Оставался всего один его шаг. И он его сделал...
То, что происходило далее, сложно описать словами. Освальд сделал шаг вправо и практически остановился, его порывистые угловатые, но четкие движения, будто подвисли. Взгляд «уперся» в одну точку, тело максимально напряглось, даже морщины на лбу и около рта стали глубже. Пока, кроме такого замедления, он ничем не выдавал собственного волнения. А оно поднималось. И я это чувствовал. И понимал, что он "увидел".
По спокойному дыханию охранника за спиной, я понял, что он не видит шефа, и никак не может оценить степень опасности, чтобы сбить эффект, которого я так долго добивался. Но стоило ему качнуться влево или вправо, он мог бы подумать, что есть угроза. Я представил себе, как после возможно негромкого хлопка за спиной падаю на пол, предварительно выбросив на стол с клинками содержимое головы. Мурашки пробежали от шеи вниз и ушли в пол. Нельзя было показывать, что я жду этого момента. А я ждал. И требовалось максимум самоконтроля, чтобы не реагировать на все, что сейчас произойдет. Хотя полная безмятежность также могла выдать меня. Учитывая, что за последние месяцы я прокручивал эту сцену сотни раз, выбрать пришлось поведение помощника. Я ждал вопроса. И Освальд его задал.
– Откуда он? – спросил он, протягивая левую руку к рукоятке ножа с самой красивой инкрустацией, какую я сам придумал около года назад. Его голос стал еще тише. И жестче. Освальд точно знал, как говорить так, чтобы тебя точно слышали.
– Частный мастер из Златоуста. Работал в АИРе четыре года, но потоковые заказы не для него. Он ушел оттуда и сейчас раскрывается, как Мастер. Это его шестой нож. – придавая голосу нотки равнодушия, ответил я. Параллельно я смотрел на руки Освальда – они были единственными подвижными частями его тела. Левая все также тянулась к ножу, но очень медленно, а на правой, в небольшом нервом тике, пару раз дернулся указательный палец.
Рука дотянулась до лезвия и он максимально осторожно поднял нож. Это был первый клинок, который Освальд взял не за рукоятку. Действительно, основной ценностью ножа была ручка – изящно составленная из натуральных и композитных материалов миниатюра "Спящая девушка". Причем стороны рукоятки придавали размещенному на них телу объем и пропорции абсолютно живого человека, на одной стороне девушка была в три четверти спереди, а на обороте точно соответствовала взгляду со спины. Мастеру не просто удалось разместить фигурку на небольшой поверхности рукояти, но и придать с помощью разноцветных вкраплений янтаря коже девушки бархатистость и точное соответствие всем природным изгибам, складкам в необходимых местах, смену цвета камня на губах, груди, бедрах. Даже накидка из титановой сетки, вплавленная в бархатное тело, не скрывало деталей, а подчеркивала их.
– Положите рукоять на ладонь, – посоветовал я голосом профессионального продавца. – Посмотрите на эффект свечения, когда она немного нагреется.
Освальд, рассматривающий детали, бросил резкий взгляд на меня, но выполнил рекомендацию. Он поместил нож рукояткой на ладонь, от ее начала вдоль среднего пальца. Через минуту под мельчайшими деталями тело стало оживать, в какой-то момент показалось, что миниатюрная девица сделала глубокий вдох. Все ее черты стали еще более четкими, а я заметил, что у правого глаза Освальда забилась маленькая жилка. Он был потрясен. Я бы тоже был в шоке на его месте. Но я зарабатываю сейчас деньги. И это моя цель.
"Ловушка" для Освальда сработала. Он не мог отвести свой взгляд от ножа. Хотя видел он сейчас не нож в руке, а свою Ниночку, которую потерял тридцать лет назад. От произведения Дэниса Симонутти из Фокс Кнайвс в ноже практически ничего не осталось, кроме корпуса и дамасского переточенного в Златоусте клинка. На одиннадцати сантиметрах рукоятки русскому самородку удалось создать образ, точно скопированный с фотографий, предоставленных мной. Сто пятнадцать дней, пять макетов, три варианта, десять тысяч долларов… И только один нож соответствовал полностью моей задаче. Именно его держал в своей руке Освальд, вновь ставший Колей Сваловым в последние секунды.
Ниночка встретилась Коле в институте. Это был, видимо, тот самый случай, когда говорят "пропал парень". В случае с Колей, он не просто пропал, а был раздавлен собственными чувствами к простой девушке из Твери, приехавшей и самостоятельно поступившей в МГИМО на один курс с ним. Впервые увидев ее в аудитории, Коля "завис" точно также, как сейчас, рассматривая богиню и осознавая, что это – "она" - та самая девушка, ради которой летят открывать, идут покорять, плывут захватить, скачут победить. И Коля убил все свои комплексы, и победил, и покорил,и захватил. Через год они жили вместе в комнате общежития. И не было счастливее человека, чем Коля. Он еще не был Освальдом, не был воротилой и аферистом, не был никем, кроме счастливого влюбленного. Они строили планы, варили макароны и пили дюшес, ощущая и веря в то, что мир вокруг них даст им все, что они захотят.
Но наступила весна 1979 года, зима долго не отпускала природу из морозного плена. 15 апреля было минус три градуса. Зябко и скользко, ведь днем все таяло и текло, а к утру под пленкой соленой воды была прочная ледяная корка. Коля с Ниной вышли из общежития и пошли в сторону улицы Кржижановского, на трамвайную остановку. Они шли, держась за руки, Ниночка о чем-то весело рассказывала, а Коля смотрел на нее немного снизу, из-за разницы в росте, и пожирал глазами. Полтора года постоянной влюбленности не уходили, а делали их связь еще прочнее во всех смыслах. Они вышли на Новочерёмушкинскую и Нина вспомнила, что ей надо вернуться – забыла взять какую-то мелочь. Коля вызвался сбегать, но она звонко чмокнула его в щеку, ущипнула за красный на морозце нос, и побежала обратно. Он медленно побрел на остановку, где они договорились встретиться.
Ниночка не пришла. Коля ждал десять, пятнадцать, двадцать минут и, заподозрив что-то, побежал в общагу. На повороте во двор, куда он бежал, толпились люди. Он растолкал толпу перед собой - на ограде газона неестественным образом замерла Ниночка. Её глаза продолжали смотреть на людей вокруг, но белизна кожи и синева губ говорили о самом страшном...
Красную «семерку» Жигули занесло в этом повороте на ледяной пленке и ударило в спину Ниночке. Она упала грудью на ограду палисадника и декоративная роза своим железным листом проткнула ей сердце. Метко и чётко...
Коля схватил Ниночку и снял с ограды. Крови не было видно, Нина умерла мгновенно. Он держал ее голову, грел ее руки, не принимая такую судьбу, и смотрел, как светящаяся ранее изнутри, ее кожа бледнеет, сереет. Его чувства умирали вместе с Ниночкой. Он не выл, не рыдал, не пытался кричать, лишь сжал зубы и почти закрыл глаза. Начиналось перерождение Коли в Освальда.
Олимпиада пришла в страну через год.
Водителя красных жигулей посадили на шесть лет. Он отсидел четыре. В середине девяностых он бесследно исчез из своей квартиры в Свиблово. Именно тогда ходил слух, что кого-то заставили "сожрать свой автомобиль", а то что съесть человек не смог, засунули ему во все существующие отверстия тела.
Как и где мне удалось столько узнать о прошлом Освальда – лучше промолчать, чтобы не подвести себя и людей, имеющих к этому отношение. Тем более не сократить свой жизненный путь. Но я был сейчас максимально близок к достижению цели.
Освальд продолжал нагревать нож в руке, а я умиротворенно ждал его дальнейших действий. Он находился в трансе, разглядывая такую странную реинкарнацию возлюбленной максимально внимательно. Казалось, что его глаза – микроскопы, и он не любуется, а изучает вновь предмет своей утерянной страсти и любви.
– Единственный экземпляр? – Еще тише, но очень четко спросил он.
– Даже не сомневайтесь, все ножи здесь в одном варианте. – Я отвечал спокойно, ведь все копии были уничтожены именно мной, а то что Игорь будет делать новые копии "Ниночки" было маловероятно.
– Хорошо, – продолжал Освальд. – Я беру все, что отложил, включая этот. Двести пятьдесят будут достаточно адекватной ценой за всё, включая анонимность и эксклюзив?
У меня самого начал дергаться глаз от такой цифры. На такую щедрость я не рассчитывал. Мой запрос был на уровне ста пятидесяти.
– Конечно. Я соберу все в течение десяти минут.
Я протянул руку, чтобы взять нож из его руки, но он резко отшатнулся, убрал лезвие и сжал нож еще крепче. Сзади раздался щелчок. Я повернул голову и увидел, что мне в голову направлен ствол очень немаленького пистолета. Неудобный и тяжеленный "Десерт Игл" смотрелся детской игрушкой в огромной руке. Одно движение глазами хозяина и мои фантазии могут вдруг сбыться. Невольно я зажмурился и вжал голову в плечи.
– Не надо, – прозвучал тихий голос. – Выдай деньги. Ты слышал. Парень проделал серьезную работу. Будем уважать.
Я понял, что весь мой план прочитан опытным игроком за несколько минут. И его решение расстаться с деньгами, а не отнять все силой, это действительно жест признания меня победителем сегодня. Это немного испортило общее впечатление от собственной победы, но за десять минут, пока я собирал для Освальда все ножи, коробки и сертификаты, успел осознать, что второй раз нам лучше никогда не встречаться.
На столе появились двадцать пять пачек прекрасно пахнущих деньгами долларов. Я достал последнюю коробку, сделанную из сандала и кедра, с бархатным черным ложем для ножа внутри, очередное произведение искусства, теперь из Узбекистана, подогнанное под «Ниночку», и протянул Освальду. Он кивнул в сторону прочих и она легла в общую стопку.
Мы встретились глазами и я увидел в его взгляде, к собственному удивлению, благодарность. Он снова разжал руку, посмотрел на "Ниночку". Я догадался, что теперь он показывает мне этот удивительный нож уже как хозяин, чтобы я запомнил этот момент. Потом снова сомкнул пальцы и быстро вышел. Зашедшие в комнату охранники своими большими ладонями сгребли все коробки и удалились следом.
Я стоял возле пачек долларов и наслаждался полной и безоговорочной победой. Было ли мне жаль человека на скрытых чувствах которого мне удалось так нагло и много заработать? Нет. Были сомнения в начале этого пути, когда мне подвернулась эта мысль. Со временем она переросла в цель – воплотить старую историю в новую и заработать на этом. Эмоции были уже не нужны – они мешают в моем бизнесе.
Москва,2019-2021