В соавторстве с Ларисой Беньковской
Глава 4
Сын человеческий
За пять лет до армии
Вечером, стукнув обиженно дверью, Павлик ушел на берег реки, что протекала в конце их гармана (на местном диалекте огород). Скрюченная фигурка с дешевой сигаретой в тонких пальцах вызывала такую жалость, что не удержался сентябрьский ветерок, и погладил по непричесанным вихрам, заглянул в полные слез глаза и осушил их легким дуновением. Потирая онемевшую шею от очередной затрещины пьяного отчима, худенький голодный подросток с горечью думал, что и сентябрьская пенсия умершего отца ушла на выпивку и те два кабака (тыква), что он вчера заработал, помогая соседям готовить теплицу к зиме, тоже отданы за поллитровку сивухи.
Годы многое стерли из памяти. Но он помнил добрые сильные руки отца, улыбчивое лицо матери. Умер отец. Вино забрало жизнь молодого сильного, работящего хозяина. Мама, его родная, милая, любимая мама так и не оправилась после смерти отца и нашла утешение в рюмке. Утопая с отчимом в пьяном угаре все глубже и глубже, она практически уже никогда не была трезвой. Жизнь в постоянно пьяной семье превратилась для пятнадцатилетнего подростка в сущий ад.
С горечью думал Павлик, что мама обещала ему к школе купить брюки и рубашку и хоть какую-то обувь. Восьмой класс. Он уже большой. Как она не понимает, что ему стыдно ходить оборванцем. Все, что он зарабатывал за лето в наймах у односельчан, она пропивала с отчимом.
– Нет, так больше не будет. Он не позволит больше над собой издеваться и пропивать его пенсию, – пробормотал подросток. Докурив до конца сигарету (вместо ужина), быстро поднялся на ноги и почти бегом направился в село.
Их дом, небольшой, когда-то уютный, чистенький и нарядный от цветов, заполонивших палисадник под окнами с улицы и во дворе, стоял на невысоком холме, чуть на отшибе от села, состоявшего из пятнадцати-двадцати домов, расположенных ниже в долине. В те годы двор часто вечерами оглашался смехом отца, веселым говорком милой мамочки, загонявшей на ночлег мелкую живность – кур, гусей, уток в крытую мазанку, запиравшей загон с овцами и сарай с опоросившейся семейной любимицей Хрюшей. Это было счастливое время. После смерти отца в один миг исчезли для Павлика и счастливое детство, и любовь, и забота. В полной мере познал мальчик нелюбовь появившегося отчима и матери, теперь во всем ему угождавшей. Все чаще они вместе прикладывались к рюмке. Исчезло благополучие. Нищета таращила глаза из всех углов, укрывалась пыльной паутиной, скверно пахла перегаром, грязной одеждой, плесенью немытой посуды. Чувство голода не покидало подростка. Исчезло домашнее хозяйство, зато на столе появилось, с постоянной пропиской вино и другая выпивка, напрочь лишавшие маму памяти.
Солнце уходило за горизонт. В каждом дворе мычала корова, вернувшаяся из стада, хрюкали свиньи, ожидая вечернего корма, усталая мелкая живность, с перебранкой на своем языке, располагалась на ночевку. Павлик позвал хозяйку и скороговоркой, сгорая от стыда тихо, твердым голосом сказал:
– Тетя Марийка. С этого месяца я буду сам получать папину пенсию. Поэтому долги отчима и матери за проданную в долг выпивку оплачивать не буду. Ахнувшую соседку, он уже не слышал, направляясь быстрыми шагами к соседнему дому. За вечер подросток обошел почти все небольшое село, разнося невеселую весть, что лишаются они части постоянного заработка от семьи завзятых пьяниц.
На второй день состоялся тяжелый разговор в сельсовете. Добился подросток, что ему разрешили самому получать пенсию. Павел купил себе и маме необходимую одежду. В доме появился хлеб, на плите в чугунке борщ, пусть без мяса, но горячий и …. ненависть отчима. Та злоба, что уродует душу и изыскивает любые средства отомстить за потерянное «пьяное благополучие». Зимой учеба, летом до поздней осени работа у односельчан. Жалели люди мальчика. Помогали, чем могли, а могли все меньше и меньше.
Гремели грозовые девяностые. Шел крупный передел государственного строя. Рождался новый строй – капитализм, пока дикий, но уже четко определивший новые отношения – капиталистические. Все революции приносят горе, но эта казалась особенно жестокой. Еще вчера все были друзьями, помогали друг другу, а сегодня разделились на отдельные группки. Многолетний сельский уклад разрушился мгновенно. И видел Павел одно спасение – армия, окончить школу и уйти в армию. Там он научится по настоящему отстаивать справедливость, честь, помогать обиженным и униженным, получит специальность.
Подходил к концу девятый класс. Все чаще собирались сельские выпускники, делясь заветными мечтами. Некоторые ребята решили пойти в десятый класс (средняя школа рядом в соседнем селе), несколько выпускников мечтали перебраться из умирающего села в город и поступить в какое-нибудь училище, техникум или, пока загадочный для них, колледж. На таких вечерних сходках иногда бывал и Павлик. Молча всех слушал. А когда спрашивали его, куда он пойдет после девятого класса, обычно просто пожимал плечами. С ним общались в классе, но не дружили. Поэтому и общение было несколько односторонним и делиться своими мечтами Павлу ни с кем не хотелось. Для себя решил до армии пойти на работу. После армии поступить в техникум или на большой завод, где сможет получить настоящую мужскую специальность. А может ему посчастливится и он останется в армии на сверхсрочную службу по контракту.
Часто такие разговоры оканчивались, очень важным для ребят, впервые вступающим во взрослую жизнь, вопросом – организацией и проведением выпускного вечера. Уже перед выпускными экзаменами класс договорился, что для организации выпускного вечера каждый сдаст в общую кассу по сто рублей. Сумма для тех лет огромная. Подросток похолодел. В те годы его пенсионное обеспечение составляло чуть больше ста рублей. А как же тогда дожить до следующей, ведь пенсию стали выдавать так нерегулярно, а цены везде фантастические.
И принял подросток, казалось ему, самое правильное решение. – Не пойду сдавать выпускные экзамены. Сдам на следующий год. – Школа промолчала. Никто не разыскивал пропавшего выпускника. Мать и отчим вообще делали вид, что он не существует в их жизни. Не простили ему, что отобрал пенсию, отлучил от дармовой выпивки. Шестнадцати летний паренек остался в селе и пошел работать. Колхоз распался, и он в основном осенью и весной перекапывал огромные огороды, зимой был помощником в теплицах. Иногда ему платили, чаще он работал «за кусок хлеба», да и тот он не съедал, ведь дома была мама. Часто по ночам, когда от боли не мог уснуть в холодной постели, он подсчитывал, сколько же еще осталось ждать призыва в армию. В днях выходило много, в неделях меньше, а в месяцах и всего-то три месяца до весеннего призыва.
Торжественный день настал. Пьяневший от сознания, что он благополучно прошел комиссию и уже завтра, завтра уйдет от ненавистного отчима, он улыбался всем сельчанам и чуть торжественно объявлял, что прошел комиссию и завтра у него сбор в шесть утра у районного призывного пункта. Завтра он войдет в новую семью, будут у него товарищи, друзья, строгое, но справедливое начальство. Он готов был плакать от счастья. Он выжил и теперь у него все будет по-другому.
Армия
В районный призывной пункт Павел приехал первый. Его никто не сопровождал. Постепенно подходили и подъезжали с родителями и друзьями остальные призывники. Музыка, песни, слезы, объятия. Все были навеселе, а часть молодежи в большом подпитии и, как водится, началось быстрое «пьяное» братание впервые увидевших друг друга молодых ребят. В этой братавшейся толпе Павел не чувствовал себя изгоем, он был ровня им. Все радовало его. И только временами саднящая боль сжимала сердце, – «вот была бы рядом мама». Но не было рядом родных и голодным взглядом провожал одинокий призывник матерей, что не могли оторваться от ненаглядных чад своих, и девушек, что буквально висли на своих «единственных и на всю жизнь».
Веселье прервала громкая команда офицера, сопровождавшего молодежь в распределительный пункт новобранцев. Гул неразборчивой речи, слезы, смех постепенно затихали. Новобранцы неровным строем уходили служить Родине. В новой обстановке быстро трезвели ребята. И уже не было слышно острых шуток, смолкли песни и громкий говор.
После распределения был направлен Павел в военную учебку. За месяц нужно было пройти курс молодого бойца и уйти на постоянное место службы согласно предписанию. Если в первые недели было все незнакомым и настораживающим, то со временем Павлик успокоился. Никто его не унижал и не обзывал. Форма на нем сидела ладно, служба шла легко. С ребятами своего года призыва и старичками, что заканчивали служить, он быстро нашел общий язык. Стала забываться пьяная домашняя обстановка, постоянные подзатыльники отчима и недовольство матери и постепенно пришло осознание значимости военной службы, понимание и уважение к укладу военной жизни. Все чаще приходила мысль, что армия – это его стезя. Дисциплина, целеустремленность, выдержка, терпение – это ему по плечу.
Произошел перелом в характере. Не получалось контакта с ребятами. Сторонился их. Не искал дружбы, но нуждался в собеседниках. Вечерами откуда-то появлялось вино, и под легким хмельком с любимой сигаретой в уголку рта он иногда начинал делиться с ребятами своими мыслями, планами, мечтами. Желание продлить состояние приятного общения часто заканчивалось тихой попойкой. И ни разу в такие вечера не пришла мысль, что, возможно, с такого же стакана вина после трудового дня начиналась «новая жизнь» у папы, отчима, мамы, многих родственников и соседей. Месяц учебного курса закончился, но вопреки ожиданию, ничего не осталось в памяти от первых дней детской восторженности. Понял одно – служба это дисциплина! Значит долой вечерние посиделки и легкие выпивки для настроения. Вот только курить никак не мог бросить.
Началась полноценная армейская жизнь с осознанием своей ответственности при несении караульно-постовой и внутренней службы, ответственность за доверенное оружие. Как и в любом обществе, прибывшие в подразделение ребята разделились на группки, формирование которых началось еще в учебке. Одни старались, служили честно, другие «филонили», но в целом выполняли предписания армейского распорядка. Но были и те, что изыскивали любую возможность поразвлечься. В основном это была обособленная группа старичков и, примкнувшие к ним хорошо физически развитые первогодки. Основным видом развлечений были выпивка и обучение «жизни» физически слабых ребят. Все это проходило мимо Павла. У него была цель и стремление ее достигнуть.
Тот выстрел роковой
И в один день все рухнуло. Заступив на суточное дежурство, Павел, страстный курильщик, не обеспечил себя сигаретами и обнаружил это уже вечером. Сбежать с дежурства на некоторое время, и незаметно появиться вновь можно было, так как село с магазином было практически через дорогу от охраняемых объектов. Многие, особенно старички, по ночам сбегАли за вином, сигаретами, на свидания. Получали наказания, но с поста еще никто не уходил. Часть была маленькой и отличалась дисциплиной. Но курить хотелось все сильней, а с наступлением ночи начался удушающий кашель. Не выдержал испытания часовой. Покинул пост. Успокаивал себя:
– магазин рядом, пачка сигарет и он опять на посту. Никто и не заметит. – Не заметили, но и сигарет не было. Поздний вечер. Магазин уже закрыт. Желание закурить было настолько сильным, что решил зайти во двор, где слышалась музыка и мелькали в свете ночных фонариков силуэты танцоров.
– Закурить найдется? – спросил у стоящего в тени пожилого мужчины.
– И не только! У нас праздник! Давай к столу, будешь гостем дорогим. Моя племянница замуж выходит.
И уступил Павел назойливым просьбам, и выпил, и закурил. Опьянел быстро. И забыл напрочь, что покинул боевой пост, что оставил военный объект без охраны. Сначала стакан, потом жбанчик, потом, по местному обычаю, национальные танцы с платочками и поцелуями. Началось выяснение отношений, и в пылу пьяной схватки вспомнил Павел об оружии и … выстрелил. В кого он стрелял? В незнакомого парня, в пожилого мужчину, а может в свое прошлое, в свое детство, такое исковерканное постоянной домашней пьянкой. О чем кричал пьяный мозг: – стреляй, стреляй, убей это вино, эту пьяную толпу, что не может жить без выпивки, как те…, как там…, в детстве…, везде вино, только вино и… он выстрелил.
– Что это было? Выстрел? В кого? Зачем? Почему пришло решение стрелять – причину Павел так и вспомнил. Животный страх, что стрелял в человека. Может в невиновного. Конечно в невиновного, вернее в невиновную, ведь увезли женщину. Кто она?
Тот пьяный выстрел сломал всю жизнь. Лучший солдат года, кандидат на сверхсрочную … и уход с поста, и выстрел в человека. Трезвеющий от ужаса содеянного, он ломился через кукурузное поле с одной мыслью сбежать, чтобы не нашли, чтобы не забили до смерти. А внутри голос: – бежишь? За свою жизнь испугался, а кто позволил тебе чужую отнимать? … Может лучше пусть убьют. Он не сможет жить, зная, что он убийца, убийца невинной женщины. Это ее увезла скорая помощь. Убийца чьей-то матери, сестры, а может он стрелял в свою мать? … Ужасная мысль заставила выбросить ружье, что било прикладом по ногам. Потом вернулся, закопал. – «Чтобы дети не нашли» – и побежал дальше. Споткнулся, упал, выблевал все, что выпил за этот вечер и мгновенно уснул, не чувствуя крупных дождевых капель начинающегося дождя.
Всю ночь часть искала сбежавшего с поста солдата с оружием. К розыску подключили собак, был поднят в воздух вертолет.
С первым солнечным лучом проснулся и уже твердо решил попасть на другой берег реки и затеряться в дальних селах. Выйдя к берегу реки, обратился Павел к двум рыбакам за помощью, но был сдан в полицию и после допроса передан в военную комендатуру. Только на допросах, в одиночной камере с облегчением узнал, что не убил, а только ранил женщину. Но это не принесло ему душевного спокойствия, он – убийца, он выстрелил в женщину. Каждый раз, возвращаясь с допроса в камеру, Павел смотрел сквозь маленькое решетчатое окно, за которым менялось время года. Плакала осень скупыми слезами, ветер гнул верхушку тополя, видную из маленького оконца под потолком. Ветки без листьев тянулись к небу, как руки виновных, просящие у Господа прощения. Все реже луч солнца, что раньше заглядывал хоть на несколько минут в камеру, появлялся на противоположной стене. В камере было сыро и холодно, а однажды Павел заметил, как несколько снежинок пролетело мимо окна.
– Уже зима. Скоро Новый Год. А сколько еще таких пройдет. Что изменится за эти годы в его характере, мыслях, поступках? Как потом сложится его жизнь? Допросы о совершенном преступлении длились более полугода, а затем для Павла наступил час «Х». Он не боялся юридического наказания, знал, что за свое преступление получит восемнадцать лет. Смирился. За преступление надо отвечать, и, каким бы строгим оно ни было, он его выдержит. Это его Голгофа. Теперь вечная, на всю оставшуюся жизнь. И не надо искать виновного. Это он сам. Он стрелял в невинного человека. Каждый раз всплывала в памяти оправдывающая мысль, – проклятое вино. Если бы был трезв, такого бы не случилось. – Еще в комендатуре Павел на столике обнаружил старенькую, зачитанную до дыр, Библию. Оставили ли ее специально или забыли, но открыта она была на странице, перечислявшей грехи человеческие. И взгляду бросилась строка … «Не убий». И послышались голоса, слова, песни, крики и крик той женщины, которую увозила скорая – «…не убий».
– Что же я наделал? Я чуть не убил ни в чем не повинную женщину. И никакой срок отбывания наказания не снимет с меня этот грех, самый тяжкий грех на земле – убить человека.
В прошлом – ад домашнего уклада, в настоящем – нравственное и личностное опустошение, тупик, в будущем – вечная вина, внутренняя несостоятельность. Духовная Голгофа бессонных ночей и библия, что давала временное успокоение – только Господь подскажет и поможет. Только Он! Так написано в библии.
За совершенное преступление, с учетом всех положительных характеристик, определили Павлу меру наказания – тринадцать лет строгого режима и выплату десяти тысяч рублей той женщине за увечье.
И беззвучный крик отчаяния. – Господи! Прости меня. … – Молитвы, молитвы до исступления. И понимал, что нет ему прощения. Что этот выстрел роковой его Голгофа на всю оставшуюся жизнь.
Глава 5 http://proza.ru/2020/05/20/1473