В соавторстве с Ларисой Беньковской
Глава 2
Та рюмка водки
….
Боялся водки не напиться?
Сомнительных друзей терять?
Где ж вы товарищи лихие?
Умельцы рюмку поднимать.
Пить «на халяву» так прикольно,
Под звездным небом у Днестра.
Дразнить девчонок, что так вольно,
На руки падали вчера.
И вот тюрьма! ….
С пятном, оставшийся мой век.
...
Он родился недоношенным восьмимесячным. Прислушиваясь к новой жизни, долго молчал, а затем заплакал, вначале неуверенно, очень тихо, но с каждой минутой голосок его крепчал. Как будто понял малыш, что жизнь его будет сложной, а перипетии судьбы горьки и непредсказуемы. Он долго плакал, словно жалуясь окружающим на свою в будущем очень горькую судьбу.
– Дайте мне его! – послышался бесконечно любимый голос его Мамы, милый, мягкий, бесконечно родной голосок, напевавший ему ласковые песенки, когда он был еще там, в раю.
Первый вдох, первый крик, первое сосательное движение, первое прикосновение маминых рук. ...Путь Жизни начался! Каким он будет? На каких тропинках и дорогах останутся следы человека, Человека – имя, которое всегда звучит гордо! А пока он только спал и сосал мамино молочко. Иногда плакал, иногда плакал долго, всхлипывая часто, но негромко.
Через месяц открылись глазки, сформировалось личико. Маленький недоношенный человечек превратился в сказочно красивого принца. В семье его все любили, все лучшее отдавали ему, ни в чем не знал отказа желанный малыш. Мамины руки всегда были рядом. Они подхватывали его, прижимали к себе, заслоняя от всех неприятностей в его маленькой жизни.
Прошло время, и в доме появился новый незнакомый человек со странным именем Зёзик. Маленький человечек называл его Чужой. Стало непривычно и страшно. Этот Чужой не разрешал держать Егора на руках, прижимать к себе и целовать в щечки, ушко, макушку, говорить что-то таким ласковым голоском. Однажды этот Чужой человек начал громко кричать сначала на маму, потом на него. И оторвал его от мамы, и отбросил далеко. Малыш ударился об угол кровати, описался от ужаса, но не заплакал.
– Он должен расти мужчиной!! А ты делаешь его размазней своим постоянным лизанием, – кричал Чужой.
Чужой
Сам, отчим был из неудавшейся семьи военного. Выброшенный родителями в 16 лет на улицу, отчим с ранних лет не знал родительской ласки и любви и вымещал свое сиротское детство на слабых и безответных, которые не могли защитить себя. Именно такой путь своего утверждения в обществе принял этот человек и всю жизнь со страхом отстаивал свою Голгофу, считая, что прав. Жить надо только так, часто в усмерть пьяный откровенничал он в семье. Много раз жена, не смевшая защитить своего сына из-за страха последующих побоев, тихо плакала, отмывая утром кровь садиста в погонах с его форменных брюк и обуви – следов ночного дежурства, его способа своего утверждения в жизни. Уже, будучи на пенсии, Чужой в откровенных разговорах с соседями, дружками по картам и домино, рассказывал, что всю жизнь смертельно боялся остаться за бортом жизни, той жизни в высшем обществе (в его понимании) и, чтобы не быть выброшенным на задворки, уничтожал всех, которые ему мешали. Чем же ему мешал маленький мальчик, его так никто и не спросил.
Однажды он бросил малыша на горячие только что закатанные стеклянные баллоны с компотом. Сильный ожог и беспамятство, больница, временное затишье. И опять побои, побои, побои: ни за что, просто так, за то, что болит голова после ночного дежурства с выпивкой и выбиванием из задержанных нужных показаний, что малый боится его, что смотрит не так как надо, а волчонком. Отчим будто вколачивал в пасынка ненависть и жестокость. Воспитание пасынка, в один из таких «тяжелых» дней после дежурства, закончилось выстрелом в ребенка из … пистолета. Участковый, дослужившийся до старшего лейтенанта, окончивший с отличием военное училище, садист и пропойца, преподал пасынку наглядный урок ненависти.
Горечь обид и потерь
Теперь мама брала его на руки, только когда дома никого не было. Он потихоньку отвыкал от мамочки. Он еще бежал к ней, когда его обижали, когда она забирала его из садика, тянул ручки в болезненном бреду, но уже знал: у мамы появилась другая маленькая куколка. Она называется его сестрой, и она заняла его место на мягких, родных, так необходимых ему, руках.
Первая потеря была очень горькой. И маленький человечек запомнил ее, а когда подрос, мстил невиновной сестренке, вымещая на ней постоянными побоями свою потерю, свое раннее сиротство. В глазах, таких огромных и всегда добрых, появились искорки затаенной боли. Малыш не понимал, но в душе появился первый росток обиды на этот злой мир, в котором он пока только терял. Он рос странным мальчиком. Очень боялся боли, но когда дворовые мальчишки обижали его, никогда не давал сдачи. Как-то раз бабушка сказала ему в сердцах:
– Что ж ты терпишь, когда тебя бьют? Дай сдачи драчуну!
– Я не могу, – тихо ответил малыш. – Ему ведь будет больно. – Охнула бабушка, а он так и не понял, почему она так горько плакала после его ответа.
Сложными были бурные девяностые двадцатого века, но не легче было и в начале двадцать первого. Голые полки в магазинах. Все бытовые мелочи, продукты, одежду приходилось не покупать, а доставать. Постоянные очереди до драк. Дикий капитализм пришел и в школы. Школа в новых условиях становилась учреждением для богатых, в которой начали властвовать свои законы, пахнувшие большими деньгами, взятками, подарками. Группка из пяти-шести крутых родителей вершила судьбы учеников. В этих условиях главным стали не знания, а количество «зелени», за которые покупались знания для своих чад. В школе подрастал новый «класс» молодежи. Это о них потом появилась поговорка-характеристика «пальцы веером, зубы шифером». И разделение началось с родителей. Они, с высоты своего богатства, игнорировали бедных, не модно одетых соучеников и их родителей, и буквально приучали к этому своих детей. Наш маленький герой не прижился в школе. Каждый день пребывания в ней сопровождалось стрессом: слезы, драки, детские обиды без примирений и извинений. Не появились школьные друзья.
– Где ты взял эту обувь? Что за белые кроссовки? Они же не подходят к костюму? – накинулась на мальчика классный руководитель.
– Это мне бабушка достала. Они нарядные. А когда я их испачкаю, они станут темными.
– Вечно ты со своей бабушкой посмешище из класса устраиваешь. Что, совсем уже нищие?!
– А-а-а! Нищий, нищий, у нас в классе нищий, – пританцовывая, начали дразнить его одноклассники.
После домашней истерики он заявил, что в эту школу больше не пойдет. А для себя маленький «нищий» третьеклассник вынес определивший его дальнейшую жизнь вердикт – кто богатый, того и уважают. Значит надо иметь много денег. Можно сесть где-нибудь в сторонке, рядом положить кепку. А прохожие будут подавать и к вечеру он станет богатым.
Вечером мама за шиворот притащила сына домой.
– Ты посмотри, что учудило это чудовище? – кричала она, встряхивая сына, отчего голова его болталась как у тряпичной куклы. – Что ты нас позоришь? Ты что, голоден? Чего тебе еще не хватает?
– Я хотел стать богатым. Тогда меня будут все уважать. – Он ушел в другую комнату и ни с кем в этот вечер не разговаривал. Он не плакал. Он молчал и грыз костяшки пальцев, чтобы не кричать от душившей его внутренней боли, не выдать своих мыслей о родных, которые не могут, не хотят его понять.
О чем думало это дитя, столь несправедливо наказанное матерью, униженное учителем и соучениками? Кем видел он себя в будущем в тот злополучный вечер? Героем, разбойником?!
Перевели мальчика в другую школу, работающую по пилотной воспитательной программе «Каждому ребенку особое внимание».
Выстояв длинную очередь, мама с бабушкой попали на прием к директору школы. Не скрывая, рассказали о ситуации в прежней школе, о сложном характере подростка, о перенесенном стрессе и услышали в ответ:
– Милые мои! Вам, своим коллегам, честно скажу. Ничего не осталось от программы. Только чисто внешняя атрибутика.
– Но в газетах, на телевидении, на Коллегии министерства просвещения ... – начала бабушка.
– Нет! – Перебила ее директор. – Ничего нет. Опытные учителя состарились и ушли, а молодежь?! – Директор безнадежно махнула рукой.
– И все-таки возьмите его, школьный коллектив большой. Я думаю, в этой школе не будет таких моральных издевательств. Посмотрите на его руки. Костяшки пальчиков изгрызены до ран. Это же какую душевную боль несет в себе этот мальчик! – умоляла бабушка, не веря, что нет и не было никакой программы, что была пустая показуха. Думала, не хотят брать сложного ребенка. Уговорила. Взяли. Убедилась со временем, что не соврала ей директор. Сказала правду, как коллеге.
А в тот день они радостные шли вместе домой. Шутили, смеялись. Казалось, вернулось то счастливое время, когда маленький херувим верил, что все его любят. Он так изболелся душой и так нуждался в любви, дружбе, заботе.
В седьмом классе произошел перелом в характере подростка. Семья не состоялась. Пьяный отчим сходил с ума. Постоянные драки в семье, пьяная матерщина из уст старшего лейтенанта милиции, особенно изощренная, из-за постоянных контактов с особым контингентом граждан, постоянные унижения любимых матери и бабушки. Не выдержав, подросток с ненавистью выкрикнул в лицо отчиму:
– Вырасту и убью тебя! – Хлопнул дверью и ушел. Ушел на улицу, где он нашел друзей, где его понимали, сочувствовали, где он не видел унижений мамы и бабушки перед этим озверевшим ментом. Где были равные ему, и он был равен им. Главным в его жизни стала улица. Друзья. Братаны, которые за высокий рост дали ему прозвище Длинный. В этой тусовке и нашел Длинный дружка-собутыльника, по прозвищу Прыщ, за исковерканное гнойничками лицо. В школе скатился до двоек, хотя был талантлив, как говорили учителя.
Результатом уличной дружбы стало первое хулиганство. Ночью разбили окно в маленьком ларьке и с витрины унесли конфеты, печенье, несколько бутылок сладкой газировки. Ныло, болело маленькое сердечко. Всю ночь крутился вьюном в постели. Было страшно. Это же воровство. А вдруг поймают. Но и нельзя не пойти. Засмеют. Забьют. Они его друзья. Он с ними. Нет! Не вспомнил он бабушкины уроки доброты, ее сказки о честности. Забыл о ней. Забыл все. Зверело потихоньку сердце. Рождался новый незнакомый семье человек. А семья пока не знала, не видела этого.
Разве можно описать словами, что творилось с родителями, когда участковый появился в квартире! Впервые на него мама подняла руку. Жестоко избитый, он лежал в кровати, и единственной мыслью было отомстить. Как и кому, за что отомстить – по малолетству не мог понять, но для себя усвоил, что виновен не он, а другие. Мысль эта закрепилась в памяти после просмотра сайта сатанистов. Как много соблазнительного было там: обряды, кресты, огонь, смотреть на который он обожал с детства. А главное – вседозволие: делай, что хочешь, когда хочешь, как хочешь, с кем хочешь. Стоит лишь войти в секту, принять присягу и принести клятву. И не нужна ему больше ничья любовь. Он может прожить и без нее.
А вот когда он станет сатанистом, он покажет всем, чего он стоит. И пусть тогда попробуют его тронуть хоть пальцем, хоть кто-то. Даже эта, которая называется его мамой, а сама кричит, что ненавидит его, он ее постоянно позорит и лучше бы он сдох. Горечь обид постепенно накапливалась, наученный горьким опытом подросток затаился. И однажды семье открылось страшное. Он не забыл о секте, но, не имея на нее выхода, сам для себя установил определенные правила, виртуально заключил своеобразный завет. Он поверил, что только сатана в состоянии ему помочь. Больше никто. Высокий, стройный, как тополек, он обладал определенным шармом. Его милая улыбка и чуть прищуренные зеленые глаза, обрамленные длинными ресницами, так много обещали, что девочки дежурили у его подъезда с шести утра и до поздней ночи, чтобы хоть глазком глянуть на кумира. Кумир был жесток. Он менял подружек как отслужившую вещь. Домашние его раздражали своими нравоучениями. Он ненавидел их и не скрывал своего к ним отношения. Никакие примеры, фильмы, разговоры и уговоры, призывы опомниться не помогали. Закончилось уголовное дело с ларьком. Пока наказание было условным.
После окончания девятого класса поступил в музыкальный колледж. Проучился полтора года, бросил. Поступил в технический колледж, проучился два года. Бросил. Работы для полуграмотного недоросля с претензиями на жизнь высокого уровня, не было. Простым рабочим быть позорно, а в другом амплуа общество его не принимало. Поэтому для себя нашел легкий и простой выход: проживу и так. Каждую ночь гулянка с дружбанами на набережной, каждую ночь новые, доступные подружки, гитара, блатные песни, крутой мат, полупьяная (от пива) компания таких же недорослей. И слепая милиция, от которой пацаны-дружбаны откупались тем же пивом, что пили сами.
С великой надеждой и мама, и бабушка ждали призыва в армию. Воспитанные на старых фильмах, они свято верили, что именно армия вернет им мальчика. А пока, а пока терпели все его выходки. Ждали, когда перерастет. Два педагога. И ни одной нормальной педагогической программы в голове. Только обрывки наставлений, лозунгов и призывов. Ох, как нужен был психолог! Но настоящей психологической службы в то время (впрочем, как и сейчас) не было. А обратиться с такими вопросами к участковому врачу – это обречь ребенка на уничтожение.
Армия. Призыв. Проводы. Военная учебка. Временное затишье, перерыв в череде уговоров и драк, пьяных угроз и наказаний.
Телефонный звонок, поздно ночью: вам надлежит срочно явиться в часть с медицинской картой сына. В ту ночь семья не спала. Сразу, как молния, сверкнула у всех одна и та же мысль. – Мы были в последнее время так жестоки к нему. Физические наказания, изгнание из дому. Жизнь по подворотням. Его постоянная ложь была, видимо, временным спасением от семейных унижений. А они верили явной лжи, чтобы хоть немного отдохнуть от постоянного нечеловеческого напряжения. Не любя – требовали любви.
Госпиталь – травматологическое отделение. Госпиталь – хирургическое отделение. Госпиталь – инфекционное отделение. Перевод в другую часть. Госпиталь – неврологическое отделение. По результатам медицинского обследования внука из армии списали. Он вернулся домой. Каким, кем?
Вернулся сынок из армии. Повзрослел. Вытянулся под два метра. Худой до прозрачности. Глаза больные, настороженные, холодные, недоверчивые. Все можно было прочесть в них, кроме радости возвращения домой. Пальцы на руках в цыпках, костяшки по-прежнему изгрызены до ран. Все время нервно облизывает губы.
На семейном совете заявил, – я уже взрослый, мне нужна отдельная комната или хотя бы отгороженный угол.
– Хорошо, иди на квартиру, но тебе надо учиться. Сегодня с девятью классами даже рабочим на крупное предприятие не возьмут.
После долгого молчания, ответил тихо: – хорошо, я восстановлюсь в колледже и найду работу.
Через некоторое время родным сказал, что восстановился в колледже и с сентября начинает учиться на дневном отделении, а пока нашел временную работу. На семейном совете решили, что квартиру и содержание на время учебы будет оплачивать семья. После длительных поисков нашли дешевый вариант квартиры, который закончился трагедией, перевернувшей всю жизнь Длинного.
Глава 3
http://proza.ru/2020/05/20/1418