Джонсон стапелил румпелем, круто забирая подбраз под ветер, бакштагом фока - бизань - луя фалуя проплываемость от навигации, скабрезно притопывая собачьей рукавицей по наклонной драночной вместимости анкера, пузато лежащего у банки. Я торчал на банке нелепым прыщом, медленно и вязко размышляя о грядущей судьбе социалистических читателей разрешенных к пониманию шедевров : х...й победишь такую вот терминологию. Это как помощь населению. Зачем гнать за сотню километров, если можно психологически загнобить родную мать ? А потом, вероятно, еще и гордиться собой. Тьфу, сука. Меня подтряхивало от яркой вспышки ненависти к кровным родственникам, посланным Мыльникову самим Богом. У того Зыков обматывался диомидом, шуруя капсюли в дудке золотопромышленных отбоев, у Лондона - небо в полосочку и мозг набекрень, а я, по всем раскладам, обречен искать здравый смысл в отвалах навоза, телефонно рикошетящих о мой гудящий злобой и ненавистью рассудок, особенно при сравнении близлежащих поселений с собственным парадигмом существования. Эвон, из Москвы прихряли матери вскопать землицу, из Чебоксар метнулись на день крышу укрепить оглоблей, а тута тупо терроризируют по аппарату Белла и - никаких. Мне хотелось подсказать этим тварям самый простейший выход, но дарить радость понимания о необходимости прикончить аппарат, нисколько не виноватый, что по нему втирают не рост экономики, не Крымский мост и фашистов в Киеве, а кишащие вирусы, грызущие строго старух, обуянных возрастным цензом, не хотелось никак. Я же не расшиб экран тиви бейсбольной битой Ребекк Кроу, отнюдь, срубил в манду антенну, экран же приспособил под видеомонитор, но засунуть телефон в сраку ... До такого я еще не дошел. Ничего, может, доеду. Надо только выяснить : разрешил ли их Хлебушко Никитин ездить цугом.
- Триста солидных номизм, - кричал в рупор Джонсон, взывая к сумрачной лютостью фигуре капитана, видневшейся на носу, - или столько же нумизматических солидов, капитан.
- А вот х...й вот вам, товарищ Лоськов, - отвечал я с носа, небрежно и гладко обнимая голую девку в эсэсманской фуражке.
Но если мужик на носу - я, то кто же тогда сидит на банке, ковыряя уключину пальцем ?!
- Ты кто ? - повернулся Джонсон, сжимая обрывки флага мускульной тягой ладони.
- Да ты окончательно свихнулся, парень, - гремел капитан " Золотой лани ", кощунствуя и скалясь хрустким костюмом химзащиты, чуть жужжащим под упорным бризом с югов и западов, - сам с собой разговариваешь, Йонсон.
Только тут до меня дошло, что жуткие эксперименты капитана, называвшего меня всю дорогу каким - то Йонсоном, дали свой закономерный результат, как голосование по принципу велят, как мутные разговоры о снижении цен на нефть и газ, но ничо, старшие придумают, чем еще торговать, о собаках, ненавистных до дрожи, которых я готов уничтожать сам, ножом, чтобы теплая кровь заливала лицо и руки, о прочем говне, не имеющем отношения ни к чему, разве что в тех случаях двуногие послушно терсятся в рамках форматов, определенных для зомби регламентом, повелевающим платить налоги и постоянно повышаемую квартплату, не забывая опустить бюджетный бюллетень в урну Центризбиркома, а я тривиально раздвоился в этом долбаном по горбу ялике, куда спрыгнул перед рассветом, надеясь свалить подальше от безумной команды. Больше всех пугал маленький медвежонок с неизменным свинорезом в когтистой лапке. Ишь, подкатился, залез в штаны, хихикая и строя рожи, а вечером вывел на палубу и приказал ложиться. Но не расстрелял. Трахнул. И прямо в жопу. Да еще и хлопнул по плечу, мол, ништяк, мужик, такова участь всех подмосковных и ленинградских патриотов, включая любого носителя сдвоенных согласных, иншалла. Засмеялся и харкнул в рожу. Потом орудовали Кротов. Чикатило. Розенберг. Даже Дита фон Тиз не удержалась и вытерла свои каблучки о мой многострадальный азям.
- Сволочь, - шумел капитан, приказывая Поху снаряжать торпедный аппарат, - пидарас говноедный. Топи его, Пох, нехай мозг выносит другим, падло.
Ялик накрыло глубинной бомбой, почему - то сработавшей на поверхности. Лечу, пержу и радуюсь, как говорил кумир поколений советский премьер Хрущев. Неожиданно пришла в голову, помимо горячих, но справедливых осколков, еще и мысль : а вот интересно, товарищи, Бабченко вот, например, чего и как ?
И называется это - активная жизненная позиция, б...дь. Каждый день лить говно, законопачивая уши калом, зная априорно, что братцу Ивлукичу срать на такие вещицы или штучки, он даже слушать не станет, пошлет далеко и надолго. Наркоман. Фашист. И, сука, мудак, посмевший думать своей головой.