В святочные недели не только люди празднуют, а и нечисть куролесит и не прячется. Чего прятаться, если святки – пора безвременья между старым и новым годом. Поди, распознай того, кто по улицам шастает, песнями да колядами прикрывается, да под масками прячется. В это время зло ой как тешится: а вдруг кто венчаться удумает, или гадать на богатство да на суженного. А ругань да сквернословие всякой нечисти на руку, вот и играет она на неверии да ошибках людских. Есть среди зла этого черень одна, в народе люхоманкою кличут. В дом попасть ей легко, а вот выгнать не просто, потому как одна она не останется, завоет ветром в трубе, сквозняком в любую щель прошмыгнёт, позовёт сестёр своих, кои одна страшнее другой. Вцепятся в человека они невидимой хваткой, начнут его трясти, огнём или льдом окатывать, кости ломать, бессонницу да корчи насылать. А вот если Огнея-сестра явится и накроет горемычного своей проклятой душегрейкой, не выбраться человеку из омута болезней, не избежать смерти, и ни какие снадобья не помогут. Управа и на эту черень есть: слова специальные, куколки-обереги, да вода из источника, что силу Берегини имеет. Только источник тот от глаз людских скрыт, да непосвящённому не откроется. Заговоры прабабки наши знали, обереги делать умели, а чтоб беды не случилось, заповедей придерживались, жили, как Бог велел, да как предки наказывали.
***
Зима в этом году, не приведи Бог, выдалась. Про такую говорят: «То оттепель, то мороз, то капель, то сосульки в твой рост». То ручьи по улице бегут, то такие сугробы непролазные наметёт, что с утра снег чистить будешь, до вечера не управишься. В январе, правда, наладилось, Лёгкий морозец за щёки щиплет, да осыпает прохожих ледяным крошевом. Дни, хоть и солнечные, да морозные, метель иногда спускается, неся колючий снег по притихшим улицам.
С утра в доме Беломыцевых чёрт ногу сломит. Дочка из города приехала, не одна, с подружками. Чего в общежитии торчать, когда каникулы. Весёлый девичий смех наполнил комнаты большого дома, заставляя хозяина довольно и горделиво улыбаться, а хозяйку хлопотать у плиты. «Вон как в своём городе отощала , студентка», - вздыхала мать, нарезая аппетитными кусочками копчёный окорок. Сама студентка с двумя розовощёкими однокурсницами порхала от огромного старомодного шкафа до зеркала и прикидывала на себя обновы, припасённые заботливой матерью.
- Знаете, девчонки, какие у нас гулянья на площади устраивают! Народу, тьма, почитай, весь посёлок собирается! Сами увидите.
- Куда, егоза, намылилась, - сказал вошедший отец, озабоченно поглядывая в окно, - метель будет, вон как притихло всё, на улице ни души. Какие уж тут гулянья, так заметёт.
Молодёжь разочарованно переглянулась. Ольга, дочь хозяев недовольно надула губы.
- Ну, ты чего, пап, мы же не в девятнадцатом веке живём, а в двадцать первом, и притом, в большом посёлке с цивилизацией! Подумаешь, метель, кого ветром сейчас напугаешь!
К вечеру ветер разошёлся ни на шутку, загоняя по углам всё живое. Крупные хлопья снега сливались в тяжёлую пелену, превращая одиноких прохожих в ходячий сугроб. Мать сказала, как отрезала: «Не пущу»! Сейчас, три пары девичьих глаз с тоской смотрели на разбушевавшуюся непогоду, а в головах то и дело проносились мысли – чем бы таким заняться.
- Погадать можно. А что, гадания на святочной неделе самые верные.
- Ага, задницу в баню засунуть и ждать, или когда отмёрзнет, или когда кто лапой хватанёт!
Девушки дружно засмеялись.
- Зеркало надо, свечи, слова там кто-нибудь знает?
- Да ну это зеркало со свечками, - сказала Ольга, - я вот точно знаю. Нужно, как совсем стемнеет, выйти на улицу и ждать. Как мимо первый пойдёт кто, имя нужно спросить. Если женщина первая встретится – не выйти тебе замуж в этом году, а если мужчина – то пусть любое имя мужское скажет, так твоего любимого звать, значит, будут.
По комнате опять прокатился звонкий смех.
- Ты что, Оля, в эти бредни веришь?
- Ну, святочные недели только раз в году. Просто, интересно.
- Ну, раз интересно, вот и проверь, вдруг какой Евлампий нарисуется.
Ольга обиженно нахмурилась и твёрдо сказала:
- Ну и проверю.
Схватив с вешалки старенькую потрёпанную шубку, она открыла дверь и решительно двинулась в снежную завесу.
«Ага, в такую метель, как раз люди по улицам гуляют», - оглянувшись по сторонам в поисках одинокого прохожего мужского пола, Ольга зябко поёжилась. И правда, мело и завывало сильно. Снег обжигал лицо, а ветер насквозь пронизывал шубку, накинутую на плечи. Какие прохожие в такую погоду, когда даже собственного забора не видно. Ругая себя за глупость, девушка повернулась, чтобы помчаться назад, к тёплому дому и хихикающим подружкам, но, не сделав и пяти шагов, остановилась. Из белёсой пелены выступила фигура, удивившая и напугавшая Ольгу одновременно. Порывы ветра надували пузырём длинное одеяние, напоминающее саван. Длинные обледенелые космы покачивались, издавая странный стеклянный звон. Никакой мало-мальской шубейки и шапки. Вытянутое непропорциональное лицо с синей ниточкой губ было белее снега. Пустые, лишённые всякого выражения глаза, уставились на девушку, а губы силились что-то прошептать. Костлявые руки медленно поднялись и крючковатые пальцы с выпирающими костяшками попытались схватить оторопевшую от страха Ольгу. Через мгновение оторопь сменилась ужасающей паникой. Девушка проворно отскочила назад и бросилась к дому, заглушая своим визгом яростный вой ветра. «Беги, красавица, беги, от Трясовицы не уйти», - прошамкало существо и исчезло в снежной круговерти.
***
Входная дверь громко хлопнула, запуская морозный воздух и веер тут же растаявших снежинок, а потом в комнату влетела Ольга, продрогшая, испуганная и бледная, как полотно. С лица подружек исчезли лукавые улыбки.
- Там, там,- дрожащим голосом пролепетала она.
- Оль, ты чего, привидение что ли увидела? – в один голос спросили однокурсницы.
- Я не знаю, оно, она в одном платье, а там мороз, ветер. Руки ко мне тянула, говорила что-то.
- А что говорила?
- Не знаю, не поняла. Ой, девочки, страшно как!
Плечи Ольги нервно затряслись. По всему было видно, что напугана она была не на шутку. За окном завывало и мело, снег ударялся о стекло, заставляя девушек вздрагивать и боязливо поглядывать в заоконную темень.
- Так, а, может, позвать надо кого, посмотреть, - робко произнесла одна из девушек .
- Ага, щас, посмотреть. Я лично туда не пойду, и вам не советую.
- Я тоже не пойду, нехорошо мне как-то, - устало опустилась на краешек кровати Ольга.
В комнате повисло тягостное молчание. Болтать о пустяках никому уже не хотелось.
***
Трясовица долго заглядывала в освещённое окно и стучала ледяными руками по стеклу. Страх, исходивший от одной из девушек, придавал ей силы и манил туда, в тёплую комнату, обещая искомое утешение. И не ей одной, ка бы знали люди, что не ходят лихоманки в одиночку, ибо сёстры они, души тёмные, зло несущие. Трясовица в окно стучит, а другие уже на пороге топчутся, да ждут, когда их черёд придёт.
Проснулась Ольга от того, что неведомая сила сдавила ей грудь свинцовой тяжестью, окатила волной леденящей, заставляя трястись под тёплым одеялом. Дикая боль стальным обручем сдавила виски и отдавалась ломотой во всём теле. Сотрясающий озноб сменила волна жара, прокатившаяся по телу иссушающей волной, а потом кто-то тот же невидимый будто приложил горячие угли к губам и щекам девушки. С трудом разлепив опухшие веки, девушка раскрыла глаза и застонала. В темноте, совсем близко проступили очертания существа с огромными бездонными глазами, засасывающими Ольгу в водоворот кошмаров. Ей показалось, что не одно, а несколько таких же существ склонились над ней, проникая когтистыми пальцами глубоко под кожу и разрывая тело изнутри на тысячи крошечных кусочков. Мало того, кто-то из темноты постоянно повторял её имя, дико завывая и хохоча при этом. Сквозь эти завывания настойчивый голос едва слышно повторял: «Гори изнутри, аки пламень в печи, на грудь твою лёд, а и с жаром озноб. Пусть жилы корчит и от боли сведёт, Невея-огнея тебя приберёт». Слова эти въедались в душу девушки, заставляя её действительно корчиться не только от боли, но и от страха, возрастающего с каждым словом.
***
- Слышь, отец, вставай, с Ольгой неладно! Горит вся, жаром пышет, бормочет про себя что-то. Да проснись же ты, окаянный! – тормошила мужа мать Ольги.
- Чиво? – долго не мог понять отец, вылезая из-под пухового одеяла. - Дак, добегалась, вот и простудилась. Чиво мечешься, таблетки там, чаю с малиной.
В комнате стоял жуткий холод, не смотря на густое тепло, идущее от высокого обогревателя. Две испуганные фигурки жались друг к другу, боязливо поглядывая то на корчившуюся на кровати подружку, то на её родителей. На щеках девушки горел болезненный румянец, губы обметало мелкими водянистыми пузырьками, а из груди вырывался сиплый хрип. Она металась в горячке, жалобно постанывая и силясь оттолкнуть от себя что-то.
- Чё встала, звони давай, - громко прикрикнул отец на сжавшуюся в комочек хозяйку.
- Не работает, ветер, слышь, какой. И на сотках связи нет, и света нет!
Только сейчас мужчина обратил внимание на старый фонарь, стоявший на столе. Не мудрено, такая метель, вероятнее всего, все провода по посёлку раскидала. Пока хозяин думал, как поступить при сложившихся обстоятельствах, громко хлопнула входная дверь, а потом из угла, прямо около обогревателя, раздался вздох. Всех, кто был сейчас в комнате, окатила волна ледяного воздуха, но не со знакомой всем морозной свежестью. Вздох этот принёс запах копоти, гнилой мякины да прокисшего теста. На белой извести обогревателя проступили две яркие горящие точки, похожие на глаза. Они то исчезали, то загорались снова в полумраке скудно освещённой комнаты.
«Мамочки!» - запищал тонкий девичий голосок, а потом раздалось плаксивое шмыганье сразу в два носа.
***
Гришка в эту ночь долго не уснуть. Не из-за ветра, громко стучавшего в окна, не из-за заунывного воя в печной трубе. и даже не из-за непонятного предчувствия, всегда подступавшего в эту пору. Всё лежал и думал, почему он видит, а другие нет, почему власть имеет над нечистой силой, откуда картинки в его голове появляются в тот момент, когда это больше всего нужно, откуда знания приходят, называемые другими седьмым чувством. Вопросы эти он давно себе задавал, а ответа не было. «Видно, не время ещё», - тешил себя мыслями, ворочаясь с боку на бок.
Разбудил его настойчивый стук со двора об обледенелые ворота. Слышал, как бабушка долго возилась со старинной керосинкой, потом вышла на улицу, ругая погоду да не званных гостей. Сон, как рукой сняло. «Видно, по мою душу», - сказал Гришка сам себе, натягивая вязанный свитер.
«А я говорю, бес в доме, над дочкой кочевряжется, - раздался голос и на пороге вслед за бабушкой появился мужчина, весь занесённый снегом, - от самой Земляничной бежал». Улица эта от Гришкиного дома хоть и не далеко была, а по такой метели бежать, только что-то и впрямь, важное заставит.
«А глаза у беса красные, как угли, из стены прямь появились! А дочке плохо, вишь, Григорий, дело какое».
«Бывало, конечно, привидится человеку всякое, да добавит он ещё в три короба, только не тот случай сейчас, сразу видно, да ещё и святочное время», - размышлял Гришка, продираясь по сугробам вслед за мужиком, который, словно, не замечал метель да непроглядную темень вокруг.
***
Жалобно скрипнуло промёрзшее крыльцо. Печь в доме топилась, но не пахнуло в лицо уютом и теплом, а повеяло промозглым холодом и и злобою. Чем ближе подталкивал к двери Гришку хозяин, тем отчётливее тот слышал скрипучие голоса, сливавшиеся в мрачный незнакомый напев. Восемь сгорбленных чахлых простоволосых старух, похожих друг на друга, склонились над девушкой. Тощие руки одной обхватили горло девушки и мяли его, как кусок теста. Другая, огромными пудовыми кулаками, чудом державшихся на тонких запястьях выворачивала девушке то ноги, то руки, то проходила частыми ударами по белокурой голове. Третья, выставляя на показ полусгнившие зубы, то окатывала жертву водой из ледяного ковшика, то посыпала горящими угольками, невесть откуда появляющиеся у неё из рук. Отец, стоявший за спиной у Гришки, картины этой не видел, да и видеть такое ему не по силам было бы. Гришка напрягся весь, а в ушах будто шёпот чей-то: «Кто незнаючи гадает, лихоманок накликает, а девятая придёт, жизнь у девки заберёт».
Оглянулся Гришка, чтобы посмотреть, кто шепчет, только видит он тень с горящими красными глазами, что медленно отделяется от стены и тянется к вконец измученной девушке. Притихли старухи, расступились пред старшею и склонили головы, уступая место своё. У Гришки всё внутри похолодело. «Да это же она самая – девятая сестра! А девятая придёт, жизнь у девки заберёт! В глаза девятой не смотри, беду словами отведи». А слова эти Гришка слышит, так как шепчет ему в ухо кто-то, всё громче и настойчивее.
«Сестры-Лихоманки, что людей губили да скот морили здесь вам не стоять красной крови не пить да кости белой не ломить, каждую из вас по именах знаю да из тела сего изгоняю: Трясавицу-Трясею, Огневицу, Ледею-Знобузу, Гнетею, Глухею, Ломею-Костоломку, Корчею, Глядею, Невею. Убирайтесь вы на сухие луга, на дремучие леса, где глас человеческие не слышен, где зверь дикий не ходит, где петух красный не поет.»
Долго повторял Гришка слова, уж и голоса не слышно давно, а слова, словно сами собой вылетают. Заметались старухи чёрными вихрями по комнате, завыли по-волчьи и исчезли в проёме двери, обдав Гришку тёмными хлопьями. Только красные угольки злобных глаз ещё долго на Гришку из угла зыркали, да он взгляд отвёл, как велено было.
«Ну и жарища», - произнёс озадаченный отец, расстёгивая мокрый полушубок. В комнате стояла такая жара, что дышать не в моготу. Гришка сразу взмок и заспешил на воздух, окинув взглядом место сражения. Лицо Ольги с мокрыми прилипшими ко лбу и щекам локонами, было светлым и спокойным. Мимо быстро прошла мать девушки, неся в руках дымящуюся чашку, захлопотала, заохала. В узеньком коридоре стояли две молоденькие симпатичные девушки и смотрели на Гришку благоговейным взглядом, отчего тот смутился и взмок ещё больше.
- Гриша, ты бы рассказал, чё там видел, чаю с нами попил. На улице мороз, пока дойдёшь, простудишься.
- Светает уже, домой надо. Не заболею, я теперь слова заговорённые знаю, - подумал про себя Гришка.
- Не было никакого беса. Впотьмах от переживаний почудилось вам. А к утру болезнь всегда отпускает.
Метель стихала, по улице ещё гнала позёмка, крепчал мороз, а на душе было тепло, как летом.
Бабушка сидела при свете своей керосинки и смотрела на небольшой деревянный ящик, стоявший на столе.
- Тут, Гриша, тебе вроде как, посылка пришла.
- Ага, ночью с почты доставили.
- С почты не с почты, а прямёхонько под дверь поставили.
- А написано что?
- Написано, что тебе, вот ты и разбирайся.
На крышке деревянного ящичка крупным корявым почерком было написано: «Григорию Кудрявцеву». Обратный адрес и имя отправителя отсутствовали.