В одном маленьком селе у самой границы с Монголией жил великий музыкант. Как можно стать великим в маленьком селе в приграничной зоне, спросите вы? Очень просто! Тот, кто делает свою работу по велению сердца, тот и велик. А сердце его велело ему играть музыку, которая радовала бы людей, согревала бы их и возвращала бы им желание жить даже тогда, когда казалось бы на это нет никакой надежды. Впрочем, однажды его музыка стала гораздо бОльшим - она научилась даровать людям крылья.
Эту способность великий музыкант получил в дар от лесного духа, которого однажды спас в ночи от лап хищных зверей. Говорят, лесные духи практически неуязвимы, но и с ними иногда случаются неприятности.
В тот вечер Батухай гулял у реки и уже на подходе к деревне вдруг услышал чей-то плач. Плач не был похож ни на человеческие рыдания, ни на звериный скулёж. Он больше напоминал музыкальную мелодию, но такую жалостливую и грустную, от которой можно было плакать вечно, пока сердце не смилостивилось бы над слушателем и не разорвалось бы на части.
Батухай, конечно же, сразу вспомнил рассказы матери и бабки о водных духах, никсах, русалках и сиренах, которые заманивали одиноких путников в свои сети, чтобы погубить, но любопытство в нём пересилило, и он пошёл на звук - посмотреть.
Подойдя ближе, Батухай спрятался за дерево и увидел оттуда совсем рядом лань. Батухай пригляделся. Рога её запутались в низких лианистых ветвях, а прекрасные стройные ноги всё больше и больше утопали в болоте. Вероятно, пытаясь высвободить голову, лань изо всех сил мотала ей во все стороны и не заметила, как ступила в топь, и всё больше и больше увязала в ней, стараясь вытянуть рога. Животное пело, и песня его была и мольбой, и криком о помощи, и прощанием одновременно… Как же она была сладка! Батухай заслушался, но слава защитникам - ему не пришло в голову закрыть глаза, поддавшись искушению звука. Животное было в беде, а он, воспитанный матерью да бабкой, с детства напитанный природной любовью, был отзывчив и добр к живому.
Батухай вышел из-за дерева, позволив оленю увидеть себя. Глаза животного встретились с глазами молодого мужчины, и испуг, просьба, отчаяние, надежда, призыв - в одно мгновение, как по скоростному полотну, полетели к душе Батухая.
Батухай, не мешкая, вынул огромный охотничий нож и махом перерезал лианистую ветвь, сковавшую оленьи рога. Потом он добыл длинный прут и кинул один его конец в болото, а другой крепко обхватил руками. Лань взялась за прут зубами, и так шаг за шагом Батухай вывел её на твёрдые почвы.
Только теперь Батухай заметил, что оленьи рога имели девять отростков. Знающие люди говорят, чем больше отростков на голове у оленя, тем благороднее его вид. Такого оленя охотники называют Король леса. И вот спасённый король леса стоял перед Батухаем, склонив голову к передним копытам, выражая тем самым ему величайшую признательность за сохраненную жизнь.
- Как мне отблагодарить тебя? - произнёс своим звенящим голосом олень.
- Мне ничего не нужно. - спокойно ответил Батухай. - Беги скорее, теперь ты свободен. Да больше не ступай в эти болота. Говорят, проклято это место колдуньей. Была тысячу лет назад в наших краях колдунья, да погибла от собственной жадности - слишком много лягушек бросила в котёл с молодильным зельем. Объелась и вместо того, чтобы помолодеть, распухла, как страшная жаба, и тут же лопнула от натуги. А так как колдовство еще долго витает в месте, где жил сотворивший его, призрак той колдуньи бродит иногда по лесу, причитает о своей пропавшей красоте, женихов зовёт и лягушек по болотам выискивает. Хочет, наверное, новое зелье сотворить, да не знает, что ничего у неё не выйдет! Бестелесная она! Всё, что может, - только детишек малых пугать! - Батухай засмеялся смехом победителя.
- Знаю я про колдунью, - тихо пропела ему лань, - только ты, Батухай, лучше так не говори в следующий раз, не зли её понапрасну. Злого духа шутками да насмешками не победить. А тебя я за твоё добросердечие и дружелюбие отблагодарю вот как.
Олень стукнул копытцем о землю, которая вся сплошь в этом месте сухими листочками была усеяна, стукнул вторым, стукнул третьим, стукнул четвертым и появился у Батухая в руках вдруг музыкальный интрумент. Вроде и был он, Батухай его своими руками держал, своими глазами видел, а вроде и не было его. Весь он светился светом необыкновенным, поблёскивал, переливался перламутровыми переливами, и будто не из материи состоял, как люди её видеть привыкли, а точно из одного эфира. Или так почудилось Батухаю.
- Что это? - спросил Батухай, удивлённо протягивая оленю свои руки, держащие инструмент.
- Это дар твоей музыке, Батухай, волшебные гусли. - ответил ему олень. - Ты их за пазуху спрячь, пусть они всегда с тобой будут, а как примешься играть на каком инструменте, увидишь, что произойдёт. Спасибо тебе! - снова пропел олень и умчался прочь.
Так Батухай понял, что спас не обычное лесное животное, а духа, обратившегося в лань. Иначе, как объяснить тот дар, который появился у него в руках?
Батухай любил музыку с детства. Когда он чуть-чуть подрос, бабушка подарила ему варган. Так, бывало, маленький Батухай выйдет в поле, где кони пасутся, и пока дядька его собирает табун, чтобы погнать с одного пастбища на другое, сидит на камушке и, отбивая кистью по язычку варгана, общается с ветром свободолюбивым, будто для стихии и играет.
Когда еще немного подрос Батухай, родные, видя такую тягу ребёнка к музыке, отправили его в окружной центр учиться у знающего мастера. Многие инструменты были Батухаю по нраву, но больше всего полюбился ему йочин, в Китае его еще янцинь называют.
- Экий ты большой инструмент выбрал, сынок… - сказали ему родные, когда тот вернулся.
- Пожалуй, он у нас всё место в доме и займёт, - лишь улыбнулась мать, с грустью окинув взглядом их скромное жилище.
- Не печалься, матушка! - обнял её возмужавший Батухай. - Вот увидишь, мы не пожалеем об этом!
Йочину отвели отдельную комнату, которую теперь называли в семье музыкальной. Там и проводил почти всё своё время Батухай. Каждый утро в доме Батухая начиналось волшебными переливами, которые издавали длинные струны, трепеща от прикосновения к ним маленьких тростниковых молоточков. Родные не могли нарадоваться - как в сказку попали. Казалось, Батухай по наитию улавливал движение душ всего своего народа и от их имени восхвалял огромное пространство, в котором они живут, - от неба и до гор, рек, озер, равнин, а также всех, кто их населяет. Все дела в доме спорились и делались быстрее, если Батухай играл свою музыку. Мать с бабушкой все время что-нибудь напевали себе под нос, и хорошее настроение не покидало эту семью.
Время шло, Батухай привёл в дом жену, но детишек у них пока не было. Понемногу весть о том, что в селе живёт талантливый музыкант разнеслась по всем дворам, и люди захотели сами услышать его музыку. Стали они приходить в дом Батухая чаще, гостинцы приносить, а уходить такими довольными, словно тяжкий груз с плеч скинув. Хотелось людям отблагодарить музыканта за эту радость и лёгкость вновь обретённую, и они, к его концертам заранее готовясь, несли ему кто - хлеба, с утра испечённого, кто - молочка от своей коровы. И до этого семья Батухая в достатке жила, а теперь совсем сытно стало им.
В тот вечер, когда вернулся Батухай, спасший оленя, к себе, как всегда, первым делом сел он за свой йочин - поиграть, да мысли суетного дня оставить. Дотрагиваясь молоточками до струн, думал он о своей любимой жене, Цэлмэг, что на монгольском значит «чистая, ясная». И мысли его самыми простыми были. О том, как вкусно она готовит ему, какие детишки у них замечательные народятся, как будут они верны до самой старости друг другу, как помогать будут во всём друг другу, как внуков и правнуков будут нянчить. Вдруг Цэлмэг, которая в это время во дворе корову доила, вбегает в комнату к Батухаю вся в слезах и слова не может вымолвить. Батухай играть перестал, к жене подбежал, обнимает её, что случилось расспрашивает, а она, как в рот воды набрала, смотрит на него и глазами хлопает. Понял Батухай - что-то серьёзное случилось, наверное, жена не хочет рассказывать, боится, чтобы кто-нибудь не услышал. Пошёл он дверь притворить, обошёл Цэлмэг, и тут взгляд его упал ей за спину, а там крылья у неё такие, ну в точности, как его гусли, ланью подаренные, светятся перламутровыми переливами и на свету поблёскивают.
Вытер Батухай слёзы жене, да и рассказал о том, что с ним в лесу приключилось. И про лань, лесного духа, и про гусли, за пазухой спрятанные.
Значит, вот как подарок твой, Лесной Дух, работает. Значит, он людям крылья дарует, когда музыка моего йочина мне о них думы навевает. - рассуждал сам с собой, когда все уже спали Батухай. - Какое волшебство! - восхищался он блестящими в лунном свете крылышками жены, слегка касаясь их, одними только пальцами.
На следующий день Цэлмэг проснулась очень рано, еще до рассвета. Сил у неё было столько, словно она заново родилась, и этим нерастратившим еще бурную энергию младенцем присутствует в своём взрослом теле. Крылышки, оказывается, днём были совсем незаметны, лишь когда всходила луна на тёмном небе, они проявлялись отчётливо, во всём своём великолепии. Весь день Цэлмэг парила от счастья, никто из домашних особенных странностей не заметил, только порадовались её кипучей энергии и жизненной силе. Мать с бабкой Батухая переглянулись, мол, значит, всё хорошо у молодых, скоро нам деток ждать. И лишь Батухай, весь день пристально наблюдавший за женой, видел, что время от времени она отрывается от земли буквально на сантиметр, и уж не ногами ходит, а летая, перемещается. Как что-то хорошее сделает, порадуется этому, или услышит что-то приятное, так прямо и подскакивает вверх, то есть подлетает.
Жизнь их потекла, как будто по-новому руслу. И Батухаю, и Цэлмэг нравились эти новые качества, которыми нежданно-негаданно наградила их спасённая лань. Каждый день они обсуждали свои успехи в делах. Каждый день у кого-нибудь из живущих по соседству с Батухаем, кто слышал его музыку и о ком он благодарно думал во время игры на йочине, вырастали крылья. У маленьких птичек, прилетевших к открытому окну музыканта. У его верного пса. И даже у муравьев, которые построили отменный дом-муравейник под высокой лиственницей напротив окна музыкальной комнаты.
Наконец Цэлмэг забеременела. Радость супругов не знала границ. В честь такого события Батухай взял йочин, установил его в поле и долго-долго играл, благодаря небеса и восхваляя Жизнь за возможность стать родителями, чтобы передавать её дары новым людям. Всё живое наслаждалось звуками волшебной песни, и маленькие имуранги вылезали из своих норок и принимались подпевать на свои лады, а большие ястребы, кружившие над полем, складывали свой танец в воздухе и, видя поющую добычу, даже не думали о голоде или охоте.
Собрались на этот полевой концерт и невидимые духи. Прилетел и дух старой жадной колдуньи. И так она заслушалась чудесную песню, так растрогалась, что даже зло творить ей расхотелось. Она было унеслась в радужные выси, неведомые ей доселе добрые миры, но на мгновение удивилась тому, куда попала, в ту же секунду почувствовала себя там чужой, вспомнила кем была при жизни, вспомнила, что всё-всё потеряла… Одной только мысли было достаточно - «ничего больше не вернуть», чтобы всё её бестелесное существо поглотила беспросветная тоска, и чёрная едкая капля зависти сделала своё дело. Стремглав она подлетела к животу Цэлмэг и ворвалась внутрь, проникла в существо зародившегося ребёнка и поселилась в нём, начав творить его душу, наравне со многими благородными, честными и добрыми духами предков Цэлмэг и Батухая. Цэлмэг почувствовала короткую, резкую боль в животе, но списав это на необходимость перестать носить тяжести, тут же забыла о ней, ничего не сказав о том Батухаю.
Единственным существом, которое знало, что произошло, так как ясно видело творившееся со злой колдуньей своими глазами, был Лесной Дух. К счастью, он видел и причину, по которой колдунья смогла прорвать защищающий дитя материнский кокон. Это был страх. Цэлмэг так долго ждала ребёнка, так радовалась своей беременности и так привыкла к крылышкам, дарившим ей такое лёгкое бытие, что перестала в своих молитвах благодарить и с добром вспоминать тех, кто послал её мужу такой дар. Собственное великолепие и собственная исключительность, которые теперь были для неё в порядке вещей, прочно заняли место где-то среди всех других качеств характера Цэлмэг. И именно они порождали огромный, начинавший терзать её и днём, и ночью страх за свою жизнь, жизнь дорогого мужа и еще нерожденное дитя.
Шли дни, живот Цэлмэг рос, духи предков закладывали в душу будущего малыша всё самое лучшее, что знали и умели сами, а вместе с ними над его душой колдовала и бывшая злая колдунья. Давным-давно она покинула мир физический, а безрассудно бросившись в утробу Цэлмэг, и вовсе подписала себе приговор. Ведь чтобы проявиться, завладеть душой человека целиком и полностью духу нужно приложить множество усилий, изжить всех, кто противостоит этому. Даже если это получилось бы у неё, злой колдунье пришлось бы развить жадность, зависть, тупость, гордость и ненависть в ребёнке настолько, чтобы всё хорошее просто испарилось. Скитаясь тысячелетие по пустошам и болотам, колдунья ослабла. А побывав в высших сферах под музыку Батухая, почти лишилась злых сил. Всё, что она могла теперь, это своими чёрными мыслями причинять боль беременной Цэлмэг. Но надо сказать, этим она её порядком пугала. Цэлмэг стала раздражаться по мелочам, расстраиваться при малейшей оплошности, искать удовлетворения в сладостях и жирной пище. Дошло до того, что по ночам она вскрикивала, если не чувствовала мужа рядом с собой, чем будила его и весь дом.
- Ты должна подумать о ребёнке, Цэлмэг. - изо дня в день повторял ей Батухай. - Подумай о его здоровье. Ведь ты изводишь и себя, и наше дитя своими страхами. Нельзя быть такой безответственной.
Желая настроить её мятущуюся душу на нужный лад, он целые дни проводил за йочином. Длинные струны трепетали, маленькие молоточки бегали по ним, будто искусные актёры балета, исполнявшие свои па, всё вокруг хорошело. Цэлмэг успокаивалась, но как только музыка утихала, беспокойства понемногу возвращались и снова овладевали её умом.
В один из таких тревожных дней Батухай прогуливался в одиночестве вдоль реки, как вдруг из лесной чащи ему навстречу вышел волк. Батухай не сразу понял, что это за зверь. Волк был огромен, размером с медведя. Он зыркнул на него своими желтыми глазами, и Батухай по его взгляду понял, что перед ним тот самый Дух Леса, что в прошлый раз явился ему в образе оленя с девятью отростками на рогах.
- Я пришёл помочь тебе, Батухай, - заговорил с ним волк, - ты хороший человек, многим людям радость приносишь и еще сможешь сотворить много добра. Но сейчас жена твоя охвачена злобой старой колдуньи. Не без моего волшебства это произошло с ней. - Теперь пусть оно и излечит её. Верни мне перламутровые гусли.
Батухай не был корыстолюбивым человеком. Он верил, что всё, что делает его счастливым, есть у него. А любовь к музыке никто не в силах у него забрать. Поэтому он достал из-за пазухи волшебные гусли и протянул их волку. Как только он это сделал, гусли растворились в сумеречном воздухе, как и не бывало их.
- Только скажи мне, как это поможет моей любимой Целмэг? - спросил Батухай волка.
- Как только ты вернул мне мой подарок, её крылья исчезли, растворились в сумеречной мгле вместе с гуслями. Теперь она перестанет бояться их потерять, перестанет думать о вашей исключительности и собственном великолепии, и душа её обретет свободу от страхов, от дум о завистниках и чёрных мыслей колдуньи. Она перестанет переживать и родит здоровое дитя. Тогда я отдам тебе волшебные гусли, которые твои по праву.
- Спасибо, добрый волк! Как мне благодарить тебя? - поклонился Духу Леса Батухай.
- Помоги своей жене, играй для неё и для вашего будущего ребенка так, как ты играл в тот вечер, когда подарил ей крылья! - прокричал ему в ответ огромный волк, уносясь далеко в чащу. И его ответ разнёсся по всему лесу рычащим рёвом.
Вернулся Батухай домой, а там его жена снова плачет, только на этот раз - оттого что крылышки её пропали. Рассказал он ей про встречу с волком, Духом Леса, поведал и о том, что с ней произошло на самом деле. Выплакала тогда Цэлмэг свою боль, вспомнила о том, как вела себя и горевала по пустякам, устыдилась, да и поблагодарила защитников за своего талантливого мужа и своё любящее сердце, которое не меньше радости даёт, чем перламутровые крылышки. И зажили они просто. Батухай, как и наказал ему Дух Леса каждый день играл для Цэлмэг с той же любовью, с которой исполнял мелодию в тот вечер, когда у неё выросли крылья. И Цэлмэг казалось, что каждый раз, когда он играет, у неё и вправду вырастают крылья и дают её рукам такие таланты, о которых она и не помышляла, когда порхала, приподнимаясь над землёй. Цэлмэг стала шить костюмы и выдумывать для них витиеватые украшения, ткать скатерти на стол и мастерить парадные рубашки. Мягкие и нежные, как заботливые женские руки.
Вскоре у Цэлмэг и Батухая родилась дочь. Каково же было их удивление, когда они увидели малышку, у крохотных плечиков которой росли перламутровые блестящие крылья! Улыбнувшись родителям, девочка расправила их, и отцу с матерью показалось, что даже каким-то особым образом взмахнула ими. В ту же секунду злая колдунья покинула эту Вселенную навсегда. Теперь уж ни Цэлмэг, ни Батухай не сомневались, что всё в их семье будет хорошо. И никакие страхи не смогут заставить их забыть, ЧТО создаёт благоприятную погоду в доме.
Любовь отца к музыке передалась и дочери. И та днями и иногда ночами напролёт сидела за разными музыкальными инструментами, которых было очень много в их уютном доме, и перебирала своими еще маленькими пальчиками то струны, то клавиши, а то бралась бить в игрушечные барабаны. Батухай много времени проводил с ней, любил свою дочку всем сердцем. Они называли себя три друга, и знали, что они неразлучны, даже когда каждый из них занимался своим делом.
Цэлмэг, зная множество сказок, рассказывала их дочери, а Батухай в это время играл на своём йочине. Так в семье музыкантов рождались песни и мотивы, мелодичность которых до сей поры в маленьком селе на границе с Монголией передаётся из поколения в поколение. Иностранцы, услышав эти песни, говорят, что спеть их - все равно что институт окончить. А старожилы утверждают, что в этих песнях всё пространство - от неба и до гор, рек, озёр и равнин, а также все, кто их населяет.