Глава из книги Виталия Бердышева "Ледовый переход" (О службе в шутку и всерьез), Иваново, 2013 г.
Для меня любое дежурство в части не было большим удовольствием, так как скромные возможности моей оперативной памяти не позволяли быстро оценивать создавшуюся обстановку и легко решать многочисленные вводные. Этот недостаток приходилось компенсировать значительным волевым напряжением, и поэтому уставал я после дежурств чертовски, и каждый раз с душевным трепетом принимал на себя эту «почётную» обязанность. Особенно тяжелы были дежурства в отделе медицинской службы. Однако неприятности во время дежурств случались и в санэпидотряде флота.
Во время службы в отряде, расположенном за городом, меня всегда беспокоило наличие в части оружия, которое могло представлять определённый интерес для отдельных категорий населения. Поэтому в вечернюю и ночную пору постоянно приходилось держать ухо востро, точно так же, как и в период дежурств в выходные и праздничные дни. Кроме того, в любой момент могли поступить различные вводные из медицинского отдела. Поэтому покидать свой пост у телефона было чревато осложнениями, особенно тогда, когда пост дежурного стал располагаться на втором этаже. И я всегда завидовал тем из наших офицеров, кто умудрялся спокойно работать в своей лаборатории, не испытывая при этом угрызений совести.
От неприятностей во время дежурства не застрахован никто. Но почему-то чаще всего они сваливались на мою голову. Уже первое моё дежурство в отряде, через две недели после принятия меня на должность физиолога в санитарно-гигиеническую лабораторию, не обошлось без ЧП. Правда, ЧП без особых последствий, но грозившее серьёзными неприятностями.
В тот воскресный день часам к двенадцати неожиданно пришёл мой начальник Александр Зиновьевич Слободин. Ему надо было писать какой-то отчёт, чего он мне пока не доверял, а заодно (а может быть, это было и главной целью его визита) он занялся в лаборатории очисткой некой таинственной смеси, получая из неё достаточно чистый продукт, пользовавшийся особым уважением у некоторых категорий офицерского состава, в том числе и медицинской службы. Сам Саша его редко употреблял, щедро разливая по гигиеническим стаканам и чашкам. Ко всему прочему, у него на вооружении был какой-то особый заморский – то ли индийский, то ли индонезийский, а может и китайский, орех, моментально устраняющий благовонный аромат этого чудодейственного напитка. И никакой «нюхач» из отряда замполитов не в состоянии был выдвинуть против подозреваемых каких-либо серьёзных обвинений.
Мы с Александром Зиновьевичем закрыли наружную дверь, а сами устроились в нашем рабочем кабинете, оставив дверь его открытой, чтобы был слышен телефон дежурного. Сидим и занимаемся каждый своим делом. Я осваиваю доставшуюся мне по наследству от Игоря Васильевича Дардымова аппаратуру, а мой начальник через каждые пять-десять минут выскакивает из помещения и убегает то в лабораторию, то на улицу, то звонить по телефону... Нет, он совершенно не мог усидеть на одном месте! Представляю, какие мучения он испытывал во время офицерских собраний, политзанятий, всевозможных семинаров. Наверное, большей каторги для него не существовало! Единственное, что вдохновляло его в этих случаях, так это возможность перекинуться парой фраз с другими страдающими от скуки соседями...
Сейчас же одного меня, к тому же не очень разговорчивого, ему явно не хватало для продолжительной беседы, и он всё время обзванивал флотских дежурных, или своих многочисленных знакомых и обменивался с ними свежими новостями. Возвращаясь, делился и со мной новыми анекдотами. Их он знал великое множество и умел неплохо преподносить, особенно в весёлой компании.
В какой-то момент после особенно длительного отсутствия он засиделся дольше обычного, явно поймав вдохновение, и набросал своим неровным, совершенно неразборчивым почерком с десяток строк в своём рабочем журнале. Писать он тоже страшно не любил и в последующем постоянно поручал мне работу над особо большими бумагами и отчётами. Но тут он так вдохновился, что даже не оторвался от журнала, когда из коридора стали раздаваться какие-то непонятные звуки – будто звон хрустальных капель, падающих с высоты, и даже целая мелодия от не-прерывного позванивания в разных тональностях.
Хоть я и не обладал музыкальным слухом, но сразу обратил внимание на этот странный оркестр и вышел в коридор. Там ничего необычного не происходило – коридор был пуст. Да и некому здесь было взяться – входная дверь была надёжно закрыта. Ничего не понимая, говорю Александру Зиновьевичу о таинственных вариациях, исполняемых кем-то в нашу честь на незнакомом доселе инструменте. Он вышел и тоже ничего понять не может – всё пусто! Даже неясно, откуда исходят эти звуки.
Пошли по коридору, дошли до лестницы; звуки, вроде, усилились. Звон стал отчётливее, а темп вариаций значительно ускорился, приобретя явно взволнованный характер. Дальше располагалась наша лаборатория. Открываем дверь в помещение – и глазам не верим! Огромный столб пламени вырывается из кипящей на плите колбы и устремляется в дымоход вытяжного застеклённого шкафа. От шкафа исходит сильный жар, ощущающийся даже у двери, стёкла трещат, лопаются и частично падают на пол. А в помещении стоит тот самый «хрустальный звон», уже непрерывный и далеко не чарующий наше воображение.
– Вот это настоящий пожар! – воскликнул мой начальник, имея в виду сравнение со вчерашним огненным палом, двигавшимся из глубины леса на наш санэпидотряд, с которым весь личный состав боролся добрых три часа...
Не помню уж, кто из нас был ближе к происходящему, но решительные действия предпринял мой начальник. Он моментально отключил электроплитку, схватил какую-то крышку и накрыл ею огненный столб. Через несколько секунд огонь погас, и литровая колба, заполненная вонюче-горючей смесью, со всеми предосторожностями была выдворена из опасно разогретой зоны.
Как она смогла выдержать такую температуру, находясь несколько минут в соприкосновении с открытым огнём?! И как не произошло взрыва?! В последнем случае нам вряд ли бы удалось ликвидировать огненную стихию собственными силами... Следовало отдать должное стеклодувам, выпускающим по-настоящему качественную огнеупорную посуду. Это мы и сделали в последующем, вскипятив в аналогичной колбе чай. А пока, убедившись, что открытого огня больше нет, стали считать лабораторные потери. К счастью, они были не так уж велики: треснули и частично разбились стёкла шкафа, почернели деревянные конструкции – вот практически и всё.
Это было вполне поправимо, учитывая связи начальника со всеми хозяйственными службами флота. При желании он мог бы призвать на помощь весь Военморпроект с технической службой в придачу... Но этого не потребовалось. Для полного и качественного ремонта оказалось достаточно двух рабочих-строителей из соседнего военно-строительного отряда, которых прислали уже на следующий день по первому его звонку. И наш вытяжной шкаф заблистал чище прежнего.
Об этой неприятной истории даже наш командир, полковник Дьяков не успел дознаться. А не то крепко бы досталось обоим – и начальнику, и его дежурному подчинённому. Попало нам только от Галины Ивановны, нашей санитарочки, не терпящей беспорядка в своём подразделении. И досталось прежде всего мне – на следующее утро, когда, придя на работу, она вдруг увидела последствия Сашиного эксперимента. Вначале она просто долго стояла перед шкафом, не понимая, что же с ним произошло. Потом схватила тряпку, уже приготовленную для мытья полов, и помчалась искать меня – единственное лицо, находившееся в выходной день в отряде. Я бы, конечно, мог и скрыться от неё, имея преимущество в скорости, но, чувствуя и свою вину в свершившемся, сразу подставил ей свою спину, показывая полную покорность и раскаяние. Но нет! Физическое возмездие не свершилось – как всегда бывает, когда поднимаешь лапки кверху... И вообще, Галина Ивановна была чрезвычайно добрым человеком и быстро простила нас обоих. А на следующий день лично руководила ремонтно-восстановительными работами по ликвидации последствий стихийного бедствия... Саша же Слободин после произошедшего больше не решался заниматься подобными экспериментами, предпочитая использовать уже готовый продукт, который надёжно хранил в своём личном сейфе, не доверяя даже мне тайну его вскрытия.