Я был при смерти. Блуждающая пуля выпущенная наугад в толпу по касательной повредило мою сонную артерию и алая кровь потихоньку выжимала все соки из ссадины на шее. Но всё по-порядку. Три дня назад в городе ввели масочный режим, что вызвало волнения в народе. В народе всё вызывает волнения, что идёт в разрез их консервативным взглядам. Жители разделились на два лагеря: Первый - их назвали масочниками, считались высшей кастой главенствующей над второй - лицерами, представляющими из себя сопротивление, и я был в числе последних. Масочникам давались все привилегии, такие как: пенсия с шестидесяти лет, бесплатное медицинское обслуживание, блат в местный Колизей. Лицеры же были изгоями, отбросами цивилизованного общества. Их страшились как библейского Иова, зараженного проказой. Они жили в гетто, ненавидимые, гонимые, прокленаемые. Лицеры выставлялись на бои со львами, тиграми и бурундуками в Колизей, где их безжалостно разрывли на части, сперва ненавистью масочников льющейся раскаленной лавой с трибун, а затем острыми зубами зверья супротив которого выступали лицеры.
И вот сегодня мы подняли мятеж. Тысячи невольников собрались в толпу и двинулись на мэрию, попутно уничтожая масочников, грабя, отбирая оружие, еду и сдёргивая с лихоимцев их мерзкие намордники, устраивая погром и разруху в зачумленном городе. Но наши бояре вовремя опомнились и выставили стену из зениток, бронетранспортёров и автоматчиков, открыв огонь на поражение...
Я лежал среди сотен трупов и истекал кровью. В глазах уже темнело и я чувствовал холод по всему телу. Один из масочников ходил среди павших и добивал тех кто был ранен. Дрожащей правой рукой я начал нащупывать мой автомат. Маскер уже был подле меня. Я направил на него оружие и заметил. что к дулу прицепилась грязная, потрепанная медицинская маска. Полуденное солнце жарило, как на раскалённом противне, не спасал даже сесеверо-западный ветер обдававший моё потное лицо. Но я уже его не чувствовал. Воздух сотряс один-единственный выстрел и всё стало тихо