17.09.04 Вчера в «Пушкинке» прошло обсуждение сборника томских поэтов «Томск – любовь моя и судьба». Из самих (членов СП) поэтов пришел только Вениамин Колыхалов, больше никто. Ну, Панова видела – по доброте душевной пришел. Ни Андреева, ни Крюкова, ни Игнатенко, ни Казанцева или Климычева – никого.
Конечно, кругом те же сентиментальности – ах-ах, какой труд (это – да, труд громадный вложен, но это грандиозный пример, когда неуемная энергия и целеустремленность вкладываются в дело, к которому нет Божьего призвания - эдакая ипостась Сальери (пушкинского, конечно, не реального).
Мотивы? На первом месте я все же вижу – тщеславие, хотя может, и сурова. Может быть, жалость к себе подобным, которым не удалось себя реализовать, кто себя так и не нашел, хотя одарен был многими способностями. Не знаю. Но Колыхалов был язвителен, хотя и улыбался. Мол, Нина Фёдоровна не раз ко мне обращалась, но я видел, что ее энергии хватит и самой перелопатить всю эту кучу, и организовать выход сборника. Получилось нечто вроде общежития с хорошей крышей, которая долго сохранится (намек на добротное издание).
И в конце прочел коротенький детский стих про корову, которая съела радугу и выдала цветное молоко.
И был выход Наташи Чернышовой. – она явилась в костюме одалиски с прикрытым лицом. В блеске лифчика и шаровар, в чалме. Поверх надела свои очки с желтыми стеклами и, сверкая голым пупком, выдала очень неприличный стих, в конце которого – «трахаться за деньги – не хочется, а без денег – нет смысла».
Это иносказание можно и к сочинению стихов «приложить».
Собрали с тех, кто может по 50 р., купили несколько бутылок шампанского и несколько коробок конфет. Народу было много. Я сидела мрачная, только Колыхалову и была благодарна – остальные лили патоку, как на концерте самодеятельности.
Вот этот "отчёт" я и отправила на сайт Андрея Киселёва «ДАРГОТ» («Странички томской литературы»).
P.S. Помещая эту дневниковую запись тринадцатилетней почти давности, зашла в интернет в поисках фотографии обложки книги "Томск - любовь моя и судьба" и вот что прочла на сайте "Пушкинки": "29 октября ушла из жизни Нина Федоровна Приходько, человек, любивший и знавший историю Томска, творчество наших поэтов. Несколько лет она посещала встречи нашего клуба «Автограф», участвовала в работе клуба «Старый Томск». Она старалась собрать и сохранить как можно больше стихов, запечатлевших дорогой ее сердцу город, его улицы, дома, людей. К 400-летию Томска ей удалось издать сборник «Томск – моя любовь и судьба», в предисловии к которому она написала: «Было бы здорово, если бы читатель, листая страницы этой книги, вспомнил свою молодость, оглянулся на прожитые годы и лишний раз с гордостью ощутил свою причастность к Томску»".
Сложно всё в этой жизни, господа! "Безвременно покинула..." - так в этом случае говорится. Она по возрасту намного младше меня. Что болела - а кто после 50-ти не белеет! Но до последнего просто билась в стараниях соединить своё имя с городом, действительно ею любимом. Упокой, Господь, её душу.
***
Тот год немногим отличался
От пролетевших перед ним -
Я бросил пить, жил не один
И что-то сочинять пытался.
Всегда ходил серьезный, строго -
По белой и всегда прямой.
Доволен был самим собой
И знал, куда ведет дорога.
Я думал: "Всё, теперь навек
Умчались беды, безвозвратно",
Но все закончилось внезапно,
Когда вдруг умер человек
В чужом краю, в Сибири милой…
Мы с ним не виделись давно.
Все закрутилось, как в кино,
А мне и грудь не защемило.
Ни в этот раз, ни возле ямы,
Где люди в горестном томленьи
Стояли тихо, в изумленьи…
Я был средь них спокойный самый.
Как будто боли нет при этом -
Вот кинозал, а я в нем зритель,
Искусства тонкого ценитель
И наблюдатель за сюжетом.
Лишь только водка открывала
Дорогу мыслям и печали.
И то потом, а не вначале -
Вначале водки было мало.
Мы как-то все не осознали,
О постороннем говорили.
Я помню девочек кадрили,
Когда на девять дней гуляли.
Боялись будто бы признаться
Друг другу и себе самим,
Что все закончилось
И с ним
Нам выпадает расставаться.
Но время силою незримой
Все расставляет по местам -
Всё ощутимей пустота
От смерти той необъяснимой.
Все чаще тягостней молчанье
В беседах наших меж собой.
Тот год, отмеченный бедой,
Не отправляется в изгнанье.
Да, он немногим отличался
От пролетевших, но теперь
Он - словно запертая дверь,
Ключ от которой потерялся.
2008 г.