Деда Никифора, потомственного деревенского конюха, я знал с давних времен. С малых лет запомнилась мне новенькая рубленая конюшня, теплая, пропитанная запахом конского пота и навоза. Мы, пацаны, любили ходить туда и помогать деду кормить лошадей. Они стояли в загонах, приветливо всхрапывали или ржали, увидев нас с охапкой сена или с ведром овса. А и было-то всего три коня, две кобылы и пара глупых жеребят. Уже тогда конский род подходил к критической точке своего существования.
Никифору в колхозе платили настолько мало, что ухаживал он за лошадьми скорее по привычке и любви к «братьям меньшим», чем по выгоде. Землю пахали тракторами, зерно убирали комбайнами. Но умный председатель колхоза коней сохранял, знал, что есть работы, где справиться могла только лошадь. Весной, во время огородной страды, кони не знали передыху, здорово выручая селян. Если надо было съездить за маленькими стожками сена в лесную глухомань, посылали деда Никифора с помощником. Я уже не говорю о том, что кроме конюха, дед Никифор занимал должность приёмщика молока от частников в отдаленных деревеньках. Не гонять же за пятью бидонами туда трактор!
Шли годы. Я выучился в школе, поступил в сельхозтехникум, который окончил с отличием. При распределении меня оставляли в области, предлагая работать главным механиком в образцовом хозяйстве. Но мне хотелось романтики, потому и попросил комиссию направить куда подальше. Они и направили – на Урал, в глухой таёжный колхоз. Там я отработал три года и нельзя сказать, что пожалел о своем решении. Дикая нетронутая природа покорила меня. Однако, наступил момент, когда меня вдруг потянуло на Родину, к матери и отцу, так несправедливо оставленным мною.
Я написал заявление об увольнении. Председатель долго не хотел меня отпускать, уговаривал остаться и обещал всяческие блага. Но не до благ мне было – зов малой Родины не давал спать по ночам. И я послал матери телеграмму, чтобы ждали и встречали непутёвого сына.
На маленьком полустанке встретил меня дед Никифор на новой телеге с каурым красавцем-жеребцом. Мы обнялись с дедом и расцеловались.
– А чего мать с отцом не встречают?
– Так какой с них толк, Гришуха? Пусть на стол собирают, а я тебя мигом домчу.
– Мигом не надо, деда, знаю я твою езду.
– Ну, так ить мы и потихонечку могём. Тише едешь – дальше будешь…
Я положил чемодан в телегу, туда же бросил рюкзак и сел на самую душистую охапку сена.
– Трогай, дед Никифор!
– Ой, залётный, ну-ка с ветерком! – озорно кричал Никифор и для пущей важности махал кнутом. Жеребец, однако, на геройство деда отреагировал вяло и рыс-цой повез нас по дороге.
– Как дела в колхозе? – спросил я для завязки разговора.
– Так какой теперь колхоз? Половина по домам сидит, половина работает.
– А кони твои как же?
– Так нет коней-то, милок, вывели начисто. Вот один жеребец остался. Выкупил я его у конюхов. Лёха меня прокормит.
– Это какой ещё Лёха?
– Да конь мой, так я его с жеребячьего детства кличу.
– Дед, неудобно коня человеческим именем называть.
– Неудобно штаны через голову надевать, а Лёха мне жизнь спас. К тому же, как услышит песню про Лёху, без которого девахе плохо, сразу танцевать начинает.
Мы подъехали к речке, куда печальные ивы склонили свои седые головы. Дед Никифор выпряг Лёху и повёл его на водопой. Я достал из рюкзака «сибирскую снедь» и разложил богатство на огромных зелёных лопухах, сорванных у дороги.
– Ну, паря, удружил! – радостно воскликнул дед, увидев необычный «стол».
Перекусили. Лёха бродил рядом, пощипывая зелёную луговую траву. Зная привычку деда рассказывать разные истории, я спросил его:
– Это как же Лёха тебе жизнь спас, дед?
– Непростая история, милок. Если бы не со мной приключилась, не поверил бы. Поехал я раз за сеном в Волчью гать. Ну, ты знаешь, где это. А Лёха тогда уже силу набрал, я его и запряг. Навил большущий воз, жердину сверху кинул и веревкой перетянул. Чтобы сено поприжать, значит. Сам на воз забрался и Лёхе приказал трогаться.
Только он – ни с места. Я уж его и вожжами, и кнутом понуждаю, а он как вкопанный. Слезу с возу, дёрну за вожжи – идет как миленький. Залезу на воз – опять стоит. Рассердился я тогда на него сильно, а зря. Коняга не случайно себя так вел. Беду, значит, чуял.
– Это ж, какую беду, дед?
– А такую, что на Лысой горе во время спуска лопнула у меня веревка. Значит, гниловатая была. Жердина «сыграла» и улетела в кусты. Кабы я на возу сидел, ухлопала бы она меня до смерти.
– Ну, это совсем необязательно. Ты только предполагаешь.
– Не предполагаю, а знаю, милок. Слава Богу, немало пожил на земле нашей.
– Ты не обижайся, дед Никифор. Попробуй лучше сала сибирского.
– Спасибо, паря, за угощение. Тебя, Гриша дома ждут, давай собираться и – в путь-дорогу…
Я помог старику запрячь Лёху в телегу. Жеребец переступал с ноги на ногу, всхрапывал и косил глазом на чужака. Я же в знак уважения и почтения протянул ему на ладони большой кусок хлеба. Он взял его большими черными губами и благодарно кивнул головой.
– Да он у тебя артист, дед!
Мы поехали. Мысль о том, что скоро я увижу родную деревню и обниму отца с матерью, согревала меня. Нет, верно говорят, что в гостях хорошо, да дома лучше.
Рассказ написан на основе реальной истории из жизни дновского конюха.