Гришино сафари
Часть 2
Григорий же выбрал себе новый маршрут, не осознавая, что двигается в противоположную сторону так ожидаемого обжитого и тёплого вагончика. Он шёл в верх параллельно повернувшего с востока Енисея, в сорока километрах от него, приближаясь к низине с длинным болотом, укрытым отцветшей и уже завязывающейся морошкой. Переходя через толстый, поваленный ствол сосны, поскользнулся на съехавшем со ствола сосны, большом куске коры. Ружьё полетело в одну сторону, Гриша в другую. При падении зацепился за сук, плащ затрещал сзади и расползся, как фрак у дирижёра. Неудачник поднялся, на зацепившихся семейных трусах лопнула резинка и они сползли, закрыв на половину сапоги. Откинув фалы получившегося фрака, он увидел ниже спины большую кровоточащую ссадину. Снял прямо через сапоги порванные трусы и вытерев ими ушибленное место, скомкал и сунув их в карман, продолжил свой путь.
По краям болота среди багульника шли заросли голубики с завязавшимися уже ягодками. Густые, высокие кусты ежевики с длинными колючками, переплетаясь, не давали прохода. Кустики черники и водяники на замшелых, каменистых проплешинах украшали ландшафт уходящего в даль болота. В березняке белели цветы редких кустиков костяники, свёрнутые их листья, предвещали дождливую погоду. День клонился к вечеру, свинцовые тучи закрывали небо. Уставший, он поднялся по камням на опоясывающую низину сопку и направился в конец болота, надеясь, что идёт в правильном направлении и углубился в сосновый бор. Разлапистые сосны, перемежаемые берёзками, и осинами закрыли и до того тёмное от грозовых туч небо.
Смеркалось. Прохлада надвигающейся ночи давала о себе знать. Небольшие отряды кровожадных, вечно голодных комаров и прожорливой мошкары немедленно приступили к ужину. Гриша как мог закутался в плащ, гнус атаковал его голые ноги. Залазил под плащ и грыз, и грыз нежную, кожу городского жителя. Наломав с берёзы веток с пахнущими смолой листьями, он нещадно лупил себя по ляжкам разгоняя кровопийц. Надоевшее ружьё всё время сползало с плеча.
Уже на закате солнца, наш «великий» охотник в сумраке надвигающейся ночи заметил небольшое дупло в старой, сломанной пополам сосне и решил там переночевать. Гриша, скрючившись в три погибели на карачках, залез спиной в спасительное природное убежище, как ни странно, но комары и стаи гнуса не летели в его прибежище. Дупло внутри оказалось просторным и высотой почти в рост несчастного горемыки. Дно его было выстелено мелкими ветками и прелой листвой, на которой клочьями лежала шерсть противно пахнущая псиной.
Ружьё зарядил последним патроном с дробью. На всякий случай взвёл курок и поставил стволом вверх на выступ у стенки, в как будто для него сделанную выгнившую впадину дупла. Выгнал ветками остатки отъевшихся его кровью зудевших кровопийц. Присел, укутался плащом как мог, согреваясь и прогоняя озноб. Майка и плащ почти не грели, зубы его выбивали чечётку. Ноги в сапогах гудели, погрызенное гнусом, прошприцованное комарами и расцарапанное колючками ежевики, тело зудело и чесалось.
А за пределами Гришиного убежища уже накрапывал дождь. Небо разломила яркая молния, за ней раскатами загремел первый гром. Дождь превратился в ливень, а в дупле было хоть и тесно, но довольно сухо и спокойно. Уставший и перепуганный горе охотник немного успокоился и задремал под шум проливного дождя. Ему снилась его квартира, диван на котором он всегда спал, не выключенный телевизор, по которому шёл старый военный фильм «Адмирал Нахимов» …
Свинцовые, тяжёлые тучи закрыли небо, на корабле было темно, словно ночью. Чёрное море было не спокойно, волны разбиваясь о борта флагманского корабля, заливали палубу. Огромные альбатросы с криками разрезали своими могучими крыльями чёрные тучи. Королевские пингвины, часто махая своими короткими крыльями с гоготом носились над пенившимися волнами.
- Странно?! Откуда на Чёрном море появились альбатросы? А эти-то пингвины, смотри-ка ты, оказывается летают! - рассуждал во сне Гриша.
Солёные брызги и белая пена волн били в лицо обрушиваясь на вооружённую винтовками команду. Пушки на кораблях громко, с треском стреляли, эхо канонады раскатами неслось до самого горизонта. Со стволов орудий летело пламя освещая палубу. Посреди палубы, в дыму орудий, с подзорной трубой в руке, в адмиральской форме, стоял сам Павел Степанович Нахимов отдавая команды зычным голосом.
С турецкой эскадры парусного флота адмирала Осман-паши летели ядра. На стоящих под парусами судах противника видны были вспышки пушечных выстрелов. Ядра турецкой флотилии, падая в море рядом с флагманским кораблём Нахимова, поднимали столбом фонтаны черноморской воды. Некоторые снаряды с шипением падали на борт корабля, матросы их тут же сбрасывали в море. Вцепившись одной рукой в канаты возле мачты, стрелял со своей одностволки Гриша, одетый в плащ и сапоги, на голове его была бескозырка.
Остальные матросы были с длинными старинными винтовками того времени. Вот одно ядро упало на борт и подпрыгивая, с шипением, покатилось к нашему стрелку. Григорий присел, обнял колени стараясь быть меньше, - «А вдруг перепрыгнет через меня», - подумал вояка. Пушечный снаряд разрастаясь в размерах, вдруг оброс шерстью и вплотную приблизился к нему.
Почему-то мокрая шерсть «Ядра» мягко тыкалась в колени, а выросший неизвестно откуда хвост бил его по лицу. Гриша, схватился обоими руками за хвост и с силой дёрнул его в сторону, стараясь увернуться от ядра-оборотня. Волосатое ядро рыкнуло, потом взвизгнуло, но наш герой крепко держал его за хвост.
Ружьё, мирно стоящее у стенки дупла, соскочило с выступа ударившись прикладом о землю и раздался оглушительный выстрел, усиленный замкнутым пространством дупла. Запахло жжёным порохом, у Гриши заложило уши и сверху посыпалась сгнившая труха сосны. Хвост с силой дёрнулся, просыпающийся обитатель дупла больно ударился лбом об стенку своей импровизированной спальни. Раздался дикий, жуткий вопль неизвестного лесного существа способный разбудить даже мёртвого.
- «Леший», - подумал на смерть перепуганный Гришка, чувствуя, как на лбу растёт огромная шишка. Раздалась «пулемётная очередь» и оглушённого выстрелом, контуженного о край дупла, блудного сына неожиданных обстоятельств, обдало чем-то жидким, липким и вонючим. Задрожавшие, скользкие пальцы выпустили хвост «Лешего». Дикий, ужасающий вопль разрезал тишину притихшей тайги. Затрещали молодые осинки и вопль прекратился, что-то задёргалось в кустах и затихло. Гриша, размазывая по лицу липкую и вонючую жижу, задыхаясь и трясясь от страха, неживой-немёртвый сидел в дупле до самого рассвета боясь вылезти со своего убежища.
Утром, как только первые лучи солнца осветили верхушки деревьев, он осторожно высунулся из дупла, оглядывая ближние кусты вереска. Кругом была тишина. Промыл лицо и руки со стекающего по стволу сосны ручейка. В пяти-шести шагах от него, в кустах можжевельника, лежал бездыханный труп волка. Пасть его была приоткрыта, с неё торчали пожелтевшие зубы в предсмертном оскале. Три клыка его были на половину сточены, вместо четвёртого торчал коричневый сломанный до основания остаток клыка. На плече его сквозь клочья линяющей шерсти проглядывал большой, старый шрам. За несчастным животным от сломаной сосны тянулся светло-коричневый след испражнений перепуганного на смерть серого разбойника, размываемый небольшим дождиком.
Придя в себя, охотник-неудачник сообразил, что он занял постоянное убежище от непогоды бедолаги волка. Тот по привычке, задом, залезал в своё обжитое им дупло, когда сонный Гриша схватил его за хвост. А тут ещё и ружьё выстрелило, хорошо хоть дробь, не задев его вся ушла вверх, малость увеличив высоту дупла. У волка, от такого приёма в гости и неожиданного перепуга, случилась сильная диарея. Его пронесло от такого стресса и всё, что было у него в желудке, вылетело наружу со скоростью вылетевшей из ружья дроби. Огромный выброс адреналина заставил его сердце стучать со скоростью отбойного молотка. Он ошалевший, с воплем выскочил с обжитого им дупла и пробежав пять метров ткнулся носом в кусты. Бедное животное скончалось на месте от разрыва сердца.
Гриша недолго рассматривал волка, боясь к нему приблизиться после внезапно ожившей головы гадюки. Уж больно много страху он натерпелся с этой ползучей тварью. А вдруг и этот серый разбойник оживёт, с ним-то ему точно не справиться. Смыв в луже от дождя с себя смрад и всё, чем был наполнен желудок бывшего хозяина дупла, развесил на ветках мокрые плащ и майку. Промыл загаженное и уже бесполезное ружьё, повесив его рядом со своими пожитками.
– Хорошо хоть портянки остались не вымазаны, а то бы скакал здесь как папуас в джунглях, - бурчал себе под нос несчастный, - теперь вот как тот Робинзон Крузо, правда на нём и то одежды было больше чем у меня. С моей одеждой я, - он посмотрел на сапоги, - пожалуй, даже больше похож на его Пятницу. Такой же дикий голый и убогий, копья мне только не хватает.
Сорвав побольше берёзовых веток нещадно лупил себя отбиваясь от комаров и мошки. Вышедшее спасительное солнышко через час высушило его скудную одежду, но стойкий запах содержимого волчьего желудка всё же остался. Не в силах терпеть издевательства комаров и мелкого гнуса, напялил на себя свой не хитрый наряд, и отправился в путь, повесив на плечо бесполезное, ружьё. Голод и кровососущие твари гнали несчастного горе-охотника вперёд. Поплутав до четырёх часов дня, обессилел, хотелось бросить ненужное ружьё и упасть на мягкий, белоснежный ягель, как на перину, и отдохнуть забыв обо всём. Недовольный желудок требовал пищи. Да где ж её взять, ни ягод, ни грибов в это время ещё не было.
Гриша совсем расстроился, как вдруг на приближающейся полянке, возле небольшого ручья, увидел небольшой, старый домик с одним маленьким окошком. Нижний сруб был на половину в земле, толи сгнил, толи врос в землю. На крыше торчала железная труба с жестяным колпаком от дождя покрытая от времени ржавчиной. Он, задыхаясь от радости, рванул к избушке, со всех своих оставшихся сил.
Осторожно отдёрнул засов на двери и со скрипом открыл её. В помещении была гробовая тишина. С одной стороны, возле окна стояла печка с покрытой сажей приоткрытой дверкой, возле печки лежали дрова. На против окна, у стенки были нары с матрасом и подушкой, покрытые старым ватным одеялом. Под окном стоял дощатый стол, с приставленными к нему двумя табуретками, на нём стояла керосиновая лампа и рядом с ней начатая коробка спичек. На краю стола лежали несколько журналов «Юный техник» и два журнала «Огонёк», под ними с десяток газет «Сельская жизнь». На одной табуретке лежали фуфайка, побитый временем свитер и прожжённые в некоторых местах ватные штаны. С прожжённых мест торчали клочки серой от времени ваты. На полу лежала высохшая трава полыни, издавая горько-терпкий аромат.
– Наверно от мышей насыпали, - подумал Григорий, - вон ни одной мыши не видно. Если бы они тут были, то все тряпки бы перегрызли, – сделал он мудрое заключение, - значит пусть лежит, знал бы что за трава, ещё бы подложил.
Возле окна была двухярусная полка с трёхлитровыми, стеклянными банками с почти закончившимися крупами гречки и риса. На нижней полке почти полная трёхлитровая банка с рожками. В литровых банках были соль, сахар. Лавровый лист и два пакетика с перцем лежали в пол-литровой банке. В старой жестяной банке было немного чая.
Над печкой и кроватью на гвоздях висели две чугунных сковородки и три разнокалиберных кастрюли, пять крышек от них аккуратно лежали на столе. На чугунной плите печки стопкой стояли алюминиевые миски, в них ложки, вилки и два ножа. Две эмалированных кружки с цветочками, перевёрнутые, лежали поверх ложек и вилок. Всё это было накрыто алюминиевым ковшом. Рядом стояла начатая бутылка растительного масла и две литровых банки магазинного рассольника. По середине плиты, большая кастрюля, на половину заполненная сухарями и закрытая крышкой, рядом с ней закопчённый, старый, алюминиевый чайник. На припечке лежали три коробка спичек.
Обрадованный и повеселевший такой удаче, горе охотник повесил ружьё над нарами на два больших гвоздя. Запустил руку в кастрюлю с сухарями, достал их полную жменю и жадно начал грызть пахнущие плесенью окаменевшие от времени сухари. С интересом разглядывая «хоромы», посланные ему судьбой, присел на нары. С аппетитом хрумтя сухарями и не замечая привкуса плесени, взял в одну руку вещи с табуретки и скинул неприятно пахнущий плащ.
Осмотрев со всех сторон фуфайку, свитер и штаны, прикинул на себя. «Брэндовская» одежда была размера на четыре больше, видать хозяин этой «тройки» был человеком крупным и отменного здоровья. Не каждый смог бы забраться в такую глушь неизвестно откуда, да ещё и оборудовать эту избушку.
Гриша примерил брюки от неизвестного модельера. В эти брюки можно было воткнуть ещё одного человека, правда похудее его. Нашёл кусок верёвки и завязав на поясе, покрутился по избушке, и удовлетворённый, примерил и свитер. Свитер с двумя дырками на спине и груди был немного короче плаща и висел на нём как на огородном пугале, но Гришу это нисколько не смущало, главное тепло и комары не будут кусать. Ватники надёжно защищали от комаров и назойливого гнуса, и согревали ноги. Довольный таким подарком чуть ли не с царского плеча, он вспомнил детскую песенку и жуя сухари запел:
- Мама сшила мне штаны из берёзовой коры,
чтобы попа не чесалась и не ели комары.
Вот порвалися штаны,
сразу попа зачесалась и заели комары.
Ай люли, ай люли, задолбали комары!
Добавил он последнюю строчку собственного сочинения. Засмеявшись этой детской, озорной песенке в своём исполнении, когда-то слышаной им в детстве, зачерпнул ещё жменю сухарей и с блаженством разлёгся на нарах. Под нарами что-то звякнуло, он наклонился и вытащил оцинкованное ведро с топором.
– О-о! теперь я как кум королю и сват министру! Одежда есть, еда есть, спать есть где, а главное тепло и мухи не кусают. Чем не жизнь!? – Рассуждал расслабившийся и довольный, как слон, Григорий. - Сейчас печку затопим, рассольника сварим, чайку сделаем и можно жить. А там глядишь может хозяин объявится, а может ещё кто из наших. Ведь этот татарин Арсен говорил же тогда, что, если кто заблудится, они поиски сразу организовывают. Чудное какое-то у него имя, Аслан на татарском, как он говорил. Вот чёрт не русский. – со злостью вспомнив, как тот выкинул его с тракторного прицепа, когда ехали с посёлка на участок. - Может и меня найдут, главное, чтоб живого, – с надеждой уверял сам себя потеряшка, - сам я больше никуда не пойду, лучше уж умру здесь, чем опять блудить по лесу, да змей жрать. А сейчас надо водички принести, да рассольничка сварганить, и чаю, чаю попить, а то в глотке всё пересохло. – промолвил он, чувствуя себя хозяином положения.
Гриша довольно потянулся, надел свитер, ватные брюки, встал и взяв ведро с ковшом, отправился к ручью. На голову нахлобучил старую, зимнюю шапку, найденную под одеялом, чтоб комары не кусали. Посмотрел бы кто на него сейчас!? Тот наверно бы умер со смеху, а может расплакался от жалости и сострадания. Обросший, вымазанный в саже и одетый в свитер, больше напоминающий старое, женское платье, несчастный, но довольный, киевлянин был похож на героя мультика «Падал прошлогодний снег». Ватные брюки, обёрнутые чуть-ли не в два раза вокруг пояса и сапоги, дополняли сходство с героем этого мультика.
Ручей протекал в десяти шагах от избушки охотника, весело струясь по камням серебристой лентой. За избушкой он образовал маленькое озерко, где очевидно и брал воду её хозяин. Там был небольшой настил, выступающий в озерко, туда и направился Григорий. За избушкой он увидел поленницу дров и небольшую пристройку с трубой.
Набрал воды в ведро и направился к избушке, по пути заглянул в пристройку. То была маленькая, но грамотно обставленная банька с небольшим окошком. Выложенная с камня печь обрамляла большой, старый котёл для воды. Возле стенки, почти под потолком, была большая полка чтобы париться, к ней была пристроена лавка для мытья. Перевёрнутая шайка для воды и большой ковш лежали на лавке. Три пихтовых веника и один берёзовый висели под потолком в углу.
– Ну, это же вообще сказка! Тут даже помыться можно, чем тебе не турецкая баня, или финская сауна, - размышлял Гриша, хотя сам не имел и малейшего понятия о саунах в Финляндии и тем более о турецких банях, но по наслышке знал, что такие существуют в природе. – Сейчас сварю рассольничка, сделаю чайку и спать, а завтра с утречка можно и баньку протопить, помыться, и одёжку свою постирать, – размечтался новоявленный гость охотничьего домика.
Давно не топленная печь, заполнила едким дымом всё помещение, пришлось выйти и раскрыть двери настежь. Через полчаса в прогретой печи потрескивая искрами, загудел огонь, дым с трубы столбом устремился вверх и в стороне от избушки опустился на полянку сизым туманом. А ещё через полчаса проветриваемое помещение освободилось от дыма. Гриша поставил кастрюлю с водой на плиту, открыл банку рассольника и когда вода закипела, высыпал в неё содержимое банки. Добавил рожки в рассольник, получилось что-то среднее между рассольником и тюремной баландой. Полный чайник поставил рядом. За окном опустился вечер, а в избушке было тепло и уютно. При свете керосиновой лампы поужинал, выпил кружку сладкого чая с сухарями и разлёгся на нарах как барин. Ночь прошла без кошмаров и сновидений.
Проснувшись Гриша с трудом встал с нар, ушибленный от падения на сколькой сосне бок болел. Возле ссадины на ягодице образовался большой, потемневший синяк. Перекусив и немного размявшись, он решил протопить баньку, помыться и постирать майку с трусами и плащ. Достал с кармана порванные трусы и обомлел. Карман на трусах где он хранил деньги, был порван и пустой. Видно в спешке, он выронил деньги у того злополучного поваленного дерева, когда упал и порвал трусы и плащ. Все четыреста целковых как корова языком слизала.
– Вот зараза, ведь ни копейки из них не потратил, думал при отъезде пригодятся, вот и сэкономил получается. – плаксиво запричитал Гриша. – Вот тебе и соболя с куницами, теперь на какие шиши я их куплю у этих аборигенов, хоть бы на обратный путь денег хватило с этой сборки живицы.
Посмотрел на порванные трусы и со злостью отшвырнул их в угол избушки. Теперь трусы годились разве что на тряпки, да и то если их хорошо постирать. Со своих вещей у него остались майка и сапоги с портянками. Приунывший и удручённый своей ошибкой, он равнодушно помылся в баньке и отстирал найденным в баньке куском мыла, воняющие вещи от ночной встречи с волком.
От нечего делать пересмотрел журналы «Юный техник», под ними лежала парочка пожелтевших журналов «Огонёк» за 1960 год. В них он нашёл статью Сергея Смирнова «Бессменный часовой», статья оказалась интересной. В ней писалось об офицере первой мировой войны прожившем на большом, интендантском складе девять лет.
Весной 1924 года в Польском тогда Бресте, в одной из крепостей занимались расчисткой подвалов солдаты войска польского. Когда был освобождён вход в подземный тоннель, из глубины вдруг раздался грозный окрик, - «Стой! Кто идёт?» - говорили по-русски, солдаты не поверили своим глазам. Перед ними стоял обросший человек с винтовкой на перевес в форме российской императорской армии.
Оказалось, что во время первой мировой войны, при взрыве, его завалило землёй в одном из казематов где он охранял большой, интендантский склад. Девять лет часовой провёл в подвалах крепости. На складе хранились обильные запасы продовольствия, обмундирования и белья. Он питался консервами, которые хранились на складе и смазывал винтовку и патроны маслом с рыбных консервов. Каждую субботу, когда наступал банный день, часовой менял обмундирование на новое, благо на складе было много военной формы.
Складом этим ведал некий полковник интендантской службы. Получив приказ взорвать подземные казематы с запасами, он заявил командованию, что этого не следует делать. Полковник объяснил, что окрестное население ничего не знает о существовании склада и достаточно будет лишь взорвать вход в подземелье, чтобы скрыть от противника местонахождение этих богатых запасов. Зато потом, если русские войска снова отвоюют Брест, вход в склад легко будет раскопать и запасы удастся использовать.
Предложение полковника было принято. Саперы поспешно заложили динамит, и взрыв надежно завалил вход в подземелье, не оставив снаружи никаких следов склада. Теперь все эти подземные богатства могли спокойно дожидаться того момента, когда за ними вернутся их хозяева. В складе были большие запасы сухарей, галет и печенья. Разнообразные вина, коньяки и водки стояли ящиками. Много мясных и рыбных консервов и других самых разнообразных продуктов. Если бы вместе с часовым тут, под землей, очутилась вся его рота, то и тогда этого хватило бы не на один год. Можно было не опасаться — смерть от голода не грозила ему. Здесь оказались даже махорка, спички и много стеариновых свечей.
Тут была и вода. Вокруг Бреста немало болотистых, сырых мест, и грунтовые воды здесь находятся недалеко от поверхности земли. Стены подземного склада всегда были влажными, и кое-где на полу под ногами хлюпали, лужи. Значит, и жажда не угрожала солдату. Сквозь какие-то невидимые поры земли в склад проникал воздух и дышать можно было без труда. А потом солдат обнаружил, что в одном месте в своде тоннеля пробита узкая и длинная вентиляционная шахта, выходящая на поверхность земли. Это отверстие, по счастью, осталось не совсем засыпанным, и сквозь него вверху брезжил мутный дневной свет.
Итак, у замурованного в подземелье солдата было все необходимое, чтобы поддерживать свою жизнь неограниченно долгое время. Оставалось только ждать и надеяться, что рано или поздно русская армия возвратится в Брест и тогда засыпанный склад раскопают, а он снова вернется к жизни, к людям. Но в мечтах об этом он, наверно, никогда не думал, что пройдет столько лет, прежде чем наступит день его освобождения.
Как уже говорилось, на складе хранились запасы стеариновых свечей, и первое время солдат мог освещать свое подземелье. Однажды ночью горящая свеча вызвала пожар, как потом рассказал часовой, когда проснулся, задыхаясь в густом дыму, склад был охвачен пламенем. Ему пришлось вести отчаянную борьбу с огнем. В конце концов, обожженный и полу-задохшийся, он все же сумел потушить пожар, но при этом сгорели оставшиеся запасы свечей и спичек, и отныне он был обречен на вечную темноту.
А потом ему пришлось начать настоящую войну, трудную, упорную и изнурительно долгую. Он оказался не единственным обитателем подземелья, на складе водились крысы. Сначала он даже обрадовался тому, что здесь, кроме него, были другие живые существа. Но крысы плодились с такой ужасающей быстротой и вели себя так дерзко, что вскоре возникла опасность не только для складских запасов, но и для него самого. Тогда он стал истреблять крыс.
В непроницаемой темноте подземелья борьба человека с быстрыми, проворными хищниками была слишком неравной и трудной. Но человек научился различать своих невидимых врагов по шороху, по запаху, невольно развивая в себе острое чутье животного, и ловко подстерегая крыс, убивал их десятками и сотнями. Но они плодились еще быстрее, и эта война, становилась все более упорной. Она продолжалась в течение всех девяти лет, вплоть до того дня, когда солдат вышел наверх.
После поляки рассказывали, что у подземного часового был свой необыкновенный календарь. Каждый день, когда наверху, в узком отверстии вентиляционной шахты, угасал бледный лучик света, солдат делал на стене подземного тоннеля зарубку, обозначающую прошедший день. Он вел счет даже дням недели, и в воскресенье зарубка на стене была длиннее других. А когда наступала суббота, он, как подобает истому русскому солдату, свято соблюдал армейский "банный день". Конечно, он не мог помыться — в ямах-колодцах, которые он вырыл ножом и штыком в полу подземелья, за день набиралось совсем немного воды, и ее хватало только для питья. Его еженедельная "баня" состояла в том, что он шел в отделение склада, где хранилось обмундирование, и брал из тюка чистую пару солдатского белья и новые портянки.
Он надевал свежую сорочку и кальсоны и, аккуратно сложив свое грязное белье, клал его отдельной стопой у стены каземата. Эта стопа, растущая с каждой неделей, и была его календарем, где четыре пары грязного белья обозначали месяц, а сорок восемь пар - год подземной жизни. Когда настал день его освобождения, в этом своеобразном календаре, который уже разросся до нескольких стоп, накопилось больше четырехсот пятидесяти пар грязного белья. Вот почему часовой так уверенно ответил на вопрос польского офицера, сколько времени он провел под землей.
Службу вёл согласно воинскому уставу, поэтому, когда его обнаружили, он заявил, что не может покинуть свой пост. Пришлось вызвать офицера, старшего по званию и хорошо знающего русский язык, который и отдал ему соответствующий приказ. Когда солдата вывели на поверхность, он ослеп, так бывает с теми, кто долго не видел солнечного света. Его отвезли в Варшаву, поместили в госпиталь, подлечили, а за тем отправили на родину в Россию. Далее его следы терялись….
Гриша перечитал оба журнала «Огонёк» и принялся за журналы «Наука и техника», но эти журналы не вызвали такого интереса. Всё думал о том бессменном часовом. Вечером при свете керосиновой лампы разогрел на плите рассольник и перекусил, запил чаем с сухарями. Потом устроился на нарах и погасил лампу, но заснуть не мог. Всё думал;
- Как это тот офицер целых девять лет на складе просидел? Да ещё и в полной темноте. Я бы наверно с ума сошёл, или бы помер там в первый же год заточения, или крысы меня там бы съели, это уж точно, и к бабке не ходи.
Встал, подбросил дровишек в печку, голый присел на табурет глядя в вымытое им окошко. Мирное потрескивание горящих поленьев и отблески пламени озаряющих темноту избушки, располагали к размышлениям. Он пытался представить себя, на месте того офицера императорской армии, в старом интендантском складе, но все усилия были напрасны. Возникало много неразрешимых им вопросов. Тогда он решил представить себя случайно запертым и забытым на складе, последнем, где он работал завскладом….
Вот со скрипом закрылись большие, железные ворота склада, а на следующий день объявили эвакуацию всего населения Киева по неизвестной ему причине. Он стучит в ворота, но ему никто не открывает, за воротами гробовая тишина, меняются день и ночь, идут день за днём. На его складе есть продовольствие; - всевозможные консервы, колбасы нескольких сортов, окорока, ветчина и балыки. От жажды не умрёшь, полно минералки, соков, спиртного хоть залейся, ящики конфет и шоколада. Всё это на одной стороне склада.
На другой; - промтовары, посуда, ящики с необходимыми в таком случае фонарями и батарейками если отключат электричество. Есть даже мебель и спальное бельё, и дорогие расписные одеяла с подушками. Склад богатый, специально для первых лиц города.
- «Да-а! Вот бы мне в такой ситуации оказаться вместо этого химлесхоза, ходил бы там барином, в парчовом халате. Спал бы на дорогущих кроватях под шёлковыми одеялами. Коньяки, ром, да виски попивал бы, да трескал бы хамон с колбасами и сырами заморскими», – размечтался совершенно голый Григорий, почесывая синяк на заднице. – Да! Не хило живут киевские тузы, да секретари райкомов, уж я-то насмотрелся! –размечтался голозадый «барин», но блаженного мечтателя перебила картина за стеклом…
За окном, в чистом, безоблачном небе, светила полная луна, словно огромная жемчужина, освещая поляну своим перламутровым светом. Рядом с избушкой проплыла тень небольшой совы и медленно скрылась за ручьём. Тёмные верхушки елей и кедров зигзагами разграничивали небо и теряющуюся в темноте тайгу.
На полянку выскочила кем-то вспугнутая косуля. Это был небольшой олень, не больше метра в холке, со стройным телосложением, длинной шеей и с тонкими длинными ногами. Голова небольшого размера с длинными и широкими ушами, на голове его небольшие дважды ветвящиеся рога. Маленький его хвостик нервно подёргивался. Самец косули замер на месте, попрядав ушами, покрутил головой, прислушался и направился к ручью. Гриша замер у окна, наблюдая за косулей. Та, утолив жажду, подняла свою небольшую головку, грациозное её тело замерло. С минуту постояла, ловя ночные шорохи и запахи тайги, легко перепрыгнула ручей и не спеша направилась в глубь тайги.
Наш обитатель избушки, с замиранием сердца, в первые в жизни видел косулю в природных условиях. В Киеве он неоднократно бывал в зоопарке, но там, все животные были ограничены в движениях и пространстве их небольшими размерами клеток и вольеров. Животные в зоопарке ему казались скучными и несчастными пленниками на потеху любопытных зрителей, и не особо его интересовали. Особенно грязь и отходы жизнедеятельности животных, и их метание в клетках его всегда удручали.
Здесь же в тайге, косуля выглядела совсем по-другому, в её родной стихии она чувствовала себя вольной и независимой от человека. Её движения были величавы и грациозны, не было ни каких ограничений в движении и пространстве. На воле красавица-косуля сильно отличалась от своих несчастных меланхоличных собратьев с потухшим взглядом и не спеша передвигающихся по вольеру в зоопарке. Эта небольшая, грациозная, гордая и вольная в своих движениях косуля, была в своей стихии, она была частью этой природы.
Посидев у окна ещё с полчаса, так никого и не дождавшись, Гриша в чём мать родила, прошёлся до печки, прикрыл поддувало и лёг под одеяло. Вспоминая красавца косулю и свои нелепые мысли о заключении на складе, он незаметно для себя заснул. Ночь спал как младенец, без сновидений. Под утро встал, вышел, и взял сырую от росы, охапку дров, запасённых с вечера возле двери. Возле печки побоялся дрова сложить, чтоб не было пожара не дай бог. Подбросил в почти прогоревшую печку и лёг досыпать.
Под утро ему приснился его склад, разложенная и застеленная цветастым шёлком большая кровать. Он сидел рядом в кожаном кресле в атласном халате до пят с бокалом шампанского. На голове его был бархатный колпак, на ногах мягкие, пушистые шлёпанцы. Возле него стоял инкрустированный столик, на котором стояла бутылка шампанского, бутылка рома «Негро» с нарисованной на ней головой негра и тарелки с закусками. В его кровати лежала почти голая Софи Лорен с её непревзойдёнными губами и величавой улыбкой. Её прекрасные, волнистые, каштановые волосы спадали на вздымающуюся грудь. Она страстно смотрела на Григория и манила его к себе в постель, тоненьким пальчиком с наманикюренным ноготком на прекрасной, нежной ручке…. И вдруг осипшим, прокуренным голосом уборщицы бабы Клавы недовольно заговорила ему:
- Иди уже ко мне, чёрт плешивый, только ноги вытри, а то знаю я вас, паразитов, вечно прётесь в грязных башмаках по помытому. Ну, что бельма свои выкатил? – хрипела баба Клава, дымя беломориной.
Гриша допил шампанское и несмело глянул на лежащую в постели. Вместо Софи Лорен, там сидела старая, сварливая баба Клава в очках с толстыми, запотевшими стёклами и в грязном халате уборщицы. Она держала в руках чашку с чаем на блюдечке. Мелодично помешивая содержимое чашки серебряной ложечкой и кляла его на чём свет стоит, подбирая слова отборного мата. Ему стало нехорошо и обидно за несправедливые высказывания в его сторону сварливой бабки. Он недоумевал, куда же делась красавица Софи Лорен и откуда вдруг появилась эта вредная баба Клава, и что она тут делает? А та распаляясь продолжала его частить по матери.
– Вот из-за таких как ты и война в Киеве, людей всех эвакуировали, танки в городе тарахтят, не слышишь что-ли? – возмущалась баба Клава.
Гриша действительно услышал за воротами склада железный лязг траков танка по асфальту. Двигатель танка громко рычал, потом сбавляя обороты, совсем замолк, затих и скрежет гусениц возле склада. А в складе куда-то делась богатая кровать, его кресло, стол с шампанским и ромом. Исчезли тарелки с яствами, только портрет негра смотрел уже не с бутылки с ромом, а почему-то с керосиновой лампы и загадочно улыбался. – Открывай уже ворота-то, – хрипела баба Клава уже мужским голосом, остервенело колотя ложечкой в чашке. – Слышишь наши пришли. Стучат!
Недовольная уборщица продолжала стучать серебряной ложечкой уже по блюдечку в зажатом, морщинистом кулачке, да так часто и громко, что Гриша проснулся.
Отойдя ото сна, он понял, что стучат в окно, накинул на себя одеяло и открыл дверь. В двери стоял молодой парень в синей форме гражданской авиации. На полянке стоял красный вертолёт пожарников лесхоза МИ-2 (как в последствии узнал Гриша), лопасти его застыли, а двигатель вертолёта работал на холостом ходу.
– Доброе утро! Я смотрю у Михалыча в избушке дым идёт, значит кто-то чужой там печь-то топит. Михалыча я вчера вечером возле дома видел и вроде ни куда он не собирался. Да и не мог он так быстро в свой охотничий домик добраться. Вот я и решил проверить, кто здесь хозяйничает. – Он осмотрел помещение избушки и недоверчиво посмотрел на закутанного в одеяло непрошенного гостя. – А вы-то кто будете, можно документы ваши посмотреть?
У Гриши от такой радости, что его всё же нашли побежали слёзы и он путанно начал объяснять откуда он, и кто он такой. Как случайно заблудился в тайге.
– А так это вы тот потеряшка с Мотыгинского химлесхоза, значит это вас ребята ищут? Была у нас радиограмма о вашей пропаже, хорошо, что я дым с трубы увидел, а так бы сидели тут ещё неизвестно сколько времени. Они ведь вас совсем в другом районе ищут, а вас аж вон куда занесло!? И угораздило же вас сюда забраться? – удивлённо посмотрел на заблудившегося Гришу. – Так что, и одежды никакой у вас нет кроме плаща, майки, да сапог!? Ну ты даёшь мужик, перешёл неожиданный спаситель на ты, - это ж надо на охоту, и в трусах! Сколько живу здесь, а такое в первый раз вижу.
У Гриши с глаз ручьём текли крокодильи слёзы, он, размазывая их кулаком по лицу, с рёвом, начал рассказывать, как он тут оказался. Что у него кроме майки и плаща даже и одежды-то не осталось, трусы и те порвались.
- Да ладно тебе Гришаня, перестань слёзы-то лить, с кем не бывает. Кстати, меня Андреем зовут, я тут в лесхозе облёт делал, так что тебе крупно повезло, сейчас на вертолёте быстро тебя к ребятам доставлю. - и увидев висящее ружьё спросил, – А охотничий билет-то у тебя есть и разрешение на ружьё, наверно ведь ни чего нет? Не порядок это Гриша! Ты давай печку-то загаси, чтоб пожара тут не было, а я тебе сейчас комбез принесу, не голым же тебе со мной лететь. Чего доброго, люди не поймут, -заулыбался Андрей, хотя его так и распирало расхохотаться. Да за одно и по рации сообщу о тебе, пусть отбой дают твоим поискам.
Андрей вышел и направился к вертолёту. Гриша, снял одеяло и заправил нары, напялил на себя майку и свитер. Всё ещё всхлипывая, залил огонь в печке водой, выплеснул остатки рассольника и помыл кастрюлю, миску и ложку. Сложил фуфайку с ватными брюками на своё место, и сел на табурет в ожидании Андрея, своего ангела-спасителя.
– А ну, примерь, Гришаня, - заходя в избушку заговорил Андрей, - извини, трусов у меня запасных нет, ну а комбез тебе как раз в пору будет. Примеряй, я на полянке покурю, а свитер оставь, может Михалычу он ещё пригодится, а я тебе лучше куртку вот дам. И он протянул свой комбинезон и куртку. Гриша взял куртку и комбинезон со словами благодарности, на глаза его опять навернулись слёзы.
– Не стоит благодарить меня, это моя работа. Ты знаешь, сколько тут каждый год людей с химлесхозов да с золото разработки блудят. Каждый год кого-то ищем. Лучше больше с ружьём не бегай по тайге, раз не можешь ориентироваться. Это тебе не в Киеве в парке гулять, тайгу Гришань знать надо. – Напутственно проговорил вертолётчик. – Одевайся, да полетим уже, а то мне ещё облёт надо закончить.
Через пятнадцать минут, вертолёт свистя лопастями, поднялся в воздух. Охотник горемыка тихо сидел в салоне глядя в иллюминатор и прощался со спасительным охотничьим домиком незнакомого ему Михалыча. Под брюхом вертолёта, уменьшаясь в размерах, поплыли величавые сосны и могучие кедры. Полянки и болота превращались в небольшие, безлесные пятна на просторах вековой Красноярской тайги.