Ведьма. Из материалов уголовного дела

Константин Галочкин
Ладно, гражданин начальник. Так и быть, расскажу Вам, все, как есть, а дальше уж вы решайте, что со мной делать, оформлять явку с повинной или же назначить мне медико-психиатрическую экспертизу. Решать вам, я ведь человек маленький.
 Эта ведьма преследовала меня всю жизнь. Да, можете в протоколе, так и записать, всю жизнь. Впрочем, что было в первые три года, я, по молодости лет, не помню. Возможно, когда меня только-только забрали из роддома, она уже стояла у моей кроватки и пугала меня, из-за чего я плакал, вызывая нервные срывы у всех членов моей семьи. Скорее всего, это она заразила меня пневмонией, а потом, под личиной медсестры приходила делать мне болючие уколы.
 В детском саду, куда меня отдали в три года, она взялась за меня основательно. Не было дня, чтобы она не ставила меня в угол, не шлепала по попке и не ругалась в мой адрес. И ведь все не по делу, а только для того, чтобы причинить мне боль и, тем самым, доставить удовольствие себе. Забирала игрушки, не давала компот, заставляла есть манную кашу, которую с тех самых пор я ненавижу. Кроме того, она постоянно запугивала меня, говорила, что пожалуется на меня в милицию, что вместо школы я попаду в тюрьму, что таких, как я, не принимают в пионеры и не берут в армию. Она кричала на меня так, что я писался, а потом прилюдно за это упрекала, да еще завязывала описанные колготки вокруг шеи и не давала снимать. Подговаривала других детей не дружить со мной, потому, что я плохой мальчик. Дети велись. Уже тогда ко мне намертво прилепилось клеймо изгоя. Сперва я не понимал, почему эта тетенька ведет себя со мною столь гадким образом, пока, наконец, явственно не осознал – она же ведьма, и этим все объясняется. Да и сама она как-то проговорилась. Мол, вцепилась в твою душу и теперь с тебя с живого не слезу. Я плакал, жаловался родителям, но это ничего не давало, ведьма только смеялась.
 - Не хочу в шадик – каждое утро говорил я, когда отец тащил меня в детский сад, но он не обращал на мои слова никакого внимания. А ведь отнесись он ко мне повнимательнее, и многих проблем можно было бы избежать. Но отец оставался глух к моим страданиям. Кстати, эта сука великолепно ладила с другими людьми.
 - Какой у вас чудесный малыш – говорила она моей маме – только он какой-то немного нервный, с другими детьми плохо ладит, вы бы показали его специалисту.
 Отцу она строила глазки, порой (в отсутствие мамы) позволяла ему кое-какие вольности, например, похлопать себя пониже спины и, подозреваю, только этим дело не ограничивалось.
 - Мы еще встретимся, маленький гаденыш – прошептала она мне на ушко, перед тем, как я навсегда покинул детский сад. С плюшевым медвежонком под мышкой, ведя за собой пожарную машину, я шел в новую жизнь, надеясь, что самое страшное уже позади. Какое там. Самое страшное еще только начиналось.
 Когда я, преисполненный радужных надежд, пошел в первый класс, она уже ждала меня там, ехидно ухмыляясь и скаля зубы.
 - Я же говорила, что мы встретимся.
 Неприятности не заставили долго ждать. Ведьма, принявшая личину Натальи Николаевны, учительницы начальных классов, каждый урок пилила мне мозг. Придирки, придирки, бесконечные придирки. Что я не внимательный, что я плохо слушаю, что я не хочу учиться. Учиться я и в самом деле, не хотел. Как же тут учиться, если твоя училка – самая настоящая ведьма? Пусть даже она при этом носит звание учитель-методист. Я стал прогуливать школу. Она жаловалась родителям, да еще повадилась таскаться к нам домой, жаловаться на меня, а заодно подбивать клинья к папаше. Начались скандалы в семье. «Ах, ты, двоечник, лоботряс, ты не хочешь учиться, ты позоришь нашу семью….» Что вам сказать, гражданин следователь. Замечено не сегодня и не вчера, всякие маги, колдуны, ведьмы, вампиры запросто манипулируют людьми. Присмотритесь к своему начальству и коллегам, говорят, милицию в последнее время облюбовали оборотни….. Ладно, ладно, раз вы так настаиваете, не буду развивать эту тему.
 В пионеры меня не принимали, в комсомол тоже. В дневнике красовались одни только двойки и тройки. Еще бы. Ведьма поочередно принимала образы всех моих училок, начиная от старенькой математички Нины Ивановны и заканчивая англичанкой Надеждой Павловной, сексапильной блондинкой с красивым кукольным личиком и сиськами пятого размера. О том, чтобы идти в девятый класс, не могло быть и речи, только в ПТУ, получать рабочую специальность. А ведь я тянулся к знаниям, но всякий раз эта сука вставала у меня на пути. В «бурсу» она устроилась вместе со мной – вела русский язык и литературу, а значит, мои мученья продлились еще на три года.
 Потом – армия. Бог ты мой, как мне хотелось попасть в армию, в чисто мужской коллектив, где по идее, не должно быть ни одной ведьмы. Не тут-то было. Ведьма оказалась женой моего ротного, и после курса молодого бойца я сам оказался у нее в услужении. Я, да еще киргиз Жолдубаев, мой собрат по оружию и товарищ по несчастью. Мыть полы, таскаться вместе с нею по магазинам, делать ремонт на даче, по утрам отводить дочку в детский сад, а вечером забирать. (По дороге маленькая ведьмочка вела себя точь-в-точь, как большая, закатывала скандалы, иной раз могла и ногой пнуть). Думаю, даже Геракл во время рабства у Омфалы, не испытывал таких мучений, какие довелось испытать нам. Да, он пробыл в рабстве три года, а не два, как мы, но думаю, третий год мы бы просто не выдержали, ни я, ни сын Зевса, ни внук пастуха Жолдубая. Не забывайте, что, помимо службы у ведьмы, нам приходилось еще и служить по-настоящему, ходить в наряды, маршировать, заниматься физподготовкой. Разумеется, ведьма постоянно кляузничала мужу, и тот нагружал нас по полной программе. Армия делает из юноши мужчину. Ну, да, во Франции, чтобы считаться мужчиной, нужно переспать с женщиной, в Голландии, чтобы считаться мужчиной, нужно переспать с другим мужчиной, и только в Советском Союзе, чтобы считаться мужчиной, требовалось два года отслужить в Советской Армии. Что ж, так получилось, что жена ротного стала моей первой женщиной. Но даже, когда мы занимались любовью, она не переставала унижать и оскорблять меня. Это не я имел ее, это она имела меня по полной программе.
 После дембеля долгое время я не имел дела с женщинами. Боялся снова нарваться на ведьмачку. Но, не зря говорят, от судьбы не уйдешь. Вернувшись домой, я долгое время пил водку и, поначалу, все было хорошо, пока я не утратил бдительность. Однажды, когда после очередной пьянки я на автопилоте двигал домой, на моем жизненном пути встретилась Клавка. Поначалу она ничем не проявляла своей ведьмачьей сущности, напротив, была необычайно мила со мной. Оказалось, до поры-до времени. Она даже родила от меня ребенка. Ну, а потом началось. Скандалы, выяснения отношений. Распилка мозгов…… Желая спастись от кошмарной реальности, я пил, и когда я пил, мне становилось легче. Ведьма это заметила и стала всеми способами мне мешать. Забирала деньги, закрывала меня на ключ, угрожала, била и даже вызывала участкового. Зато я заметил такую вещь – когда я пьян, ведьма меня боится. Потому, в пику ей, я стал напиваться как можно чаще. И однажды, напившись, собрал волю в кулак и выгнал ее из дому. Несколько дней от нее не было ни слуху, ни духу, эти несколько дней я отдыхал душой. Потом она снова объявилась, чтобы через суд оформить развод и забрать сына. Вдумайтесь на минутку – мой сын в плену у ведьмы. Да она и родила-то его только для того, чтобы мучить. Недаром он водочку начал пить в тринадцать лет. Но если вы думаете, что переключившись на сына, ведьма оставила меня покое, то вы глубоко ошибаетесь. Параллельно она мучила и меня. Звонила, являлась домой, требовала денег, грозилась окончательно угрохать сына. Только, приняв на грудь, я мог хоть как-то ей противостоять. А еще она принимала образы разных женщин, опять же, чтобы помучить меня. Соседка. Жены друзей. Дворничиха. Начальница на работе. Продавщица из гастронома напротив. Последние две ипостаси нравились ей больше всего. В роли начальницы она могла издеваться надо мной, как угодно, притом на законных основаниях. В роли продавщицы – не давать мне водки, мотивируя это тем, что я уже пьян. Вот однажды у меня нервы-то и не выдержали. Подозреваю, с ее стороны это была заранее спланированная акция. В прошлую пятницу я, как обычно, зашел в гастроном взять пол литра водки. Разумеется, в гастрономе меня поджидала она.
 - Что, опять набраться решил? Думаешь, это тебе поможет?
 (хорошо хоть, успел на работе накатить грамм двести)
 - Хватит звездеть. Давай бутылку и пошла нахер.
 С этими словами я протянул ей двадцатигривневую купюру. Ведьма взяла, а потом дунула, плюнула, и купюра исчезла. Ей богу, не вру, исчезла, сама собой растворилась в воздухе. (Только кроме меня, никто больше этого не видел)
 После этого она похабно так улыбнулась и говорит:
 - С вас восемнадцать пятьдесят.
 Я аж остолбенел от такой наглости. Так это ж, говорю, я ведь только что дал двадцатку.
 А она в ответ: «Ничего вы мне не давали» и поджала губки, а-ля «оскорбленная целка».
 Да что ты, говорю, гонишь-то на меня, ведьма проклятая? А она: «Гражданин, если вы не уйметесь, я сейчас милицию вызову. Сказано ведь вам русским языком – никаких денег я у вас не брала». Еще руками помахала у меня перед носом. Мол, эти руки ничего не крали. Да еще как стала смеяться смехом своим колдовским.
 Тут у меня клемма-то и упала. Схватил я, что под руку подвернулось, да и шмякнул ее что есть силы по башке. Подвернулась стоявшая на прилавке банка тушенки…… Ведьма упала. Очередь – в рассыпную. В протоколе написано, что я ее убил. Не верьте, когда я заглянул под прилавок, желая удостовериться, что она мертва, она ухмылялась и строила мне рожи. Ухватив пару бутылок в одки (ей богу, я за них уплатил), я кинулся прочь и в дверях столкнулся с нарядом ОМОНа…… Дальше вы знаете. Наручники, милицейский «Бобик», камера предварительного заключения. Что ж, от сумы да от тюрьмы не зарекайтесь. Об одном Вас прошу, гражданин начальник, не передавайте мое дело следователю-бабе. Передайте его следователю-мужчине. Я готов сознаться в чем угодно, хоть в убийстве Кирова, совершенном в тридцатые годы, только не передавайте мое дело ей. Ведьма жива, а значит, скоро явится по мою душу. Вижу, терлась тут у вас одна, с капитанскими погонами, век воли не видать, если это не она. Уж я ее, родимую, нюхом чую.