- Не приведи тебя бог, Юрок, если ты человек не пьющий или малоподготовленный в алкогольном смысле или, не дай бог, конечно, не здоров печёнкой, сидеть за одним столом с казаками… Это, брат ты мой, хуже смерти лютой, поверь мне на слово.
Нет, если один на один с кем-то из казачков, по кружечке пивка, допустим, за встречу – это за ради Бога, а вот если там праздник какой ихний, да стол по всем казачьим правилам - с атаманом, батюшкой и со старейшинами – тут сразу панихиду себе заказывай, пока батюшка тут, и еще при памяти. Не понаслышке это знаю, а испытано это, брат, на своем собственном организме. Я с тех пор на треклятую эту и смотрю-то в полглаза, а как стакан граненый вижу – хоть и пустой – прямо встает передо мной вся эта история, будто вчера произошла. Даже то, что не помню – вспоминается. И так ярко, знаешь ли, в красках! А ведь до того случая уверен был, что крепок я до алкоголю. Только пошатнули за этим самым казачьим столом мою уверенность, да чего уж… Шашкой подрубили… Куда вся уверенность и делась потом…
В девяностые дело было. Помнишь, наверное - казачье движение тогда по всей стране силу набирало. Ну, оно и понятно – незаслуженно забытое сословие… Основатели тысяч станиц и хуторов, защитники южных границ… Да и не только южных… А тут – благодарные потомки… Память предков! Это я только за! Но и случайных людей там немало оказалось. Одного знавал – вчера Талмуд читал, да мацу ел, а нынче гляжу – в папахе и с газырями ходит. Чудны дела твои, господи! Правда, слух шел, что после того, как его прилюдно высекли за провинность какую-то, он из казаков-то ушел – разочаровало его что-то в этом движении. Ушёл опять Талмуд читать. Да-а! Всяко на свете бывает, да только я не об этом…
Прибился я тогда в один провинциальный театрик. Ну а что? Работка не пыльная, никаких мышц, кроме мозга не напрягает… А мозг у меня тогда почти девственным был, кроме незаконченного высшего, ничем не заполнен… Столько текстов туда потом поместилось, что ты!.. Ну, к сути: приглашают нас, значит, провести открытие памятника «Казакам – основателям». Программа – что ты! На высшем уровне! Хор казачий песни тянет, настоящая сотня во фронт вытянулась – все в парадной форме, газыри блестят, папахи набок, чубы вихрятся… И тут я на коне в черкеске с приклеенными усами, вроде как атаман ихний, перед строем, важно так в седле восседаю и направляюсь к микрофону речь держать. А коню тому годков, ну, может чуть меньше чем казаку-основателю. Пока к микрофону ехали – он чуть не заснул. Речь я сказал, не забыл ничего, предложил сотне этой, что стоит передо мной, станицу тут поставить, житье-бытье, значит, наладить… сейчас уже и не помню, если честно. Спрашиваю в микрофон: «Любо?», «Любо!!!» - отвечают они мне, и вдруг из-под руки бабулька такая шустренькая передо мной – шасть, и остановилась. Взглядом меня смерила, достает стакан граненый и мне, значит, протягивает. Ну а я что? Дают – бери, пока бить не начали. Взял я этот стакан, дунул в него для порядку, а бабулька «четверть» с мутным содержимым распечатывает. Початок кукурузный из горлышка достала и жидкость эту в стакан мне и наливает. «Хорошо, думаю, день начинается!». А у самого подозрения закрадываются: действие-то театральное, стало быть, думаю, реквизит мне суют, а не натур продукт. Потом уж, когда пары от стакана к носу моему поднялись – чувствую – не, не реквизит. Налила она, значит, до краев, и тоже в микрофон кричит: «А слабо ли атаману чарку полную испить?»…
А на мне же черкеска!.. И усы... И тоже, казаки в роду… И в роль вжился так, что чувствую – атаманом родился, атаманом и помру! Подношу стакан к голове своей, что б в неё, значит, выпить, и слышу завистливый такой вопросик из строя: «Настоящая, хоть?»
- Настоящая, - отвечаю со вздохом, - и чтобы не выделять слюну у окружающих начинаю тот продукт поглощать.
То ли клей был не качественный, которым мне усы клеили, то ли самогон, наоборот, добрый – сейчас не выяснишь, только когда стакан от головы оторвал – смотрю – а в нем усы мои атаманские уютненько так на донышке калачиком свернулись и то, что я не осилил, старательно так за меня вылизывают… Ну, думаю, провал! Сейчас вся эта сотня ржать будет… Но на моё счастье, в этот момент оркестр грянул и с памятника покрывало, значит, это белое поползло. Все внимание своё перенесли на предка – основателя, а я усы выловил и - в гримерку.
Растолкали меня коллеги, когда уже концерт закончился. Переодевайся, мол, говорят, атаман приглашает отметить такое событие и отказы не принимает. А кто отказывается? Отказываться, собственно, и в мыслях не было! На дворе девяностые, жрачки особо нет, кто ж на халяву пожрать отказываться будет. Я еще и жену быстренько подтянул. Что ж, я буду брюхо набивать, а она слюной давиться? Время на сборы, то да сё… Приезжаем в ресторан, а там – ну, скатерть – самобранка, ни дать, ни взять. Как в «Иване Васильевиче» - помнишь? Почки заячьи верчёные, головы щучьи с чесноком, насчет икры не помню, но лежит посерёд стола баранья ляжка и выделяет такой аромат, что слюна выхода себе ищет, невзирая на приличия. И что ты думаешь? Усаживают нас с женой ну, прямо вот перед этой аппетитностью. Атаман приглашает дорогих гостей не стесняться, «закусывать чем бог послал и выпивать, чем черт насс..л». Но вспомнив о рядом сидящем батюшке, начинает неистово креститься… Дает какое-то время на наполнение тарелок и потом стучит вилкой по бутылке, прося слово. Оказывается, во время тоста ни есть, ни пить у казаков не принято. Двигаться тоже не желательно. Как оказалось, не принято у них и пить водку из рюмок. А по случаю такого торжества на стол были выставлены праздничные, налитые до краев, граненые стаканы, которые стояли у всех без исключения. В обществе таком мы первый раз, обычаев не знаем, поэтому по сторонам смотрю – все замерли и стаканы эти праздничные в руках держат. Ну, замерли и мы.
Знаменитые грузинские тосты на фоне казачьих – это как эпиграф к роману. А тост казака – это самый, что ни на есть настоящий роман. Потому что настоящему казаку всегда есть что сказать. Просто не всегда есть - кому. А тут и повод, и обстановка располагает, и люди почтительно слушающие. Вот атаман и дал волю красноречию. Но он-то от ляжки бараньей далеко, а мы – вот, рядом сидим, и она точно не бутафорская, а самая, что ни на есть настоящая. Тост, конечно я не слушал. А проплыла у меня перед глазами вся недолгая жизнь этого несчастного баранчика, от самого его рождения до последнего дня. Еще и осталось время «на подумать» о его приготовлении. И только громогласное «Любо!» вывело меня из бараньих фантазий. Я пригубил содержимое. Оказалось, что и этого делать не принято, а надо, так сказать, «до дна». Послабление только женщинам и детям…
Ставлю на стол пустой стакан и скорей с ножом и вилкой к этой ляжке. Кусок жене положил, только за вторым потянулся – снова стук вилкой по бутылке - Старейшина решил наболевшее сказать… Ты знаешь, я пока кусок от ляжки той отрезал – ну, секунд, может, двадцать прошло, не больше. На стакан смотрю – а он – вроде, как и не пил из него – опять полный. Видел бы кто это сделал – попросил по-человечески воды налить, а так… Старейшина стоит… и кругом уже все со стаканами в руках в немом ожидании, а я с куском мяса на вилке. Ну, думаю, ладно – обычаи есть обычаи… И ну – опять про баранчика думать. Имя ему дал, представил, как стригу его заботливо, план по шерсти перевыполняю. Жена из шерсти той мне носки теплые вяжет, долго так вяжет, не спеша… А старейшина все говорит и говорит… Зима уж… к концу подошла, я те носки уже и сносить успел – а ну, попробуй стадо овец пешком по горам пасти… Никаких носков не хватит. Вдруг слышу – «Любо!». По сторонам посмотрел – думал пропустить, а на меня в упор соглядатай какой-то смотрит. Укоризненно так смотрит и немой вопрос в глазах: «Чего ж ты, брат, застыл? Старейшину, что ли не уважаешь?». Не оправдываться ж перед ним в самом деле, дескать, мне уже… на официальной части… Пью, а сам от него взгляд не отрываю: смотрит или нет? А он тоже пьет и на меня пялится… Есть такая игра, знаешь: «питейные гляделки» называется, или «делай как я». Чего я повёлся?..
В общем, праздник для меня закончился быстро, а я, кроме водки, так ничего и не откушал. Даже отрезанный несчастный кусок баранины так и остался на тарелке лежать. Там потом еще старейшины говорили, но мне уже, если честно, не хватило бы фантазии овцеводческую ферму представлять. Я громко уронил стул и тихо так, на четвереньках… вышел покурить… Потом, помню в фонтане у ресторана жену искал. Наташка, коллега, помню кричит: «Ты чего там делаешь, идиот?». «Жена, - говорю, - утонула, слава богу!». А сам плачу!.. «И чего теперь?» - спрашивает она. «Найти, говорю, надо, похоронить по-человечески». А жена с другими моими коллегами, которые еще стоять в состоянии, за спиной моей стоят, от смеха надрываются да за животики держатся… Повеселил я их тогда маленько…
В общем, брат, поили нас казаки как самых ненавистных врагов. И вот тогда мне озарение было: оружие казака не шашка, как многие думают. Шашка – это так… для тех, кто пить добровольно не захочет. Кто старейшин не уважает и традиции казачьи в грош не ставит.