Сразу хочу предупредить: моя история про самую обычную семью, никакими выдающимися личностями не прославленную. Но мне хочется, чтобы дети, внуки (а там и правнуки) знали и помнили своих предков: простых крестьян, рабочих, служащих, которые достойно жили, трудились, растили и воспитывали детей.
Деревня Собакино Ярославской губернии.
Мой прадед по материнской линии, Парфёшкин Александр, внешне был похож на Льва Толстого- с такой же длинной седой бородой и ходил в такой же холщовой рубахе, подпоясанной шнуром, как у писателя на известной фотографии.
Про его родителей мне ничего не известно. Говорили только, что вроде бы в какой-то голодный год они перебрались из Москвы к дальним родственникам в эту деревню, да там и осели.
У прадеда было трое детей: Никита, Феодора и Михаил.
Уже в преклонном возрасте, когда на лето привозили внучек, собирал всех деревенских детей и ходил с ними и с внучками в лес за ягодами и грибами. Дети его любили за сказки да прибаутки, которые он рассказывал во время их «промысла».
Но очень не любил дед болтовни за столом ( а внучки, что мелкие, что подростки,все как одна — хохотушки-болтушки). Бывало, что цыкнет дед на них за обедом, а они не унимаются. Так мог и ложкой по лбу огреть! Те притихнут на минутку, а смех так и распирает! Ну тут дед мог и за вожжи взяться! Эх, как прыснут они из-за стола кто куда: кто в дверь, кто на печку, а кто и вовсе в окно! Благо — лето, и окна в жару нараспашку.
У деда Александра был брат Иван, живший в той же деревне.
Вечно недовольный, брюзгливый и жадноватый Иван по характеру был полной противоположностью брату. Одно их объединяло: неутомимое трудолюбие и упорство.
У братьев был огромный яблоневый сад, который заложил ещё их отец. Яблоки из этого сада возили на продажу в Ярославль и в Москву. Братья даже подумывали проложить ветку до основной железной дороги, чтобы удобнее было яблоки в Москву возить. Даже почти с банком о кредите договорились, но случилась революция, и планы рухнули.
Братьев во время коллективизации хотели раскулачить, но кулаками они не были, а были, как тогда называлось «крепкими хозяевами»: в саду работали только своими семьями и лишь во время сбора урожая нанимали нескольких помощников на партнёрских условиях (прибыль от продажи яблок за вычетом накладных расходов пропорционально делилась на всех работающих).
Уже в старости Дора (моя бабушка) вспоминала, как в детстве на сборе урожая она с братом Мишей, как самые маленькие, до позднего вечера должны были перебирать яблоки и отбирать неказистые да червивые. Уставали, а от аромата яблок начинала кружиться голова, и только мысль, что потом из этих яблочек сварят ароматную пастилу, да навялят, как она называла, сушанчиков, придавала малолеткам сил.
Да и "раскулачить" их не получилось бы. Как только пошёл об этом слух, на защиту деда встало все село. Дом, однако, новая власть отобрала. Дом был хороший, его ещё отец Александра строил — на высоком кирпичном фундаменте с просторным подклетом, в котором хранили яблоки.
Деда Александра с женой и детьми приютил, хоть и нехотя, брат Иван. А куда деваться, не позориться же перед односельчанами. А дед Александр через год построил новый небольшой дом, в который и приезжали потом на лето внучки.
Только использовать реквизированный дом толком не смогли - сгорел дом! И сад подпалили. Всей деревней спасали сад, да почти ничего от него не осталось. Нашли поджигателя или нет, моя бабушка уже не помнила, только говорила, что никто из местных сделать этого не мог — деда Александра в деревне любили и уважали. И дед никогда ребятишек из сада не гонял, когда яблоки созревали. Просил только, чтоб больше падалицу собирали. Брат Иван хоть и брюзжал втихую, но терпел.
Дети выросли. Сначала сыновья уехали в Москву на заработки, да там и осели, обзавелись семьями.
Старший, Никита, не очень приветливый молчун, и жену себе нашёл подстать: неразговорчивую и не очень гостеприимную. У них долго не было детей, и только в начале тридцатых родились две дочери — Рита и Маша, не в пример родителям - смешливые и разговорчивые.
Никита работал шофёром, возил двух старших сестёр Гнесиных ( тех самых — основательниц тогда ещё частной музыкальной школы, ставшей впоследствии училищем, а затем и академией), и поэтому несколько высокомерно относился к «простой» родне, да и жена его была из генеральской семьи. Куда уж до них деревенским родственникам!
Михаил тоже скоро женился. Он с будущей женой познакомился на заводе. Они были очень душевными, приветливыми людьми. И их сын, Никита вырос очень мягким, добрым человеком, хорошим собеседником.
Про жизнь их младшей дочери Варвары ничего не знаю. Помню только, что уже будучи совсем пожилой, она подрабатывала шитьем. И шила великолепно! Могла и пальто сшить, и вечернее платье. А могла и так старую шубейку отреставрировать– любая модница позавидует!
А Феодора оставалась в деревне с родителями. Скоро и она вышла замуж за односельчанина Касьянова Александра Дмитриевича.
У Доры и Александра родился сын Иван. Вот только прожил он чуть больше года. Умер от дизентерии.
Александр был печником, и как говорят, талантливым.
Вскоре он с Дорой тоже уехал в Москву. Подучился ещё печному делу и стал специалистом по кондитерским печам (даже создал свою артель) и в тридцатых годах при реконструкции кондитерской фабрики «Красный Октябрь» работал на строительстве более совершенных к тому времени кондитерских печей.
А тем временем в 22-м у них родилась дочь Галина, а в 24-м - Анна (моя мама). Причём младшую Дора почему-то поехала рожать домой в деревню. Анна потом, уже будучи взрослой, в шутку сокрушалась: сёстры в Москве родились, а она в деревне Собакино!
Отец все мечтал, что будет ещё и мальчик , но в 37-м родилась снова девочка — Валя. После её рождения врачи запретили Доре рожать. Онкология. И вскоре ей сделали операцию.
До 39-го года семья жила в старом деревянном доме где-то в переулках за зданием Телеграфа, что на Тверской. Москва преображалась: старые ветхие дома сносились, повсюду что-то строилось, реконструировалось, перестраивалось и даже передвигалось!
Вот и семье Александра дали новое жильё. Как потом вспоминала моя мама, в 39-м на Патриарших прудах надстроили двумя этажами бывший доходный дом князя Сидамона- Эристова, очень красивое здание 1911 года постройки. Теперь оно находилось в ведении Наркомата обороны. Вот в этом доме и предложили Александру на выбор комнату в любой квартире на новых шестом или седьмом этажах. Но он отказался селиться так высоко! Сказал, что человек он деревенский и ему поближе к земле жить привычнее. Единственной комнатой "поближе к земле" оказалась 13-метровая комната в коммунальной квартире в полуподвальном этаже. Её-то он и занял! Так семья с тремя девочками — Галиной, Анной и маленькой Валюшей поселилась в маленькой комнатке в коммуналке на пять семей, с окнами лишь наполовину видными над тротуаром, но зато с паркетным полом и потолками в три с половиной метра.
Дочерей, прихватив ещё и племянниц — Риту и Машу, летом увозила Дора в родительский дом. Галя и Аня были старше всех, поэтому скоро, окончив семилетку, перестали уезжать в деревню на все лето, а лишь приезжали ненадолго погостить. (Галя поступила в техникум, Аня пошла работать на завод.)
Когда Галя приезжала на несколько дней и привозила городских гостинцев, дедов брат Иван мог зайти, да со стола самое вкусненькое съесть и за пазуху ещё сунуть. И это при том, что Галя и его внукам не забывала гостинцев привезти.
Дора же с маленькой Валюшкой и с племянницами так и ездила летом к родителям в деревню. Там она устраивалась временно работать в колхоз. Работала в колхозных огородах на прополке и на уборке урожая.
Валя потом вспоминала, как она маленькая, четырёхлетняя, носила маме еду в поле. Бабушка сварит кашу или картошку, краюшку хлеба, да небольшую бутыль с водой в холщовую сумку сложит, и Валюшка все это маме несёт. Сядут где-нибудь в тенёчке, мама развернёт нехитрый обед, Валюшку покормит, сама полкартофелины съест, да водичкой запьёт, вот и весь обед. А Валюша гордая домой бежит-маму накормила!
А потом началась война.