Книги, прочитанные мной за лето - были совершенно разные – некоторые и совсем не по возрасту, но любила я больше всего сказки. Была одна книжка, совершенно «зачитанная» не только мной - восточные сказки с шикарными картинками - предел моих грез и мечтаний. Дед, как-то раз, увидев ее в моих руках, удивился и сказав: «Ах, вот она… Где же ты ее нашла?»
- А что, дедушка, ты ее искал?
- Да не особо. Просто вспомнилось…
- Что же, дед?
- Она со мной до Берлина дошла!
- Как это?
- А вот так, - и дед, присел на край кровати, и не собирался уходить, а устроился поудобнее и продолжил: - Уходя на фронт подумалось, что можно взять из дома, что бы быть всегда рядом…Так вот, походил по дому, мы тогда в другом доме жили, да и взял я книжку эту. Она со мной, где только не была! Ни на что бы, ее не променял. Так, где ты ее нашла? Где?
- В шкафу увидела, когда белье складывала…
- А, это мать, спрятала. А ты, вот…и нашла пропажу мою…Давно я про нее хватился, да всё как-то времени не было спросить.
- Так ты ее искал?
- Она меня от смерти спасла…
- А разве книга может от смерти спасти?
- Ну, как видишь, я же живой!
- Так как же так случилось, а, дед?
- Я, каждый раз, при удобном случае, отрывал книгу, и читал не книгу, а просто думал о доме, и хотел вернуться, и просто положить её на место…Там положить, откуда взял. Вот она меня и привела домой. А у многих моих товарищей, не было ничего, что могло бы о доме напомнить, а уж таких вещей, как книга – просто роскошь. Да и книг не было, таких, которые бы заставляли домой вернуться, вот многие и не вернулись.
- Дед, расскажи про войну!
- Мала ты еще…
Дед встал и ушёл, оставив меня наедине со своими мыслями, а так же и вопросами. Не знаю, что там было, но вот сгорбленную годами спину – я увидела – дед совсем седой – мой дедушка. А вечером, заслышав голоса, собравшихся соседских детей и моих братьев за нашим столом во дворе дома, я тихо мечтала и (что мне оставалось ещё делать) думала о своём… Вот стоит выйти к ним в красивом платье, с прической, как в этой «дедовой» книжке, и предстать перед ними принцессой, в крайнем случае в образе пери*.
(* сноска – в восточных сказках «пери» - видение, сказочный добрых дух, в облике молодой, красивой девушки)
Вот все бы на меня обратили внимание, и больше никто и никогда, под страхом смертной казни, не смогли бы до меня дотронуться, не говоря про то, чтобы отлупить, тем более крапивой…Да! Прически замысловатые и платья, как на картинках, меня манили своей невозможностью их иметь. Волосы мои были, хоть и длинные и густые, но такие прямые и упрямые, да такие, что ни одна лента на них не держалась. А платья…были простые – шила их бабушка по одному фасону, и было их не так много, как хотелось бы мне. Каких только мыслей не придет в голову, валяясь в кровати целыми днями. Бабушка за мной ухаживала как за тяжелобольной. Дед, заходя в комнату, смотрел на этот открывшийся «лазарет» с усмешкой, как бабушка старательно разбинтовывает мои ноги. Он каждый раз удивлялся и говорил: - Ты, мать, за мной так не ухаживала, когда я с фронта вернулся!». А бабушка ему в ответ, каждый раз отвечала: «На вас, мужиках, все как на собаках зарастает, а тут девочка! Иди, иди, нечего тут ножки девичьи рассматривать. Ишь, старый, а туда же – ноги глядеть».
- Бабушка, что ты так с дедом разговариваешь?, - это мой вопрос застал бабулю врасплох, в ответ на её резкую нелюбезность с дедом, конечно тогда, когда он уже вышел из комнаты/
- Позже поймешь, родная!, - продолжая мне разбинтовывать ноги, уже все промасленные, пропахшие неизвестными мне запахами. От этих масел, у меня кружилась голова, но бабушкины «снадобья» помогали – ноги приходили в прежние формы, страшные отеки постепенно исчезали, кожа, местами, уже приобретала розовые оттенки. Но и багровые отёки, так же местами, всё же были, но уже не такими страшными, как было вначале - аллергическая реакция на крапиву.
- Так что же? Что ты на него так сердишься? - допытывалась я старательно у бабушки.
- А вот книга эта о многом может порассказать. Вижу нашла её. Читаешь. Интересно?, - не отвечая на мои вопросы, бабуля мне кидала свои вопросы, и продолжая лечить мои нескончаемые волдыри, всё вглядывалась в ноги, как я в книжные картинки – очень внимательно и детально.
- Это моя любимая книга, правда, затрёпанная такая, но в ней такие красивые картинки. Я уже все сказки наизусть знаю, но читаю, читаю – не могу оторваться. А картинки… Смотрю на них, и каждый раз нахожу что-то новое - такая красота!
- Вот, вот…картинки…Все мужики на картинки бросаются. Рвутся просто … к картинкам этим, – бабушкин голос был грустный и тихий. Она не окончила фразу, и схватилась за свои хлопоты, ушла, но остановилась, стояла не уходила. И я продолжила гнуть «свою линию» – задавала новые и новые вопросы:
- Я не вижу, что бы листы были порваны. Бабушка, ты о чем?
- Я и говорю…мала ты еще…Позже, позже…все поймешь.
- Я уже взрослая. Мне десять лет.
- Ох, упрямая ты, как я погляжу - десять, - бабушка помолчала, кивала головой, в знак неодобрения от услышанного. И немного погодя добавила, как отрезала: - Вот и не торопись взрослеть, успеешь ещё.
- Бабушка ты просто не хочешь видеть меня взрослой? Да?
- Да, дорогая моя, ты права, очень уж не хочется.
- Но так не бывает – дети ведь растут.
- А взрослые стареют. Оставайся ребёнком. Дай мне порадовать себя.
- Как же я тебя смогу порадовать, если я вот заболела и не смогу тебе помочь.
- Ничего, родная, я пока и сама ещё справляюсь. А болячки твои пройдут. Красавица, ты моя, дай я тебя поцелую. Ты поспи. Во сне все болячки проходят. Спи. Бабушка, наконец-то, ушла, оставив меня наедине со своими вопросами. Я задумалась над сказанными бабушкой словами. И мысли бродили в голове, но были они, как и мои ноги - такими же смазанными, и не совсем мне ясными, как и бабушкины снадобья. Но вдруг подумалось мне - вот и говори с этими взрослыми – ничего не объясняют, говорят загадками, на простые вопросы не отвечают. А какую-то книжку со сказками из дома берут на войну. Бабушка на книжку может быть сердитая? Или на деда? Ужас!
Этот «ужас», уже позже, спустя несколько лет, разрешился и открылся совершенно неожиданно: та же книжка, найденная мною уже, лежащей теперь на дне сундука, который оказался открытым, а мои желания найти что-нибудь интересное, покопавшись в его недрах, найти что-то ценное для себя родимой…В этом, огромном, окованном медью, деревянном чуде, можно было поместить всех детей-озорников – нашлась книга. Я и копалась, когда за этим постыдным занятием застала меня тётка, неожиданно вошедшая в комнату. Тётя Тамара, застав меня за вытащенным уже всем барахлом, выложенном из сундука, а чего здесь только не было – и покрывала были вышитые, и кружева вязаные, и шали цветастые – бабушкино «добро» - связано и сшито её руками, куплено, припасено.
- О, подруга ты бабушкина, так ты своё приданое рассматриваешь, так внимательно? Не терпится что ли? – вопрос, от которого я вздрогнула и покрылась диким цветом – разрумянилась до пожара щёк, да так, что на них можно было кипятить воду.
Я и знала что ответить, и знала, но так и застыла, держа в руках шаль, словно не зная, что с ней делать: - Вот открыт был сундук, решила заглянуть.
- Ну давай, глянем, что здесь нового появилось, - сказала тётка. И она опустилась рядом со мной, присев на низенькую скамеечку, и принялась, как и я прежде, смотреть, что есть в его недрах. Мы уже докопались до самого дна, где я и заметила книгу. Тётка взяла её в руки бережно, и одновременно очень осторожно, и сказала: - О, моя любимая и такая старая подруга… Но, давай-ка мы её снова туда же и положим и не будем бабулю дразнить.
На языке вертелся вопрос, но задать его, как-то было неловко – тётка была женщиной неразговорчивой, да и неулыбчивой, как и мои братья – её мальчики. Что мы и сделали, старательно складывали и укладывали вещи, как они лежали в сундуке.
Но, всё же, именно от своей тетки, я узнала и про деда, и про войну: «Война закончилась, и не сразу он пришел домой. Его путь из Берлина был извилист... Дед, как многие мужчины не был безгрешен. Как мужчина на войне, он отвык от женщин…И, первой женщиной, которая ему случайно встретилась на пути домой, уже после демобилизации, он был ею обласкан, да так, что возвращение домой было долгим.
Но он пришел, пришёл к жене и детям, спустя, почти год после того. Не смог остаться, домой рвался. Всего неделю, и жил-то, обласканный чужой женщиной, а потом в госпиталь попал – ранения дали о себе знать – раны вновь открылись. А бабушка твоя, все ждала, а деда все не было… Не было ни писем, ни весточки. Ждала, ходила в военкомат, писала запросы, заполняла какие-то бумаги, а проплакав все глаза – снова шла домой - воспитывала детей, и ведя ещё и домашнее хозяйство, работала за двоих на заводе, да по рабочей специальности – надо было жить. Однажды, среди майской ночи, она проснулась, от стука в дверь (не было , не понимая, то ли это во сне, то ли наяву – шел дождь, и ветки деревьев стучали по карнизу. Она не включая свет, прислушалась – стук повторялся. Подошла к дверям, осторожно выглянула в коридор. На пороге стоял муж, наш отец, твой дедушка. Весь мокрый и худой, заросший щетиной и весь седой, но … живой. Бабушка стояла и боялась пошевелиться от неожиданности, а так же и от того, что это видение вдруг исчезнет – неужели дождалась. Мы, дети спали рядом и тоже проснулись, но молчали, не понимая, что происходит, но понимая, почему-то, что говорить нельзя. Вот так вот - пришел дед с войны. И была радость, и не было её. Потому что ожидание её, растворило саму радость встречи. И ночь на дворе, и хорошо, что люди не видели, как домой пришел солдат – вернулся с фронта, хоть война давно кончилась - кто мог придти, все уже пришли…
Отец, войдя в дом, сказал только одно: - Я пришел домой, Аннушка! Прости меня! Постели мне постель, если сможешь, спать очень хочется. Устал.
Тетка, рассказав мне эту встречу деда с войны, добавила несколько от себя, что бабушка перестала улыбаться с того времени, а так же стала ещё чаще ходить в церковь – то ли радостью своей боялась нарушить счастье, свалившиеся не на каждую женщину, то ли …не могла простить…
- А книжка?, - напомнила я тётке, услышав, сей рассказ.
- А что книжка? Книжка, как и всё, что дед привёз с войны у той…женщины осталась.
- Какой женщины? И что же дальше?
- Да, понимаешь, бабушка ездила к той женщине, когда дед снова в госпиталь попал.
- И?
- Что «И»…Ничего! Та, только книжку выкинула за дверь, и даже на порог маму не пустила. И всё, давай ты больше не будешь вопросов задавать…