В пути. Хусей Магомедович Кулиев

               
               

   Мы опять собрались на «завалинке» и слушаем Лалака. Он сидит на своем
 излюбленном месте и держит речь об обманщиках и мошенниках.
 – Интересно, – говорит он, – как это некоторые люди могут спокойно
 лгать. Как им это удается? Вот я, например, – Лалак, как всегда, закуривает свой «Казбек» и, пуская дым кольцами, глядит на нас, – вот я никогда не лгу. Как только начинаю лгать, сейчас же краснею, бледнею и синею. Я…
  Но, положим, синеешь ты от водки,- прерывает его Касох, сидящий рядом,- а насчёт вранья...  Ну- ка вспомни, что ты в прошлый раз нам здесь плел?  Что ты, якобы, поймал медведя в лесу и, взяв его за лапу, потащил его за собой.  И медведь как телёнок, покорно пошёл пока ты его не притащил прямо в цирк.И что директор цирка предложил тебе за него миллион, но ты не отдал, так как у тебя доброе сердце и оно будет страдать при мысли о том, как бедного мишку там будут мучать. Так? Так! Твои эти слова? Твои! И ты хочешь, чтобы мы тебе поверили? Поверили, что ты добровольно отказался от миллиона? Кого ты хочешь обмануть! Я не знаю как другие,но  я скорее поверю тому медведю, чем тебе! Ты себя продашь, не
 то что медведя, лишь бы дали подходящую цену! Вот!
  Касох победоносно смотрит на нас. – Видали? Не врет он никогда! Сразу
 краснеет, синеет и бледнеет! Ха! Не слушайте вы его! Он краснеет  только в одном случае. Когда хорошо хряпнет. И притом – за чужой счет!Сначала краснеет, а затем синеет! А когда за свой счёт –то бледнеет! Вот!
 – Ты кончил? – Лалак презрительно смотрит на Касоха.- Уффф!
 Посмотрите, добрые люди, с каким олухом мне тут приходится иметь дело, а?  За что  мне такое наказание? Почему судьба свела меня с этим ослом, который даже слушать не умеет, а услышанное истолковывает на свой ослиный лад? – Лалак сокрушённо качает головой. – Кто тебе, несчастный, говорил, что я поймал медведя? Ты чем слушал, балбес? Я говорил, что медведь сам ко мне подошел. Сам! Слышишь?
 – Слышу! – Касох тоже закуривает. – Не глухой? Ну и что он сказал?
 Лалак давится дымом.
 – Кто?
 – Медведь, – Касох невозмутимо продолжает курить. – Раз сам подошел, значит,
 хотел, наверное, что-то сказать. – Касох ехидно улыбается. – Что же?
 – Точно! – Лалак ударяет себя по лбу, как бы вспомнив что-то. – Как это я мог забыть? Он просил передать тебе, чтобы ты напрасно не драл свою глотку каждый
 вечер, стараясь научиться петь. Певца из тебя никогда не получится,
 потому что у тебя не голос, а ишачий рев! И что твоими единственными
 слушателями будут коровы да телята. Ну и, конечно, ослы. Так как это их родная мелодия. Вот.
 Касох встаёт.
 – Лалак! Если ты....
 Лалак, засмеявшись, тянет его за рукав вниз.
 – Сядь! Что у тебя за привычка вскакивать? Когда ты научишься понимать шутки? Садись говорю!
 Касох, что-то бормоча, садится.
 – Ну вот, – Лалак опять закуривает и усаживается поудобнее. – ...О чем это я
 говорил? А, о вранье! Так вот. Врать я не привык, но со мной случались
 такие вещи, что и нарочно не придумаешь. Вот что, например, однажды
 приключилось. Как-то... но давайте я расскажу все с самого начала.
 Хорошо?
  Так вот, – Лалак вздыхает, – ...в общем, была у меня когда-то любовница.
 Звал я её Рыжка.  За её рыжие волосы.   Потом в честь ее я так свою корову
 назвал. Клад была. Я с ней в санатории познакомился...
 Касох опять встревает.
 – С коровой?
 – Дурак ты. – Лалак глядит на Касоха. – С женщиной, идиот! При чем
 тут корова? Она рыжая была, вот я и назвал ее Рыжкой, понял? А настоящее ее имя
 тебе знать не обязательно. Это не для средних умов. Ну,Рыжка эта раз мне говорит….
 Касох поворачивается к нам.
 – Ради бога,- просит он умоляюще,- объясните мне, он о корове говорит или о женщине? Его самого спросить я уже боюсь.
 Лалак машет рукой.
 – Ладно, бедняга. Слушай о корове. О женщине тебе, видно, не понять. Так вот, Рыжка, правда, молока давала немного, да и молоко её,надо сказать, было жидковата и какое-то зеленое, похожее скорее на  антифриз, чем на молоко. Но в остальном
 Рыжка была чистое золото. Во-первых, рожала исправно. Каждый год здоровенный теленок.  Да...
  И вот однажды вечером стою я у ворот. Поджидаю Рыжку из стада. А ее нет и нет. Уже и стадо пришло, и темнеть начало, а ее нет. Что делать? Иду к пастуху домой,
 спросить, в чем, мол, дело, где корова? Благо, пастух жил недалеко,
 нашел я его, говорю, Рыжка не пришла. И не придет, отвечает он с
 ухмылкой. Лежит твоя Рыжка с поломанными ногами в Лысой балке.
 Паслась на склоне,  поскользнулась и сверзилась туда. Я как раз хотел идти к тебе. Сообщить об этом.
 Вот те раз! Что теперь делать? Погоревал я, но делать нечего. Позвал
 соседей, взяли мы фонари и пошли. Приходим в балку эту, лежит моя Рыжка,
 мычит. Словно жалуется.- Смотрите, мол, люди добрые, что это со мной
 приключилось.
   Умная была скотина. Верите, во двор с улицы зайдет  и ноги об половик вытирает, вот! Даже Вот Касох этого не делает. Ума не хватает.
 – Лалак значительно поглядел на нас. Мы потупились, едва сдерживая смех. Касох опять вскакивает.
 – Может, она и здоровалась  за одно?- Здравствуйте, мол. Молочкане хотите ли? А? Ты так про неё рассказываешь, будто она не коровой была, а по меньшей мере профессором. Ври, да знай меру!
 Лалак, ухмыляясь лезет в карман и достав папиросы, закуривает. Потом так
 молча стучит себя по лбу.
 – Если у кое-кого здесь ничего нету, что тут поделаешь?
 Касох! Если эта корова была не умнее тебя, чтобы я ее не увидел больше.
 Вот!
 Касох орёт. – А ты ее и так больше не видел. Ты же ее зарезал.
 Лалак вздохает.
 – А что было делать? В больницу, что ли, вести?  Так в нашей больнице и людей толком не лечат, не то что коров. Вон сосед рассказывал.
 Поломал он как-то по пьяной лавочке ногу, ну местный хирург ее в гипс закатал,
 и лежит сосед чуть ли не месяц в этом гипсе. Нога, говорит, чешется,
 спасу нет. Наконец сняли. Смотрят – что за черт! Нога вывернута задом
 наперед. Носком внутрь. Неправильно срослась. Что делать? Бегут за
 хирургом. Тот ахает, проклинает все на свете и быстренько снова ломает
 соседу ногу. Бедный сосед поднимает вой и лезет на стенку, потому что
 хирург перепутал и поломал здоровую. Вот.
  В общем, провалялся наш сосед в этой больнице чуть ли не  год. А вылечила его местная бабка- костоправ. А вы хотите корову лечить. Тут врачу кричишь, орешь, доказывая, где у тебя болит, и то он тебя не слушает, а корову и подавно! Тем более, что она, бедная,и не скажет ничего, а будет только мычать!
 Касох садится.
 – Но если она была такая умная, как ты ее расписываешь, почему бы
 ей и не сказать?
 – Эх! – Лалак опять вздыхает. – Один мудрец сказал: если человек дурак, то это надолго. Но я думаю, он немного ошибся. А ошибся потому, что не знал нашего Касоха. Вот этого дурака. -Лалак указывает на Касоха пальцем.- Если бы он тебя знал бы, то сказал бы немного по-другому. Например так: «Если человек дурак, то это навсегда!» Вот.
 Почему я так говорю? А потому что тебе, Касох, уже ничто не поможет. И люди и природа бессильны перед твоей глупостью. Уж насколько я упрям, и то ничего не
 добился от тебя. Ни одной, даже мало-мальской нормальной мыслишки! А как я старался! Как старался вбить в эту тыкву, которую ты любовно именуешь башкой, вбить хоть что-нибудь! Бесполезно! Пришлось отстать. А что делать? Хотите верьте – хотите нет, я просто-напросто струсил. Испугался, что сам могу свихнуться, глядя на него. Ведь известно-с кем поведешься... Ну да Бог с тобой, живи Касох. Не убивать же тебя за твою глупость? Будем терпеть. Ничего другого нам не остаётся. Сиди! И больше не перебивай!
 Уффф!  Та-ак, о чем это я говорил? Перебивают тут всякие! Да! О Рыжке! Корове
 моей! Короче, – пришел Рыжке кампец. Разделали мы тушу и принесли мясо
 домой. Дома жена поднимает визг.
 - Ой, кричит, кормилица наша, ой-ой-ой! Как мы теперь будем без молока
 жи-и-ить!- Не ори, говорю,- я-то живой! Что тебе еще нужно? Но она не
 унимается.- На кой ты мне,- орет,- сдался! Тебя, что ли, буду доить?
  Но тем не менее пожарила она нам немного мяса, и мы выпили с горя.
 Наутро я со свояком повез мясо в город на продажу. Расторговались мы очень
 быстро. Потому что какие-то юркие молодчики буквально выхватили тушу у нас из
 рук, сунув мне деньги. Вот. Мы, как водится, зашли в закусочную, помыли руки и
 тяпнули две чекушки.Я хотел взять третью, но свояк сказал, что ему пора ехать,
 он уезжал в Ростов по своим спекулянтским делам. Я проводил его на вокзал и
 от души пожелал ему свернуть себе шею где-нибудь, за то, что отказался
 дальше пить.
  Вот. До автобуса было еще далеко, и я решил выйти на трассу
 и проголосовать попутным машинам. Сначала голосовал, радостно улыбаясь.
 Потом после первого десятка машин улыбка моя потускнела, после
 второго – исчезла, а уж водители третьего видели перед собой
 отчаянно ругавшегося и грозившегося кому-то чудака. Устав голосовать,
 я решил вернуться в закусочную и продолжить знакомство с чекушками.
 С этим похвальным намерением я повернулся, чтобы идти, как вдруг возле меня
 мягко затормозила легковая машина. Черная и блестящая.Очень шикарная. Смотрю –
 за рулем сидит одна дама. О! Если я скажу, что она красавица – значит, ничего
 не скажу. Короче – у меня нет слов. Скажу только, что ни до, ни после нее я
 ничего подобного не видел. А ведь и в кино хожу и телевизор смотрю. Вот.
 – Гражданин, – спрашивает она, – до турбазы далеко?
 И хотя турбаза находится за моим селом и нам с ней по пути, у меня
 язык отнялся и я молчу, как баран.
 – Гражданин, – кричит она, – я к вам обращаюсь. До турбазы сколько
 еще ехать?
 Я еле-еле очнулся и говорю:
 – Часа два. Это за моим селом. Я мог бы показать.
 – Садитесь, – говорит.
 Я не поверил. Она повторила:
 – Садитесь, – и улыбнулась. – Поедем вместе.
 Я чуть не заплакал от радости. Сел. Поехали. Выехали из города, она
 что-то говорит про природу, но я ее не слышу. Не до природы мне.
 – Посмотрите, – восторженно кричит она, – какой вид! Посмотрите в окно!
 Но я не смотрю в окно. Зачем мне окно. Чего я там не видел. Ну,
 горы. Ну, лес. Скалы там, водопады. Ну и что? Я миллион раз это видел.
 А вот такую женщину вижу в первый раз. Такую красивую! Поэтому я
 смотрю на нее и думаю, интересно, что она сделает, если я ее сейчас обниму?
 Даст мне по роже или не даст? Черт поймет этих женщин! Однажды
 тоже вот было, – Лалак снова вздыхает и опять лезет в карман за папиросами ,
 – сидели мы как-то на одной вечеринке. Диплом обмывали у одного оболтуса. Он
 его, считай,за пятьдесят баранов купил. А может, и за больше. Кто, думаете,
 считал, сколько он их перетаскал туда за пять лет. У профессоров этих тоже,
 прямо скажем, аппетит волчий. Вот. Сидим, значит, а там одна...
  Ладно. – Лалак улыбается. – Это я потом расскажу. В следующий раз. А сейчас не
 буду отвлекаться. Вернусь к своему рассказу. Так вот.Сижу я, значит,рядом с этой королевой, и прикидываю: обнять – не обнять,а  она вдруг говорит,- жарко, – и.. скидывает кофточку.
 Уааах! Я чуть из машины не выпал. В глазах у меня потемнело,
 дыхание сперло, какой-то комок подкатил к горлу, и я чувствую, что если
 сейчас же что-нибудь не предприму – мне крышка. Сердце не выдержит.
 Что делать? Кинуться обнимать – и ее боюсь, а еще больше боюсь аварии. От
 неожиданности она может не справиться с управлением и тогда
 нам обоим капут. Как быть? А, думаю, была не была! Один раз живем!
 Если и так и так умирать, то хоть...
  Только я приготовился её обнять, как  машина резко затормозила и я стукнулся лбом о приборный щиток. Это меня немножко охладило, тем более, что на лбу мгновенно выскочила довольно приличная шишка. Я ее бережно ощупал и с тревогой посмотрел на свою спутницу.
 Интересно,- подумал я,- почему она остановилась? Неужели почувствовала,
 что я хочу её обнять? Если так, тогда мне каюк. Она этого никогда не позволит. Так что, прощайся Лалак со своими мечтами и топай остальной путь пешком.
  Но нет, смотрю – она открывает двери, а затем говорит: – Выйдем, подышим немного. Такой чудный воздух.
 Что ж, выйдем,- говорю я.  Выходим. Она ложится на траву и смотрит в небо.
 – Ах, – говорит, – как хорошо. Потом смотрит на меня. – А вы что
 стоите столбом. Садитесь.
 – Спасибо, – говорю, – я постою. В машине насиделся.
 – Да, – говорит она, – дорога утомляет. А вы в селе живете?
 – Да, – отвечаю я. – А что?
 – Ничего, – говорит она. – А что вы делали в городе? Дела какие-нибудь?
 – Мясо привозил на продажу, – говорю. – Говядину.
 – Ну и как? Продали?
 – Продал, – похвастался я. – И притом хорошо продал!
 – Понятно, – говорит она. – Значит, вы везунчик. Люблю удачливых.
 Она помолчала. – Знаете что? Давайте перекусим, а? Я что-то проголодалась.
 Вы не против? Может, вы спешите?
 – Нет, что вы, – поспешно говорю я, – конечно, я не против, только
 вот у меня с собой ничего нет, кроме денег. А здесь негде купить. Надо
 дальше ехать.
 – Деньги, – говорит она. – Деньги – это хорошо. Мужчина всегда
 должен быть при деньгах. Женщина, впрочем, тоже. Правда? Ладно. Она подает
 мне ключи. – Откройте багажник и возьмите там пакет и скатерть. Да, еще
 подушечки захватите. Пировать так пировать.
 Я, конечно, со всех ног бросился исполнять. Достал и пакет, и скатерть, и
 подушечки, короче – все. В пакете оказалось целое богатство.
 Жареная в сметане курица, отварное мясо, балык, зелень, свежие помидоры,
 огурцы, редиска, булочки – в общем, ешь – не хочу! И отдельно
 две пузатые бутылочки. Одна – коньяк, вторая бренди, как объяснила
 она. Разложил я это все, и вынул пластмассовые стаканчики. Они тоже
 там были. Вынул и говорю:
 – Как жаль – говорю, – что вы за рулем.
 – Почему, – спрашивает она и смеется.
 – Да потому, – говорю, – хоть выпили бы да познакомились бы, а то
 едем-едем, а друг друга не знаем. А за рулем не очень-то выпьешь.
 – Ну, – говорит она, – во-первых, чтобы познакомиться, не обязательно
 пить, хотя, наверное, вы правы. Наливайте! Я думаю, мы уже почти
 доехали, и одна рюмочка ничего не решает.
 -Как сказать,- думаю  я, разливая коньяк.- Иногда очень даже решает.
 Особенно если за ней последуют еще две или три. Но вслух я, конечно,
 ничего не говорю, а поднимаю свою рюмку. Она тоже поднимает и говорит:
 – Я знаю, что на Кавказе без тостов не пьют, и поэтому хочу поднять
 этот бокал за нашу встречу. За то, чтобы она принесла удачу.
 – Да будет так, – говорю я, – думая про себя, что тост очень неплохой.
 Удача сейчас мне нужна как воздух. Мы чокаемся и пьем.
 – Первую до дна! – кричу я. И совершенно напрасно. Она и не думает
 оставлять в рюмке что-либо.
 -Отлично,- говорю я сам себе.- Если дело так пойдет и дальше, считай,
 что она твоя, Лалак! Похоже, что ты и вправду везунчик. Тьфу-тьфу, не
 сглазить.
  Второй тост провозглашаю я. Пьем. Третий пьем за знакомство, четвертый за
 природу. И тут коньяк кончается.
 Бутылочка, как я уже говорил, была маленькая. Я отшвыриваю ее в
 сторону и беру вторую. Бренди. Открываю и начинаю разливать.
 – Мне чуточку, – говорит она, – я и так, кажется, уже перебрала.
 -Отлично,- думаю я.- Дело на мази. Вот еще грохнем этот бренди и...
 а вслух говорю:
 – Хорошо. Как скажете, – и наливаю полную рюмку. Себе, конечно,
 тоже. Она лукаво смотрит на меня.
 – А за кем сейчас тост?
 – За вами, конечно, – отвечаю я.
 – А вот и нет, – говорит она, – я специально следила. Сейчас ваша
 очередь.
 – Ну что ж, – я поднимаю рюмку, – воля женщины – закон. Хочу выпить
 этот чудесный напиток за вас. Чтобы у вас всегда были четыре зверя:
 норка на плечах, «ягуар» в гараже, лев – любовник, и осел, который за
 все это платит.
 – Ой! – она засмеялась. – Какой хороший тост! Я уж постараюсь,
 чтобы он сбылся! За такой тост – до дна! Пейте!
 – Только после вас! – я галантно поклонился. – Сначала вы, мадам!
 – Нет уж! – она поднимает пальчик и горзит им мне. – Вы думаете, я
 ничего не знаю? Мужчина должен во всем быть впереди! Так?
 – Так, – говорю я  и пью.  И – все! Дальше ничего не помню. Очнулся
 от холода. Гляжу – ночь. Темно. Дождь идет. Я лежу под каким-то кустом,
 весь дрожа.- Что за черт,- думаю,- почему я так дрожу? Вроде и не зима.
 Смотрю – белеет что-то. Пригляделся – кальсоны. Оказывается, я
 в одних подштанниках лежу. Это они на мне сиротливо белеют. Больше
 на мне ничего нет. Ни рубашки нет, ни брюк, ни часов, ни денег. И машины
 этой мадам тоже нет, как и ее самой
 – Лалак  грустно улыбается. – Что делать? Я, конечно, сразу понял, что
 случилось. Эта мадам оказалась самой настоящей аферисткой, промышляющей на
 дорогах. Мне не раз приходилось слышать о таких. Но кто знал, что сам
 нарвусь на подобную?
 Эх! – Лалак сокрушенно машет рукой. – Правильно говорят: язык мой – враг
 мой. Распустил перед ней хвост, как павлин. Расхвастался: «Мясо продал – денег
 уйма!» И еще этот дурацкий тост:
 «Лев любовник, осел платит!..» Вот и заплатил, старый ишак! – Лалак опять
 закурил и мечтательно посмотрел куда-то вверх. – А все-таки, она была очень
 хороша! Хороша!