— Сначала ты должен ей в ноги поклониться и сказать, — сивый старик чиркнул спичкой, прикуривая. — Как же это? Ах да: «Встань к лесу задом, а ко мне передом». То есть не срамным местом, а лицом. Чтобы она поняла: тебя душа ее интересует, внутренний, — старик сплюнул, — мир.
— Она из дверей выскочит, на костяной ноге, с помелом, а ты стой, ни шагу назад. Как солдат, понял? Грудь колесом выкати, покажи, что ты парень хоть куда. Так-то, если разобраться, ничего страшного. Ну нога костяная, подумаешь. Или помело. Это ж веник! Поди у матери похожий видел.
— Я вот с костяной ногой это самое...Не смогу, наверное. Она ж не гнется.
— А ты не к балерине пришел. Хочешь, чтобы гнулась в разные стороны — иди к ..., - старик выругался. — А с этой, милок, узлы на всю жизнь вяжут, а не развязывают. Если уж сильно боишься костяной ноги, взгляд отведи. Один раз разрешается. А рот не закрывай, только порог ее переступишь. Ее заговорить нужно. Тогда еще выгадаешь себе немного времени. А чуть остановишься, она очнется, глазами захлопает, пиши пропало. Съест и не поморщится. Ну рано или поздно, конечно, остановишься — дух перевести. Тут она тебя и схватит. Велит лезть в печь.
— Не накормит и не напоит?
— Это как пойдет, — старик усмехнулся в пожелтевшие усы. — Да тебе-то не все ли равно — сытым или голодным в печи жариться? А она еще над тобой покуражится. Прикажет лечь так, сесть эдак, изогнуться, а потом перевернуться, голову подмышку сунуть, а ногу на макушку закинуть. Но тебе назад пути нет. Любые картины из себя представляй, на лопате-то, все одно — изжарит и съест.
— А я извернусь да убегу! Спрыгну с лопаты — и поминай как звали! Пока она с заслонкой возится!
— Э-э-э, милок, — старик сощурился. — Многие сбегали, да не убежал никто. Сгореть в печке — еще смертушка легкая. Вспыхнул — и готово дело. За тем и пришел. А вывернешься — тебе же хуже. Она тебя схватит — и в мешок. Бросит в лесу, волкам на съедение.
— А у меня ножичек с собой будет, я чик-чик, мешок разрежу и выберусь! И все равно убегу!
— И-и-и, убежит он, — старик сощурился, смеясь. — Молодо-зелено. Куда же ты, миленький, денешься, когда все дороги-то к ней ведут?