Нынче стало модно в помойках лежать. Чуть что – сразу в помойку. Подлечиться, отдохнуть. Покушать. Но улечься туда не так-то просто. Эту привилегию нужно заслужить.
Несет свою вахту гордая, с трудовым красным бетонным этим, как его, на фасаде, с железобетонным орденом этого, не помню, кого, на том же фасаде, помойка. Гордятся лежавшие в помойке: «Я в этой помойке лежал!» «А я – в той помойке полежал!» с гордостью отвечают вторые. «Тоже отличная помойка, говорят», соглашаются с ними первые. «Вот бы и в ней полежать. Да только кто нас туда пустит, мы уже в этой отлежали!»
А по нынешним временам, туда, в помойку, и вовсе не пробиться. Тем более, что сегодня партию лежателей привезли. Прямиком издалИ.
«У нас тут», говорят, «настоящие комбикормА. Элитные. Не каждому по карману, не каждому по зубам».
Распределили прибывших по помойкам. Помоек теперича только три вида. Психушки – для тех, кто с психозами. Описторхушки – для тех, кто от описторхоза застрадал. И шлипилитушки – для больных шлипилитозом.
Покои тут далеко не белокаменные. Краска и побелка от трения линяют на фиг. Приемные покои забиты страждущими. В коридорах – аншлаг и супераншлаг. Лицевые стринги каждому на нос натягивают. Веревок не хватает, чтобы всех к кроватям увязать и на обсервации оставить. Приходится применять резинки от анализов. Гвалт стоит – только держись! А на улице еще и очередь из желающих собралась. Но нет. Внутрь никого из пришедших по своей инициативе больше не принимают. Действует принцип одного окна: в регистратуре из пяти окон работает одно. И в каждой палате, из трех окон, целое – только одно. «Саморегуляция!» надрывается из регистратуры старушенция. Так, глядишь, и день пролетел незаметно.
На второй день, в психушке, описторхушке, и шлипилитушке прошел консилиум. Один на все три учреждения. По видеосвязи. Решался вопрос: лечить психоз, описторхоз, и шлипилитоз обредолом, или градусник сам по себе является достаточным препаратом выбора. Дебаты продолжались до самого вечера. В итоге, выбор пал на препарат выбора. Врачи в помойках не появлялись, а озвучивали свою волю с экранов. В каждой палате было по экрану. И в коридорах, и в холлах тоже были экраны. Везде были экраны. На экранах было решено не экономить. За порядком же следили не виртуальные, а реальные санитары.
Темнело. В ходуном ходящие, штабелем лежащие палаты твердокаменные стали наведываться эти самые санитары, и разносить в винтажных эмалированных мисках стеклянные мини-сосуды со шкалой и ртутью внутри. Оперативно, на месте, было решено применить инициативу, которая не была заявлена в ходе консилиума: от кроватей отвязывать и в туалет выпускать только тех, кто уже пять минут подержал градусник под мыхой.
«На горшок – строго по одному!» зычно объявил санитар.
И вот, первый вставший, в полотняных стрингах там, где их обычно быть не должно, уже мчится на другой конец коридора, где находится заветное помещение. А помещение – без двери. И санитары наблюдают, гнусно опершись плечом на кривой дверной косяк. И так – что в психушке, что в описторхушке, что в шлипилитушке. Теперь все и везде одинаково. Стандартизация отдыха.
А в туалете – только одна бумажка. Неграмотная уборщица положила. И только один горшок.
«Остальные горшки три года разбитые стоят!» сипит санитар. «Оптимизация!»
А еще, во всех туалетах по углам стоят какие-то окоренные, оструганные штуковины, весьма приблизительно напоминающие лыжи. И даже с креплениями. Что ни туалет – настоящий лыжный склад.
«Потом лыжики пригодятся!» в ответ на недоуменные вопросы хрипит другой санитар. «А пока – все по палатам!»
Наутро третьего дня, всем стало невмоготу. Все забастовали.
И какой-то параноик влез ногой на подоконник: «Отвяжите полотенца, полотеры-хреномерцы!»
Параноик выбрался в оконный проем не просто так, а волок на спине притороченную к нему кровать. Подоконник был полугнилой, и сразу обрушился, увлекая за собой параноика. На пол палаты. Кровать упала ножками вниз. И параноик, получается, вернулся к тому, от чего чуть было не ушел.
В других палатах подоконники оказались прочнее. В окнах психушки, описторхушки, и шлипилитушки стояли прокаженные в стрингах, и манифестировали демонстрацию протеста.
По улице ехал автобус с пассажирами.
«Мама, смотри, на третьем этаже – медведь в окошке!» веселился маленький мальчик, тыча пальцем на другой конец улицы.
«Это не медведь, сынок. Это чья-то голая *опа, то есть, рожа, к стеклу прилипла!» ответила мама. «Там у них психушка. Пускай отдыхают, заслужили».
На пятом этаже описторхушки неистовствовал пациент.
«Я пятый день после операции», горланил он. «Отвяжите от меня тумбочку!»
На карнизе седьмого этажа шлипилитушки, колыхался голый человек.
«Ты тоже после операции?» спросили его с земли.
«Я слесарь, пятый год здесь работаю, все никак прив-ик!-нуть не могу!» пьяно икнул человек.
Неожиданно, на всех экранах появился доселе невиданный, дородный представитель индустрии отдыха, и представился:
«Я ваш новый главврач! Всех трех учреждений! Заканчиваем бузеж! Всем нам крупно повезло: к нам прилетела Проверяющая Комиссия! Как водится, без предупреждения! А это значит, что мы, по старой доброй неотмененной традиции, бежим лыжный кросс!»
«Урррааааааа!!!» синхронно заорали в пятьсот гортаней опытные лежальцы трех учреждений отдыха.
«Все разбираем лыжи!» по громкой связи наставляли санитары.
Лежуны снялись с лежбищ, и ломанулись штурмовать туалеты, расталкивая санитаров и пресенильных медсестер.
Всех вооруженных кривыми лыжами весело погнали на природу. Не всем отдыхающим было понятно, где лыжи, а где палки. Но это были уже досадные мелочи жизни.
«Команда психушки, прицепляй горбыли», руководил с вездесущих экранов новый главврач. «Будете называться команда «Горбыль». Ваш девиз: «То ли небыль, то ли быль: привяжи к ногам горбыль!» Команда описторхушки, вяжи к ходилкам дроволом. Вы теперь команда «Дроволом». Запоминай кричалку: «Мы – команда «Дроволом»: всех порвем и не зашьем!» Шлипилитушка! Я и для вашей сбродной, то есть, сборной, название придумал – «Лыжи-спотыкушки». А девиз у вас простой: «Пациент шлипилитушки, становись на спотыкушки! Комиссия будет следить за вами с вертолетов, я буду вести вас по спутнику. Поэтому, вести себя прилично, не филонить, от маршрута трассы не отклоняться! Удачи!!!»
«На старт, внимание, пу!» скомандовала сиделка.
По заранее размеченной флажками петляющей трассе, по перелескам, полям, оврагам, буеракам, увалам, ямным провалам, мусорным завалам, и шлакоотвалам ковыляли вприпрыжку и бегом отдыхающие лыжники. Над ними стрекотали на предельно малой высоте три геликоптера с членами Комиссии на борту.
«Психушка, вперед!» подбадривал бегунов голос из небесного динамика.
«Описторхушка, давай, поднажми!» болели за своих из другого вертолета.
«Шли-пи-ли-туш-ка! Шли-пи-ли-туш-ка!» скандировали из третьего.
Время до финиша пролетело незаметно. Оставив позади, просто разбросав поперек и вдоль трассы размочаленные лыжепалочные изделия, отдыханты одновременно прорвали грудью натянутую перпендикулярно дороге ленточку.
«Победила дружба!» ликовал прекрасным голосом с установленного за финишем экрана главный врач.
Будучи не в силах отдышаться, лыжные гонщики в изнеможении валились кто куда.
«Значит так!» резюмировал главный. «РасходИтесь-ка вы все по домам. И отдых оплатить не забудьте. Вам придут квитанции. С уведомлением. Что значит, не зарабатываете? У нас больше нет бедных, у нас теперь все богатые. Впредь будете знать, как манифестации манифестировать!»