Победа Советского Союза в войне с Германией и её союзниками в Европе, а потом капитуляция Японии, открыла для нашей страны широкие перспективы сотрудничества практически со всеми странами мира в разных областях, и в спорте в том числе.
В первом же номере спортивной газеты сорок шестого года и дважды герой Советского Союза И.Папанин, и академик Л.Орбели, и народный артист СССР В.Качалов, поздравляя советских спортсменов с Новым годом, желали им дальнейших побед. А Василий Иванович Качалов прямо провозгласил свой новогодний тост за то, чтобы наши спортсмены стали самыми сильными в мире.
Зимовщики с мыса Шмидта пылко желают новых успехов Хомичу, Ботвиннику и, конечно, Новаку. "За вас, дорогой Григорий Новак, чьё имя чаще всего приносит нам радио".
Вчитываясь в спортивную газету того послевоенного года, вдруг обнаруживаешь, как от номера к номеру нарастает накал ожидания Самого Первого — того, кто раньше других докажет, что он самый сильный в мире, кто подаст пример.
В олимпийском движении мы ещё не участвуем, и в международных спортивных федерациях не состоим. Но товарищеские встречи с зарубежными спортсменами учащаются, и описанию этих встреч (не случайно же?) газета посвящает уже целые полосы. Словом, нет сомнений, что вот-вот мы должны принять участие в официальных международных соревнованиях самого высокого ранга.
Кому же из наших спортсменов будет дан этот шанс — стать Самым Первым?
Имена спортсменов, что устанавливают рекорды страны, превышающие мировые, начинают набираться в газете непривычно крупным шрифтом. Непривычно крупны для газетной полосы того времени и снимки самих рекордсменов. В этом ряду и пловец Леонид Мешков, и дискоболка Нина Думбадзе, и, естественно, Григорий Новак, который уже с первых дней того года взялся ставить рекорды, превышающие мировые.
Замечу, что такое свойство человеческой натуры, как честолюбие, в ту пору настоятельно рекомендовалось в себе изживать и, уж во всяком случае, не обнаруживать публично. Новак же, веривший, что он рождён быть артистом, никак не мог, однако, позируя перед фотокамерами (тогдашние фотокорреспонденты имели привычку предупреждать, что снимок пойдёт в газету), прикинуться скромником. И со старых газетных полос он то излишне ослепительно улыбается, то чересчур яростно смотрит вдаль.
Нынешний спортивный психолог скажет, что эти снимки свидетельствуют о том необычайно высоком уровне притязаний, который свойственен истинно чемпионской натуре.
"Советский спорт" уже пестрит летними снимками, ожидание Самого Первого продолжается, но на том высоком пьедестале престижной славы, находящемся в центре всеобщего обозрения, московские динамовцы, триумфально выступивших в футбольных полях в Англии, никто по-прежнему всерьёз не теснит.
А наши сильнейшие штангисты тем временем съезжаются на свой чемпионат и бьют рекорд за рекордом, давая понять спортивному руководству, что они в силах противостоять и американцам, и египтянам — тогдашним лидерам мировой тяжёлой атлетики.
В газетном отчёте нет особых подробностей главной сенсации чемпионата — захватывающего единоборства за звание абсолютного чемпиона страны, развернувшегося между победителями двух заключительных весовых категорий. Григорий Новак выступал в весе 82,5 кг (тогдашний полутяжёлый вес). У нас уже имелись известные тяжеловесы — Серго Амбарцумян, например, весьма внушительных пропорций, но самый сильный — Яков Куценко — брал отнюдь не собственным весом. Куценко был высок и строен. Любил козырнуть тонким вкусом, изысканными манерами, его речь лилась плавно. В детстве цыганка предсказала ему, что он станет знаменитым артистом. Но он стал знаменитым атлетом, не раз превышавшим мировые рекорды.
Невысокий, коротконогий Новак вне помоста совсем не смотрелся рядом с Куценко, но, не имея в своём весе достойных соперников, он распалял себя единоборством с Куценко, постоянно пытался достать его.
Так вот, на чемпионате страны сорок шестого года Куценко лишь в толчке (штангисты тогда ещё состязались в троеборье: в жиме, рывке и толчке) обошёл, наконец, Новака и набрал в сумме 435 кг. А Новак победил в своём весе, набрав 432,5 кг.
В газетном отчёте оба чемпиона страны удостоены равно высоких похвал. Всё понятно: готовясь к выходу на мировую спортивную арену, мы делали немалую ставку и на Куценко.
Новак будет потом говорить с эстрады: "Нам, штангистам, повезло... Нам доверили открыть счёт..." Нашим штангистам "повезёт" в октябре — в октябре они полетят в Париж, чтобы участвовать в чемпионате мира.
Григорий Новак родился в 1919 году в ставшем ныне печально известном Чернобыле. В начале тридцатых годов семья Новаков переехала в Киев, на Софиевскую улицу. Учился Гриша в еврейской школе № 25, которая находилась неподалёку от площади Богдана Хмельницкого. Будущий чемпион имел не очень большой рост, но в среде своих сверстников отличался силой и всегда был не прочь подраться.
По окончании семи классов Гриша решил пойти работать. Тогда многие ограничивались обязательным семиклассным образованием. Ирма, отец Гриши, взял его к себе в помощники — копать котлованы под строительство домов. Вырытый грунт грузили на подводы и вывозили лошадьми. Через несколько лет Гриша заметно окреп, налился мускулами. В свободные минуты на стройке возникали импровизированные соревнования между строителями и грузчиками. Несмотря на молодость, Гриша постоянно побеждал и в борцовских схватках, и в поднятии тяжестей.
В 1937 году Григорий записался в секцию борьбы общества "Динамо". Даже на первых порах там ему не находилось равных. Новичок клал всех на лопатки без какой-либо техники — просто за счёт отличных физических качеств. В те годы секции борьбы и штанги располагались, как правило, в одном помещении. И тренер, в конце концов, перевёл Гришу к штангистам. Это произошло в 1938 году. А уже через год дебютант Григорий Новак стал победителем первенства Украины и занял второе место на чемпионате СССР в полусредней весовой категории. В дальнейшем Григорий десять раз становился чемпионом страны.
Как известно, возможность выступать на международных соревнованиях советские спортсмены получили только после Великой Отечественной войны. Первым эта возможность представилась нашим штангистам, и в 1946 году они поехали на мировой чемпионат в Париж. На этом чемпионате Григорий установил мировой рекорд, набрав в сумме троеборья (жим, рывок, толчок) 425 кг, и занял первое место. Устроителям соревнований сие показалось до такой степени невероятным, что и поднятые Григорием штанги, и его самого взвешивали по нескольку раз. При этом атлету надо было при всём честном народе стоять в костюме Адама, что его не очень устраивало. Говорят, понадобилось вмешательство даже самого посла СССР во Франции, чтобы Григорий прошёл эту процедуру. Но в итоге у СССР появился первый чемпион мира и обладатель официальных мировых рекордов.
Наши штангисты летели в Париж на стареньком дребезжащем "Дугласе", и Новаку то и дело казалось, что сейчас, прямо в воздухе, самолёт развалится. Целые сутки самолёт простоял в Берлине (что-то случилось с мотором) и приземлился в Париже лишь поздним утром — в тот самый день, когда во дворце Шайо ожидалось открытие чемпионата мира.
А ведь нам ещё предстояло быть принятыми в Международную федерацию тяжёлой атлетики. Штангистов отвезли в отель, где они до самого вечера маялись, не ведая: будут участниками или только зрителями чемпионата? Всё уладилось лишь в последний миг.
Те два дня, что оставались до выступления атлетов полутяжёлого веса, Новак провёл в тренировочном зале. Вверху, на галерее, постоянно толпились зрители. Но эта публичность Новака не смущала — он любил даже на тренировках работать на зрителя. Рядом тренировались именитые американцы и египтяне. В своём полутяжёлом весе Новак выделил, однако, лишь француза Феррари. Тот был не слишком силён, но явно рассчитывал на поддержку зрителей. А Новак не привык, чтобы в его присутствии кто-то другой смел рассчитывать на повышенное внимание. Ломая голову, чем бы удивить, заранее расположить к себе парижан, он вдруг приметил в зале стойку с продолговатыми гирями-разновесами.
Новак умел поразить своей силой — ещё с тех довоенных лет, когда он, Гришка Рыжий с Подола, верховодил на киевском пляже. Сделавшись знаменитым штангистом, Новак продолжал отрабатывать всяческие трюки с двухпудовыми гирями или, как говорят в цирке, с двойниками. Повторяя номер славного циркового атлета Моор-Знаменского, Новак выжимал два поставленных один на другой двойника, а случалось, жонглировал двойниками даже с завязанными глазами.
Впрочем, от соблазна пожонглировать перед парижанами этими продолговатыми гирями он поначалу удержался, и начал вроде бы для разминки одну за другой выжимать их. Удостоверившись, что приковал к себе внимание всей галереи, Новак картинно подхватил и самую тяжёлую, стоявшую в стороне от других гирю и всласть позабавился ею. Сдержанно поблагодарил ошеломлённых зрителей и рассеянно выслушал, что до сих пор эта гиря была посильна лишь великому Шарлю Ригуло. Новак и знать не знал, кто такой Шарль Ригуло, и тем более не мог предположить, что вскоре познакомится с Ригуло, и что знакомство это будет помнить всю жизнь.
Новак впервые вышел на сцену дворца Шайо (она оказалась больше, чем даже сцена Театра Советской Армии), когда и Феррари, и все остальные его соперники уже завершили жим. Он начал со 125 кг, что было выше рекорда мира, принадлежавшего египтянину Тоуни (122,5 кг).
Ему казалось, что он спокойно пересёк сцену, направляясь к помосту, но на самом деле, спеша поскорее взять вес, он почти бежал. Катился по сцене как шарик — так это представлялось из зала. Нарастал смех, и, остановившись около штанги, Новак растерянно осмотрел себя: может, забыл надеть что-то?
Потом, как писала одна из парижских газет, он "выстрелил ста двадцатью пятью килограммами и опять укатился".
Для следующего подхода Новак заказал феноменальный по тем временам вес — 140 кг. На этот раз он окунулся в мёртвую тишину и даже немного испугался — быть может, зал пуст, быть может, все зрители уже ушли? Тот небывалый подъём, который он испытывал, застелил его глаза сплошным туманом. Он видел только гриф штанги.
И лишь стоя со штангой над головой, он увидел и судей, и зрителей — зрители кричали "Браво!". Ему понравилось, что это приятное слово звучит по-французски точно так же, как и по-русски.
А стоявшие на сцене весы (для утверждения мирового рекорда требовалось повторно взвешиваться) ему не понравились — эти весы напоминали, скорее, хозяйственные, чем медицинские. Новак встал на них прямо в ботинках, но судья — это был египтянин — объяснил Григорию жестами, что он выходит за границу своей весовой категории. Порвав шнурки, Новак сбросил ботинки, но опять получалось, что у него лишний вес: какие-то полкилограмма.
Подошли и другие судьи — француз, англичанин, американец — и стали показывать, что надо, дескать, снимать и всё остальное — и трусы, и плавки.
Новак стоял на весах, смущённо поглядывая на зрителей, а объявившийся переводчик говорил весело: "Раздевайтесь. У нас это дело привычное". И только услышав, как кто-то из его товарищей крикнул: "Раздевайся, Гриша. Чёрт с ними" — он, наконец, решился.
Окружив весы, наши штангисты пытались прикрыть Новака халатами. Это последнее взвешивание длилось долго. Новак нервничал ("Я на этих весах взвешивал бы только мешки",— сказал он потом). Григорий оказался тяжелее, чем следовало, ровно на сто граммов, то есть весил 82,6 кг. Поэтому в сумму троеборья показанный результат вошёл, но как мировой рекорд его, увы, не засчитали.
Но когда после рывка он снова встал на эти же весы, ему не пришлось сбрасывать даже ботинки. Он потерял за это время два с половиной килограмма. Так имя нашего спортсмена было впервые занесено в официальную таблицу мировых рекордов.
В сумме Новак набрал 425 кг, опередив Феррари — серебряного призёра — на целых 35 кг. Мало того, американец Дэвис, победивший в тяжёлом весе, оказался единственным, кто поднял больше (на 10 кг), чем Новак.
"Советский спорт", представляя Новака как Самого Первого, опубликовал снимки и других наших призёров чемпионата мира, в частности, тяжеловеса Куценко, занявшего в своей категории второе место.
Остальные газеты довольно лаконично комментировали итоги парижского чемпионата. Хотя, как отмечалось, наши штангисты и подняли больше килограммов, чем американцы, однако в официальном командном зачёте уступили им. В "Вечерней Москве", например, телефонный разговор с Парижем по завершении чемпионата занял столько же строк, сколько и соседняя заметка о находке в районе подмосковной станции Переделкино берцовой кости мамонта.
Известный хоккейный тренер Анатолий Тарасов в своей книге "Совершеннолетие" счёл нужным отметить следующее:
"Наш спорт выходил тогда на международную арену, расправлял свои могучие крылья. Но в то время в нашем спорте было одно жестокое правило: зарубежным соперникам проигрывать нельзя. Существовало довольно авторитетное "мнение", что это в корне подрывает наш престиж... что, победив фашизм, выиграв войну, мы не имеем права проигрывать в спорте..."
Но уж снимки чемпиона мира Григория Новака и хвалебные слова в его адрес появились, конечно, во всех газетах. И до сорок восьмого года — до побед на мировых чемпионатах Марии Исаковой и Михаила Ботвинника — Новак оставался вне конкуренции.
На приёме в нашем посольстве, данном в честь участников чемпионата мира, фоторепортёры парижских газет не упускали Новака из кадра: он произносит тост, он обнимается с Феррари, он чокается с Дэвисом... Ему нравилось фотографироваться с Дэвисом — темнокожий, в ослепительно белом костюме, тот выглядел очень эффектно. Они много раз чокались, и к концу приёма огромный американец уже слегка пошатывался, а маленький Новак был, что называется, ни в одном глазу.
Этот трюк с подменой бутылки водки бутылкой воды Новак давно отработал. Чтобы не выйти из образа, чтобы поддержать широко бытовавшее представление, что Новаку всё нипочём, он был готов исхитряться как угодно. А тогда на приёме он не мог позволить себе никаких излишеств — готовился взять реванш за то курьёзное раздевание на сцене дворца Шайо. И действительно, уже через несколько дней, участвуя в показательных выступлениях сильнейших штангистов мира на парижском велодроме, он уверенно выжал 130 килограммов и, не сбрасывая ботинок, спокойно встал на весы.
В те дни конца октября сорок шестого года Новак сделался чуть ли не самой популярной личностью в Париже. Потом он всегда рассказывал, как непринуждённые француженки, узнавая его на улице, принимались сразу же целовать его и как он поднимался на Эйфелеву башню весь в губной помаде.
А однажды к нему в отель, чтобы засвидетельствовать своё восхищение, явился тот самый Шарль Ригуло, рекордную гирю которого Новак выжал в тренировочном зале. Чемпион парижской Олимпиады 1924 года (Ригуло выступал тогда в весе Новака), он и в свои сорок три года оставался кумиром нации. Он был славен и как мотогонщик, и как боксёр, а уже после войны, занявшись кетчем, начал доказывать, что равных ему в Европе нет и в этой жёсткой борьбе. Фильмы с участием Ригуло имели полные сборы, он пробовал себя даже на театральной сцене.
Ригуло пригласил Новака в варьете, где он выступал в ту осень с номером, имевшим шумную рекламу в Париже. Увидев, как непринуждённо, словно это ему ничего не стоило, Ригуло удерживал на ладони вытянутой руки свою танцующую партнершу, Новак не мог не восхититься такой работой. Ригуло расчувствовался и подарил Новаку кольцо с печаткой, на которой изображены гиря и подкова. "Сила силой,— сказал Ригуло Новаку,— но надо, чтобы было ещё и немного счастья".
Можно предположить, что без победы Новака дебют советских штангистов на мировом помосте в Париже не произвёл бы особого впечатления, хотя ещё четыре наших атлета стали призёрами чемпионата. Нужна была именно сенсация. И такой сенсацией стали мировой рекорд Новака в троеборье (425 кг) и, конечно, его же фантастический результат в жиме. С восторгом отзывавшаяся о триумфе советского богатыря французская пресса, признавая свои ошибки, сообщила: "Теперь стало ясно, что советский килограмм весит ровно тысячу французских граммов."
Это признание, надо заметить, завоевал не только Новак. Хотя наша сборная была укомплектована атлетами, прошедшими через тяжелейшую войну (большинство богатырей вернулось в строй после ранений) — но прославленные ветераны штанги довоенных лет не подкачали. Они уступили сборной США всего лишь два очка. Особенно впечатляющим оказалось выступление знаменитого киевлянина Якова Куценко. Соревнуясь в тяжёлой весовой категории, он намного опередил всех, кроме негра Джона Дэвиса, которого за красоту телосложения называли "Чёрным Аполлоном". На вес золота была и серебряная медаль легковеса из Тбилиси Владимира Светилко.
После чемпионата на зимнем велодроме, вмещающем около 20 тысяч зрителей, состоялся "вечер рекордов". В нём приняли участие штангисты многих стран мира. И самое большое впечатление произвели на публику наши богатыри. Они установили три рекорда мира. Новак стал официальным рекордсменом мира в жиме, тяжеловес из Еревана Серго Амбарцумян — в рывке левой рукой (тогда ещё фиксировались мировые достижения в упражнениях на одну руку), а Яков Куценко под занавес толкнул 171 кг. Вот так на самой высокой ноте закончили свой визит в Париж советские атлеты.
Парижский триумф сделал имя Новака самым популярным из всех советских спортсменов, причём не только в СССР, но и за рубежом. Но популярность — это тяжёлое бремя. Первый советский чемпион мира обязан был постоянно находиться в форме и подтверждать свою репутацию весомыми килограммами — то есть новыми рекордами мира. И Новак не скупился на мировые достижения. Казалось, физическим возможностям этого силача просто нет предела. Каждый свой старт он отмечал новыми рекордами, причём даже на показательных выступлениях (лишь бы судьи имели соответствующую правилам квалификацию, а уж Новак-то всегда был готов к подвигу).
Шесть последующих лет Новак оставался непобедимым, непревзойдённым, недосягаемым и всё такое прочее.
Окажись сегодняшний спортсмен на такой высоте, он бы частенько наведывался в наши дома — рассказывал бы нам о своём новом рекорде в программе "Время", ободряюще улыбался бы нам из-за столика новогоднего "Голубого огонька", пребывая в одной компании с желанными нам знаменитостями.
Новак же, чтоб обрести публичность, стремился устанавливать свои мировые рекорды непременно на многолюдных стадионах, а зимой — на арене цирка. Он мог пригласить на свою атлетическую "премьеру" Леонида Утёсова, как и тот, в свою очередь, постоянно приглашал Новака на свои новые программы. Да и с другими, как широко признанными, так и восходящими кумирами тогдашнего зрителя — Лидией Руслановой и Рашидом Бейбутовым, Клавдией Шульженко и Марком Бернесом, Аркадием Райкиным и Юрием Тимошенко с Ефимом Березиным — Новак стоял в одном ряду популярности.
И Новый год он обычно встречал в их компании — в Центральном доме работников искусств. Сцена этого дома была его сценой: поёт, допустим, Козловский, с куклами работает Образцов, а затем выходит Новак и, сбросив пиджак и шурша накрахмаленными манжетами белой сорочки, проделывает всякие трюки с рекордного веса штангой, говоря, что это доступно каждому, стоит только заняться — но не скрывая, впрочем, что он, Новак, всё равно будет сильнее всех...
Он любил сидеть во главе стола, окружённый друзьями и почитателями. Дом его славился щедрым столом. Сам же Новак, уверяя, что может выпить сколько угодно, умел не сжигать себя в застолье. Домом — а поначалу лишь комнатой, хотя и на улице Горького — он обзавёлся уже после того, как стал чемпионом мира. А до Парижа Новак обитал с женой и маленьким сыном в бывшей женской раздевалке Дворца спорта "Крылья Советов" (там было не до дружеского застолья, но в любой вечер он мог зайти, как в свой дом, и в шумную "Аврору", и в пряный "Арагви").
Рекорды мира он бил прежде всего в жиме, и до поры до времени этого было достаточно, чтобы никому не позволить к себе приблизиться. Но вот в Америке появился отнюдь не менее великий штангист Норберт Шеманский, который, не стремясь превзойти Новака в жиме, начал всё больше обгонять его в темповых движениях — рывке и в толчке. А лучшими результатами Новака в сумме трёх движений оставались результаты сорок шестого года.
И в 1952 году в Хельсинки, на нашей первой Олимпиаде, Шеманский убедительно победил Новака (оба они выступали уже в весовой категории 90 кг — полутяжёлый вес "потяжелел"). В том же году тридцатитрёхлетний Новак, правда, ещё раз улучшил рекорд мира в жиме, но это был его последний рекорд.
Новак лишился былого премьерства, и это повергло его в отчаяние, в исступление. И вскоре он ушёл в цирк, где многие годы яростно стремился (помнил пример Ригуло) сохранить былую славу — стремился по-прежнему выглядеть тем человеком, о котором рассказывали, что он мог перенести памятник Пушкину на другую сторону улицы Горького.
Борис Петров вспоминает, как в конце пятьдесят третьего года он пришёл к Новаку в ленинградский цирк. Они стояли за кулисами, а рядом готовили к выходу филатовских медведей. Новак предупредил Петрова, что один из медведей имеет довольно скверный характер и следует держаться от него подальше. Сам же Новак, не считая возможным опасаться какого-то там медведя, повернулся к нему спиной, и вскоре медведь, зацепив его лапой, начал к себе подтаскивать. Новак свирепо посмотрел на медведя и стукнул его кулаком по лбу. И, как рассказывает Петров, "заскучал" медведь, и случилась с ним сразу же "медвежья болезнь"...
А наутро Филатов пришёл к Новаку, ведя на цепочке тигрёнка, и сказал: "Гриша, если ты ещё раз тронешь моих медведей, я отпущу эту цепочку." Тут я, правда, подозреваю, что конферансье Петров не мог не выдать такую эффектную концовку.
Про Новака и медведей в цирке почему-то рассказывают особенно много историй. Например, дрессировщица Эльвира Подчерникова вспоминает, как её медведь, которому уже привязали ролики, вдруг сорвался с места и вкатился в гримуборную одной из акробаток, и Новак, не раздумывая, бросился защищать даму. В другой раз Новак помог дрессировщице совладать с кусающимся и царапающимся гималайским медвежонком. Новаку тоже досталось, пока он скручивал медвежонка, и он сказал Подчерниковой обиженно: "И от такого ничтожества терпеть такие оскорбления! Нет, дрессура не по мне..."
Таковы цирковые отголоски былой легенды о Новаке — да, былой, ибо легенда эта завершается с его переходом с помоста на манеж, где он долго и успешно работал в силовом жанре (с 1962 года вместе с сыновьями Аркадием и Романом), получил звание заслуженного артиста РСФСР, словом, был вроде бы на виду.
Но на манеж он выходил неизменно с лентой, в центре которой красовалась его медаль чемпиона мира. С годами — уже в образе дяди Гриши, — по-прежнему козыряя чемпионской медалью, Новак начал прочувствованно добавлять: "Старушка моя..."