— Извини, но мне правда пора уходить.
Она сидит, нахмурясь, обняв свои колени. Взгляд уперт в белую стену напротив. Молчит.
— Может, попрощаемся нормально? Мне бы не хотелось вот так. Мы же не чужие, ну! Посмотри на меня!
Немного выхожу из себя. Безразличие нервирует, но еще больше нервирует то, что я знаю этот сценарий. Она нагонит меня у порога, когда я буду слабее всего. Нагонит, вцепится холодными пальцами в спину, и будет молчать, оставляя мокрые следы на рубашке. Нет ничего хуже такого ее молчания.
Но я правда должен уйти. Сейчас. Сегодня. Она должна меня понять. Мы слишком много времени провели вместе, пропитываясь этой странной, болезненной связью между нами. Она привела меня сюда, пообещав спокойствие и счастье, и я поверил. Но теперь я точно знаю, что счастье не здесь, не с ней. Я должен уйти.
Она обещала мне вдохновение, но все, что я писал, было создано словно в бреду. Ни одна строка не несет того смысла, что был в голове. Словно кто-то на выходу шифрует данные, и шедевры кажутся бредом сумасшедшего.
Сумасшедший. Я слышал это сотню или даже тысячу раз с тех пор, как она стала моей спутницей. Я знаю все оттенки этого слова. Сначала его говорят ободряюще, со смешком, даже немного завидуя, что это состояние не у них и не для них.
Затем как факт, позволяющий тебе некоторые вещи, недоступные другим. Дескать, что с него взять, он сумасшедший. Уж какой есть.
Следующая стадия страх. “Сумасшедший” - шепчут тихо, чтобы твое сумасшествие не услышало, не загрызло их, не заразило своими спорами.
С ней я слышал их все, включая самую последнюю и страшную, о которой даже не хочу думать.
Сидит. Молча пялится в стену. Сценарий поворачивает сюжет. Сейчас будет крик. Я уже чувствую его в груди, как чувствуешь нарастающий кашель. Когда понимаешь, что огонь уже слишком велик и его не затушить стаканом воды.
— Ты должна меня отпустить! Хочешь ты того или нет! Я уйду! Навсегда! Я забуду тебя, как страшный сон! Ты отравила мне жизнь, и я не хочу больше болеть тобой! Ты ничего, слышишь? НИ-ЧЕ-ГО не дала мне, кроме разочарований. Живи и дальше в этом проклятом доме с меловыми стенами, у которых даже памяти нет!!!
Я тяжело дышу. Голос сорвался. Руки мелко дрожат. Она - такая же каменно-безразличная. Взгляд - в белую стену. Только плечи чуть опустились под тяжестью вины.
Да, она виновата. Она привела меня сюда, обещала,что здесь мне будет легко и спокойно. Что на белых, меловых стенах я буду писать свои стихи и песни черным, угольным карандашом и мы будем петь их по вечерам. Обещала, что к нам будут приходить друзья, но никого, кроме ее друзей у нас не бывало. Только они. И я почти уверен,что это они по ночам белили стены, хороня мои стихи под слоями краски.
— Хватит. Я ухожу. Не хочешь ничего говорить - не надо. Я все равно уйду. Мне осточертело это место. Я хочу продолжать писать и творить, а ты… ты тянешь меня ко дну. Я забуду тебя. Выплыву из этого омута и забуду. Завтра или через месяц, это не важно.
Забираю только гитару и тетрадь с карандашом. Никаких других важных вещей у меня здесь нет. У самой двери вздрагиваю, ожидая ее нападения и слез, всегда подстерегающих меня здесь, но вместо этого слышу тихий шелест ее голоса.
— Ты свободен
В стеклянной поверхности двери отражается мое лицо. Удивленное. Ошеломленное. И, неожиданно, мокрое от слез. Все верно. Здесь должны быть слезы по сценарию, и ему совершенно не важно чьи они будут. Впервые за долгие месяцы поворачиваю дверную ручку и ухожу навстречу полуденному солнцу. Туда, где я снова буду счастлив, где я снова буду творить.
***
— Игорь Сергееич! Там в шестой пациент, ну тот, который музыкант бывший, плачет и что-то бормочет себе под нос про свободу. Проверьте, может? Как бы сбежать не вздумал.
— Отсюда, Любонька, сбегают только туда - доктор многозначительно показывает пальцем вверх.
— В женское отделение? - недопонимает медсестра.
— Эх, что за приземленный народ пошел. В небо, Любонька, в небо. Остальные не сбегают, а просто уходят. На время или навсегда. Пойдемте, глянем вашего из шестой.
Врач и медсестра быстро проходят коридор и заходят в палату №6.
— Здравствуй, Сережа. Могу я узнать, что так сильно тебя расстроило? - спрашивает доктор, присаживаясь на край постели больного.
— Это от радости, док. Я скоро выйду отсюда, я теперь точно знаю. Я теперь свободен.