Вместо предисловия
Спешу заметить, что в данном сочинении ясности будет не очень много, чего и не хотелось мне достичь. Смысл здесь вовсе не в том, где именно происходило действие, а в самом действии. Так что заранее приношу извинения за размытые формулировки и общие термины.
Илья Аристархович Амадовский взял в руки только что доставленный свежий номер любимой всеми москвичами газеты, ещё пахнувший типографской краской, и на передовице с удовольствием прочёл своё имя.
"Непревзойденный композитор Илья Амадовский вчера открыл главнейший музыкальный фестиваль страны, посвященный в его честь!" - гласила первая строка, далее следовала его фотография крупным планом. Илья Аристархович прищурился, поднес газету ближе к глазам и с грустью отметил про себя, что он сильно постарел.
"Вся страна вчера, затаив дыхание, слушала этого гения нашего века" - продолжала восхищаться газета, каждой строкой расточая самую отборную лесть.
Илья Аристархович бегло пробежал это стандартное предисловие и наконец увидел пространное интервью, данное им вчера пылающей любопытством и обожанием молодой журналистке. Он устроился поудобнее в своём мягком кресле и решил углубиться в чтение собственных гениальных речей.
"Что ж, - начала вчера журналистка. - Сперва скажу, что я безумно счастлива с Вами, наконец, познакомиться. Я Ваша страстная поклонница, и я сделала все, чтобы честь интервьюировать Вас досталась мне. Меня зовут Марина".
"Очень приятно, - ответил он, пожав ей руку. - Думаю, моё имя называть не имеет смысла".
"О, да, Илья Аристархович! Вас знают все!"
Тогда он решил, что здесь уместнее промолчать, но сейчас подумал, что, пожалуй, стоило это подтвердить.
"Ну, тогда позвольте задать Вам первый вопрос. Расскажите, пожалуйста, о себе".
Илья Аристархович усмехнулся, поерзал в кресле, прищурившись в окно.
Он родился и вырос в Москве. Этот старый город, который так боготворят его коренные жители, был его родиной, его отчим домом. Он тоже любил Москву. Её узкие и кривые старинные улочки, фасады столетних хором, тёмные дворы и залитый солнцем Арбат.
Родители его были из интеллигенции, поэтому мальчиком его отдали в музыкальную школу. Ребёнок в семье он был один, родители настаивали на его музыкальном образовании, потому что, благополучно забросив в своё время один скрипку, другая - фортепиано, - теперь со всей полнотой осознанной непоправимый ошибки и страстным желанием все исправить принялись за единственного обожаемого сына, дабы он не повторил прискорбный опыт своих предшественников.
Алиса Антиповна и Аристарх Иннокентьевич были люди светские, возвышенные, а потому считали ниже своего достоинства показывать на людях свои чувства. И вообще проявлять их. Между ними существовало что-то вроде негласного соглашения или договора взаимного невмешательства, по которому они обязывались быть вместе только рядом с сыном, в остальном же - жили каждый сам себе, лишь изредка объединяя свои компании на большие праздники. Неудивительно, что маленький Илья видел только, как мать и отец вечером уходили в одну и ту же спальню, чтобы утром же выйти оттуда поодиночке, в любое другое время их нельзя было увидеть вместе.
Илья Аристархович вздохнул, тряхнул головой и снова уставился в газету.
"Спасибо. А как складывалась Ваша музыкальная карьера на ранних стадиях?" - задала следующий вопрос журналистка.
В шесть лет, как и полагается, его отдали в музыкальную школу. Видимо, в семейном споре победу одержала мать, так как мальчика записали на фортепиано. Так началась его карьера. Поначалу, как и любой другой ребёнок, Илья сопротивлялся, но совместные усилия учителей и родителей (отец и мать, правда, поодиночке беседовали с ним, но в целом, их доводы совпадали) он свыкся с мыслью, что ему не миновать участи всемирно известного пианиста, а потому принялся за учёбу. Через полгода он привык каждый день по нескольку часов проводить за инструментом, через год это ему уже нравилось, через два года он чувствовал в этом острую необходимость.
В музыкальной школе - конечно же, самой лучшей в столице - было много одаренных и талантливых детей, но Илья с первых же взятых нот поразил учителей своей внутренней экспрессией и страстностью исполнения. Он уходил с головой в извлекаемые звуки, уже ничего не различая вокруг, клавиши прыгали и дрожали под его длинными, крепкими пальцами, и весь зал наполнялся музыкой, как водой, захлестывая его и всех, кто находился рядом.
Однако со временем учителя стали замечать, что настрой и даже будто сам талант удивительного ученика чрезвычайно подвержены внезапному вдохновению. Илья играл, как бог, когда хотел доказать кому-то, что он лучше, когда же новоиспеченный соперник оказывался обойденным и превзойденным им, он терял интерес к игре и его страстность сменялась вялостью, бесчувственностью и равнодушием. В школе, конечно, ему удавалась без труда находить очередную жертву - человека, которого он ненавидел всем сердце, пока не превосходил его, а после - терял всякий интерес, в училище это удавалось преподавателям хоть и трудновато, но все же удавалось, в консерватории профессора придумали ловкий ход - предложили взять в кумиры кого-нибудь из признанных лучших пианистов. На чем, надо сказать, и выехали, обеспечив своему ученику неиссякакмый источник страстной зависти и неистового рвения.
Описанный метод обучения помогал в исполнительстве и совершенствовании техники, в сочинительстве дело обстояло легче. Вдохновение Ильи Амадовского зависело невесть от чего, или же вовсе ни от чего не зависело. Оно приходило и уходило, ввергая его или в экстаз, или в депрессию, чем он умело пользовался, записывая душевную бурю на нотную бумагу.
"Вот так, собственно, дело и обстояло в моём детстве и юности," - значилось в газете под его именем.
Он читал дальше.
"Спасибо, Илья Аристархович. А теперь позвольте Вас попросить рассказать читателям немного о Вашей личной жизни. Ведь Вы не женат?".
"Рассказывать тут нечего. Я действительно не женат. Видимо ни одна женщина не может ужиться с моим гением (смеётся). С женщинами всегда так - они хотят быть королевами и единовластным хозяйками нашего сердца. Когда обнаруживают, что оно бесповоротно занято - в моём случае музыкой - теряют интерес и мотивы. На мой взгляд, только бездарности и тупицы ищут утешения в браке, чтобы хоть как-то скрыть свою ограниченность. Истинные гении верны лишь себе и своему призванию".
"Благодарю за откровенность. Что ж, теперь я бы хотела Вас спросить о Вашем стиле. Что повлияло на него? Как удаётся Вам на протяжении стольких лет поддерживать эту безумную экспрессию?".
"Это было не всегда. Когда-то я играл примитивно и неинтересно".
"Ну что же, Илья Аристархович, от имени всех поклонников я прошу Вас рассказать об этом подробнее!".
Илья Аристархович задумался, глядя в окно. То, что тут напечатано было с его слов, его не интересовало. Перед его глазами проплывали картины давно ушедших дней.
Она была из простой подмосковной семьи. Екатерина Крапова... Катя... Кэт... В Москву приехала поступать в МГУ на юрфак. Прилежная, умная, тихая девушка. Ей удалось поступить, и её, видимо, это так взволновало, что она бежала по московским улицам, ничего не замечая вокруг.
Илья увидел её издалека. Она как-то сразу привлекла его внимание - одета неброско, тоненькая, как тростинка, беленькая, невысокая. Немосковская...
- Можно с вами познакомиться? - напрямую спросил он, остановив её.
Девушка ужасно смутилась, покраснела и с минуту только молчала и хлопала своими длинными ресницами.
- Илья Амадовский, пианист, - протянул он ей руку.
- К-ка... Екатерина... Крапова, - пролепетала та, пожимая его широкую ладонь своей маленькой, тонкой ладошкой...
Они любили гулять по московским улицам. Илья обожал показывать ей укромные уголки и прелестные садики и смотреть, как загораются её голубые глаза. Кэт (он звал её так, а ей нравилось все, что он скажет) как ребёнок, радовалась всему новому и неизвестному, была счастлива от любой малости, умела видеть во всем прекрасное, что же касалось его, Ильи, то она воспринимала его безусловно, как бога и верила ему больше, чем себе. Он часто и много играл ей, ему нравилось видеть, как она, затаив дыхание, пытается уловить каждый звук, каждый оттенок, мельчайшую, прозрачную ноту, извлекаемую им с особым пристрастием.
- Это великолепно! - твердила она на разные лады. - Илюша, ты неподражаем!
Он любил слушать Катю, держа её за руку, гуляя дымчатым вечером по парку. Она то болтала о всякой девчачьей чепухе, то вдруг принимала серьёзный вид и рассуждала о материях высоких и ему малопонятных, то истово бросалась нахваливать его мастерство, умение и стиль. Её восторженность, её безусловная и нежная к нему привязанность, вдохновляли Илью. Садясь за инструмент, он неизменно вспоминал Кэт, её слова и взгляд, когда она сидела рядом, и из-под пальцев лились тихие, чарующие звуки, вкрадчивой мелодией окутывая комнату и проникая внутрь, кажется, самих стен.
Правда, времени на Кэт у него было немного. Учёба в консерватории, постоянно перемежающаяся с гастролями, конкурсами, курсами и прочими шумными кампаниями, оставляли свободного времени всего ничего. Нередко он выбирался к ней на каких-нибудь четверть часа, чтобы рассказать о новых достижениях и выслушать порцию искреннейшей похвалы. В её глазах часто мелькала грусть, затаенная боль от его вечной спешки и постоянной невнимательности к ней самой, но все это было ничто в сравнении с её жарким желанием, чтобы у него всё-всё получилось.
Родители ещё на восемнадцатилетие подарили Илье квартиру. И вот, наконец, он решил предложить Кэт перебраться к нему. Она приняла эту новость с восторгом. Ещё бы! Теперь она сможет проводить с ним больше времени! Она не ошиблась - вечера (хоть и не все) доставались ей. Она приходила к нему в кабинет, садилась в уголок и с полными восхищения и беззаветной любви глазами смотрела на него. На его руки и точеный профиль. И слушала: так же тихо, неподвижно и, казалось, всем существом.
Илья был счастлив. Теперь у него было всё: вдохновение, удача, слава. С блеском оконченная консерватория утвердила его в собственных глазах ещё больше.
В одном таком порыве счастья он наконец не прошёл мимо ювелирного магазина, и они с Кэт поженились. Как она была предана ему, как нежна и обаятельна. Захлестнувшая их с новой силой любовь превращалась в музыку, в громогласные дифирамбы любви.
Прошёл год. Дела Илья Аристарховича Амадовского стали портиться. Куда-то ушло вдохновение, музыка перестала складываться, мучительные попытки разбудить былую лёгкость не приводили ни к чему. Он стал раздражительным, обозленным и нервным.
- Илюша, ты только скажи - что мне сделать, чтобы у тебя все было хорошо? - много раз, безуспешно спрашивала его жена. - Я только хочу, чтобы у тебя все получилось. Так, как ты мне говорил - помнишь?
- Оставь меня! - злился он.
- Я только хочу, чтобы у тебя все получилось, - плакала Кэт.
Полгода тянулась эта пытка. Илье перестало нравиться, как Кэт сидит у него за спиной, его больше не вдохновляли её слова и бесконечные "Я тебя люблю". Честолюбивые мечты подернулись дымкой и отодвинулись.
И вот однажды - как будто в довершение всего - когда он пришёл домой уже поздно вечером после блуждания в поисках вчерашнего дня, он увидел Кэт, стоящую на пороге спальни в пальто и с чемоданом. На миг он оцепенел.
- Знаешь, Илья, нам надо поговорить, - холодно сказала она. - В последнее время я заметила, что ты никак не можешь найти новый источник вдохновения в своём сочинительстве. Это меня сначала не беспокоило, но теперь я вижу, что твои мечты и мои планы, видимо, обречены. Раз так выходит, должна признаться, что ты внушал мне больше доверия и надежд на безбедную жизнь жены знаменитого музыканта. Я выросла в безвестной, бедной семье, мне опостылел этот быт, я думала, что, выйдя за тебя, я смогу наконец достичь всех благ этого мира. Что ж, ты меня разочаровал. Пришло время нам расстаться. Быть может, я смогу найти кого-то более удачливого, чем ты.
Она говорила все это с каменным лицом, ничто не дернулось - ни одна черта. И откуда в этом хрупком, маленьком существе столько холодности, бездушности и коварства?!
Илья от изумления и разочарования не мог вымолвить ни слова, Кэт же спокойно прошла мимо.
- Ах, да, - сказала она у самой двери. - Забери эту безделушку.
Сняла обручальное кольцо и бросила ему.
С минуту после её ухода Илья стоял, как громом пораженный. Потом он, как безумный, начал метаться по квартире, изрыгать проклятия, сыпать бранью, под конец - рыдать... Обессиленный он бросился на кровать и затих. Потом из глубины его существа, из горнила пылающей души поднялась и выросла жестокая потребность сесть за фортепиано. Он вскочил и, не садясь, ударил по клавишам. Инструмент дрогнул и зарыдал на сотни голосов, воззвал к небу и взорвался отчаянием и горем.
Илья играл всю ночь. Пока без чувств не повалился на клавиши. Проснувшись, он понял, что исцелить душевную рану поможет только музыка, только воплощенные в звуках отчаяние и смятение позволят забыться...
"...(задумывается) Вот так я и нашёл свой стиль. Мне опять повезло - прийти к оригинальности на раннем этапе и почти без проблем".
"А что было потом?".
"Ну, это очевидно. С таким искусным безумием сложно остаться незамеченным (улыбается). Заказы и предложения посыпались со всех сторон...".
Да, Илью Амадовского узнали и на родине, и за рубежом. Его музыка - страстная и отчаянная, безнадежная и пылкая, острая и проникновенная - никого не оставляла равнодушным. Слушатель переживал сильнейшую эмоциональную бурю, эти звуки будили в каждом его собственные чувства, потери, боль. Каждый слышал в этом что-то свое, особенное и неповторимое.
Концерты сменялись турами, публичные выступления - сочинительством для кинокартин, Россия, Европа, Америка - все это было покорено и пройдено...
"Можете описать впечатления от первых успехов?".
"Это сложно (смеётся). Первые успехи так быстро сменились вторыми, а вторые - третьими, что я просто не успел осознать свои впечатления".
"Вы моментально покорили сердца многих людей - в особенности женщин. Как Вы относитесь к этому?".
Илья Аристархович никогда не отказывал себе в удовольствиях. К поклонению он давно привык. И считал это естественным и закономерным. А если еще от женщин отбоя нет - к чему церемониться?
Однако ни одна из многочисленных его пассий никогда не трогала его души, ни один взгляд или ласка не достигали сердца, закрытого от всего на свете. В женскую любовь он не верил, в мужскую - лишь настолько, насколько сам испытал.
Однако, надо признать, что отношения и разрывы неплохо играли ему на руку, игра страстей превращалась в игру звуков, добавляя еще экспрессии и напряжения...
"Вот скажите, ведь Вы прожили такую бурную жизнь, - хотелось ли Вам когда-нибудь повернуть время вспять и что-нибудь изменить?".
"Нет. Раз моя жизнь достигла такого уровня и я чувствую в себе, что добился всего, чего хотел, значит в прошлом было все сделано правильно. Раз пишется музыка и она нравится, то для музыканта это главное счастье".
"А что Вы скажете о Музе? Кто Ваша Муза?".
"Сама жизнь".
Сама жизнь... Илья Аристархович задумался. А почему нет? Кто вдохновляет его? Ну, хорошо, отчасти бесчисленные связи, но это все - мелочь, капля в море. Он ведь пишет почти все время, но часто - один. Нет, его Муза - действительно сама жизнь...
"И последний вопрос - Вы считаете себя полностью счастливым?".
Тогда он ответил однозначно и не задумываясь, а теперь мучительно нахмурился, не в силах дать такой же твёрдый ответ.
А чего, собственно, ему не хватало в жизни? Слава, успех, признание, все мирские удовольствия... Все это было у него уже очень давно и есть сейчас...
На следующий день Илья Аристархович взял новый номер газеты и прочитал на передовице: "Непревзойденный программист Александр Камповский вчера открыл самый престижный информационный саммит страны, посвященный в его честь!
Гений нашего века, автор многочисленных трудов по кибернетике и программированию, главный разработчик государственных программ и софтов, облегчивших жизнь госслужащим - вчера его слушала вся страна, затаив дыхание..." и пр. и пр.
Он разочарованно пролистал газету, пробежав по заголовкам, и отбросил её на журнальный столик. Внизу раздался звонок, принесли внеочередную почту. В руках Ильи Аристарховича оказалась новогодняя открытка.
Он непроизвольно выглянул в окно - зеленела улица, воздух плавился под июльским солнцем.
А в руке - кусочек искусно нарисованной зимы. Он перевернул и прочёл одинокую фразу, написанную таким давно забытым, но знакомым почерком: "Я всегда хотела, чтобы у тебя все получилось".
Ни подписи, ни даты, ни адреса. Ему в голову ударила кровь и гулко застучала в висках.
Перед глазами со скоростью молнии мелькали картины из прошлой жизни, фразы, поступки, взгляды, решения, отдельные слова и складывались в пазл...
"Муза..." - в каком-то благоговейном отчаянии прошептал он.