(из записных книжек комбрига)
Светлой памяти контр-адмирала Махлая Виктора Петровича, моего однокашника, посвящаю
«И эскадры, завидев мой вымпел вдали,
Самым главным гремели калибром.
А я мчался вперед, уходя от судьбы,
До скулы оба якоря выбрав!»
/А. Розенбаум/
От автора
Эти рассказы написаны в помощь молодым флотским офицерам. В них автор показывает одну правду и только правду. В преобладающем большинстве указаны настоящие фамилии героев. Большинство героев живы и подтверждают те факты, которые происходили с ними. Жизнь многообразна, она не может состоять только из положительных событий. На службе было все: и хорошее, и плохое, и радостное, и трагическое, и приятное, и отвратительное, и честь, и бесчестие, и карьеризм, и подлость, и рукоприкладство, и дружба навек. Автор не злобствует, т.к. на том или другом месте мог оказаться каждый из нас. Жизнь непредсказуема и автор показывает ее такой какая она есть, надеясь, что обиженных не будет.
А новое поколение моряков, которому предстоит пройти нашим путем, учтут это в своей работе и службе.
События, описанные в книге, охватывают более чем 40-летний промежуток времени. Проходили они на кораблях Тихоокеанского флота, и автор в них участвовал, как правило, лично. Часть рассказов, вошедшая в книгу, публиковалась в газетах и журналах. Первоначальная цель рассказов – помощь молодым флотским офицерам. Автор показывает различные жизненные ситуации, в которых может оказаться офицер. Здесь и вопросы использования оружия, и примеры из боевой подготовки, и аварийные случаи, и вопросы воспитания личного состава, и контакты с кораблями вероятного противника, и встречи на высшем уровне с руководством Министерства обороны и Военно-морского флота СССР. Автор не уходит от острых моментов службы, но показывает, что для профессионала – нет безвыходных положений. Характерная черта всего материала – его правдивость. В книге указаны, как правило, действительные фамилии героев, что является ее исторической ценностью. Как жили и служили офицеры военно-морского флота 2-й половины ХХ века, можно представить себе, прочтя эту книгу.
Редакционная коллегия
В какой обстановке проходила служба контр-адмирала Махлай В.П. вспоминает Б.А. Иванюта, капитан 1 ранга в отставке.
Ракушка
В нашей жизни время бежит быстро. В поселке Ракушка Ольгинского района Приморского края я прослужил несколько лет и уезжал к новому месту службы в г. Фокино на Приморскую флотилию Тихоокеанского флота.
Мотор уазика работал ровно, дорога была долгой и все располагало к воспоминаниям и размышлениям. Назначение на новую должность влекло масштабами и неизвестностью, однако мысли были заняты прошлым.
Я вспомнил 1972 год, когда прибыл в поселок Ракушка с Черноморского флота, из Севастополя, где побывал в самых горячих точках Средиземного моря, узнал Крым, весь юг нашей страны и таежные места, которые даже по приморским меркам считаются глубинкой.
Поселок Ракушка, где было несколько домов финского проекта с прохудившимися крышами, прилепился в лесистом распадке возле бухты, где к плавпирсам были пришвартованы подводные лодки. От железной дороги далеко, связь с внешним миром осуществлялась автомобильным транспортом по разбитым дорогам. Мало того, отсутствовало телевидение, с перебоями работало радио. Жители маленького поселка, где все было на виду, вместе переживали горести и радости.
Но были в Ракушке и свои достоинства: это окружавшая ее сочная первозданная приморская природа, радующие человеческий глаз лесистые возвышенности. Особенно был хорош поселок ранним утром, в хорошую погоду, когда солнце всходило вдруг сразу, освещая все, как бы давая знать, что ночью было занято другими делами, а теперь спешит обогреть поселок и зеркальную гладь бухты. Вместе с жителями Ракушки просыпалась природа, как бы говоря: «Вот и начался новый прекрасный день!» Воздух был хрустально чист, дышалось легко и радостно.
Главком ВМФ адмирал флота СССР С.Г. Горшков напутствовал: «Надо своевременно принять организационные меры по базированию на новом месте соединения кораблей, а моряки сами смогут там устроиться и обжиться». С его благословения начал благоустраиваться поселок, и обживались подводники на новом месте. В Ракушке в то время активно шло формирование дивизии подводных лодок. Когда я впервые прибыл в Ракушку, то понимал, что в первую очередь я должен взаимодействовать с должностными лицами, которые «делают погоду» в соединении, решают главные вопросы жизнедеятельности и боеготовности дивизии.
Для меня было приятной неожиданностью, когда повстречался со своими однокашниками 1957 года выпуска ТОВВМУ им. С.О. Макарова: Петром Павловичем Смолярчук, Василием Васильевичем Мурашкиным, Анатолием Семеновичем Воробьевым и приехавшим несколько позже Виктором Петровичем Махлай. По духу мы были близки друг другу и поняли, что судьба неспроста свела нас всех воедино.
В пятидесятые годы министром обороны СССР был легендарный полководец, маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Он железной рукой утверждал в войсках крепкую воинскую дисциплину и порядок, что несомненно являлось залогом высокой боеготовности. Помнится, еще в училище все выполнялось по минутам, мы ходили в столовую строевым шагом под барабанную дробь. За время учебы прошли на 8 парадах по центральной улице Владивостока, вызывая у населения восторг, а девушки бросали нам цветы. Мы были настоящими гардемаринами, форма одежды всегда была опрятной, отглаженной, а морские палаши на поясе вызывали зависть у юношей всего Владивостока.
Это было время романтиков, когда молодежь хотела стать геологами, строителями, медиками, полярниками, летчиками и моряками.
Детство наше прошло в годы Великой Отечественной войны, мы знали голод и холод, получали похоронки с фронта, вынуждены были взять на себя заботу о своих матерях, братьях и сестрах. Рано повзрослев, мы возмужали и стали самостоятельными.
Вот почему тогда в училище прибывали достаточно зрелые юноши, познав физический труд, и мы легко переносили тяготы воинской службы.
У нас в ротах не было воровства, деньги и ценности не запирались на замок, и часто бывало, что в умывальниках оставались забытые кем-то часы, которые обязательно находили своего хозяина. Общаясь друг с другом, мы никогда не задавались вопросом, кто какой национальности, кто из какой семьи и какого вероисповедания. Мы знали, что являемся гражданами Великой державы и гордились этим. Поэтому я был рад, что судьба свела меня служить с однокашниками. С этими лихими ребятами в свое время сдавал экзамены на зрелость и выносливость, с ними был готов, как говорят, идти в огонь и в воду. Училищные годы сроднили нас, мы понимали друг друга с полуслова, а это очень важно в любом, самом сложном деле.
Помню, как в солнечный августовский день 1972 года в каюту плавказармы, где я обосновался, энергично вошел вновь назначенный начальник штаба дивизии капитан 2 ранга Петр Павлович Смолярчук. Встреча была столь же неожиданной, сколь и радостной. Мы крепко обнялись. Это и понятно, ведь не виделись ни разу после окончания училища. За это время Петр Павлович возмужал, раздался в плечах, рука его стала тверже, о чем свидетельствовало рукопожатие. Смолярчук был светло-русым, среднего роста, крепкого телосложения человеком. Открытый взгляд, веселая натура, располагающая улыбка – все в нем привлекало к себе собеседника.
Петр: – Борис, я как узнал, что ты здесь, сразу поспешил навестить тебя. Давно прибыл?
– Буквально перед тобой, Петр, прибыл из Севастополя, конечно, контраст разительный, Севастополь – и вдруг Ракушка. Ну, а как ты? Откуда?
Петр как был воспитанником в подразделении подводников, так и стал навсегда подводником. Такое и во сне не снилось парню из деревни. Прошел все офицерские ступени на атомной лодке, командовал ею, награжден, корабли знает от первого до последнего шпангоута, побывал военспецем за границей, сюда прибыл после окончания Военно-морской академии.
- Я – прекрасно!
Я восхищенно посмотрел на приятеля: – Петр, сколько же тебе было лет, когда стал командиром лодки?
– 32 года, – Петр улыбнулся доверчиво и тепло. – Понимаешь, государство доверяет ответственное дело молодым.
– Как тебе понравилась Ракушка? – спросил я.
– Я на службе привык ко всему, меня ничем не удивишь, когда всплываешь, вид родного берега радует душу.
– А где семья? – поинтересовался я.
– У меня прекрасная семья: жена, дочь и сын, вместе жили на Камчатке, они приучены к условиям жизни флотских военных городков.
– Я тоже семьей доволен. Ты понимаешь, Петр, мы вот беседуем, а меня тревожит мысль, что мы только перешли 35-летний рубеж, но так много в нашей жизни напрессовано событий!
Мы долго еще обменивались мнениями и новостями, нам было, что рассказать друг другу. Дело в том, что мы были земляками. В 1943-м, в тяжелую годину войны, оба пошли в первый класс начальной школы при Шмаковском военном санатории, Кировского района. Бывало, мы возле школы подолгу смотрели, как разместившийся на улице жестянщик, инвалид без ноги, бывалый солдат с густыми усами, в выцветшей гимнастерке, с медалями на груди, ловко ремонтировал кастрюли и ведра.
Петр Павлович был родом из таежного села Иннокентьевка. Он рано лишился родителей, сиротами остались восемь братьев и сестер, конечно, они бедствовали, не хватало одежды, продуктов питания. Но местная власть и общественность все делала для того, чтобы дети учились, отсутствие на уроках ученика всегда становилось предметом разбирательства.
А в 1953 году при поступлении в Военно-морское училище я оказался за одной партой с веселым, общительным матросом. Это была неожиданная встреча с Петром Смолярчуком, воспитанником флотской военной части. Наши с ним служебные дороги после окончания училища разошлись, и вот мы вновь встретились, теперь уже в Ракушке. Наша дружба поддерживается и по сей день.
С приходом в дивизию Смолярчука улучшилась организация службы, повысился уровень боевой подготовки в частях и на кораблях. По природе Смолярчук был оптимистом, спокойным, уравновешенным человеком. Он не терялся в сложной обстановке, никогда не выходил из себя, настоящий подводник, хорошо знавший корабль и грамотно управлявший им. Я был свидетелем, когда при швартовке к пирсу в ветреную погоду командир ПЛ растерялся и возникла угроза посадки на мель. Смолярчук тотчас сел в катер, подошел на нем к борту лодки, скомандовал вахтенному офицеру, чтобы записали в вахтенный журнал, что берет управление на себя. Находившиеся на пирсе подводники замерли, наблюдая за происходившими событиями. Смолярчук вывел лодку из критического положения и умело пришвартовался к пирсу, все облегченно вздохнули. Он был ответственным офицером, всего себя отдавал службе.
Я помню еще одну интересную встречу, которая произошла тогда на территории дивизии. Мне навстречу шел среднего роста, в отутюженной форме, темноволосый капитан 2 ранга, мы сразу узнали друг друга, это был Василий Васильевич Мурашкин, с которым мы оканчивали Военно-морское училище. Мы состояли в одном отделении роты артиллерийского факультета, многие годы наши койки в кубрике стояли рядом.
– Вот это встреча! – воскликнул я. – Неужели это ты, Василий?!
Мы обнялись, похлопали друг друга по плечу.
– Привет, Борис, а ты возмужал, и солидность появилась, – разглядывая меня с улыбкой, заметил он.
– У тебя тоже солидность появилась, ты откуда прибыл в дивизию? Давно здесь? – спросил я.
– Я командир подводной лодки, на днях прибыл с лодкой с Камчатки, лодка в хорошем состоянии, экипаж прекрасный.
Я в дивизии уже знал, что в состав соединения прибыла лодка, и захотелось познакомиться с ее командиром, и вдруг такая встреча! Ведь столько времени прошло после окончания училища…
– Погода хорошая, прогуляемся по аллее, поговорим? – спросил я Василия.
– Да, как говорят, воды много утекло, хоть пиши роман, я пережил ладно, расскажу по порядку, – Василий на минуту задумался, потом не спеша начал рассказывать.
– После окончания училища я командовал башней главного калибра на крейсере «Адмирал Сенявин», служба шла неплохо. Как-то пошли в Совгавань зимой, ты знаешь, что по авральному расписанию командир 4-й башни обеспечивает швартовку на юте. Так вот, во время швартовки корабля меня стальным тросом выбросило за борт, в ледяную шугу. Меня чудом спасли, спасли, спасибо матросам… Однако от переохлаждения организма заболел, ставился вопрос даже о моем комиссовании по состоянию здоровья.
Выручил случай. К нам на Тихоокеанский флот прибыл Главком ВМФ адмирал С.Г. Горшков. Я добился личного приема, где попросил оставить меня на флоте: я флотский офицер и другой профессии для себя в жизни не представляю. Просьба была удовлетворена, и меня направили на учебу на курсы политработников. Потом я служил замполитом на подводной лодке, сдал на допуск к самостоятельному управлению кораблем, стал старпомом, а после и командиром крейсерской подводной лодки. Своим положением доволен, все у меня складывается хорошо: у меня корабль, на мне большая ответственность – люди и оружие, я реально ощущаю, что делаю большое дело.
Я вслушивался в приятный баритон Василия, его голос я бы сразу узнал среди многих других, в нем звучали не только командирские, но и товарищеские нотки. Я слушал Василия и поражался его мужеству. Передо мной был офицер-подводник, который пережил тяжелые испытания, но не сломился, выстоял и занял свое достойное место.
Когда он закончил повествование, то спросил: не встречался ли мне в дивизии Толя Воробьев, тоже наш однокашник?
– Да, я видел его.
– Все же нам повезло. Здесь собралась уже целая семья однокашников и какие люди! Это зам.комдива Василий Васильевич Кравцов, командир лодки Леонид Александрович Захаров. Все они окончили училище имени Фрунзе в Ленинграде. Флагмех дивизии Юрий Сергеевич Туртанов оказывается тоже питерский. Он, когда служил командиром боевой части на «малютке», прямо скажем, прошел огонь, воду и медные трубы. Представь, в штормовую погоду лодку выбросило на камни. Корабль било о грунт и он погибал. Так вот Юрий Сергеевич вместе с командиром лодки организовал спасение экипажа. Сам же ушел с лодки последним. В полной темноте, по пояс в ледяной воде, он проверял каждый отсек, пока не убедился, что никто не забыт, что все спасены. Все это он делал, не зная достоверно, останется ли он сам живым. Но Бог миловал. Юрий Сергеевич продолжает служить на подводных лодках, подавая младшим хороший пример. С такими офицерами дивизия не пропадет, а будет в числе лучших на флоте, – заключил Василий. Он уходил по своим служебным делам. Расставаться с ним не хотелось. Подводная лодка, которой он командовал, была на хорошем счету в соединении. На душе у меня было спокойно. Флот в надежных и крепких руках. Общение с друзьями дает прилив энергии и заряд бодрости, забываешь про свои временные рамки, возвращаясь во время молодости.
Вскоре в нашем гарнизоне появился молодой, стройный, спортивного телосложения новый командир дивизии – капитан 1 ранга Виктор Петрович Махлай. За его плечами был большой опыт службы и учебы в Военно-морской академии. Что особенно приятно, он тоже в 1957 году окончил ТОВВМУ им. С.О. Макарова. Он хорошо помнил ту атмосферу и традиции, которые существовали в родном училище, и принял все меры к тому, чтобы сплотить вокруг себя командный состав соединения. К командирам, на которых лежала большая ответственность за состояние боеготовности, относился с особым уважением, именно к тем, кто отдавал себя полностью флотской службе.
С приходом к нам Виктор Петрович, в отличие от других командиров его уровня, осуществляющих постепенный, мягкий процесс врастания в коллектив, сразу же взял «быка за рога». Все внимание он сосредоточил на боеготовности дивизии, особенно подводных лодок, умел использовать любой случай, чтобы выйти в море. Офицеры штаба и органов управления постоянно находились с ним, скучать им не приходилось. Надо подчеркнуть, что Виктор Петрович обладал сильным волевым характером, был напорист, эрудирован. Такого человека трудно застать врасплох, он быстро на лету схватывает проблему любой сложности и решает ее без всякого напряжения. Его подход к решению служебных вопросов был основательным и глубоким.
Я вспоминаю один характерный случай. Однажды комдиву доложили, что задержан матрос с одной из лодок при попытке уйти в самовольную отлучку. Обычно по таким проступкам соответствующими должностными лицами принимаются дисциплинарные меры. Виктор Петрович на все посмотрел по-другому. Он вызвал матроса в кабинет, обстоятельно выяснил, что тот хотел продать за пределами части ворованный радиоприемник, а затем спросил:
– Сегодня вторник, день специальной подготовки, почему вы не на занятиях, кто у вас командир отделения?
– Занятий по специальности нет, командир отделения куда-то ушел, – уныло доложил несостоявшийся самовольщик.
Виктор Петрович приказал найти и прислать к нему командира отделения. На вопрос, почему в отделении не проводятся занятия, младший командир ответил: «Меня старшина команды послал на береговую базу по хозяйственным делам».
Так, к концу разбирательства в кабинете комдива стояли все должностные лица, которым был подчинен матрос, в том числе и командир подводной лодки. Были вскрыты серьезные нарушения в организации службы и специальной подготовки на данном корабле.
Все это стало предметом дальнейшего обсуждения на совещании комсостава соединения. И люди поняли, что комдив принципиальный, требовательный человек и подходы у него ко всему основательные, серьезные. Благодаря активной деятельности Виктора Петровича, штаба дивизии во главе с Петром Павловичем, дивизия вышла на новый качественный уровень, необходимый для поддержания оперативного режима в своей зоне ответственности. Стало нормой автономное плавание наших ПЛ, их включение в боевую службу.
За достигнутые успехи в дивизии Виктору Петровичу Махлаю было присвоено звание контр-адмирал.
Наше государство в то время было богатым с хорошо развитой промышленностью, и денег для подводных сил не жалело, было отлажено их техническое обеспечение, снабжение оружием, топливом и другими видами довольствия. При выходе подводников в «автономку» им выдавалась ветчина, икра, соки, другие деликатесы и вино.
Особенностью положения командира дивизии в гарнизоне Ракушка, в отличие от других командиров его уровня, было то обстоятельство, что помимо забот о кораблях, ему надо было заботиться и о поселке Ракушка, где жили семьи военнослужащих, приведение в порядок школы, расположенной рядом с Ракушкой в поселке Веселый Яр и все остальное.
Утром военные следовали на службу, их жены – на ту же территорию соединения на работу в части обеспечения. Только одни подводники потом уходили в море, на глубину, а другие обеспечивали их тыл.
Когда подводная лодка возвращалась с моря после выполнения боевой задачи, в столовой дивизии организовывался торжественный ужин для подводников и членов их семей, стол украшался жареным поросенком. Производилось торжественное награждение отличившихся в походе, и от этого у всех поднималось настроение, а жены гордились своими мужьями.
На территории соединения стоял памятник в виде рубки подводной лодки «К-129», погибшей при выполнении боевого задания. Погибло 98 человек во главе с командиром корабля капитаном 1 ранга В. Кобзарём. Это случилось в мирное время, жены подводников не понаслышке знали, что профессия подводника сложна и опасна, а сами они мужественные люди. После ушедшего на повышение начальника политотдела Владимира Ильича Пивоева на дивизию прибыл Александр Федорович Резниченко, сильный воспитатель-политработник, смыслом жизни которого всегда оставалась забота о людях. Он сам вникал в быт личного состава, особенно подводников, и требовал от командиров всех степеней того же. А в целом проводил большой комплекс мероприятий по мобилизации людей на выполнение поставленных задач.
В Ракушке появилось телевидение, была расширена библиотека, в которой работали Светлана Васильевна Махлай и Любовь Алексеевна Смолярчук. Они были энтузиастками своего дела, совершенствовали методику обслуживания читателей, доходили до каждого матроса. В дивизии существовало правило, чтобы жены офицеров заботились о рядовых моряках и бывали в кубриках и столовой, где те питались.
С особой теплотой я вспоминаю, как был организован в Ракушке досуг военнослужащих, членов семей офицеров и мичманов. Вполне приличный просторный гарнизонный клуб на территории соединения был постоянно заполнен людьми. Там работали различные кружки, выставки, шли концерты, участниками которых были члены семей военных и их дети. К различным торжествам приурочивали детские утренники.
Достаточно вспомнить проникновенный, сильный голос нашей певицы Зои Столяровой, жены офицера. Когда Зоя пела, она очаровывала всех своим обаянием. Никто не был равнодушен, когда на сцену выходили наши дети.
К встрече Нового года готовились заранее, это был особый праздник, дома шили костюмы, и устраивался настоящий маскарад, парад местных талантов. В центре клуба наряжалась чудесная ёлка, всем волшебством руководили «свои» Дед Мороз и Снегурочка.
В Ракушке со временем стали появляться свои достопримечательности. Открылся книжный магазин, спрос на книги, особенно избранных произведений классиков, был большой.
В городке перед центральным въездом на территорию дивизии была отсыпана площадь, где был открыт памятник героям Великой Отечественной войны, там проводились различные торжества.
Особенно хорошо в Ракушке летом, для всех – полное раздолье, отдых на любой вкус: хочешь на первозданной дальневосточной природе, хочешь на пляжах, которых там было предостаточно. Особой популярностью пользовался пляж на бухте Средней.
Мы любили вместе с семьями вечерами собираться у костра и петь песни. Песни, как и костер, согревали душу, сближали нас и настраивали на одну добрую волну. С особым проникновением мы пели песню А. Пахмутовой:
«Лодка диким давлением сжата,
Дан приказ деферент на корму,
Это значит, что скоро, ребята,
В перископы увидят волну…»
Или пели нашу курсантскую песню, которая начиналась словами:
«От Москвы далеко до Востока,
Но и здесь мы весело живем,
Там, где на горе стоит высоко,
Наш почти шестиэтажный дом…”
Это действительно так, центральный корпус ТОВВМУ им. С.О. Макарова стоит на сопке и имеет неполных шесть этажей.
Самой острой в поселке была проблема жилья. Поселок – это не город, если у тебя нет квартиры, то разместиться совсем негде. А каково мужьям, если их отправили служить в море, а семья неустроенна?
Поэтому командование приложило много усилий, чтобы начать активное строительство хоть немного снять жилищный вопрос. Большая заслуга в этом принадлежала начальнику строительного подразделения Михаилу Васильевичу Дарькину – строителю-профессионалу, умелому организатору производства. Он принял все возможные меры, чтобы качественно и в наиболее короткий срок построить и сдать жилье для подводников. И в значительной степени благодаря ему, его организаторскому таланту вскоре Ракушка преобразилась и стала напоминать хороший военный городок.
В те памятные дни я тоже участвовал в строительстве служебного здания. Там же я познакомился и с директором Хрустальненского горно-обогатительного комбината Владимиром Борисовичем Перфильевым и с его заместителем по строительству Василием Григорьевичем Жуковым. Это были специалисты своего дела. Они оказали существенную помощь в разработке проектной документации по зданию и поставили необходимые для строительства материалы.
Как–то раз во время разгрузки нашей частью машины с цементом к нам подошел командир ракетно-технической базы Валерий Михайлович Карнаухов и, приветствуя нас, спросил:
– Борис Александрович, я вижу, что строительство идет полным ходом. Это очень даже хорошо. А как ты считаешь, Хрустальненский комбинат обеспечит тебе стройку?
На что я ответил, что все строительные проблемы решаю с директором комбината и его замом по строительству. Время покажет. Но пока они помогают хорошо, вот быстро сделали проектные документы, стройматериалы поступают без задержек. Грех мне на них жаловаться. Солидные, деловые люди, которых невозможно обвинить в черствости и равнодушии к морякам и их проблемам.
– Да, – ответил Карнаухов, – очень хорошо, что вы нашли взаимопонимание. А у меня на стройке проблем множество, фронт работ большой, но нет стройматериалов. И как я ни бьюсь, проблемы не решаются. Хотел тебя попросить похлопотать и по моим вопросам через комбинат.
На это я ответил, что готов помочь. Только нужно договориться вместе как-то поехать в Кавалерово к зам. директора Василию Григорьевичу Жукову и все вопросы обговорить.
Вскоре такая возможность нам представилась, и мы вместе съездили в Кавалерово и попытались за “круглым столом” решить наиболее наболевшие проблемы.
Прошло немного времени и появилась хорошая ракетно-техническая база, куда много труда и энергии вложил Валерий Михайлович Карнаухов. Не побеспокойся он своевременно, это строительство могло превратиться в долгострой. Но благодаря помощи комбината стройка была завершена. Как-то в беседе с Виктором Петровичем я высказал мысль, которая как бы лежала на поверхности, что у подводников и горняков много есть общего. Было бы неплохо объединить наши усилия и установить шефские связи. Вскоре так и произошло. От этого выигрывали все. Некоторые матросы после увольнения в запас уходили со службы на работу в комбинат. Так, Владимир Филиппович Сорокопуд, после службы придя на комбинат, доработался до заместителя директора комбината.
Рядом с Ракушкой в поселке Весёлый Яр располагался агарзавод. С работниками этого завода мы тоже дружили и поддерживали шефские отношения. При помощи механика агарзавода Андрея Степановича Крепкого мы провели в наши служебные помещения автономную систему отопления.
Здесь я попытался описать лишь небольшую часть взаимоотношений с людьми, которые нас окружали каждый день. И вместе с нами пытались разрешить те трудности, которые вставали на нашем пути. Вот это я вспоминал, уезжая к месту новой службы на машине за сотни километров от Ракушки. Да, это была жизнь прекрасных людей, которые добровольно сделали свой выбор стать подводниками и осознавали, что будучи в малом, ограниченном пространстве прочного корпуса они постоянно рискуют своей жизнью. У них нет права на ошибку. Ошибись один -пострадают все. И быт на земле тоже играл немаловажную роль в их взаимоотношениях на лодке. А так как условия быта для них и их семей с каждым годом становились все лучше, созданная система заботы о людях вселяла у них уверенность в завтрашнем дне. Известно, что тот, кто что-то хорошее создал своими руками, ценит это особо. Это был именно такой случай.
Люди в обстановке благополучия и доброжелательности раскрывались по-новому.
Я давным-давно знал нашего комдива Виктора Петровича Махлая. Он, будучи всегда строгим и требовательным у себя в штабе и на кораблях, был общительным, веселым и доступным человеком вне службы. Он преображался, когда брал в руки гитару и начинал петь, становился душой компании. Он прекрасно рисовал, любил мастерить поделки из дерева. Как-то мы с семьями 8-е Марта решили отметить на природе в еще заснеженном лесу. Деревья, покрытые пушистым, белым снегом склонили тяжелые ветки к незамерзающей речке. Тихо под снегом журчала вода. Был сказочный вид. Пока размещались и готовили еду, Виктор Петрович освободил из-под снега старый пень и несколькими умелыми движениями ножа превратил этот пень в Мефистофеля. Все были поражены. Казалось, что этот Мефистофель дирижирует всем этим волшебством.
Контр-адмирал Виктор Петрович Махлай вскоре был назначен на вышестоящую должность командира эскадры подводных лодок. Это был человек большого творческого потенциала и он по праву занимал столь ответственный пост в руководстве Военно-морского флота.
Как мне не вспомнить нашу последнюю встречу, произошедшую у меня дома в г. Фокино. О чем мы только не переговорили в тот запомнившийся вечер. О службе, о светлом будущем, о семье, о сослуживцах, потом вспомнилась песня, которую исполнял Вахтанг Кикабидзе в фильме «Мимино»: «…а по аэродрому, а по аэродрому”… Тут он меня остановил, указав, что я фальшивлю и запел сам, эмоционально, с расстановкой: « лайнер пробежал как по судьбе…» Никто не знал, что слова эти оказались роковыми для него. Он допел до конца песню, песню-прощание.
Вскоре Виктор Петрович погиб в авиакатастрофе под Ленинградом при взлете самолета с группой офицеров и адмиралов Тихоокеанского флота во главе с командующим флотом адмиралом Э. Н. Спиридоновым. Ему всего было 45 лет. С тех пор мы, его друзья, каждый год 12 августа поднимаем тост в день его рождения. Это как звезда, хоть и недолго побыла на небосклоне, но так ярко горела, что оставила след в наших сердцах.
Стоит заметить, что в Ракушке основной состав офицеров были замечательные люди, подавляющая часть офицеров – молодежь, они полностью посвятили себя службе, делали все для того, чтобы вверенная им техника и оружие были в полной готовности, постоянно проявляли заботу о своих подчиненных.
Наш однокашник, начальник штаба дивизии Петр Павлович Смолярчук убыл из Ракушки, т.к. его назначили на должность командира дивизии подводных лодок. Вскоре ему присвоили звание контр-адмирала, потом он стал представителем главкома ВМФ по приему кораблей в составе военно-морского флота. Это был отзывчивый человек, настоящий товарищ, никогда не бросал никого в беде. Кто знал, что в жизни у него будут сложные испытания, тяжелее тех, которые он испытывал в прочных корпусах подводных лодок, когда служил.
Как-то раз, когда он ехал на своем автомобиле, то у обочины увидел голосующего путника. Он посадил его к себе в машину, тот оказался преступником и попытался завладеть автомобилем. Но мужественный подводник не уступил, они вместе погибли в этой схватке. Но злу никогда не победить добро. Светлая ему память, светлая память его делам. Мы его помним и продолжаем его дело всю свою жизнь.
Да, много воды утекло с тех пор. В Ракушку приезжали новые люди, и тем временем убывали с повышением на вышестоящие должности многие офицеры. На ответственную должность в штаб флота перешел заместитель командира дивизии капитан 1 ранга Василий Васильевич Кравцов. Ушел на вышестоящую должность начальник политотдела капитан 1 ранга Александр Федорович Резниченко.
Военный строитель Михаил Васильевич Дарькин тоже убыл с повышением, и ему заслуженно было присвоено звание полковника.
Из штаба дивизии убыл на вышестоящую должность капитан 2 ранга Владимир Николаевич Лобода. Убыл с повышением в г. Фокино, затем перевелся в г. Владивосток Валерий Михайлович Карнаухов, который вскоре стал капитаном 1 ранга. Командир подводной лодки Василий Васильевич Мурашкин из Ракушки ушел в штаб флота, а потом заведовал кафедрой в ТОВВМУ им. С.О. Макарова. Обладая большим опытом службы на кораблях, он передавал этот опыт будущим офицерам военно-морского флота. Шла преемственность поколений. Капитан 1 ранга Михаил Петрович Храмцов, автор этой книги, являлся заместителем начальника ТОВВМУ им. С.О. Макарова. Служа нашей Родине, автор много повидал на своем веку. Думаю, что данная книга будет полезна, как молодым, начинающим матросам, так и более зрелым людям. Все нижеописанные истории поучительны. Ведь не зря же говорится: «Век живи, век учись!»
Капитан 1 ранга в отставке Б.А. Иванюта
С маршалом в море
В сентябре 1978 г. на Камчатке работала инспекция Министерства обороны во главе с заместителем министра обороны, маршалом Советского Союза Москаленко К.С. В один из дней мне приказали поставить сторожевой корабль «Ретивый» к причалу морского порта. Корабли бригады базировались в Петропавловске-Камчатском, в бухте Раковой и в морпорт мы не становились, разве что иногда – для всеобщего обозрения кораблей населением города в праздник Военно-морского флота. И вот мы в морском порту. Корабль прибран и ухожен, личный состав – в новой форме одежды, на верхней палубе выстроен почетный караул и оркестр. Вот к трапу корабля подъехала автомашина «Чайка» и из нее вышли маршал К. Москаленко и первый секретарь Камчатского областного комитета партии Д.И. Качин. Сопровождала их большая группа офицеров, адмиралов и генералов, прибывшая на других машинах. Среди них были: генерал-полковник Молокоедов, командующий ТОФ адмирал В.П. Маслов, адмирал-инспектор Б. Ямковой, член военного совета – начальник политуправления ТОФ вице-адмирал В.Д. Сабанеев, член военного совета – начальник политуправления Камчатской военной флотилии контр-адмирал В.А. Лукьянов и др.
В начале встречи мы допустили ошибку: оркестр сыграл гимн Советского Союза не тогда, когда было нужно. Правда, никто этого не заметил, кроме самого маршала, но в целом ритуал встречи прошел гладко. Маршал поздоровался с личным составом, который дружно ответил на его приветствие.
Потом К. Москаленко, командир корабля капитан 3 ранга Ю. Рыжков, оперативный флотилии капитан 1 ранга В. Пантелеев и я прошли на ходовой мостик. Было приказано всех убрать с ходового мостика, остались маршал, В. Пантелеев и я. Даже командир корабля управлял кораблем не с ходового мостика, а с ГКП (главный командный пункт).
При съемке с якоря в морском порту скр. «Ретивый» поднял чужую якорь-цепь большого калибра. Я с ходового мостика побежал на бак (бак – нос корабля), чтобы помочь командиру баковой партии. Но раньше меня там оказался адмирал-инспектор Б. Ямковой. Когда-то он служил на Камчатке, был командующим флотилией. Но наша помощь не потребовалась: экипаж «Ретивого» был хорошо отработан, и якорь-цепь очистили настолько быстро, что никто ничего не заметил. Корабль снялся с якоря и швартовых и направился в районы боевой подготовки, где две атомные подводные лодки выполняли инспекторскую стрельбу крылатыми ракетами «Аметист» из подводного положения по движущейся мишени. Руководитель этого боевого упражнения, командующий флотилией атомных подводных лодок вице-адмирал Б.И. Громов находился на корабле управления скр «Резкий».
Заблаговременно нам приказали температуру воздуха на ходовом мостике поднять, как можно выше. Объясняли тем, что у маршала постоянно низкая температура тела, порядка 35 градусов. Мы предложили маршалу сесть в кресло командира корабля, что он и сделал. Он постоянно доставал какие-то стимулирующие таблетки, типа женьшеня, и глотал их. В какой-то момент он засуетился, заерзал на кресле, несколько раз взглянул на меня.
– Товарищ маршал Советского Союза! Что-нибудь нужно? – осторожно спросил я. ( К нему обращались, называя его полное звание, какого-либо сокращения он не допускал).
– Да нет, челюсть болит…– и он взялся рукой за подбородок.
– Товарищ маршал Советского Союза! Давайте прогреем вам челюсть на УВЧ,– мгновенно пришло решение.
– Это же надо в поликлинику ехать…– с неохотой сказал он.
– Зачем в поликлинику, здесь в санчасти и сделаем.
– Что и в поликлинику не нужно ехать? – он смотрел на меня, как на бога.
– Не нужно, товарищ маршал Советского Союза!
– Товарищ комбриг! – шепотом подсказал мне командир корабля. – А можно УВЧ сделать прямо во флагманской каюте (флагманская каюта была ближе, чем санчасть).
Я послал сначала установить в каюте УВЧ, проверить аппарат в действии, а потом уже пригласить туда маршала. Была легкая зыбь, ему было трудно перемещаться. Он начал по трапу спускаться в коридор, где его подхватил под руки корабельный врач, капитан медицинской службы – Выродов и, почти в обнимку, завел маршала в каюту, где ему благополучно прогрели челюсть на УВЧ.
Когда маршал вернулся вместе с Выродовым назад, настроение у него улучшилось. Он благожелательно посматривал на меня. Вся остальная свита находилась на расстоянии и приближалась к маршалу только по вызову.
Вышли в океан. Легкая зыбь. На верхней палубе было холодно. Маршалу принесли новое меховое пальто, черную кожаную шапку с наушниками. Он потребовал бинокль.
Впереди, в подводном положении, идут две атомные подводные лодки. Их конвоирует скр «Резкий», там же и руководитель ракетной стрельбы вице-адмирал Б. Громов. Мы следуем параллельно «Резкому», которым командует капитан 3 ранга В. Мартиросян. Командующий ТОФ адмирал В. Маслов объясняет организацию ракетной стрельбы. В назначенное время «Ч» впереди по курсу и чуть справа от нас из-под воды вырвались две ракеты и устремились к цели. Одна из них шла чуть заметным зигзагом, было видно по воздушному следу, что она наводится на цель, вторая шла уж чересчур ровно, как по линейке. Адмирал В. Маслов сказал:
– Вот, левая идет хорошо, а правая плохо…
На что маршал, как настоящий инспектор, парировал:
– Нет, правая идет хорошо, а левая – плохо!
Пока шли к цели для ее осмотра, на ходовом мостике стало жарко.
– Хорошо! – сказал маршал и начал снимать с себя тужурку. Я помог ему. Он благодарно взглянул на меня старческими глазами. На тужурке было две звезды Героя Советского Союза, а под тужуркой – два пуловера. Он снял один из них. К маршалу никто не подходил: он слыл строгим начальником. Несколько раз он вызывал к себе генерал-полковника Молокоедова. Делал это, примерно, так:
– Вызвать ко мне генерал-полковника Молокоедова!
Или:
– А где мой адмирал Ямковой?
На полном ходу «Резкий» и «Ретивый» подскочили к цели. Первым к ней подошел «Резкий». Командующий ТОФ запросил результаты стрельбы, но вице-адмирал Б. Громов отвечал как-то уклончиво: ни да, ни нет. Он, пожалуй, больше всех был заинтересован в результатах стрельбы, и я понимал его: нужен 100% доклад, ошибиться нельзя, могут посчитать за обман. Вот «Резкий» перешел на другой борт цели, и я приказал командиру «Ретивого» подойти поближе. За весь переход командир корабля впервые вышел на ходовой мостик. Он ювелирно точно подвел свой корабль к судну-мишени, которое дрейфовало. На самом малом ходу, почти по инерции, мы прошли мимо него, и я увидел, что несколько ячеек сетки в районе железной печки, которая служила источником тепла для наводящихся ракет с тепловыми головками самонаведения, порваны. Все внимательно с волнением смотрели, но ничего не видели.
– Товарищ командующий! Смотрите, вон одно попадание, порвана сетка! – доложил я командующему флотом. Комфлот стал показывать маршалу Москаленко, но тот не видел. Тогда подключился я:
– Товарищ маршал Советского Союза! Вон видите – сетка порвана! Это прямое попадание ракеты!
Адмирал Маслов и вице-адмирал Сабанеев ободряюще кивали мне головами: мол, давай-давай!
– Понимаете, – сказал Москаленко, – бывший министр обороны А. Гречко мне верил на слово, а Устинов требует документы объективного контроля!
– Снимки будут! – уверенно заявил я.
– Будут? – уточнил маршал и потом приказал: – Вызвать ко мне генерал-полковника Молокоедова!
Прибыл генерал-полковник. Они посовещались и зачли нам одно попадание.
Сделали еще один заход, опять сблизились с мишенью. На этот раз мы отчетливо увидели второе попадание. Ракета оборвала тросик, порвала сетку, попадание было явное. Москаленко, видимо, вспоминая и воспроизводя картину пуска ракет, сказал:
– Это – правая!
Почему-то он все время разговаривал со мной. То ли потому, что я стоял рядом с ним весь переход, то ли потому, что организовал ему УВЧ и помог снять тужурку, не знаю. Но опять же именно мне он сетовал, что на Сахалине его машина сбила человека и интересовался состоянием его здоровья.
Стрельба была успешная. Обе ракеты навелись на цель. Мы легли курсом на базу. Настроение у всех было хорошее. Дело шло к обеду. Неожиданно меня поманил к себе комфлот:
– Комбриг! Что у тебя есть из спиртного?
Я знал обстановку, но решил уточнить: все может быть.
– Разрешите, я уточню и доложу вам.
– Добро.
Командир корабля был предусмотрительный, и все, что нужно, у него было, в том числе и коньяк. Через минуту я доложил комфлоту.
– Держать наготове, когда нужно будет, я скажу, – ответил он.
Всех пригласили к столу. Я остался на ходовом мостике, а командир корабля пошел обедать вместе со всеми. С удовольствием сел в кресло, расслабился: до сих пор не присел ни на минуту. Настроение хорошее. Задачу решили. Идем на базу. Неожиданно, минут через 5, командир корабля вернулся на мостик.
– Ты чего?
– Да, я уже, – Смотрю, он мнется чего-то.
– Иди пообедай! – настойчиво говорю ему.
– Нет, не пойду, да и не могу: там столько начальников! Начали говорить, что возьмем с собой в самолет, а что оставим. Я не знаю, как и вести себя.
Мы с Пантелеевым спустились в кают-компанию, спросили разрешения, сели за второй стол, подальше от комиссии. Москаленко не видно, видимо, вышел из кают-компании. Вскоре он вернулся. Одет был как-то по-домашнему: в пуловере, в тапочках…
– Ну и сколько вы думаете взять с нас за этот стол? – в упор спросил он. На его вопрос поднялся контр-адмирал В.А. Лукьянов и что-то заговорил о флотском гостеприимстве.
– Я вот также был с инспекцией в Средней Азии, так они прислали мне счет на 500 рублей, – бесстрастно сказал маршал.
– Товарищ маршал Советского Союза! Мы, военные моряки, таких подонков убиваем морально и физически! – как на митинге, заявил В. Лукьянов.
Маршал говорил тихо, интересно, и его внимательно слушали.
– Когда я был командиром полка и меня инспектировал Климент Ефремович Ворошилов, полк получил оценку «удовлетворительно». Так Ворошилов наградил меня лошадью. Такая лошадь стоит сейчас на аукционе больше 100 тысяч рублей.
Кто-то что-то сказал, и разговор переключился на эту тему. Используя паузу, генерал-полковник Молокоедов написал текст в книгу почетных посетителей, где маршал и расписался. Потом он стал рассказывать о других встречах с Ворошиловым:
– Однажды Ворошилов говорит мне: «Давай выпьем!»– и наливает мне стакан коньяка, а я ему говорю: «Да я не пью!» – А он мне: «Ну, тогда давай перцовки!» – «Да я и перцовку не пью!» – «Ну, какой же ты маршал Советского Союза, если не пьешь ни коньяк, ни перцовку?..» – сказал Ворошилов. Я тогда рассердился и говорю: «А какой же ты президент, если по шпаргалке выступаешь!» А он отвечает: «Ты вот доживи до моих лет, я посмотрю, как ты говорить будешь…» Мне было очень интересно, но нужно было идти на ходовой мостик.
Мы вернулись в базу, снова ошвартовались в морском порту. Перед убытием Москаленко опять был построен экипаж по сигналу “Большой сбор”. Мы несколько раз сфотографировались с маршалом. Командир корабля капитан 3 ранга Ю. Рыжков вручил К. Москаленко в память о пребывании на корабле картину, искусно инкрустированную из дерева на Ленинградском судостроительном заводе.
После выхода в море маршал, насколько мне было известно, намеревался посетить долину гейзеров и сходить на охоту на медведя.
Вот такие воспоминания у меня остались о встрече с маршалом Советского Союза Кириллом Семеновичем Москаленко.
Золотые корабли
Комплектование экипажей строящихся кораблей командование ТОФ поручило, в основном, Камчатской военной флотилии, а она – нам: 173-й бригаде противолодочных кораблей. Эту же задачу решала и 10-я оперативная эскадра. Но судите сами: БПК (большие противолодочные корабли) «Дружный», «Ретивый», «Грозящий», «Разящий», «Горделивый», «Летучий», «Порывистый», «Ревностный» были сформированы на 173 бпк КВФ, которой мне довелось командовать в 1977-1984 годах.
На Камчатке же из кораблей этого проекта несли службу на 173 бпк «Разумный», «Ретивый», «Резкий», «Сторожевой».
Возникает сразу же разумный вопрос: откуда взялся «Сторожевой»? В перечне кораблей «пр.1135», сформированных на Камчатке, он не значится. Но, тем не менее, в 1976 г. он прибыл с Балтики на ТОФ с камчатским экипажем под командованием капитана 3 ранга Печкорина Александра Дмитриевича.
«Сторожевой» навсегда останется в истории военно-морского флота опасным бунтовщиком и настоящим героем.
Проект «1135» в те годы был лучшим и самым современным достижением советского военного кораблестроения: водоизмещение – 3200 тонн, максимальная скорость – 32 узла (у авианосцев – 30), 4 главных двигателя, газотурбинная установка, мощное вооружение. Тогдашний начальник политуправления ТОФ вице-адмирал Сабанеев Владимир Дмитриевич (сейчас одна из улиц во Владивостоке названа его именем), посетив на Камчатке большие противолодочные корабли, оценил их так: «Это золотые корабли!» Позже командующий Камчатской военной флотилией вице-адмирал Капитанец Иван Матвеевич (впоследствии первый заместитель главнокомандующего ВМФ СССР, адмирал флота) сообщал руководству: «Мы располагаем разведданными по США: они восхищены нашими сторожевыми кораблями и называют их легкими крейсерами».
«Сторожевой» нес на себе грозное противолодочное оружие: 4 ракетоторпеды с дальностью стрельбы 35 км, 2 РБУ (реактивные бомбовые установки), стреляющие на 6 тысяч метров, 2 торпедных аппарата по 4 торпеды в каждом (для поражения подводных и надводных целей), 2 ракетных комплекса «Оса» (40 зенитных управляемых ракет), 2 двухорудийные артиллерийские башенные установки, современнейшее радиоэлектронное оборудование «Муссон», станции поиска и помех (из-за них у противника начинались галлюцинации – в одной точке «возникало» 10-15 одинаковых целей).
Обслуживали всю эту смертоносную начинку порядка 200 человек. На ТОФе «Сторожевой» известен тем, что за все время его службы он не «завалил» ни одной стрельбы – ни ракетной, ни артиллерийской, ни торпедной, ни минной постановки. Он участвовал абсолютно во всех мероприятиях флота и всегда был впереди других. Любому многое скажут его награды за период 1977-1984 годов: «Лучший корабль ТОФ», «Отличный корабль», «Лучший корабль по минной постановке», 4 приза главкома ВМФ. Было все-таки Тихоокеанскому флоту чем гордиться!
В конце 70-х бпк «Сторожевой», как и его аналоги, «переквалифицировали» в скр (сторожевой корабль), но название его никогда не менялось. Хотя было время, когда на упоминание о «Сторожевом» в печати, несмотря на все его победы и заслуги, было наложено «табу».
Его история началась слишком драматично. 8 ноября, в 58-ю годовщину Великого Октября, «Сторожевой» вдруг вышел из праздничной колонны кораблей, стоявшей на рейде Рижского залива, и направился в нейтральные воды. Замполит корабля Валерий Саблин, захвативший командирский мостик, обратился по радио к руководству страны с дерзким манифестом – о политической и хозяйственной несостоятельности его руководства.
Мало что известно о том, что толкнуло Саблина на столь неординарный поступок. Его называли «антикоммунистической провокацией», «политическим преступлением», «попыткой военного переворота» – ну, а как еще могли расценить такой шаг? «Сторожевой» догнали, нанесли несколько авиаударов и подавили бунт. Расправа была коротка: Саблина расстреляли, других осудили. Газеты писали, что избавились, как от опасной заразы, и от самого БПК, порезав его на металлолом. Но это была неправда.
В ночь на 9 ноября 1975 года командира бпк «Дружный» Камчатской военной флотилии ТОФ (в те дни стоящего на Балтике и отрабатывающего ходовые испытания после строительства), капитана 3 ранга Печкорина Александра Дмитриевича и замполита капитан-лейтенанта Леонида Бескаравайного вызвали к себе начальник главного политуправления генерал армии Епишев и главком ВМФ адмирал флота Советского Союза
С. Горшков и приказали незамедлительно принять под свое командование «Сторожевой». Моряки «Дружного» полностью пересели на «Сторожевой». В 1976 году «Сторожевой» прибыл на Тихий океан. О произошедшем напоминали только металлические заплаты на трубе – они перекрыли следы бомбардировки.
С самого начала «Сторожевой» нес службу на Дальнем Востоке особо рьяно и успешно, словно корабль, помня о своей вине, стремился всеми силами искупить ее.
В январе 1980 г. меня направили на учебу в Североморск, но из аэропорта завернули и направили во Владивосток, куда уже ушел скр «Сторожевой», и дальше мне предстояло следовать на нем в зону Индийского океана. Прибыл во Владивосток, сразу в штаб флота, представился вице-адмиралу
В. Перелыгину, получил от него инструктаж, после чего прибыл к начальнику штаба оперативной эскадры капитану 1 ранга Ю. Туробову. С ним мы давно знакомы: вместе учились в военно-морском училище, на одном факультете, я на год старше, служили на одном флоте, вместе поступали в академию, при этом помогали друг другу и оба поступили, он – очно, я – заочно. Жаль, что Юрий Николаевич погиб в расцвете сил во время авиационной катастрофы вместе с командующим КТОФ адмиралом Э. Спиридоновым. Из него получился бы крупный военачальник.
Соединение, куда я шел, славилось своей строгостью, требовательностью, крутостью, как говорили матросы, «борзостью». А тут начальник штаба – мой старый и добрый знакомый! И командир эскадры – бывший мой комбриг, я и сменил его на этой должности. Это назначение произошло в период ирано-иракского конфликта; хотелось, как лучше, выполнить задание командования, за что я переживал, но постепенно успокоился. Правда, Ю. Туробов высказал мне одну претензию:
– Михаил Петрович! Что это ты назначал на «Сторожевой» на офицерские должности каких-то мичманов?!
– Юрий Николаевич, что ты имеешь в виду?
– Как что? А командир дивизиона связи мичман Рощин? А командир артиллерийской батареи мичман Мамалыга? Ведь корабль идет на боевую службу!
– Да, но это наши лучшие специалисты на соединении! – с убеждением говорю ему.
– Что, лучше офицеров подготовлены?
– Лучше!
– Ну, посмотрим!
Долго ждать не пришлось: на выходе из Владивостока нас встретил жестокий шторм, да такой, что на одном корабле разбило волной шлюпку, на другом – сорвало катер… В этот период было контрольное оповещение по флоту, на которое дал квитанцию только один корабль. Конечно, скр «Сторожевой». Начальник штаба эскадры сделал разбор этого случая и дал высокую оценку «Сторожевому», а это значит – и мичману Рощину!
Вскоре представился второй случай. Корабли отряда получили распоряжение на разведку. В районе маневрировал ракетный крейсер «Лонг Бич». Приказывалось усилить наблюдение, организовать попутный поиск, с обнаружением – донести!
Проходит время – крейсера не наблюдаем! Видимость – отличная, полная, ни облачка. Вот уже и отряд кораблей частями входит в Сингапурский пролив (в этом проливе разрешен одновременный проход кораблей – не более трех). Замыкал одну из групп скр «Сторожевой». Проходим траверз Сингапура и вдруг доклад командира отделения сигнальщиков:
– Правый борт – 60, дистанция – … каб., ракетный крейсер УРО «Лонг Бич»!
Что за шутки, какой может быть крейсер, ведь справа – город!
– Что за баловство! – недовольно оборвал сигнальщика вахтенный офицер.
– Нет, правда, смотрите, это его бортовой номер! – с убеждением, торопливо говорил старшина. Да, это был атомный ракетный крейсер ВМС США «Лонг Бич»! Я с удовольствием тут же доложил по УКВ Туробову. Он был грамотный морской офицер и сразу все понял: и свою преждевременную оценку мичману Рощину, и действия других кораблей, которые просмотрели крейсер, а кораблей было много. Как передало японское радио: такая большая эскадра вышла в море впервые после Второй мировой войны!
И вот мы в зоне Индийского океана. «Сторожевой» сходил на слежение за авианосцем, задачу решил, вернулся к месту якорной стоянки и ему был предоставлен планово-предупредительный осмотр и ремонт материальной части. Это мой родной корабль, как говорится, кровный: почти 7 лет я командовал соединением, куда он входил. Прибыл на корабль, заслушал командира капитана 3 ранга И. Кешкова, собирался уходить, а тут сигнал:
– Боевая тревога! Корабль экстренно к бою и походу приготовить!
В чем дело? Ведь кораблю официально объявлен ППО и ППР. Командир – в недоумении. Запрашиваю начальника штаба эскадры:
– Юрий Николаевич! Ведь кораблю объявлен ППР!
– Михаил Петрович! Надо! Понимаешь, – надо!
– Но есть же другие корабли!
– В том-то и дело, что они есть, но… их нет! – зло отвечает Туробов. Мне ,конечно, проще приказать, но это будет не по-людски, нечестно! Мало того, что корабль отследил за несколькими авианосцами ВМС США, личный состав вернулся усталый, так они еще сами, своими силами перебрали и отремонтировали пять дизелей! Дизеля полностью «выбили» свой моторесурс. На командира БЧ-5 капитан-лейтенанта Андрейчука уже страшно смотреть: почернел весь. Спрашиваю Туробова:
– Какая задача кораблю?
Отвечает:
– В районе о. Сокотра, с южной стороны терпит бедствие кувейтское судно! Правительство Кувейта обратилось с просьбой к Советскому правительству оказать помощь: судно потерялось, они его не могут найти. Главнокомандующий ВМФ приказал послать на поиск корабль. Командир корабля капитан 3 ранга И. Кешков стоял рядом со мной и слышал весь разговор.
– Ну что, Илья Михайлович, через сколько времени дашь ход?
– Ох, товарищ комбриг, ведь корабль столько времени без ППР! Я уже и механизмы частично разобрал… Сейчас посоветуюсь с командиром БЧ-5 и доложу.
Прибыл командир БЧ-5 капитан-лейтенант Андрейчук. Ввели его в курс дела.
– Через сколько времени дашь ход? – спрашиваем его.
– Часа через два, – слегка помедлив, ответил он.
– Хорошо.
Стоим на якоре. Погода все хуже и хуже. Корабль переваливается с борта на борт сильнее, чем в море. Если не держаться, то на ногах не устоишь. Вот снова повалило корабль, да так сильно, что меня бросило на надстройку, аж часы на руке треснули: это я пытался удержаться за поручни. Доложили ОД о начале приготовления корабля к бою и походу, но он запрашивает нас через каждые 15 минут: еще не снялись? Хотя он знает, что у «Сторожевого» готовность в связи с ремонтом – 8 часов и он делает почти невозможное! Здесь же на мостике оформляем графически решение на поиск кувейтского судна. Штурман капитан-лейтенант Головин предупреждает нас о малых глубинах в том районе. Предосторожность никогда не помешает. Личный состав привел механизмы в исходное положение, и вот доложил командир корабля:
– Корабль к бою и походу готов!
– Снимайтесь!
– Пошел шпиль! – начал командовать командир.
– Якорь чист! – доложил командир баковой швартовой партии.
– Курс … градусов, обе машины вперед самый полный! – скомандовал командир корабля. Сильный ветер с юга, волны захлестывают корабль. Как ни странно, но он ведет себя лучше, чем на якоре.
– Выход личного состава на верхнюю палубу запрещен! – раздается команда по кораблю. На ходовом мостике и сигнальной площадке выставили дополнительных наблюдателей, включили РЛС, усилили наблюдение за водной поверхностью, но судна – нет!
– «Сторожевой»! Доложите обстановку! Наблюдаете судно? – постоянно запрашивает ОД. Я его понимаю, его теребят сверху, да еще на таком уровне! Но бегать каждые 10-15 минут с ходового мостика в радиорубку в условиях жестокого шторма, – это и опасно для корабля: район малообследован, глубины небольшие, могут быть и рифы. Начинаю сам докладывать ОД заранее, опережая его: « Наше место: широта – …, долгота – …, курс – …, скорость – …, погода – …, веду поиск».
Вышли из-за острова, ветер еще усилился, повернули влево в обход острова, корабль валяет теперь с борта на борт да так, что вынуждены пришкертовать сигнальщиков надежными концами к надстройкам: все может быть! Вода бурлит. У побережья – мутная, перемешанная с песком, водорослями. Штурман предупреждает: ближе не подходить, опасно! Вот уже проходим середину южной оконечности острова. Судна – нет! И вдруг доклад сигнальщика:
– Судно! Левый борт – … градусов, дистанция – …каб!
– Где? Покажи! – в один голос вскричали мы с командиром корабля.
– Скрылось за волнами, вон там! – показывает сигнальщик направление рукой, а другой держится за поручни, чтобы не упасть. Как мы ни смотрели, ничего не видно.
– Ты не ошибся? Может, показалось? – кричу ему в ухо, стараясь перекричать вой ветра.
– Нет, это судно! – утверждает сигнальщик.
– Судно! Левый борт – …, – подтвердил второй сигнальщик. Это уже лучше, появилась надежда, что сигнальщики не ошиблись.
Вскоре и мы увидели его. Оно стояло прижатое вплотную к обрывистому берегу, волны перекатывались через него. Команда покинула судно и находилась на берегу, поэтому с ними и не было связи. На верхней палубе судна стояло несколько автомашин, типа «рафика», порядка двадцати штук. Толпа местных жителей, около ста человек, стояла невдалеке и наблюдала за случившимся. Мы маневрировали рядом, соблюдая меры безопасности по глубине. Я тут же доложил ОД эскадры, послал подробную телеграмму, которую отдублировали наверх. Через некоторое время запросили можно ли судно взять на буксир. Пришлось повторить донесение, что судно сидит на мели у берега. Вскоре нам приказали вернуться на место дислокации. На переходе меня вызвал на связь начальник штаба эскадры и сказал, что ГК ВМФ доволен действиями скр «Сторожевой». Сигнальщику, который первый обнаружил кувейтское судно, я объявил 10 суток отпуска, о чем по трансляции поставил в известность весь экипаж.
– Владимир Иванович! – сказал я мичману Рощину: – Я уйду с корабля, но поручаю тебе, чтобы по возвращении в Союз матрос был отправлен в отпуск! Возьми контроль этого вопроса на себя!
Потом, когда мы все вернулись на Родину, примерно через год, я выходил в море на скр «Сторожевой» и увидел этого сигнальщика, он возмужал, окреп, прошел боевую службу.
– Ну, как, был в отпуске? – спросил я у него.
– Так точно, товарищ капитан 1 ранга! – жизнерадостно ответил он.
Оказалось, что на борту корабля вместе с нами находился корреспондент одной из газет, который осветил в ряде статей этот случай в прессе. В результате о вышеописываемых событиях стало известно на родине матроса. Кстати, матрос этот наш, приморский, из таежных мест, и если прочтет этот материал, то наверняка откликнется.
Государственный человек
С адмиралом Фокиным Виталием Алексеевичем мне довелось встречаться не раз. Вспоминаю первую встречу. Она произошла летом 1958 г. Я тогда был молодым офицером и служил командиром группы управления дивизиона главного калибра на крейсере «Адмирал Лазарев». Это был флагманский корабль дивизии крейсеров. Каждый раз, прибывая в нашу военно-морскую базу, адмирал посещал корабль, проводил совещание офицерского состава, собирал партийно-комсомольский актив. Поражала его память. Он знал фамилии не только командиров отдельных боевых частей, но и некоторых старшин команд. Так, в один из приходов к нам он обратился по фамилии к старшине срочной службы Ведерникову, хотя до этого видел его лишь раз.
Адмирал любил обходить корабль. Особенно придирчиво он осматривал трюмы, приговаривая при этом:
– Рыба гниет с головы, корабль гниет с трюмов.
А ведь в это время он был уже болен. Как-то раз командующий флотом посетил нашу военно-морскую базу. Помню, он сказал тогда:
– Корабли в любой момент должны быть готовы выполнить те задачи, которые перед ними встанут!
Вскоре истину эту нам пришлось испытать на себе.
Мы стояли на рейде в Юго-Западной бухте залива Советская Гавань, когда к нам неожиданно прибыл командующий флотом В.А. Фокин. Он принял рапорт командира корабля капитана 1 ранга Иванова В.Н. и тут же приказал прекратить связь с берегом. Через некоторое время к борту корабля подошли баржи с продовольствием, водой, танкер доставил топливо. Запасы пополнили до полных норм. Крейсер снялся с якоря. Никто ничего не знал о предстоящем походе: ни о его маршруте, ни о его сроках. Только в море командиру корабля был вручен пакет. Адмирал серьезно относился к разведке, в том числе и агентурной. В порту Корсаков, что на Сахалине, мы встретились с двумя эскадренными миноносцами – «Возбужденным» и «Выдержанным» – и с танкером. Сформировался отряд кораблей, который совершил длительный океанский поход. Это, по сути дела, была первая боевая служба отряда боевых кораблей.
Прибыли в Петропавловск-Камчатский. Ночью, незаметно. Условно нанесли удар по береговым объектам, оторвались от преследования торпедных катеров, прошли курильскими проливами в Охотское море, легли курсом на запад. Потом резко изменили курс, выключили ходовые огни, установили режим радиомолчания и снова вышли в океан. Весь поход проходил в условиях секретности. Мы прошли необнаруженными. Обогнули Японию, пройдя незамеченно проливом Токара, в тумане, при видимости ноль. Виртуозно работал наш штурман капитан 3 ранга А.Н. Сахаров. Впоследствии – капитан 1 ранга, преподавал в ТОВВМУ им. С.О. Макарова и в ДВИМУ им. Невельского.
На разборе командующий флотом сказал, что после этого похода у него изменились взгляды на начало некоторых морских операций. Из этого видно, какое большое значение придавал он подобным походам. Это была школа и для нас. Через много лет автор, командуя отрядом сторожевых кораблей: скр «Сторожевой» (командир корабля капитан 3 ранга Кешков И.М.) и скр «Резкий» (командир корабля капитан-лейтенант Долмат С.) осуществил переход из Владивостока на Камчатку, в условиях радиомолчания необнаруженными вошли в Сангарский пролив, чем вызвали переполох среди сил наблюдения того района.
В этом же походе, когда все силы были брошены на решение учебных задач, мы получили извещение, что на одном из островов находится тяжелобольной матрос, которому срочно нужна медицинская помощь. Адмирал Фокин принял решение взять его на борт. Мы подошли к острову и, укрывшись за ним от волн и ветра, с большим трудом спустили на воду баркас. Как только больной был поднят на борт, отряд продолжил поход. В это время на крейсере приступили к срочной операции. У человека был острый приступ аппендицита. Его удалось спасти. Наш командующий флотом по-другому поступить и не мог.
Во время похода корабли принимали топливо от танкера и от нашего крейсера траверзным и кильватерным способами, осуществляя при этом разные маневры, даже поворот на обратный курс. Своими силами была изготовлена подвесная дорога, по которой с крейсера передавали на эсминцы свежий хлеб, газеты, которые выпускала наша типография. Помощник командира корабля капитан-лейтенант Мамончиков А.П. хотел по этой подвесной дороге пересадить туда и обратно несколько человек, но не решился: боялся гнева командования. А потом жалел, т.к. Фокин на разборе сказал:
– А ведь не догадались пересадить по подвесной дороге людей…
Был случай, когда командующий приказал всем кораблям выполнить зенитные стрельбы на «пониженной высоте» (есть такой способ стрельбы), когда никто этого не ожидал. К чести кораблей, они своевременно обнаружили самолет «противника» и успешно выполнили стрельбы. Также внезапно, на подходе к Владивостоку, была выполнена крейсером стрельба по щиту – главным калибром, по воздушной цели – универсальным калибром.
Наконец мы прибыли на главную базу флота. В один из дней отдыха, когда часть личного состава находилась на берегу, адмирал объявил тревогу. Сам он стоял молча и задумчиво смотрел, как идет сбор личного состава, как корабль готовится к бою и походу. Опоздавших не было.
Закончилась наша боевая служба. Это была хорошая школа. Наш старший помощник командира корабля капитан II ранга С.Е. Коростелев стал впоследствии контр-адмиралом, он был 1-ым начальником штаба 10-й оперативной эскадры. Командир «Возбужденного» капитан 3 ранга Е.И. Волобуев – вице-адмиралом…
В моей памяти и в памяти моих сослуживцев адмирал Фокин остался честным и справедливым человеком. Помню, как командующий флотом прибыл к нам на крейсер, чтобы вручить приз главнокомандующего ВМФ за состязание по артиллерийской подготовке среди крейсеров. Мы тогда находились в Дальзаводе, на ремонте. Адмирал прошел вдоль всего строя, внимательно всматриваясь в лица матросов. Он как будто здоровался с каждым членом экипажа. Адмирал вручил приз, поздравил экипаж с победой в состязании. Спросил, какие есть вопросы, конкретно и обстоятельно ответил на них. В дальнейшем мы убедились, что общение с людьми было его внутренней потребностью.
При сходе с корабля командующий обратился к группе рабочих. Разговор шел обстоятельный, доверительный. Рабочий класс уважал адмирала, видел в нем своего старшего товарища. Мы слышали, как рабочие в разговоре между собой не раз называли его «государственный человек». Таким адмирал Фокин и был.
Сейчас его именем названы город Фокино, одна из центральных улиц Владивостока, был и ракетный крейсер «Фокин», который много лет нес службу на Тихоокеанском флоте.
Фильму-у-у!
Легкий крейсер «Дмитрий Пожарский» стоял на рейде в бухте Троицы. Шли флотские учения и корабли были «разбросаны» по бухтам, по местам рассредоточения. Рядом, в этой же бухте, стоял на якоре легкий крейсер «Адмирал Сенявин». Оба эти корабля прибыли на ТОФ с Балтики в 1955 г. Северным морским путем.
Крл «Дмитрий Пожарский» и два эсминца: «Вдумчивый» и «Вразумительный» только что сходили с визитом дружбы в Китай, в порт Шанхай, где их исключительно гостеприимно встретил китайский народ. А двух близнецов, которые родились тогда в Шанхае, назвали в честь наших кораблей: одного – Вдумчивый, а другого – Вразумительный. Такие были времена, и такая была дружба навек!
После визита на крл «Пожарский» началось паломничество всевозможных делегаций и экскурсий комсомольцев, пионеров, представителей разных организаций… Делегации были многочисленные, которые по флотскому гостеприимству нужно было, кроме экскурсии, еще и накормить флотским обедом. Из-за этого обильного посещения гостей матросы «Пожарского» даже начали ворчать: зачастую самим матросам не хватало компота, а то и еще чего. Все это проходило на глазах у нас, курсантов ТОВВМУ, т.к. мы, третьекурсники, проходили там в это время корабельную практику. Боевой подготовкой крейсер не занимался: были сплошные встречи да проводы гостей.
Вечером 9 августа 1956 г. матросы собрались на полубак в ожидании кинофильма. Правда, были какие-то неофициальные полуслухи, что кинофильма не будет, т.к. идут учения. Но получилось так, что многие матросы заранее принесли на бак банки (скамейки), чтобы занять, на всякий случай, лучшие места. Глядя на них, и остальные матросы потянулись на бак и он уже был заставлен банками.
– Разворачивай башню! – кричали матросы комендорам 1-ой башни главного калибра. Обычно до демонстрации кинофильма, 1-ю башню разворачивали на 90 градусов, стволами к борту. И тогда на борт башни вешали киноэкран.
Артиллеристы развернули башню. Матросы сбегали к киномеханику (добровольно!), помогли ему принести экран и киноаппаратуру и все это установили на свои места.
– Фильму-у-у!– кричали матросы. Но кинофильм не начинался. Без разрешения заместителя командира корабля по политчасти киномеханик не имел права демонстрировать кинофильм.
Когда большое скопление людей, особенно молодых, жди каких либо беспорядков. Так оно случилось и здесь: простое баловство, лихость, удальство с примесью неповиновения и хулиганства, получило политическую окраску. Из-за произошедшего случая пострадало много невинных людей. Окончательно матросы «озверели», когда увидели, что на стоящем невдалеке крейсере «Адмирал Сенявин» «крутят фильму»
– Фильму-у-у! Фильму-у-у! – входя в раж, кричали матросы. – Что им можно, а нам нельзя?!
На полубак вышел помощник командира корабля, капитан-лейтенант. Он постоял, посмотрел и ушел. Потом появился командир БЧ-2 (артиллерийская боевая часть) капитан 3 ранга Ковдя. Он временно исполнял обязанности старпома. Ковдя пытался разогнать матросов, но тысячной толпой в такой ситуации управлять невозможно.
– Ковдю – в мешок и за борт! Запевай «Варяга»! – кричали матросы и бросали друг в друга пачками махорки. В те времена ящики с махоркой были в каждом кубике. Матросы не расходились.
Потом на корабле сыграли вечернюю поверку. Отдельные матросы отправились на построение по кубрикам, но основная масса продолжала оставаться и шуметь на баке.
Я проходил практику в 4-ой башне главного калибра и, когда прибыл в свой кубрик на вечернюю поверку, то, кроме меня и дневального матроса Малышева, там никого не было. (Судом военного трибунала из башни потом осудят четырех человек. Я их всех знал. Обычные были матросы. Насколько они были недисциплинированными, – судить не берусь).
Я взял утюг (за ним всегда была очередь) и начал гладить брюки: завтра возвращаемся во Владивосток и будет увольнение. На бак я больше не пошел: крики, свист, ругань – зачем это мне. То ли дело – завтра танцы в Большом ДКФ, куда мы ходили каждое увольнение.
И вдруг по кораблю раздался сигнал «Боевой тревоги»: это на бак вышел командир корабля капитал 1 ранга Колышкин, увидел это безобразие и объявил тревогу. Кто-то побежал, а кто-то шагом пошел на свой боевой пост.
А на крейсере «Адмирал Сенявин» продолжали «крутить» кинофильм! Эх, ну что бы стоило командиру и замполиту разрешить демонстрацию кинофильма. И ничего бы не было! Никакого «ЧП», которое дошло до правительства и за рубеж.
Зря я гладил свои брюки: с возвращением во Владивосток сход на берег экипажу «Дмитрий Пожарский» был запрещен! Этому случаю дали политическую оценку.
На корабль прибыл адмирал-инспектор Андреев с большой группой офицеров. Начались расследования, дознания, объявление приговоров и дисциплинарных взысканий. Первым адмирал Андреев арестовал матроса-приборщика флагманской каюты, который во время работы Андреева оказался в санузле, входящем в комплекс флагманской каюты.
– Подслушиваешь? – взревел адмирал. – 10 суток ареста!
Подслушивал матрос или не успел выйти после приборки и сидел там, ожидая ухода адмирала, сейчас судить трудно. Но он все слышал, и кое-что успел рассказать матросам.
Карательная машина работала полным ходом. Командиры подразделений подавали списки «неблагонадежных», а точнее – недисциплинированных матросов, у которых изымали флотское обмундирование, переодевали прямо на корабле в армейскую форму и отправляли в стройбат. Некоторые офицеры перестарались и бумеранг ударил по ним самим.
Командира корабля капитана 1 ранга Колышкина, замполита капитан-лейтенанта Харина и старпома Савкина с занимаемых должностей сняли. Командира БЧ-2 капитана 3 ранга Ковдю, который хоть как-то пытался утихомирить толпу, уволили в запас. Многие сочувствовали ему: у него было двое детей и больная жена. Многих офицеров поснимали с должностей и назначили с понижением. Большинство из них я знал, а с некоторыми из них пришлось впоследствии вместе служить. Им не давали роста по службе, тормозили их продвижение, назначив на неперспективные должности. Некоторые, наоборот, после путча быстро продвинулись на своем же корабле.
Командующего эскадрой кораблей ТОФ контр-адмирала Б.Ф. Петрова сняли с занимаемой должности и назначили с понижением командиром дивизии крейсеров в Советскую Гавань, где под его флагом мне довелось служить на крл «Адмирал Лазарев». Петров был уважаемый адмирал, пользовался большим авторитетом у офицеров. Это он, будучи командиром крейсера на ЧФ, встречал Сталина и даже вместе с ним был изображен на хорошо известной картине. Потом он уйдет на преподавательскую работу в военно-морскую академию, а оттуда – снова на флот. Будет 1-ым командиром Средиземноморской эскадры. Создаст ее, отработает, получит воинское звание «вице-адмирал» и вернется в академию уже заместителем начальника академии. Будучи командиром дивизии крейсеров, он жил у нас на корабле, семья его была во Владивостоке. Мне, молодому лейтенанту, часто доводилось с ним общаться по вечерам в кают-компании в непринужденной обстановке за игрой в «козла» или в бильярд.
На «Пожарском» во всю работал особый отдел, всех пропустили через него, курсантов – тоже. Часть курсантов, которая ходила в Шанхай, уже убыла в отпуск. С ними тоже разбирались, а приморцев вызывали из отпуска.
– Где вы были 9 августа вечером во время беспорядков на корабле? – спросил меня офицер особого отдела КГБ капитан-лейтенант Дробинин. Ему выделили отдельную каюту и он вызывал нас туда по очереди. Когда не чувствуешь за собой вины, то и не готовишься к ответам заранее. Я как-то задержался с ответом. Где же я был вечером 9 августа?
– Тут матрос Малышев докладывает, что вместе с вами гладил брюки в кубрике. Так ли это? – продолжал Дробинин. Так оно и было. Я отчетливо вспомнил тот вечер и доложил все, где я был и что видел. У него на столе лежала схема полубака и он отмечал, кто где из опрашиваемых находился.
Оперативно, довольно быстро, прибыл новый командир корабля капитан 1 ранга Б. Казенный. Он был командиром крейсера «Калинин» и должен был идти на учебу в военно-морскую академию, но из-за этого ЧП его назначили сюда. Это была удачная кандидатура: грамотный, строгий, решительный офицер. На корабле было введено боевое дежурство на башнях и батареях с подачей боезапаса до орудий, усилена вахта у орудий и у боезапаса. Оставшаяся команда преобразилась. Визиты гостей прекратились. Корабль стал поистине боевой. На корабле часто игрались тревоги, проводились учения и тренировки. Через год Казенный ушел на учебу в академию, где, после окончания ее, остался продолжать службу вплоть до увольнения в запас.
Старпомом был назначен капитан 2 ранга Щербаков. Это тоже было удачное назначение. Много работал. Запомнился своими эрудированными выступлениями перед личным составом на вечерних проверках. Впоследствии он будет заместителем начальника ТОВВМУ им. С.О. Макарова.
Замполит корабля капитан-лейтенант Харин с занимаемой должности был снят, а новый как-то в памяти не осел. Впоследствии Харин был начальником политотдела 79-й БСРК (бригада строящихся и ремонтирующихся кораблей), что базировалась во Владивостоке.
Об этом случае поведал «Голос Америки» и сравнил эти события с событиями, которые проходили на броненосце «Потемкин». Это одна из причин, почему была такая скорая и суровая расправа. Много ходило и ходит до сих пор всяких толков и кривотолков, но я поведал то, что видел своими собственными глазами.
Я знал, что за мной вернутся!
Эскадренный миноносец возвращался в базу. План боевой подготовки выполнен, осталось, на возвращении, зайти в бухту Широкую, что на острове Путятин, принять топливо до полных норм и – в базу. Может быть команде представится немного отдохнуть. Вот слева показалась бухта Широкая.
– Лево руля! Курс... – начал командовать командир корабля. Корабль вошел в бухту, развернулся машинами враздрай на одном месте, отдал якорь и медленно пошел кормой к пирсу, раздвигая слабый лед, который скопился в бухте. Пирс в бухте был маленький, старый, так, одно название, что пирс. Поэтому корабли, следуя к пирсу на швартовку, всегда спускали свои баркасы или шлюпки, чтобы завести на берег швартовые и потом подтянуться на них к приемнику топлива. И на этот раз спустили баркас. Сильно мешал лед, и командир корабля несколько раз умело произвел реверс машинами, очистив водную поверхность у своих бортов.
На швартовых подтянулись к пирсу, присоединили шланги для приема топлива, командир группы БЧ-5 сходил на берег и привел представителя, который отпускал ГСМ. Все обговорили и начали приемку топлива. Вечерело. Поэтому работали дружно, чтобы как можно раньше прийти в базу: там тоже сложная швартовка, т.к. зимой в этом районе ветер дул всегда как в трубу.
Закончили приемку топлива, оформили документы, подняли баркас.
– Аврал! – скомандовал командир корабля.
– По местам стоять! С якоря и швартовых сниматься! – объявил по корабельной трансляции вахтенный офицер, одновременно давая сигнал звонками колоколов громкого боя.
Корабль снялся с якоря и швартовых, повернул влево, вышел на линию створов для захода в базу. И тут вдруг обнаружили отсутствие матроса Турсунбаева. Пока доложили по инстанции, пока уточняли: а не спит ли он где-нибудь, время шло, а корабль все удалялся и удалялся от бухты Широкой.
– Товарищ командир! – доложил командир БЧ-2, – отсутствует на борту матрос Турсунбаев! Ищем – найти не можем!
– Боевая тревога! – скомандовал командир корабля. И после того, как стихли звонки и поступили доклады о готовности к бою, объявил: – Товарищи матросы! Кто видел матроса Турсунбаева из 2-ой башни главного калибра, срочно доложить на ГКП!
Поступили доклады, что видели его на юте во время аврала.
– Вахтенный офицер! Ложимся на обратный курс! Возвращаемся в бухту Широкую! Командиру БЧ-4, доложить ОД: «Возвращаюсь в Широкую, осуществляю поиски матроса».
Корабль развернулся на обратный курс, включили РЛС, прожекторы нацелили сигнальщиков, операторов РЛС, выставили дополнительных наблюдателей…
– Как же он ухитрился упасть? – рассуждали матросы.
– Да он и плавать не умеет.
– Тут не поплывешь, по льдинам…
– Ух, холодина! – лязгнул кто-то зубами.
– Усилить наблюдение! Подходим к месту предполагаемого падения матроса Турсунбаева! – ориентировал командир корабля.
– Вахтенный офицер! Сколько времени прошло, как мы снялись с якоря?
– Минут 30-35.
– Да-а-а! Все равно искать, искать! Сигнальщики! Обследовать прожекторами каждый метр!
– Есть! – закричал один сигнальщик. – Правый борт 60! Человек за бортом! Барахтается! Машет руками!
– Баркас к спуску! Наблюдать за Турсунбаевым! Не потерять! Штурман, подойдем поближе, а то баркас может не дойти! – командовал командир, а сам думал: «Если спасем, то сигнальщику – 10 суток отпуска с выездом на родину. А пока объявлять не буду».
Спустили баркас, подняли Турсунбаева, у всех отлегло от сердца.
– Ну, слава богу!
– Теперь его – под горячий душ! – и, хотя с водой на кораблях всегда была напряженка, душ ему организовали.
– Как же ты упал? – спрашивали матросы.
– Ботинки новые надел, скользкие… корабль пошел – корма заиграла… так и упал.
– Ты же плавать не умеешь...
– А «паникерка» зачем?
Почему-то матросы спасательные жилеты называли «паникерками».
– Ну, все равно… такой холод… лед… как же ты выдержал?
– Я верил, что за мной вернутся!
После душа Турсунбаева вызвал к себе в каюту старпом. Злой и сердитый, он всегда гонял матросов, нужно или не нужно… А тут достал графин со спиртом и, налив изрядную дозу в стакан, протянул его матросу:
– Выпей.
– Товарищ капитан-лейтенант, так нельзя же…
– Кому говорю! – строго сказал тот. – Иначе – заболеешь!
Обстановка на корабле разрядилась: избежали ЧП. Ошвартовались к своему пирсу. После ужина – кино. Тут уже и шутить начали.
– Это потому что он новые ботинки надел…
– И не обмыл их…
– А вот сейчас – обмыл… так что больше не упадет.
Турсунбаев, лежа в койке, «кайфовал», смотрел кино. Ему было хорошо… Это уже завтра он поймет, чего избежал. А у его начальников прибавилось седых волос...
Подметка выручила
Эскадренный миноносец выполнял стрельбу главным калибром по невидимой береговой цели. Цель располагалась на острове Желтухина. На соседние острова был высажен корабельный корректировочный пост. Стрельба выполнялась во время рейдовых сборов кораблей дивизии на глазах у всех кораблей, а самое главное, на глазах у командира дивизии кораблей, он находился на «Возбужденном».
Командир «Возбужденного» – молодой, перспективный, грамотный (он окончил ТОВВМУ им. Макарова с золотой медалью и его фамилия была выбита на мраморной доске училища) капитан 3 ранга Фридрих Захаров скомандовал командиру артиллерийской боевой части:
– На острове Желтухина обнаружена артиллерийская батарея «противника». Подавить! Фактически выполнить артиллерийскую стрельбу №____!
– По батарее противника! Точка наводки – знак на острове! Базу и азимут базы установить! Центральная наводка полуавтоматическая! Снаряд – осколочно-фугасный! Заряд – боевой! Взрыватель обыкновенный без колпачка! – приборы центрального артиллерийского поста выработали исходные данные, которые поступили на орудия, наводчики выполнили наводку по горизонту и вертикали. Башни развернулись в сторону цели.
– Время контролера – ноль! – раздалась команда по кораблю.
– Стрельба безопасна! – доложили контролеры с постов и орудий.
– Орудия зарядить! Товсь! Ревун! – скомандовал управляющий огнем. Артиллеристы дали несколько пристрелочных залпов.
– Север – 100 метров, восток – 150 метров! – доложили с корректировочного поста.
– Поражение один, прицел! Ревун! – введя корректуру, продолжал командовать командир артиллерийской боевой части старший лейтенант Михаил Россинский. Это был выпускник артиллерийского факультета ТОВВМУ им. С.О. Макарова 1959 г. Их выпуск был последним выпуском артиллеристов. Всего один класс. Больше артиллеристов ТОВВМУ не выпускало. Вместе с ним учился и будущий главком ВМФ России адмирал флота Феликс Громов.
– Снаряды рвутся вблизи цели! Отклонений нет! – доложили с коррпоста. Стрельба выполнена.
– Стрельбу закончил! Затяжных выстрелов, пропусков нет! – доложили с башен. Но, прежде чем доложить об этом командиру корабля, командир БЧ-2 (артиллерийская боевая часть) должен лично осмотреть каналы стволов орудий. Так требуют руководящие документы. Правильность этих требований неоднократно подтверждала жизнь! Были случаи, когда артустановки стреляли себе в надстройку, в соседние корабли и даже по городу. А все из-за невыполнения этого требования. Как говорили старые артиллеристы-фронтовики: «Артиллерийские правила написаны кровью!»
Командир БЧ-2 лично осмотрел каналы стволов орудий и доложил на ГКП:
– Каналы стволов осмотрены и проверены. Затяжных выстрелов, пропусков нет. Каналы стволов чисты!
Командир корабля поздравил экипаж с успешным выполнением стрельбы.
– Прошу разрешения снять коррпост? – обратился он к командиру дивизии.
– Добро, – несколько помедлив, ответил тот. Помедлил он потому, что хотя ветер был небольшой, но был приличный накат на острова. Но разрешил послать баркас, т.к. людей все равно нужно снимать, да и прогноз предвещал ухудшение погоды. – Только пошлите на баркасе штурмана, – добавил комдив.
– Команде баркаса – в баркас! Баркас к спуску! – раздалась команда по корабельной трансляции. Баркас был спущен, на него старшим посадили штурмана капитан-лейтенанта Валентина Абрамова. Абрамов был грамотный офицер. Про таких обычно говорят: «служака». Он сошел на катер и начал командовать им, давая указания старшине катера как лучше подойти к острову. И хотя они оба, и Абрамов и старшина катера, старались как можно лучше подойти к острову, но волной баркас бросило на камни и тот получил пробоину. В его корпус начала поступать вода. Вначале – незначительно, а когда в баркас сел личный состав коррпоста, вода начала поступать так, что ее не успевали убирать черпалкой. Коррпост сошел на берег, а команда баркаса начала устранять пробоину.
На флагманском корабле в это время шел переполох: на баркасе – пробоина, пирса на острове никакого нет, рейд не оборудован, людей снять не могут и что там они еще могут натворить. Продовольствия у коррпоста в обрез: ночевать на острове не рассчитывали.
– Кого вы послали? Он вам там всех людей перетопит! – кричал комдив на командира корабля. – Что он вам докладывает?
– Докладывает, что наскочили на подводный камень… получили небольшую пробоину… разбирается, – ответил командир корабля.
– Разбирается… разбирается… – пробурчал комдив, – есть такой анекдот: лейтенант спит на совещании, его разбудили и спрашивают: «Вы почему спите?» А он отвечает: «Разберусь, доложу». Так и здесь.
– Товарищ адмирал! Я верю в Абрамова.
– Верить никому не запрещается… Мне результат нужен. Ну, что там?
А на баркасе в это время личный состав устранял повреждения: заткнули пробоину куском ветоши, черпалкой вычерпали воду, но как только коррпост сел в баркас, нагрузка увеличилась, и вода снова стала поступать в корпус.
– Ну, что там? – волновался комдив.
– Сейчас Абрамов доложит.
– Доложит… доложит… – ворчал адмирал.
– Коррпост загружается на баркас, – доложили сигнальщики, непрерывно наблюдавшие за обстановкой. – Баркас отошел от острова, следует к нам.
Когда баркас подошел и был поднят на борт, Абрамов прибыл к командиру корабля с докладом. Командир корабля был строгий и требовательный офицер. Даже чересчур. Но он все понимал и видел, что вины штурмана в том, что случилось, нет. Это же море… Но, тем не менее, он спросил у штурмана:
– Чем же ты ее заткнул? – командир имел в виду пробоину.
– Нашли на острове старый ботинок, оторвали подметку и прибили ее сверху на пробоину. Так и дошли.
– Выходит, подметка выручила?
– Выходит, так.
– Накажите вы его! – ворчал адмирал.
– Товарищ комдив! Это же море… океан! – ответил командир, и наказывать своего штурмана не стал.
Совместная зенитная ракетная стрельба по трем ракетомишеням
Корабли готовились к выполнению совместной ракетной стрельбы по 3-м ракетомишеням одновременно. Командиры кораблей, флагманский специалист ракетно-артиллерийского оружия доложили, что к стрельбе готовы. Доложили об этом же и специалисты-настройщики. Гарантийная группа настройки (ГГН) постоянно обслуживала ракетные комплексы «Оса», которые стояли на кораблях «пр. 1135». Служивший до этого на бригаде флагарт капитан 3 ранга Марченко Борис Иванович серьезно занимался этими ракетами. Систематизируя частоту выхода из строя этих комплексов, он сделал вывод, что они выходят из строя, имеют отказы, бывают неисправны, примерно, через 6 часов непрерывной работы. Марченко можно было верить: высшее военно-морское училище по ракетно-артиллерийской специальности он окончил с золотой медалью, имел достаточный опыт, много ходил в море, вплотную занимался с настройщиками, был на всех стрельбах. У нас на бригаде стояла своя настроечная или юстировочная вышка, электроэнергию туда подавал наш собственный (бригадный) дизель, установленный и собранный своими силами. Были на бригаде и мичмана-специалисты, которые только и занимались, что настройкой комплексов. Впоследствии Марченко Б.И. уйдет от нас на учебу в академию, которую окончит с золотой медалью, останется в академии, станет доктором технических наук, профессором, начальником факультета вооружения.
Слабое место у «Осы» был ее корпус АП (антенный пост). Этот АП устанавливался в береговых ракетных частях на машинах и стрелял надежно, но на кораблях он был плох, т.к. корпус его был изготовлен из селюмина, который запросто разъедала морская вода. От корпуса АП можно было запросто отламывать целые куски металла. Но ракетные стрельбы мы выполняли, завалов не было. На 1-ю ракетную стрельбу, которую выполнил СКР «Сторожевой» в 1977 г., корабль выходил несколько раз, пока выполнил ее. Комбригом был еще мой предшественник капитан 1 ранга Хронопуло М.Н. (впоследствии командующий Черноморским флотом), но с ним всегда выходил в море контр-адмирал Скворцов А.И., бывший в то время заместителем командующего КВФ (Камчатская военная флотилия). Комбриг Хронопуло уже готов был стрелять, и Скворцов сдерживал его: то большие помехи, то плохая погода и т.д. Воздушную цель необходимо было сбить, т.к. по неудачной ракетной стрельбе в тот же день делался доклад главнокомандующему ВМФ СССР адмиралу флота Советского Союза С.Г. Горшкову. А у того была неограниченная власть: он был личным другом Л.И. Брежнева. Мало ли как он решит поступить: может представить и к снятию, и к разжалованию… Что впоследствии и будет сделано с другими людьми… Но в конце концов и погода была хорошая, и видимость полная, и ракетные комплексы были в строю, и ракетный катер с ракетой-мишенью вышел в море, и контр-адмирал Скворцов решился, и ракетная стрельба состоялась. Первым выполнил ракетную стрельбу на КВФ комплексом «Оса» скр «Сторожевой», сбив воздушную цель первой ракетой.
У нас на бригаде было 4 корабля пр. 1135, это значит – 8 ракетных комплексов, 160 зенитных управляемых ракет, два эсминца с ракетным оружием «пр. 56-А», это еще 48 ракет. Итого – 208 ракет! Наша бригада была ведущим соединением на КВФ. Все ракетные стрельбы выполнялись с оценкой «отлично». На это обратил внимание главком ВМФ, заслушивая меня у нас на бригаде. Он даже благожелательно сказал:
– Да, у вас кораблей больше, чем на 10-ой оперативной эскадре.
– Так точно! – ответил я.
– Им нужно поучиться у вас стрелять… и Северному флоту, – и у тех, и у других были неудовлетворительные ракетные стрельбы.
Приятно выслушать такое из уст самого старшего военно-морского начальника. Но… ракетчики суеверно говорили:
– Сглазит он нас.
По комплексу «Оса» было такое мнение специалистов: он или собьет мишень, т.е. бьет абсолютно точно, если настроен, или промажет. Середины нет.
– Это, как игра на гитаре: прежде, чем играть, нужно ее настроить, – говорили специалисты. Но общее мнение корабельных ракетчиков об этом комплексе было неважное.
На эту совместную зенитную ракетную стрельбу были назначены сторожевые корабли пр. 1135 «Ретивый» и пр. 1135-м «Резкий». Командиром «Ретивого» был капитан 2 ранга Рыжков Юрий Максимович, командиром «Резкого» – капитан-лейтенант Долмат Сергей Леонидович. Флагманским специалистом ракетно-артиллерийского оружия, а попросту говоря, флагартом, был в то время капитан-лейтенант Игорь Морозов. Я был руководителем ракетной стрельбы. Стрельба была спланирована, «вбита» в план и мы должны были уже идти на ее выполнение, но комфлот приказал мне срочно вылететь во Владивосток, принять корабль из ремонта и на нем идти в Петропавловск-Камчатский. Что я и сделал.
Принял из ремонта корабль. Утвердил план перехода у начальника штаба флота. Пополнили запасы корабля до полных норм и корабль начал движение согласно плану перехода. Вот мы на подходе к Петропавловску-Камчатскому. Вышли на связь с оперативным дежурным флотилии. Запросили «добро» на вход в базу.
– Вам следовать в бухту Саранная. Комбригу пересесть на скр «Ретивый». Сегодня выполнение ракетной стрельбы. Все силы уже там, ждут вас. Ясность подтвердить.
Зашли в бухту Саранная. Стали на якорь. Я пересел на «Ретивый». Там уже находился заместитель командующего КВФ по боевой подготовке капитан 1 ранга Петруня Б.С. (впоследствии контр-адмирал).
– Ну, что, Михаил Петрович, командуй, идем на стрельбу, – встретил меня Петруня.
– Борис Семенович, – ответил я, – давай соберем командиров кораблей, ракетчиков, всех, кого положено, и проиграем с ними тактическую летучку, – Какой я оказался молодец! И как я это догадался? Руководитель стрельбы обязан перед выполнением боевого упражнения провести тактическую летучку. Потом этот элемент комиссией проверялся неоднократно. Петруня согласился. Ведь я был руководителем этой ракетной стрельбы, и до моего прибытия стрельбу не выполняли: ждали меня.
Собрали, кого положено, в том числе и катерников во главе с командиром бригады капитаном 1 ранга Кулешовым Э.Ф., чьи катера будут стрелять по нам ракетомишенями «РМ-15». Всего они должны выпустить по нам 3 ракетомишени. Проиграли тактическую летучку. Несколько раз давали вводные, какие могут случиться во время стрельбы. Убедились, что всем все ясно, все готовы к стрельбе и начали движение в запланированный для нас район боевой подготовки.
Ракетные катера заняли позицию южнее нас. Ни визуально, ни технически мы их не наблюдали. Они были в готовности выпустить по нам 3 ракеты. Мы, два скр, заняли позицию севернее катеров, в строю кильватера ходили с запада на восток и обратно. Начальник ПВО КВФ капитан 1 ранга Кралин В.В. (впоследствии контр-адмирал) вызвал самолет-постановщик помех, который поставил в районе ракетной стрельбы пассивные помехи. Мои корабли также поставили помехи. Выбрали «чистый» промежуток времени из графика пролета ИСЗ (искусственный спутник земли). Так требовали руководящие документы. Назначили время «Ч»: время пуска ракет ракетными катерами.
– Боевая тревога! Ракетопоиск! Сектор поиска… градусов! – пошла команда на корабли. Радиолокационные станции, антенные посты ракетных комплексов были развернуты в сторону ожидаемого по нам удара. На ГКП кораблей – тишина, напряжение личного состава – до предела. Томительное ожидание подлета ракет. Пропустить не должны: с каждого корабля в сторону ракет «смотрят» по 3 станции. И вот долгожданный доклад:
– Пеленг… градусов, дистанция… километров, воздушная цель! Курсом на корабль!
– Наблюдаю! Сопровождаю! – доложили ракетчики. По достижению поражаемой дистанции раздалась команда:
– Пуск! – оператор нажал кнопку «пуск» и ракета с скр «Ретивый» устремилась навстречу ракетомишени. Мы увидели ракетомишень визуально: она летела прямо на нас, как маленький самолет. Наша ракета, оставляя за собой небольшой след, устремилась к ней. Встреча ракет! Подрыв! «РМ-15» поражена 1-й ракетой! Образовалось темное дымное облако обеих ракет и их осколки упали в море.
– Цель № 2. Пеленг… дистанция… – скр « Ретивый» схватил 2-ю цель, произвел пуск ракеты, но… поздно: ракетомишень была уже почти над нами. Ракета «Ретивого» взвилась почти вертикально вверх по восходящей кривой, но цель не сбила: та уже прошла над нами.
Третью цель ракетные комплексы на «схватили». Ее обстрелял, и тоже с опозданием, своим артиллерийским комплексом «Лев» скр «Резкий». 3-я ракетомишень, как доказывали артиллеристы, изменила траекторию полета, т.е. была поражена, но это в учет прибывшей потом комиссией не бралось.
Итак, из 3-х ракет сбили одну. Это завал стрельбы!
– Ну, что, все ракеты обнаружили… все обстреляли… условия стрельбы соблюдены… – успокаивал себя и меня Петруня.
Доложили на флот, а те – в Москву. Прибыла московская комиссия во главе с капитаном 1 ранга Казанцевым. Его называли «отцом» «Осы». Казанцев – корректный, грамотный специалист-ракетчик. Он дотошно разбирался. Брал несколько версий: и действия личного состава, и исправность комплексов и т.д. и т.п. Потом он проверил оставшиеся ракетомишени на катерах и обнаружил, что они неправильно приготовлены. Так в головной части одной из них он обнаружил вместо металлолома, специально укладываемого туда, подвешенную сковородку (!). Начали ругать базу катерников за плохую подготовку ракетомишеней.
– Такая мишень, – говорил Казанцев, – имеет отражающее поле в 10 раз меньше, чем «Гарпун» (ракета США – авт.).
– Может быть, были ошибки командиров батарей, командиров БЧ? – спросил я.
– Нет, мальчики (его слова – авт.) сражались изо всех сил, – ответил он. Но причину неуспешной ракетной стрельбы нужно было найти. Сначала сказали, что плохо приготовлены ракетомишени. Нужно отдать должное, что ни Кулешов, ни я не сваливали друг на друга, а воспринимали так, как говорила комиссия. У нас с комбригом Кулешовым были добрые, товарищеские отношения, если не больше. Учились в одном училище, я – на артиллерийском, он – на минно-торпедном факультетах. Служили много лет на военно-морской базе «Стрелок». Такие же теплые отношения у нас остались после этой стрельбы и продолжались много лет после увольнения в запас.
Комиссия закончила свою работу. По результатам этой стрельбы был приказ главкома ВМФ. Приказ был суровым: флагманский артиллерист и оба командира БЧ-2 были снижены в воинском звании на одну ступень. В душе мы их не очень осуждали: офицеры много работали, старались, сражались на стрельбе изо всех сил… но результат был печальный. Потом, через некоторое время, по нашему же ходатайству, все они были восстановлены в прежних воинских званиях.
Ракетчики говорили:
– Это нас главком сглазил.
Сглазил главком или нет, трудно сказать, но вот случай такой у нас в бригаде был.
Какой думающий командир
В то время командиром военно-морской базы «Стрелок» был вице-адмирал Мищенко. Прибыл он на эту должность с Северного флота. Сам он был родом из Приморья, так что прибыл на свою родину. В отличие от своих предшественников он регулярно посещал подчиненные ему бригады кораблей. Всегда играл там аварийные тревоги. Давал вводные: то пожар на кораблях или на береговых объектах, то затапливает корабль и т.д. Потом обязательно делал разбор этих учений. Это был эрудированный адмирал, хорошо подготовленный в морском отношении командир объединения. Вот и на этот раз после проведения учения по борьбе за живучесть, в основном, по вводным адмирала, нас собрали в тактическом кабинете на разбор. Должен сказать, что самое большое внимание политическое руководство в армии и на флоте уделяло состоянию воинской дисциплины. Жестоко карали за пьянство, самовольные отлучки и т.д. Офицер-командир мог не пить, быть кристально дисциплинированным человеком, но если случались пьянки на корабле или в части, то с него спрашивали по всей строгости, наказывали в дисциплинарном порядке, привлекали к партийной или комсомольской ответственности. За одну пьянку матроса, командира, конечно, не привлекали, а если подряд несколько пьянок или коллективная пьянка, то могли и привлечь. А партийное или комсомольское взыскание снималось, как правило, через год. Тут и присвоение очередного воинского звания задержат, и продвижения по службе не будет, и на учебу не отпустят.
На эсминце «Вкрадчивый», которым командовал автор, в 1970 году погиб командир отделения химиков старший матрос Николай Азанов: будучи в увольнении на острове Русский, попал под автобус. Командующий флотом за этот случай объявил автору выговор. И по партийной линии объявили выговор. И хотя у погибшего была при себе увольнительная записка, в приказе по флоту фигурировало, что он находился в самовольной отлучке, что на корабле низкая организация службы, слабо поставлена партийно-воспитательная работа и т.д. Автору из-за этого чрезвычайного происшествия задержали присвоение очередного воинского звания почти на два года и «задробили» поступление в академию. За состояние воинской дисциплины спрашивали строго.
Командиры, зачастую, приукрашивали положение дел в частях и на кораблях, скрывали грубые проступки личного состава. Это к хорошему не приводило. Был случай, когда на эскадренном миноносце «Верный», которым в то время командовал офицер Калбунов, на какой-то праздник перепилось большое количество личного состава: организовали пьянку на корабле. Мы, командиры кораблей, обеспечивавшие порядок на празднике, скрыли этот проступок: мы не хотели «закладывать» своего товарища, кстати, хорошего командира, а о мелких проступках на своих кораблях доложили комбригу. Комбригом в то время на нашей бригаде был капитан 1 ранга Григорьян. Он построил личный состав бригады, «раздолбал» наши корабли за проступки, а потом привел нам в пример эсминец «Верный», хотя вся бригада знала, что «Верный» пролетел и там была коллективная пьянка. Мало того, заканчивая свою речь перед строем бригады, Григорьян прокричал:
– Экипаж «Верного», благодарю за службу!
И те нестройно, опустив глаза, ответили:
– Служим Советскому Союзу!
Мы, командиры кораблей, собрались тогда и решили впредь докладывать только правду.
Мищенко собрал нас в тактический кабинет. На стенах были развешаны графики состояния воинской дисциплины. Все корабли на этих графиках смотрелись ровно, примерно, одинаковое количество грубых проступков, кроме эсминца «Вихревой», которым командовал тогда капитан 3 ранга Денисюк Владимир Ильич. Так случилось, что на «Вихревом» в то время было больше всего грубых проступков. Мы ожидали, что командир базы основной удар нанесет по «Вихревому», но он, не закончив еще свою речь, вдруг спросил:
– У офицеров есть ко мне вопросы?
Денисюк поднял руку и попросил слово. Он взял какой-то свой график, изготовленный на ватмане, подошел к стене прикрепил свой документ. На графике, который, кстати сказать, был хорошо и красочно оформлен, красовалось количество грубых и мелких проступков, разбитых по месяцам.
– Товарищ адмирал! Я проанализировал состояние воинской дисциплины на корабле за год. Вот смотрите: в январе всего проступков –10, из них грубых – 2. В феврале: всего 20, грубых – 5. Аналогия! – и он сел на свое место.
Адмирал Мищенко продолжал свое выступление:
– Вы посмотрите, какой думающий командир «Вихревого» товарищ Денисюк! Он анализирует... глубоко вникает в состояние воинской дисциплины... ищет пути устранения предпосылок к происшествиям и преступлениям, чего не скажешь о других командирах… – и пошел разносить нас всех подряд, кроме Володи Денисюка.
К сожалению, вице-адмирал Мищенко рано ушел из жизни. Он умер от укуса энцефалитного клеща и был похоронен в поселке Тихоокеанском, где одна из улиц названа его именем.
«Бомбить! Фактически!»
Сторожевой корабль «скр-62», на котором командиром БЧ-3 (минно-торпедная боевая часть) служил старший лейтенант Вячеслав Реутов, вот уже длительное время обеспечивал, а точнее, охранял только что созданную бригаду атомных подводных лодок в бухте Павловского. Командовал бригадой подводных лодок капитан 1 ранга Прыгунков. Сторожевик базировался то в 18 дивизионе ОВРа (охрана водного района), которым командовал офицер Шеверда (потом по флоту ходил каламбур: не ходи служить туда, где комдивом Шеверда), то у пирса сторожевых кораблей в бухте Абрек, то в бухте Павловского, т.е. там, куда пошлют.
«СКР-62» был кораблем «проекта-50». Корабли этого проекта были удачными и по мореходным качествам, и по огневой мощи. Они несли по
3-100 мм орудия, по 2 спаренных 37 мм автомата МЗА (малозенитная артиллерия), а после модернизации вооружения на них установили еще 2 автомата «2м-3м». Имели эти корабли и торпедные аппараты, и – «РБУ-2500» – 2 шт. (реактивные бомбовые установки с дальностью стрельбы 2500 м), и бомбосбрасыватели. Повторюсь: это были удачные корабли, их нужно было совершенствовать, а не строить корабли типа «пр 59-А».
Я, наверное, удивлю читателя, если скажу, что генеральным конструктором кораблей этого проекта… была женщина.
Автор однажды «обидел» главкома ВМФ СССР адмирала флота Советского Союза С. Горшкова, когда при докладе (докладывать главкому мне довелось порядка 10 раз) назвал эти корабли «полтинники» (а их так все называли). В состав бригады, которой автор тогда командовал, входило, кроме других кораблей, четыре «полтинника».
– Такое неуважительное... отношение к кораблям, – сказал тогда главком. И автору тут же пришлось перестроиться и каждый раз, называя очередной «полтинник», говорить: – Корабль проекта «50» скр «Лунь» («скр-50», «скр-55», «скр-59»).
Главком, заслушивая, требовал доклада по каждому кораблю, по его техническому состоянию, по срокам ремонта, докования, о результатах боевой подготовки, укомплектованности и т.д. Тогда у главкома настроение испортилось.
Но вернемся к тому времени, когда будущий флагманский минер 10-й ОПЭСК, а потом начальник минно-торпедной кафедры ТОВВМУ капитан 1 ранга В. Реутов был еще старшим лейтенантом и служил на «скр-62».
В один из дней на корабль прибыла высокопоставленная комиссия. Кораблю была объявлена «Боевая тревога» и приказано выйти в море.
Когда корабль прибыл в район боевой подготовки, то командир корабля получил приказание произвести глубинное бомбометание всеми бомбами.
– Большую серию глубинных бомб по 1 и 2 поясу окончательно приготовить! – поступила команда с ГКП корабля. По этой команде минеры вывернули пробки с глубинных бомб, установили время взрыва и... бомбы готовы.
– Глубинные бомбы окончательно приготовлены! – доложил Реутов на ГКП.
– Атака подводной лодки глубинными бомбами! – скомандовал командир корабля. Реутов засомневался. Дело не шутейное: если это учение, тренировка, так сказать, или бомбить фактически (вес взрывчатого вещества в одной бомбе –100 кг). А бомбы уже готовы. Такого случая в его службе еще не было. Реутов схватил прямой телефон для связи с ГКП и запросил:
– Фактически?
– Поставить большую серию глубинных бомб… фактически! – повторил командир корабля, подчеркнув словом «фактически» важность этого события и то, что Реутов понял его правильно.
– Бомбы товсь! Начать бомбометание! Интервал… сек!
Номер, расписанный в отсеке БСУ (бомбосбрасывающее устройство), потянул рычаг на себя – и первая бомба упала в воду. Он передернул рычаг – произошла передвижка бомб и очередная бомба заняла крайнее положение, готовая к постановке. Корабль произвел бомбометание всеми бомбами. После доклада на ГКП о выполнении боевого бомбометания последовала команда:
– Отбой боевой тревоги! – комиссия спустилась с ходового мостика и проверила, все ли бомбы сошли с бомбосбрасывающего устройства. Оказалось, что все. Все до одной!
– Разрешите узнать замечания, – обратился замполит к членам комиссии. (Шел ХХII съезд КПСС и все посчитали, что это проверка в его честь).
– Замечаний нет.
– А не знаете, почему проверяли именно нас?
– Кого же проверять, как не вас: вам поручена охрана атомных подводных лодок...
Когда корабль ошвартовался к пирсу, то на борт прибыл флагманский минер 9-й дивизии противолодочных кораблей – капитан 2 ранга Хасанов. Он обратился к командиру БЧ-3 корабля:
– Слушай, Реутов, у тебя есть описание БСУ?
– Так точно.
– Покажи, – обрадовано воскликнул тот.
Реутов достал заводское техническое описание БСУ. В нем было схематично и доходчиво изображено БСУ, оно дополнялось текстом и прочтя его, можно было легко понять устройство, принцип работы БСУ, порядок ухода за ним и т.д.
– А где ты его взял?
– У механиков. Это же техническое описание и оно хранилось у них, а я его взял себе...
– Надо же… Сейчас же пойду разбираться с миноносцами: у них, у минеров ни на одном корабле нет описания БСУ. Вот не смогли отбомбиться, а причину установить не можем.
Впоследствии капитан 1 ранга Реутов утверждал, что во время работы ХХII съезда КПСС ИПЛ (иностранная подводная лодка) нарушила наши территориальные воды. Была послана КПУГ (корабельная поисково-ударная группа), которая обнаружила ИПЛ, «схватила» ее, и якобы Н.С. Хрущев дал команду на применение по ней оружия, но бомбы с БСУ не сошли частично: матчасть БСУ была неухожена, все было закрашено краской, даже там, где не надо было…
Отсюда и выход в море «скр-62» с фактическим бомбометанием, и прибытие флагмана, и поиски описания БСУ эсминцев. А если бы они тогда сошли?..
«Лодка в море не пойдет!»
В 1962 г. разразился Карибский кризис. Противоборствующие были две системы: социалистическая и капиталистическая, а точнее, за остров свободы Кубу боролись, пока политическим способом, СССР и США. Советский Союз возглавлял в то время Н.С. Хрущев, США – Джон Кеннеди. Ни тот, ни другой не хотели уступать. Руководитель Кубы Фидель Кастро придерживался социалистической ориентации и убеждал Н.С. Хрущева «дать янки по зубам». Обстановка была на грани войны. В политбюро ЦК КПСС заслушали министра обороны СССР маршала Советского Союза А. Гречко о готовности вооруженных сил, а потом спросили напрямик:
– Сколько нужно времени США, чтобы уничтожить, стереть с лица земли такой остров, как Куба?
– Примерно… неделю, – ответил маршал.
– А дальше что? – спросили министра.
– Дальше?.. – министр задумался.
Вооруженные Силы СССР были приведены в повышенную боевую готовность. Передислоцировались ракетные установки, в том числе, завозились они и на Кубу, развертывались подводные лодки в районы боевого патрулирования, готовились корабли к минным постановкам, выводились из консервации еще не успевшие законсервировать корабли и т.д. Автору довелось служить в то время на легком крейсере «Адмирал Лазарев» в должности командира группы управления артиллерийским огнем дивизиона главного калибра. Нас только что поставили в консервацию, но корабль еще не был законсервирован. По команде мы быстро приготовились и ушли в океан, поближе к Кубе. По нам ежедневно работала авиация дальнего действия и наши подводные лодки. Боеготовые подводные лодки были развернуты, но их требовалось развернуть в районы боевого патрулирования больше. Н.С. Хрущев, как Верховный Главнокомандующий, требовал это с министра обороны, а тот, в свою очередь – с главнокомандующего военно-морским флотом адмирала флота Советского Союза С.Г. Горшкова.
С.Г. Горшкову было в то время 52 года, он уже 21 год был адмиралом, из них 6 лет – главком ВМФ и еще больше 20 лет он будет командовать военно-морским флотом СССР! Он был личным другом Л.И. Брежнева и А.А. Гречко: вместе воевали на Малой Земле, а такое не забывается! Он должен выполнить приказ, а тревожные сигналы уже были: на Северном флоте по техническим причинам не вышли в море несколько лодок и вот что-то затянулся выход на ТОФ. Правда командующий ТОФ адмирал Амелько Н.Н. все обещает, но «кормит завтраками» (все завтра да завтра). Главком ВМФ вылетел на ТОФ, на Камчатку, где готовились к выходу дизельные подводные лодки.
На Камчатке главком прибыл на подводную лодку вместе с командующим ТОФ адмиралом Н.Н. Амелько, но эта лодка выйти в море не могла: у нее были негодные, «севшие» аккумуляторные батареи. Командир БЧ-5 (электромеханическая боевая часть) капитан-лейтенант Кирпичев Эдуард Степанович неоднократно подавал заявки на замену аккумуляторных батарей, но вопрос не решался. Благодаря усердию личного состава, лодка кое-как выходила на непродолжительные выходы в море. Подчеркиваю: выходила исключительно на энтузиазме личного состава. Аккумуляторные батареи выработали все допустимые циклы зарядки-разрядки. На неоднократные заявки и рапорта (!) Кирпичева ему отвечали:
– На ТОФе аккумуляторных батарей нет!
И вот на эту подводную лодку прибыли главком, комфлот и командир эскадры подводных лодок. Комфлот и комэск все время что-то говорили главкому. Здесь же находились командир подводной лодки капитан 2 ранга В. Пятов и командир БЧ-5 Э. Кирпичев. Комфлот и комэск опять кормили главкома «завтраками». Неожиданно главком обратился к Кирпичеву:
– А что скажет нам командир БЧ-5?
– Товарищ главнокомандующий, лодка в море не пойдет!
– Что-о-о?
– Я говорю: лодка в море не пойдет!
Главком вопросительно посмотрел на комфлота.
– Да он несет чушь какую-то! – ответил тот.
– Если я несу чушь, то мне здесь делать нечего, – сказал Кирпичев, повернулся и пошел в сторону от такого высокого начальства.
– Верните его! – приказал главком. И когда командир БЧ-5 подводной лодки вернулся, обратился к нему: – Так в чем же дело?
– Товарищ главнокомандующий! – начал Кирпичев. – На лодке неисправные, пришедшие в негодность из-за длительной эксплуатации, аккумуляторные батареи! Лодка не может идти на ВПЗ (выполнение поставленной задачи).
– Ну, а почему вы не заменили батареи?
– Так их нет!
– А кому вы докладывали об этом?
– Я неоднократно докладывал, подавал заявки, писал рапорта…
– Проверить… – тихо сказал главком кому-то из свиты. Как хорошо, что Кирпичев фактически докладывал, писал рапорты и заявки, а то бы…
– Как он… как механик? – спросил Горшков командира лодки.
– А мне другого не надо, – ответил тот.
– Ну, может быть, сможете выйти? – каким-то просящим голосом спросил главком у Кирпичева. И Кирпичев увидел уже совсем другого человека: не блестящего адмирала, а уставшего, пожилого человека с лицом, покрытым морщинами, седого, маленького и толстого…
– Нет, товарищ главнокомандующий, лодка не сможет выйти! Она ходит в море на незначительные выходы, благодаря вот этому личному составу, который своим самоотверженным трудом делает все возможное и невозможное…
– А если вам подать аккумуляторные батареи самолетом, то через какое время сможете выйти в море?
– Если подать… То там погрузка, здесь – выгрузка, зарядка, погрузка в корпус, потребуется… суток.
– Это уже поздно. А может быть, выйдете?
– Нет, товарищ главнокомандующий! Если даже и выйти, – при этих словах у Горшкова сделалось обнадеживающее лицо, – то назад, обратно, лодка не дойдет…
– Подавайте на лодку аккумуляторные батареи! – решил главком.
– На ТОФе аккумуляторных батарей нет, – поспешил доложить комфлот.
– Подавайте с центра!
– И там нет, – сказал кто-то из свиты.
Слава богу, Карибский кризис разрешился без применения силы. По требованию США мы вывезли с Кубы свои ракеты. Правда, Н.С. Хрущев, будучи в ФРГ и выступая перед немцами, в ответ на каверзный вопрос о вывозе ракет с Кубы, нашелся и сказал журналисту, ехидно задавшему вопрос:
– А вы не очень-то радуйтесь: те ракеты, что вывезли с Кубы, мы нацелили на вас!
Командир БЧ-5 той лодки со временем окончил военно-морскую академию и перешел на преподавательскую работу в ТОВВМУ им. С.О. Макарова. Ожидалось прибытие в училище главкома. Кирпичев, пользуясь тем, что у него не было занятий с курсантами, решил убыть из училища в техническое управление ТОФ: нужно было решить какие-то технические вопросы. И надо же было так случиться, что на подходе к КПП он встретился с главкомом и его свитой. Поворачивать назад уже было поздно. Он остановился и, когда главком поравнялся с ним, приложил руку к головному убору, приветствуя того. Горшков, проходя мимо, скользнул взглядом по Кирпичеву, а потом остановился, разглядывая его, как бы что-то вспоминая.
– Старший преподаватель кафедры теории устройства и живучести корабля капитан 1 ранга Кирпичев, – представился тот. Главком поздоровался с офицером за руку, постоял немного, как бы что-то вспоминая, и пошел дальше.
– Мне кажется, что он вспомнил меня, – говорил впоследствии Кирпичев.
Вот такая история произошла много лет назад. А Кирпичев много лет служил в ТОВВМУ, вплоть до увольнения в запас.
«А мины уже поставлены!»
На крейсерах проекта «68-бис» боевую часть – 3 (минно-торпедную) сократили. Сняли 5-титрубные торпедные аппараты. Приборы управления торпедной стрельбой демонтировали. Остались только минные дорожки, на которые крейсер мог принять значительное количество мин. В штате корабля осталась только команда минеров, которую замкнули на 4-ю башню главного калибра.
Корабль готовился к минной постановке. Приняли мины. Раскатили по минным дорожкам. Закрепили цепными стопорами. И сегодня должны были произвести минную постановку. Минную постановку всегда производят в темное время суток, т.е. ночью.
Командовал в то время 4-ой башней главного калибра крейсера «Дмитрий Пожарский» старший лейтенант В. Новокшенов. В помощь ему выделили командира 3-ей башни лейтенанта Ю. Захарова.
Корабль прибыл в район боевой подготовки, предназначенный для минных постановок.
– Корабль прибыл в район минной постановки! – объявили по кораблю. Такую команду подавать не обязательно, но командование корабля хотело обратить внимание всего личного состава на важность выполнения этого упражнения: в годовом плане боевой подготовки корабля была запланирована одна-единственная минная постановка, вот эта самая.
– Боевая тревога! Корабль к минной постановке приготовить! – продолжали поступать команды. Минеры произвели положенные мероприятия, установили глубину постановки мин, отсоединили цепи, крепящие мины на минных дорожках и произвели доклад:
– К минной постановке готовы! – этот доклад Новокшенов лично передал на ГКП (главный командный пункт – авт.). К постановке готовы, меры безопасности – соблюдены, осталось получить команду: «Начать минную постановку!» Все в напряжении: ждали эту команду. И вот на приемнике команд высветилась команда: «Начать минную постановку!» – одновременно звякнул звонок, обращая внимание личного состава на то, что команда им пошла.
Новокшенов скомандовал:
– Пошла 1-я! – и запустил секундомер. Минеры подкатили мину к срезу кормы и сбросили ее в море. Через определенный интервал Новокшенов скомандовал:
– Пошла 2-я! – и так весь положенный магазин мин. После чего с юта (ют-корма) последовал доклад на ГКП:
– Минную постановку произвел! Замечаний нет!
В это время со шкафута на ют спускался кто-то из начальников, как говорил впоследствии Ю. Захаров: «Кто-то из политработников».
– Ну, как вы готовы к минной постановке? – спросили они.
– Так мины уже поставили!
– Что-о-о? – а дальше была немая сцена.
Правда была на стороне Новокшенова и Захарова: была боевая тревога, а по ней положено выполнять ту команду, которая поступит первой по любым средствам связи.
Операция «Балта»
Наряду с нами, бывшими школьниками, в Тихоокеанское высшее военно-морское училище поступали военнослужащие срочной службы. Прибыло несколько нахимовцев и окончивших подготовительные училища, уже зачисленные в училище, с ленточками на бескозырках «Военно-морские силы» и с одной «галочкой» на рукаве, что означало, что они курсанты 1-го курса. А мы еще были в «кандидатке», присягу не приняли, ходили в бескозырках без ленточек, и нам была выдана только рабочая форма одежды. Один из этих нахимовцев, Анатолий Евтеев, был зачислен к нам, на артиллерийский факультет.
По общеобразовательным предметам нахимовцы были с нами, примерно, на одном уровне, а вот по морским вопросам они нас превосходили. Например, изучая баканы, вехи, маяки, они уже знали, что северная веха – красного цвета, раструбом вверх и для лучшего запоминания говорили: «На Севере – холодно, вот из такой рюмки там пьют спирт». Южная веха – черного цвета, раструбом вниз, зонтик, на юге – жарко, загорелые, вот и прячутся под зонтиком. Веха западная – образована из 2-х треугольников вершинами друг к другу, для запоминания говорили, что на западе девушки стройные, у них осиные талии. Восточная веха – из 2-х треугольников, соединенных основаниями, получалась ромбовидная фигура, говорили: «Русская баба – в два обхвата» и т.д.
Поднятые на рейдовом посту огни зеленый-белый-зеленый означают разрешение на вход: «Заходи, брат, заходи».
Корабль на ходу дал бело-красные проблески – означает застопорил ход: «Бастуют кочегары».
Корабль дал красно-зеленые проблески, значит, дал задний ход: «Крою задом» и т.д.
Согласитесь, легко запомнить.
Начальником училища был капитан 1 ранга Баринов, при нас он получил звание контр-адмирала и перевелся в западные районы страны.
Его сменил контр-адмирал Батырев, который нас и выпустил из училища. Начальником политотдела был капитан 1 ранга Монастырский – участник войны на Малой Земле, весь в орденах, был близок к Л.И. Брежневу. На его 70-тилетие в газетах было опубликовано их совместное фото того времени: Л. Брежнев был в штатском платье, а Монастырский в военной форме. Сын Монастырского вместе с нами занимался в секции бокса у тренера Лемехи. Отец несколько раз заходил в спортзал по этому поводу. Тренер напарника для спарринга назначал слабенького парнишку: в боксе все может быть. Как-то в новогодний вечер начальник политотдела прибыл к нам на каток, который был оборудован на озере Чан. Посмотрел-посмотрел, как мы катались на коньках, и говорит:
– А почему буфета нет? – и скомандовал кому-то из сопровождающих его: – Привезти яблок, конфет, пряников и пиво.
Мы удивились, т.к. за употребление спиртных напитков жестоко карали, а тут сам начпо приказал привезти пиво! Должен сказать, что курсанты, с пониманием отнеслись к такому решению Монастырского: замечаний в новогодний вечер не было! Другие начальники политотдела как-то в памяти не осели.
Заместителем начальника училища был полковник Якунин. Строевик. Сейчас это был бы незаменимый человек. Требовательный. Строгий. У него была безупречная форма одежды. Но за что-то многие его недолюбливали. Курсанты сочиняли песни про него. Например:
«Чтобы мы Якунина любили,
Нам огромный плац соорудили.
Плац лежит в своей угрюмой позе,
Сак стоит с винтовкой на морозе.
Ногу выше носа поднимает
И по плацу с силой ударяет.
За саком по кругу сак несется.
А Якунин улыбается, смеется.
Наконец своей достиг он цели:
Саки приуныли, присмирели.
Месяц в увольненье не пускают,
Все по плацу строевым гоняют».
Плац разметили белыми параллельными линиями, на ширину шага. По краям его стояли плакаты, изображавшие приемы с оружием, отдание воинской чести, движение строевым шагом и т.д.
Училище ТОВВМУ расшифровывали так:
Т – то
О – откуда
В – всякий
В – военный
М – мечтает
У – удрать
То ли удрать в увольнение, то ли – в отпуск, а может быть, совсем удрать. Много отчисляли курсантов по разным причинам: за пьянство, за опоздание из отпуска или увольнения и т.д. Много отчисляли и за неуспеваемость.
Когда же курсанты оканчивали училище, то наряду с кортиком, погонами и дипломом им вручался знак об окончании училища с нанесенными на знаке буквами ВВМУ, что означало: «Высшее военно-морское училище». Но лейтенанты (бывшие курсанты) и тут переиначили, расшифровав это так:
В – вас
В – вероятно
М – мало
У – учили
Учили нас преподаватели, как могли, но требования были жестокие. Сразу же после вступительных экзаменов нас доставили на катере в бухту Миноносок, где был дивизион учебных катеров, шлюпочная база, спортивные площадки, в основном, военного направления: полоса препятствий, место для гранатометания, полоса для рукопашного боя, место для купания и сдачи норм по плаванию и т.д.
Каждый курсант должен был уложиться в норматив «ГТО– 2-ой ступени» (ГТО – это: «Готов к труду и обороне»). Не умеющих плавать – отчисляли: ведь служить нам предстояло на кораблях, а на море все может случиться. Но и здесь курсанты ухитрялись обмануть обстоятельства. Был случай, мы сдавали прыжки в воду с вышки, а вышку нам заменял учебный катер, то курсант Василий Селедцов, не умевший плавать, смело прыгнул с надстройки катера, товарищи поймали его сразу же в воде, т.е. подстраховали, и он получил зачет по прыжкам в воду. А когда нужно было сдавать зачет по плаванию, то его поставили на дорожку, что ближе к берегу, где было мелко: по горлышко. И он сдал и этот зачет. А потом показывал товарищам, как он порезал об ракушки свои ноги. Но нам хотелось ему помочь: он был из села Кронштадтки Приморского края – села с таким морским названием, но где не было речки. Где же ему было научиться плавать? Потом он был из многодетной семьи: у них мама была «Мать-героиня». А его родной брат, погибший на фронте, был Герой Советского Союза.
В трехболтовый водолазный костюм нас одели в один из первых дней курса прохождения «Молодого матроса». Курсанты сами крутили помпу для подачи воздуха водолазу, сами страховали водолаза и увидели, какой прекрасный наш подводный мир. Все это делалось под руководством опытных мичманов-сверхсрочников. Как правило, все они были участниками войны. В шлюпочный поход мы ходили с капитаном 3 ранга П. Янчаруком. Он был начальником штурманского факультета, сам переписывался с постами светом, вел с ними радиообмен, был грамотный – в морском отношении – офицер.
Когда начались классные занятия, то запомнился своими яркими уроками капитан 2 ранга Толкачев. Он преподавал астрономию. Несмотря на этот скучный предмет, занятия по нему проходили интересно и весело. Любой наш курсант-первогодок мог сразу сказать молодая луна или старая. Толкачев луну сравнивал с девушкой, которую обнимает курсант. Восход-заход солнца он демонстрировал из-за трибуны своей лысой головой, приговаривая:
– Вот солнышко… всхо-о-о-дит…
И мы четко могли показать: где «зенит», а где «надир». Когда в класс принесли аккуратные ящики со «Звездным небом» и расставили их на столы, то наш преподаватель преподал урок, что нам не нужно делать:
–Откройте крышки... возьмите в руки крестовину... теперь оденьте ее себе на голову... снимите, передайте товарищу, пусть он оденет ее на голову, и больше так не делайте. Это мы организованно проделали то, чего не надо делать: вы бы все равно сделали это, но неорганизованно, шумно и мы бы потеряли много времени.
Точно, эту крестовину хотелось надеть себе на голову.
Были с его стороны и житейские суждения. Возьмет классный журнал и читает:
– Банщиков Иван Владимирович... Иван... Владимир, хорошо! Иванюта Борис Александрович. Костицын Эдуард… Эдик… хм! Петров Май Аристархович. Отец – Аристарх! Старинное русское имя! А сын – Май. Фурман Роальд! Ну, что это за имя? Это все они, жены! Да, у меня у самого сын. Вот был бы Алексей, как я. Алексей Алексеевич! Звучит! Чисто русское имя. Так нет же, – и он называл имя своего сына, то ли Стасик, то ли Сясик, на котором настояла, в свое время, его жена.
Был строгий приказ министра обороны Г.К. Жукова: физподготовка для всех! Обязательно! Но… Толкачев на физподготовку не ходил. Доложили начальнику училища, и тот вызвал его к себе. Толкачев в приемной начальника училища сделал стойку на руках и на руках вошел в кабинет к начальнику.
– Товарищ адмирал, когда офицеры будут вот так подготовлены физически, я буду ходить на занятия по физподготовке, – были такие слухи. Были.
Другой преподаватель капитан 1 ранга Шпицберг, рассказывая о способах определения по береговым ориентирам, всегда начинал так:
– Жил-был маячок… – и он рисовал маячок на классной доске. А ночью, когда мы были на штурманской практике на учебных кораблях «Тобол» и «Енисей», нас выстраивали с секстанами на верхней палубе и мы «ловили» звезды. А Шпицберг говорил:
– Вон видите большой ковш? Это – Большая Медведица. У нее звезды: Мицар, Альфа… Проводим линию через крайние звезды и упираемся в Полярную звезду. Это – особая звезда! Это – центр всемирного тяготения, это – направление на Север, она входит в созвездие Малой Медведицы…
И так каждую ночь. Кстати, автор на практике, на 1-м курсе, был приборщиком каюты у Шпицберга и тот советовал ему перейти с артиллерийского факультета на штурманский. Здесь же хочется добавить, что в то время во Владивостоке была целая бригада учебных кораблей, которой командовал капитан 1 ранга Ф. Махора.
Математику нам читал майор Мищенко. Хорошо читал. Ругал нас:
– Благодаря высшей математике вы получаете высшее образование!!
Начальником кафедры математики был полковник Кузнецов, который всегда спешил и говорил:
– Икс – штрих, игрек – штрих… За неимением времени «штрих» писать не будем.
Очень хорошо вел занятия по математике, пожалуй, лучше всех, Законов Иван Иванович. Благожелательно. Доходчиво. Уважаемый был человек. Фронтовик-артиллерист. Рассказывал, какие прочные доты были у японцев и как метко стреляли наши артиллеристы:
– А после 3-го снаряда… снаряды входили в дот, как в масло!
Хуже обстояло с физикой. Занятия с нами вели преподаватели Борис Дудак (хоть ту, хоть другую букву замени, будет соответствовать) и Беристюков Револьд Аскольдович, с кличкой «Сингапур». Читая лекции, он иногда выкрикивал:
– Меня все урки в Сингапуре знают!
Или:
– Ну, вот, а ты говорил, что в октябре вода холодная!
Некоторые, дремавшие курсанты, выводившие свои каракули («графики сна»), записывали за ним: «Ну, вот, а ты говорил… и т.д.» Он проверял конспекты, находил в них эти свои выражения и был несказанно рад. На контрольных ставил массу двоек, хотя мы заранее доставали билеты через лаборанток, заранее, за неделю, писали контрольные, списывая из учебников и все равно получали двойки, пока на Сингапура под железнодорожным мостом, что в районе ТОВВМУ, не напали хулиганы, а курсанты выручили его. Он тогда кричал хулиганам вдогонку:
– Знай наших! Мы из ТОВВМУ! – и перестал ставить двойки. Иногда, на контрольных он был благодушным, спрашивал:
– А где мои журналы?
Ему приносили заранее приготовленные журналы: «Крокодил», «Огонек» и т.д., он утыкался в них, демонстративно давал нам слабину. А мы – списывали.
А когда на кафедру физики пришли молодые преподаватели: Панафидин А.П. и Наталья Павловна (не помню фамилии), мы начали и понимать физику. Александр Петрович Панафидин – фронтовик, пришел с орденом «Отечественной войны», окончил педагогический институт и всю жизнь проработал в одном учебном заведении: в ТОВВМУ. К сожалению, заканчивает свою жизнь в доме престарелых. Автор со своими однокашниками, Реутовым В.Г. и Сенетрусовым П.Б., навещал его там…
Тем не менее, у курсантов была модная песня:
“Дни идут, ползет учеба черепахою,
Не заметишь, как уж скоро год пройдет.
Офицеры, на нас глядя, только ахают,
А курсант не унывает и поет…” и т.д.
Офицер Отрощенко читал нам БИКА (боевое использование корабельной артиллерии), заканчивая лекцию, всегда говорил одни и те же слова: «Он достал нож, графиня пискнула… Продолжение следует», – и в это время звенел звонок. Однажды он был старшим на нашей корабельной практике, на крейсере «Дмитрий Пожарский». Был очень строг, но от этого дисциплина не улучшалась, а, даже, наоборот, ухудшалась: в день ВМФ группа курсантов даже ухитрилась сбежать с корабля на катере командующего флотом. Отрощенко тогда всех поголовно вычеркнул из списков на увольнение. Перегнул палку, и вот к чему это привело. Преподаватель же Чаплинский, будучи старшим, в другой раз приблизил нас к себе, много рассказывал интересного, и мы тянулись к нему и вспоминаем об этом до сих пор. Совестно было подводить его, и мы не подводили.
Начальником нашего артиллерийского факультета был капитан 1 ранга Волков. Маленького роста, строгий, с колючими глазками, видящими нас насквозь. У него в училище, на год позже нас учился сын Юлька, и дочь ходила к нам заниматься гимнастикой, кстати, она подавала большие надежды в спорте. В учебнике по артиллерии был разработан Волковым учебный материал. Нам это импонировало.
Заместителем начальника факультета был капитан 1 ранга Гойлов Иосиф Михайлович. Корабельный офицер: воевал на Черноморском флоте. Был командиром башни главного калибра, помощником командира крейсера. Представлялся к званию Героя Советского Союза, даже получил поздравление от вышестоящего командования по этому поводу. Но с оружием в руках, с группой матросов, защитил офицерские семьи от издевательства со стороны местного населения. Присвоение звания «Героя» «задробили». А если бы не «заметил» этого, – то был бы «Героем»! Автору, будучи курсантом, довелось перевозить Гойлова на квартиру: маленькая комнатка в училищном доме.
Был случай, когда стройбатовцы избили несколько курсантов: курсанты возвращались из увольнения по тропе через Саперную сопку, а стройбатовцы засели у тропы, по одному отлавливали и избивали. Ввязываться в драки курсанты боялись: за это тоже отчисляли. Гойлов обеспечивал в училище и, когда увидел, что один курсант пришел побитый, второй, третий... и все трезвые, скомандовал:
– А ну, дайте им, как следует! – И курсанты сбегали и дали, как следует. У тех надолго отпала охота нападать на нашего брата.
От нас Гойлов перевелся в Ленинград, командиром легендарного крейсера «Аврора».
Капитан 1 ранга Ципелев был начальником артиллерийской кафедры. Потом сразу стал начальником факультета, вместо Волкова. После этого между ним и Гойловым «пробежала кошка», хотя в войну они служили на одном крейсере. Ципелев был порядочный, интеллигентный, но дотошный. Во время экзамена иногда записывал наши ответы на магнитофонную ленту. Потом прослушивал и часто смеялся: чего только там не было! Про него тоже была песня:
«Ципелев задал задачу:
Расскажи мне про подачу,
……..
А не выучить подачу,
Сам пеняй на неудачу:
В город больше не пойдешь.
В этой башне пропадешь!»
Для непросвещенного читателя скажу, что «подача» – это система подачи снарядов и зарядов из погреба до орудия. А что в город не пойдешь, это точно! И по этому поводу была песня:
“В воскресенье дети плачут,
Маме белый свет не мил:
Папу в город не пускают:
Папа двойку получил”.
На кафедре ТУЖК (теория, устройство и живучесть корабля) был преподаватель Швейтис. Жена его работала в нашей санчасти зубным врачом. Над ними шутили, что они живут по методу Швейтиса: утром оба – по 100 наркомовских грамм, она – зубы рвать, а он лекции читать. Какая-то доля правды, видимо, в этом была. Курсанты, учившиеся старше нас на курс, рассказывали такой случай. Им предстояло сдать экзамен по ТУЖК. А накануне классы, сдававшие экзамены, получили много двоек. А курсантов, получивших двойки, в отпуск не пускали. Их называли «академики».
Все уезжали по домам, а они 10 дней зубрили, потом пересдавали двойку, а уж потом уезжали в отпуск, но уже не на 30 суток, а на 20. А отпуск – это же «луч света в темном царстве»! Информацию они получили, что преподаватели на ТУЖК «зверствуют». Тогда кто-то из курсантов, склонных к авантюризму, купил водку, наполнили водкой графин и поставили вместо воды на стол преподавателям, перед Юрой Швейтисом. Надо сказать, что «Юра» был в звании капитана 2 ранга, высокий, представительный, с большим носом мужчина. Как я уже сказал, жили они с женой по своему методу. И тот день не был исключением. «Юра» повел носом вправо-влево, уставился на графин и налил себе полный стакан «воды». Не спеша, мелкими глотками выпил содержимое, локтем подтолкнул своего ассистента, указывая ему на графин. Тот тоже налил себе, выпил, но закашлялся.
– Товарищ капитан 2 ранга, может – пирожок? – предложил дежурный по классу, выставляя на стол заранее приготовленную тарелку с пирожками.
– Да, ладно… – безразлично сказал Швейтис.
– Нет, я возьму, – сказал прокашлявшийся ассистент.
Так они периодически прикладывались к стаканам, но тут на экзамен в этот класс зашел начальник училища (в чем я сомневаюсь).
– Встать! Смирно! Товарищ адмирал! В классе №... идет сдача экзаменов. Старший преподаватель кафедры ТУЖК капитан 2 ранга Швейтис. Начальник училища сел за стол и спросил:
– Какие же результаты? – доклад о большом количестве двоек по этой дисциплине до него уже поступил.
– В целом, хорошие, положительные…
В это время расторопный дежурный по классу обратился к начальнику училища:
– Товарищ адмирал! Разрешите сменить воду? – взял графин и выскочил из класса. Начальник училища долго не задерживался. Двоек в тот раз не было.
Один из преподавателей этой кафедры едко посмеялся над курсантом нашего класса С., у которого на 1-м курсе родился ребенок, кстати сказать, незапланированный. Да С. и не был женат, и с той девицей они завели ребенка, встречаясь в каких-то сомнительных компаниях еще в школе. Так вот, этот преподаватель, разбирая контрольные работы, обнаружил смешную вещь: вместо «пробные обороты» курсант написал «пробные аборты».
– Наверное, курсант С. мечтал, чтобы она сделала эти самые «пробные аборты».
С. тогда сразу же отчислили, т.к. он категорически отказался жениться на этой девице. С ней пришлось заниматься командованию училища, когда она принесла ребенка в роту и бросила его на стол дневального.
Минно-торпедные кафедры были традиционно хорошие. Лекции читал нам капитан 3 ранга Малков, практические занятия вел капитан-лейтенант Вадим Синеоков, только что пришедший с кораблей. Он нам понравился. Запомнился его хриплый голос:
– Боевая тревога! Торпедная атака! Цель – надводная! Данные ТАС! Данные ЦАС! Данные «1-НМ»! (ТАС – торпедный автомат стрельбы, ЦАС – центральный автомат стрельбы, «1-НМ» – ночной визир).
Мы ему подражали. Он и о других вещах рассказывал нам:
– Дежуришь по кораблю. Дневальный уснет на вахте. С него ботинок снимешь, разбудишь его, спрашиваешь: «Спал?» – «Никак нет!»
Да мы уже и сами насмотрелись на такие случаи. Однажды на дежурстве по училищу капитана 3 ранга Пархоменко, спящего часового у магазина с легендарной фамилией Суворов, принесли в рубку дежурного по училищу, завернутого в тулуп, но крепко держащего в руках винтовку. Разбудить долго не могли. Но он потом все равно отрицал, что спал.
Начальником факультета у минеров был сначала капитан 2 ранга Александровский, у него была кличка «Агабек», а потом капитан 1 ранга Децик Иван Севастьянович. Это был фронтовик. Однажды поздоровался с курсантами невпопад:
– Здравствуйте, товарищи тральщики! – Так за ним это прозвище и осталось. После увольнения в запас он много лет был на парадах командиром роты ветеранов. Положительный был человек. Тактичный. Не выпячивался.
Был у минеров преподаватель на кафедре торпедного оружия капитан 3 ранга Харик. Аккуратный, подтянутый, строгий и требовательный. Курсанты его боялись, но и уважали.
Столько было достойных людей, но память все не сохранила. На кафедре химического оружия преподавал полковник Лейкин. Добрый был человек. Доступный. Какой-то гражданский. Говорил:
– Мы курсантам сказали: «Нюхните этот газ два раза», а некоторые не послушались и нюхнули три раза. Им стало плохо, головы закружились, затошнило, начали требовать: «Отравите нас! Мы жить не хотим». А мы им говорим: нюхнуть два раза…
На газоокуривании нам выдавали два противогаза: один исправный, а другой – неисправный. Сначала надевали неисправный противогаз и нужно было найти неисправность. Неисправности были такими: разбито стекло, порвана маска или гофрированная трубка, пробита коробка. И курсанты справлялись с этой задачей. Иначе не получишь зачет.
Лейкин обладал тонким юмором. Например:
– Товарищи курсанты. Сегодня – новогодняя тема: спирты. Теорию дам я. Практику пройдете сами. Зачеты примут командиры рот и начальники факультетов. А экзамены примут в комендатуре.
Командиром роты у нас был старший лейтенант Калиев Моряк Мухамбетович. Он долго не мог получить очередное воинское звание «капитан-лейтенант». Из-за курсантов нашей роты. В те времена за каждый проступок подчиненного отвечал его командир. А у нас в роте много было проступков. Вины Калиева здесь я не вижу, кроме одной: он, видимо, плохо разбирался в людях, т.к. на должности младших командиров подбирал не совсем достойных людей, если не разгильдяев. Потом большинство его приближенных курсантов было отчислено. Они его подводили.
Во время учебы в училище старшинский состав назначался со старших курсов. На штурманской практике, на учебном корабле «Тобол» старшиной нашей роты назначали курсанта Евтеева, который был из нахимовцев. Был он среднего роста, упитанный, замкнутый. Что Калиев нашел в нем, кроме того, что он был нахимовец? Особым ничем себя не проявил. Мы учились с ним в одном классе и на 3-м курсе уже могли дать характеристику каждому курсанту. Какой-то Евтеев был малоразговорчивый. Даже речь у него была тяжелая, говорил с натугой. Не интеллектуальный. Дружеские отношения он поддерживал с курсантом нашего же класса Калинниковым, родители которого жили в районе города Артема Приморского края. Даже в увольнение они иногда ездили вместе к родителям Калинникова и там Евтеев познакомился с девушкой Калинникова Галей. Рассказывали, как они там отплясывали. И взрослые, и молодежь. Что-то больно часто они отплясывали: жизнь крестьян в те годы (как, наверное, и всегда) была тяжелая.
На корабельной практике деятельность Евтеева как-то не просматривалась. Да и как она могла просматриваться: он был такой же курсант, как и мы.
Корабельная практика окончилась, мы вернулись в училище. Тот день был воскресный, было увольнение курсантов в город. К 24.00. все вернулись, кроме курсанта Евтеева. За опоздание из увольнения карали жестоко, вплоть до отчисления из училища. Все курсанты уже были в койках, а Евтеева все нет. Перед увольнением офицеры инструктировали нас рассчитывать так время возвращения, чтобы пешком вовремя успеть дойти до училища. Троллейбусов тогда еще во Владивостоке не было. Мимо училища по улице Областной проходил единственный автобус. Он следовал через Минный городок, часто задерживался на переезде из-за маневрирования товарных поездов и курсанты добирались на трамвае до остановки 1-я Речка, пешком через железнодорожные пути, потом по «тропе Хо Ши Мина» через Саперную сопку или под железнодорожным мостом – в училище. Был случай, еще до нас, когда один курсант погиб здесь на железнодорожном пути. Нам всегда об этом напоминали.
Вот это-то и случилось с Евтеевым: он попал под поезд. Уже ночью стало известно, что когда он пробирался под вагонами на 1-й Речке, ему колесом вагона раздробило пальцы ноги. Его доставили в госпиталь и оттуда сообщили в училище.
Надо же, такое несчастье. 3-й курс, через год – был бы офицер военно-морского флота (в то время срок обучения в училище был 4 года). Нахимовец. Хотел посвятить свою жизнь флоту. Какие-то, видимо, заметили у него командирские данные, раз назначили на старшинскую должность. Такое несчастье родителям. Мы все жалели его. Шушукались в койках, а утром собрали деньги и послали своих представителей в госпиталь навестить его. Куда он теперь? Инвалид. Артиллерист. Гражданской специальности нет. Несколько раз ходили к нему в госпиталь, чаще других ходил Калинников и приезжала та самая Галя.
Потом начались какие-то странности: отдельных наших курсантов куда-то вызывали, возвращаясь назад, они таинственно молчали. Но земля слухами полна. Поползли слухи, что в деле Евтеева что-то нечисто. А когда появился военный дознаватель и офицер КГБ Дробинин, мы поняли, что Евтеева подозревают в членовредительстве. Ну, кто бы подумал? Добровольно пошел в военные, в Нахимовское училище. Про таких были стихи:
«Сурова жизнь, коль молодость в шинели,
А юность перетянута ремнем...»
Следователь обнаружил, что перед членовредительством Евтеев снял с ноги ботинок и сунул его под колесо поезда, а потом уже босую ногу пальцами под колесо. Получилось, что ботинок раздавило в одном направлении, а пальцы – в другом. Наперекосяк. Все стало на свои места: шито белыми нитками.
Выяснилось, что он давно тяготился военной службой. Вынашивал мысль об уклонении от военной службы, но отчисляться от училища не хотел, т.к. в то время срок учебы в училище в срок действительной военной службы не входил. И ему бы пришлось служить еще 4 года матросом. Этот свой преступный план он назвал «Операция Балта», об этом сам поведал следствию. Говорил, что хотел уволиться по инвалидности и помочь материально своим родителям. Чушь какая-то.
Состоялся суд военного трибунала Владивостокского гарнизона, где Евтеев был осужден сроком на 5 лет. Вот так печально закончилась «Операция Балта». Наказание он отбывал в Волченцах, что под Находкой. Неожиданным для нас стало то, что девушка Калинникова – Галя начала ездить к Евтееву в тюрьму и обещала ждать его... Удивительно, но факт. Впоследствии были слухи, что, освободившись Евтеев окончил какой-то институт и жил в западных районах страны.
Я обещал рассказать о такой же трагической судьбе курсанта Решетнева. Но это в другой раз. Коротко могу сказать, что он училище окончил и был назначен командиром башни дивизиона главного калибра на крейсер «Адмирал Сенявин». Автору впоследствии довелось командовать этим дивизионом. Должность командира башни – капитан-лейтенант. Расти да расти, но Решетнев, будучи на сходе (на берегу – авт.), порезал кого-то на танцплощадке, в Техасе (так называли молодые люди поселок Тихоокеанский, впоследствии – город Фокино). Хотя он был уже женат и нечего было болтаться вечерами. Был осужден судом военного трибунала сроком на 5 лет. Кто-то из наших однокашников, по долгу службы, сопровождал его после суда в тюрьму. Потом рассказывал:
– Когда за ним захлопнулись тюремные двери, – мне аж страшно стало, не по себе...
Был осужден, и тоже на 5 лет, наш курсант Рябинкин, известный и перспективный волейболист. Высокий, худой, черный, смуглый. В увольнении ударил патрульного. Но его к этому вело: он и с курсантами дрался неоднократно, задирался к ним, часто употреблял спиртные напитки, но не «горел».
Вот на такой печальной ноте я закончу свое повествование. Как видите, причины задержания очередного воинского звания командиру нашей роты были.
«Кто приказал ломать башни?!»
Крейсер «Адмирал Сенявин» в конце 1966 г. стал в Дальзавод на модернизацию вооружения. Я был тогда командиром ДГК (дивизиона главного калибра). По плану модернизации предстояло снять кормовые башни главного калибра, часть кормовых автоматов МЗА (мелкозенитной артиллерии), установить зенитный ракетный комплекс «Оса-м», мощный узел связи, т.к. корабль после ремонта становился кораблем управления. Ему и проект слегка изменили: вместо «68-бис» – «68-У».
Через несколько дней на корабль прибыли представители завода «50». У них было командировочное предписание для работ на нашем корабле. Эти специалисты должны были демонтировать 3-ю и 4-ю башни ГК. Представились они командиру БЧ-2 капитану 2 ранга Вахромееву Игорю Николаевичу, который остался старшим на корабле, т.к. командир корабля капитан 2 ранга Карпов Юрий Федорович находился в отпуске. Вахромеева временно назначили исполняющим обязанности командира корабля. Он даже зачеты сдавал на допуск к управлению борьбой за живучесть корабля. Вот после этого его и допустили приказом к управлению кораблем при стоянке в заводе. Поступили так потому, что старпом капитан 2 ранга Захаров Фридрих Федорович к новому месту службы, т.е. на «Сенявин», еще не прибыл, а продолжал службу на Камчатке.
Вахромеев вызвал меня и приказал:
– Вот прибыли рабочие завода «50», будут демонтировать ваши кормовые башни. Обеспечить их.
Кормовые башни – это 3-я и 4-я башни. У меня в дивизионе не было командиров этих башен: штат 3-й башни был сокращен и она была законсервирована. Командира 4-й башни капитан-лейтенанта Жукова Юрия Алексеевича мы, по приказанию командира соединения контр-адмирала Ховрина Николая Ивановича, откомандировали на строительные работы по благоустройству территории соединения. Потом вместо Жукова назначили пьянствующего офицера капитан-лейтенанта Смотрина. Лучше бы никого не было.
Я вызвал к себе старшин башен и приказал им обеспечить рабочих. До этого приказал им принять зачеты по мерам безопасности у всего личного состава башен под роспись. Предупредил их выделять ежедневно рабочим вахтенных по противопожарной безопасности. Забегу вперед и скажу, что «Адмирал Сенявин» долго простоял в заводе и, когда им командовал будущий ГК ВМФ России Феликс Громов, случился пожар, связанный с приемкой дизельного топлива.
И рабочие артемпредприятий приступили к демонтажу башен. Первым делом они перерезали все кабеля: и силовые, и идущие к приборам управления стрельбой. Начали снимать оборудование башен: штурвалы наведений, комендорские сообщители, ревуны, колокола громкого боя, механизмы подачи и загрузки боезапаса... Снимали и демонтировали приборы небрежно: все равно башни будут ломать, орудия увозить, крейсер модернизировать. Все снятое складывали в общую кучу, а там, как будет машина, увезем, куда прикажут: то ли на склады, то ли на металлолом.
31 декабря 1966 г., в связи с модернизацией крейсера, большинство артиллерийских должностей сокращалось: в главном калибре из 7 офицеров оставалось два: один командир башни и командир группы управления артиллерийским огнем. У меня в это время вышел срок очередного воинского звания «капитан 3 ранга». Ну, все, звание не получишь: офицерам, находящимся за штатом, воинские звания не присваивали. Как не повезло: 28 декабря выходит срок очередного воинского звания, а с 1 января – за штат. Но нашелся один человек, это наш секретчик мичман Шашлов Василий Васильевич, который сам написал представление, заверил его, как положено, у всех начальников и, будучи сам больным (грипп), отнес его и сдал в штаб ТОФ, в управление кадров. И представление пошло. Воинское звание «капитан 3 ранга» я получил уже на новом месте службы, будучи старпомом на эсминце «Вихревой». Справедливости ради и ради памяти Василия Васильевича Шашлова хочу сказать, что и Феликс Громов, будущий главком ВМФ России, воинское звание «капитан-лейтенант» получил, благодаря Шашлову В.В. Тогда Ф. Громов служил командиром группы управления артиллерийским огнем на «Сенявине». Но пусть это останется тайной.
Наступил 1967 г. Мы, большая группа офицеров, – за штатом, но работаем: несем вахту, руководим личным составом. По одному уходят офицеры: командир 1-й башни главного калибра капитан-лейтенант Мещеряков Василий Васильевич – с повышением на крейсер «Дмитрий Пожарский», командир 2-й башни главного калибра капитан-лейтенант Демьяненко Сергей Андреевич – стал помощником командира на нашем же корабле (это был исключительно добросовестный и трудолюбивый офицер), командир группы управления капитан-лейтенант Дубенко Израиль Яковлевич – командиром БЧ-2 на эсминец «Ведущий», в Совгавань, где когда-то командиром БЧ-2 был автор этих строк. Мне предложили должность старпома на эсминец «Вихревой», и я согласился. Говорили, что приказ о моем назначении вот-вот будет подписан командующим ТОФ.
Не хотелось уходить с крейсера: я его знал и любил. Почти 10 лет прослужил на крейсерах. На всех крейсерах ТОФ выходил в море. На крейсере «Адмирал Лазарев» служил 6 лет командиром ГУАО ДГК, на крейсере «Адмирал Сенявин» – 2 года командиром ДГК, на крейсере «Александр Суворов» выходил на стрельбы в роли командира 4-й башни Г.К., на крейсере «Дмитрий Пожарский» выходил на призовую стрельбу на приз ГК ВМФ в роли командира ГУАО ДГК и т.д.
Ждал приказа. Но работал. Жил на корабле. Квартиры во Владивостоке не было. Семья жила в Тихоокеанском (г. Фокино). Дежурил по крейсеру. Занимался личным составом. Руководил демонтажем кормовых башен ГК. Когда вдруг на крейсер прибыла какая-то группа старших офицеров, часть из них была в штатском платье.
– Кто вам разрешил демонтировать башни? – спросили они меня.
– Мне приказали обеспечить рабочих завода «50», которые демонтируют.
– Кто приказал?
– Командир БЧ-2.
– Кто? Его фамилия?
– Капитан 2 ранга Вахромеев.
– Пойдемте к нему.
Прибыли в каюту командира БЧ-2. Он продолжал оставаться за командира корабля, но жил в своей каюте.
– Товарищ капитан 2 ранга! Вы приказывали командиру ДГК демонтировать кормовые башни?
– Да, приказал. А что, какие задержки? – ничего еще не зная, быстро ответил тот.
– Вы что делаете?! Немедленно прекратите! Приступить к восстановлению башен! («Пельмени разлепить!» – как потом горько шутили офицеры).
«Какой Вахромеев молодец! – думал я. – А если бы он отказался от своих, слов, что тогда? Тогда бы весь удар обрушился на меня».
– А вам кто приказал демонтировать башни? – продолжали наседать пришедшие.
– Мне?.. Никто… я директиву получил…
– Какую директиву? Покажите!
– Секретную... на модернизацию вооружения...
Секретчик мичман Шашлов В.В. принес директиву, где кроме общих слов о модернизации больше ничего не было.
– Ну, а где сказано о демонтаже башен? Ведь об этом не сказано ни слова, – продолжала наседать комиссия. Тогда принесли документы, где были указаны корпусные работы корабля, а дальше и демонтаж вооружения, но срок демонтажа башен был указан другой, значительно позже.
– До демонтажа башни были в строю?
– В строю, – ответили мы.
– Стрелять могли?
– Могли... Но ведь мы в ремонте, без хода... – начали мы.
– Это не ваше дело! Башни восстановить! Работать круглосуточно! Составить план восстановительных работ! Один экземпляр представить в штаб ТОФ, в оргмобуправление…
– И нам, – сказал представитель артуправления.
– И нам, – сказал еще кто-то.
И работы закрутились в обратном направлении: приборы, снятые с башен, ставились на свои места, матросы находили их в куче металла. Работали круглосуточно и рабочие, и матросы. Механизмы восстановили быстро, задержка была за кабелями, которые рабочие перерезали первым делом. Они прозванивали концы, соединяли их, паяли. В башнях была холодина: шел январь 1967 г.
Я часто вспоминал своего матроса с крейсера «Адмирал Лазарев» Гену Ковригина. Когда на наших глазах в 1962 г. в Совгавани демонтировали вооружение на крейсере «Калинин», то Гена сказал:
– Товарищ старший лейтенант! Если будут ломать мой график ВИР (Гена Ковригин был графистом ВИР – величины изменения расстояния), то я его ломать не дам: я его с собой заберу!
Как потом нам объяснили, существует правило, или закон, по которому до введения нового вооружения, на замену, так сказать, старого, старое вооружение снимать нельзя. За этим строго следили наверху. Отсюда и такой крутой поворот с нами: сняли 2 башни 152 мм орудий (6 стволов), сняли 6 автоматов МЗА (12 стволов). А взамен что? Да, ничего! С кого-то, видимо, строго спросили за это. Вот отсюда и быстрая раскрутка, обратным ходом.
Ошибка... на пользу
Завтра прибудет Бардащук с проверкой. Так что – готовтесь! – объявил нам командир бригады. Капитан 1 ранга Бардащук был начальником организационно-мобилизационного управления штаба ТОФ.
Это было настолько серьезное управление, что его начальник числился в ранге заместителя начальника штаба ТОФ. Этой проверки многие боялись: нужно было отчитываться о своей личной деятельности, о боеготовности вверенного корабля или подразделения.
На следующий день в назначенное время к пирсу бригады подошел катер, с которого сошла на берег большая группа офицеров штаба ТОФ. Командир бригады встретил прибывших, представился старшему и провел всех в тактический кабинет, где должно было проходить заслушивание командования бригады, офицеров штаба и командиров кораблей.
Командир бригады, начальник политотдела и Бардащук (это был совсем другой капитан 1 ранга) сели за передний стол и начали заслушивание.
– Кто доложит за бригаду? – спросил Бардащук у комбрига.
– Начальник штаба, – уж очень поспешно ответил тот. Надо сказать, что комбриг часто отсутствовал на бригаде, в дела не вникал, во многом был не в курсе и, пожалуй, он бы толково не доложил. За бригаду доложил начальник штаба бригады капитан 2 ранга Фридрих Захаров. Он хорошо знал свое дело, бригаду держал в руках, все его побаивались, но с ним было легко служить. У него все было расписано: кому, когда и что нужно сделать. Лишнего он не требовал, но если назначили срок, то хоть умри, но выполни. Захаров окончил доклад, ответил на вопросы, которые ему задал Бардащук и офицеры штаба ТОФ и сел на свое место.
– А кто доложит из офицеров штаба? – уточнил Бардащук.
Комбриг повел глазами по сидящим в кабинете офицерам штаба и сказал:
– Флагманский механик.
– Докладывайте, – вежливо сказал начальник управления.
На удивление, это был корректный и вежливый офицер, не сравнить с теми «флотоводцами», с которыми мне довелось встречаться, от которых мы, зачастую, слышали сплошные маты и оскорбления.
Из командиров кораблей комбриг назначил докладывать меня. Бардащук слушал внимательно, ни разу меня не перебил во время доклада. А после окончания моего доклада сказал:
– Знали бы все так свое дело! – Чем покорил меня.
После осмотра кораблей был сделан разбор, и опять Бардащук вел себя вежливо и корректно, со знанием дела давал указания. Так я познакомился с начальником мобилизационного управления ТОФ капитаном 1-го ранга Бардащуком. Несколько раз мне приходилось встречаться с ним по служебным делам. Без волокиты, спокойно он решал вопросы. Иногда, правда, были некоторые неувязки... почти странности.
Однажды нас, командиров кораблей, направили в штаб ТОФ: нужно было согласовать документы в мобуправлении, а на одном из документов должна быть подпись Бардащука. Нам выписали временные пропуска и пропустили в штаб. Все направились к кабинету начальника организационно-мобилизационного управления. Неожиданно я увидел знакомую фигуру в глубине коридора и направился туда. Да, это был он: старший во время нашей проверки капитан 1 ранга Бардащук.
– Здравия желаю, товарищ капитан 1 ранга! – обратился я к нему.
– Здравствуйте... – не спеша, спокойно ответил тот.
– Капитан 3 ранга Храмцов, – представился я.
– Помню...
– Товарищ капитан 1 ранга, вы сможете сейчас посмотреть мои документы? – с надеждой спросил я.
– Пойдемте, – он завел меня в какой-то кабинет, внимательно просмотрел все мои документы и расписался на одном из них.
– Спасибо! – с чувством сказал я и вышел в коридор, где находились наши командиры кораблей. Одно дело, из-за которого мы прибыли в штаб, я сделал, но оставалось еще много других дел, и я направился по этажам этого большого здания.
В конце рабочего дня, когда мы на катере возвращались к себе на бригаду, я слышал, как командиры кораблей сетовали на то, что Бардащук убыл на совещание и всех не принял. А ведь я его видел перед нашим убытием в коридоре?..
И в другой раз я опять был в штабе ТОФ, все вопросы решил с Бардащуком, а потом узнал от наших офицеров, что Бардащук убыл в Совгавань и они зря «убили» день. «Что-то не то» – думал я и «грешил» на недобросовестность наших офицеров: проболтались в городе и ничего не сделали. К какому-то очередному празднику группе офицеров было присвоено адмиральские звания. В том числе и Бардащуку. Мы порадовались за него: у Бардащука был большой объем работы и, как говорили в шутку, он «хлеб ел не зря». Но каково было мое удивление, когда я увидел Бардащука в прежней форме одежды: в форме капитана 1 ранга. «Наверное, не успел пошить форму, – подумал я, – все равно, подойду и поздравлю его».
– Разрешите поздравить вас с присвоением высокого воинского звания! – искренне сказал я ему во время приветствия.
Он удивленно уставился на меня, а потом ответил:
– Вы меня не за того принимаете! Я смотрю, что вы все время обращаетесь ко мне, как к начальнику управления, а я – начальник отдела капитан 1 ранга Кошелев.
Чего-чего, но этого я никак не ожидал. Я ошарашено смотрел на «Бардащука»: моя первая встреча с ним и те странности становились на свое место. Я пробормотал что-то в ответ и отошел в сторону.
Вот такой случился со мной конфуз, такая вот ошибка, но... на пользу дела. А с Кошелевым я еще много раз встречался. Кстати, мы с ним и жили на одной улице, но не встречались там, т.к. служба была напряженной и, если мы приходили домой, то – поздно, а уходили на службу – рано.
«Как... как... Вот так!»
Большой противолодочный корабль стоял кормой к стенке. Рядом стояли другие корабли бригады, в состав которой входил он. В это время на корабле проводился осмотр и проверка оружия и технических средств. Личный состав находился на своих боевых постах и командных пунктах. С главного командного пункта подавались команды, которые матросы выполняли на своем заведовании.
– Произвести наружный осмотр! – Осматривали боевые посты, закутки в районе башен, автоматов, торпедных аппаратов, РБУ (реактивных бомбовых установок) и т.д. Были случаи, когда по неосторожности калечили людей, а то и гибли люди. Так на крейсере «Адмирал Сенявин», на 6-ой башне дивизиона универсального калибра погиб курсант ТОВВМУ Дмитриев. Погиб при выполнении башней центральной наводки. Неосторожность курсанта. Говорили, что он там, якобы, что-то изучал, полез туда головой под прибор «90», а тут дали центральную наводку... А может быть спал... Нужен наружный осмотр, нужен!
После производства наружного осмотра поступила следующая команда:
– Проверить механизмы вручную! – Вручную проворачивали механизмы вертикального и горизонтального наведения артустановок, РБУ, торпедные аппараты, каждый свое заведование, что вписано в книжку «Боевой номер». После чего доложили на свои командные пункты:
– Механизмы вручную провернуты! Замечаний нет!
– Провернуть механизмы в электрическую! – последовала следующая команда, после выполнения которой поступило приказание:
– Начать уход за материальной частью! – Матросы начали подметать труднодоступные места, протирать рукоятки, маховики, смазывать резьбу и т.д.
Командир минно-торпедной боевой части пошел обходить свое заведование. Вот он подошел к торпедному аппарату, покрутил какие-то маховики, осматривая их. Матрос, который работал на торпедном аппарате, видимо, желая проявить усердие и плохо зная технику, нажал на рукоятку автоматической стрельбы, утопил ее. В пневматической системе находился сжатый воздух порядка 25% от полного запаса и он с шумом пошел в систему. В одно мгновение из трубы торпедного аппарата, развернутого в сторону рядом стоящего корабля, вылетела сигарообразная торпеда, ударилась о борт соседнего корабля, сделав в нем вмятину.
Сейчас же доложили всем, кому положено, по команде. Все это наблюдал в бинокль 1-й заместитель командующего флотом вице-адмирал Ясаков Н.Я. Очень оперативно прибыли какие-то специалисты, какие-то представители, командование. Все пытали командира БЧ-3:
– Как же это получилось?
Минер и матрос докладывали, но комиссия все уточняла:
– Нет, ты покажи на матчасти... Как все это случилось, как?
– Как... как… А вот так, – сказал командир БЧ-3 и утопил рукоятку автоматической стрельбы. И, о ужас! Из второй трубы с шумом вылетела вторая торпеда!
– Прекратите эти безобразия! Отойти всем от торпедного аппарата! – закричал начальственный голос. – Уберите всех с аппарата!
Торпеды пришлось списать: они были повреждены. Флагманского минера бригады с занимаемой должности сняли и назначили с понижением. Командира БЧ-3 сняли, но сначала арестовали на 10 суток с содержанием на гарнизонной гауптвахте. Когда был разбор, то его привозили с гауптвахты на разбор, а потом увозили обратно. И так было несколько раз.
Вот такой случай имел место на флоте.
Шефский подарок
Дело было на Камчатке. Я служил тогда командиром бригады противолодочных кораблей, которая базировалась в бухте Завойко. Однажды ко мне обратился инструктор по связи мичман Теткин Владимир Александрович:
– Товарищ комбриг, работники управления торговли г. Петропавловска-Камчатского просят оказать им помощь в выгрузке товаров с судов.
Теткин был депутатом городского Совета депутатов трудящихся г. Петропавловска-Камчатского. Я понял, что его там, в Совете, «обрабатывают», чтобы личный состав нашей бригады помог им.
– Владимир Александрович, ты же знаешь, что я не имею права использовать личный состав не по назначению.
– Да, я–то знаю, но здесь приехала депутат горсовета, хочет, чтобы вы приняли ее… Я здесь не при чем… – как бы оправдываясь, ответил он мне.
– Пригласите ее, – сказал я.
Вошла энергичная, напористая женщина.
– Михаил Петрович, помогите нам, пожалуйста!
Надо же и имя-отчество мои узнала…
– Я не имею права использовать личный состав не по назначению.
– Михаил Петрович! Вы представляете, какой получается парадокс: суда пришли, а выгружать их некому. Хоть назад отправляй. У нас и так простой судов, а если мы их не разгрузим, и они уйдут с грузом назад или в другой порт – это будет скандал.
Я представил себе эту картину. Со слов женщины, им удалось привлечь к разгрузке несколько «бомжей». Сколько времени эти люди будут выгружать товары? Будет простой. Значит – штраф. А если суда уйдут, то это ЧП. Да и население города останется на голодном пайке.
– Я вас не обманываю: я на самом деле не имею права использовать личный состав не по назначению. Мы все, командиры, предупреждены, что в случае нарушения к нам будут приняты самые строгие меры, вплоть до снятия с должности, – но я, в душе, хотел помочь этой женщине, – разгрузку может разрешить только командующий флотилией.
– Капитанец? – спросила она.
– Да.
В то время командующим Камчатской военной флотилией был вице-адмирал Капитанец Иван Матвеевич (впоследствии 1-й заместитель главнокомандующего ВМФ СССР, адмирал флота).
– Хорошо, я обращусь к Ивану Матвеевичу, как к депутату областного совета. Думаю, что он нам не откажет.
– А сколько вам нужно человек?
– Чем больше, тем лучше.
– А все-таки?
– Человек 200-300.
– Сколько?
– Человек 300!
И хотя у нас была большая бригада, но это и для нас было много.
– А как будет с обедом для них?
– Кормить матросов будем там, на месте, за наш счет.
– А как вы планируете туда их доставлять?
– Подадим автобусы.
Через день-два мне позвонил по телефону командующий флотилии:
– Помогите им. У них безвыходное положение.
Утром несколько автобусов стояло у нашего КПП. Матросы организованно садились в них и колонна отправлялась в город, в морпорт. Вечером также организованно возвращались обратно. С нашей стороны всегда назначались старшие. Контроль был так налажен, что по личному составу во время работ замечаний не было.
Помогли жителям Камчатки. Да, наверное, и себе помогли. В служебной круговерти забылся этот случай. Жизнь была очень насыщенной, особенно боевыми упражнениями: стрельбы торпедные, ракетные, артиллерийские, поисковые операции и т.д.
В конце года проходили отчетно-выборные партийные и комсомольские собрания. Потом конференции. На комсомольскую конференцию попросил разрешения прибыть начальник горпищеторга Соколов Владимир Николаевич. Ему предоставили слово.
– Товарищи комсомольцы! Вы не представляете, как вы нас выручили. Мы были в безвыходном положении. Командование флотилии пошло нам навстречу, и вы выгрузили суда без задержки, быстро и организованно. Мы, пользуясь данным нам правом, за оказанную помощь награждаем вашу бригаду духовым оркестром!
Зал аплодировал! Для нас это было так неожиданно. Но тем не менее автомашина с духовым оркестром стояла рядом с конференц-залом, где проходила наша конференция.
У нас был свой нештатный духовой оркестр со стареньким инструментом, который мы подарили соседней бригаде ракетных катеров: мы с ней поддерживали хорошие отношения.
А наш новый знакомый Соколов Владимир Николаевич впоследствии был назначен в Москву, с повышением.
Женщина на корабле
Отряд кораблей эскадры прибыл в Петропавловск-Камчатский. Корабли стояли на рейде, но увольнение личного состава производилось. Местное командование хорошо обеспечило корабли катерами и буксирами. Корабельные офицеры тоже сошли на берег согласно графика. Матросы – те направились на сопку Любви (есть такая в Петропавловске-Камчатском, где расположен парк культуры и отдыха), на танцы, а офицеры, в основном, в ресторан. А куда еще пойдешь? И те, и другие, как правило, выпивали на берегу. Пьянство каралось, но на кораблях никто матросов не обнюхивал и, если матрос вел себя достойно, то к нему не придирались. С кораблей выделялись патрули, которые следили за порядком в местах отдыха.
Офицеры, бывая в ресторане, соблюдали такую негласную субординацию: если в ресторане появлялись командиры кораблей, то они уходили в другой ресторан. Ресторанов было мало, но они были, хотя всегда переполнены, и к флотским офицерам относились благожелательно.
На этот раз командиры кораблей собрались в ресторане «Авача». Был хороший вечер. У всех было приподнятое настроение. Играл оркестр. Командиры впервые услышали песню, которую несколько раз подряд исполнил местный солист, «Эти глаза напротив...» Так эта песня их взяла за душу, что они еще раз заказали ее. Потом, через много лет, эта песня снова всплывет в исполнении Филиппа Киркорова, как новая.
– А вы что не танцуете? – спросила одного из командиров официантка, обслуживавшая их столик.
– Да, так...
– Смотрите, какие здесь привлекательные женщины...
– С вами бы станцевал...
– Мне нельзя: я на работе.
– А после работы?
– Там посмотрим.
Надо сказать, что это был молодой офицер, один из командиров на ТОФе капитан-лейтенант Малышев.
После закрытия ресторана командиры кораблей остались там. Официантки сдавали выручку, убирали со столов, а офицеры допивали свой кофе. Потом к ним за стол подсели освободившиеся официантки.
– Ну, как вы здесь поживаете? – спросил кто-то, чтобы поддержать разговор,
– Да как. Вот так и живем.
– Вот Валя собирается улетать на материк, – сказала одна из женщин.
– А что так?
– Квартиры – нет, снимаю частную, зарабатываю неплохо, но все уходит на жилье, на питание и маме помогаю, – сказала Валя.
– А где у вас мама живет? – опять же, чтобы поддержать разговор, спросил кто-то.
– Во Владивостоке.
– Надо же, а мы как раз идем во Владик (раньше многие сторожилы называли Владивосток – Владиком).
– Ребята! Возьмите меня с собой! – воскликнула Валя.
– А, правда, ребята, возьмите ее с собой, – хором загалдели девушки, – билетов на самолет нет: пора отпусков, куда ей, бедной, деваться? Она уже и уволилась, последний день отрабатывает.
– Да-а-а, сложный вопрос… – сказал кто-то из командиров.
Валя сидела рядом и тихонько всхлипывала. Малышев смотрел на нее и думал: «Такая привлекательная женщина, даже красивая, а вот нет в жизни счастья. Другие – треплют нервы своим мужьям, гуляют у них за спиной, а пользуются всеми благами жизни, доступными офицерам. А эта – лишена элементарных жизненных условий…»
– Тебе долго собираться? – спросил он ее.
– Как говорится: все мое при мне, – ответила Валя.
– Хорошо, я тебя беру, но… прямо сейчас: утром мы уходим.
– Я готова!
– Ребята, какие вы молодцы! Дай бог вам здоровья! Мы всегда уважали флотских офицеров. Вот поистине: «Вот и свела судьба…», – загалдели девушки.
– По коням! – шутя, сказал один из командиров, и они направились к пирсу, где их ждали катера.
– А может быть, ты погорячился… поспешил? – тихонько сказал Малышеву один из командиров.
– Ты знаешь, сидит молодая беззащитная женщина, плачет, а мы, четверо корсаров морских дорог, не можем ей помочь.
– Ну, тебе видней… а то разлепи пельмени, пока не поздно.
– Поздно: жребий брошен.
Когда катер подошел к борту эскадренного миноносца, команда уже спала. Бодрствовала только вахта. Дублером вахтенного офицера стоял мичман Василий Селедцов, курсант-стажер ТОВВМУ им. Макарова (в те годы всем выпускникам-стажерам присваивали воинское звание «мичман»). Вахтенный офицер отправил его встречать катер с командиром. Селедцов встретил катер и видел, как из него вышел командир корабля и еще кто-то маленького роста, в офицерской фуражке и плащ-накидке. Догадался ли он, что это была женщина или нет, сейчас трудно сказать. Командир подошел к своей каюте, открыл ее, пропустил туда свою спутницу, показал ей умывальник, туалет и довольно быстро поднялся на ходовой мостик.
В каюту он больше не спускался, а спал в штурманской рубке.
Собственно говоря, он и не спал. Он обдумывал свой поступок, и что он будет говорить потом при разборе. В том, что разбор будет, он не сомневался. Пожалел женщину? Но на это существуют корабельные правила, запрещающие посторонним лицам находиться на корабле в ночное время. В повседневных условиях посетители могут находиться на корабле до 21.00, а с разрешения командира корабля, в редких, особых случаях до 23.00. Не больше. Так гласили организационные приказы корабля, которые он сам подписывал и знал их хорошо. А если корабль не пойдет во Владивосток, а будет и дальше выполнять свойственные его классу задачи, тогда что? Что, так и будешь возить с собой женщину? Все равно узнают об этом факте: на то есть и политорганы, и особый отдел. Но… он сделал свой выбор.
Утром корабли снялись с якорей и убыли по плану во Владивосток. Пассажирка все время находилась в командирской каюте. Командир туда не спускался. Вестовой приносил ей пищу. Рядом были каюты старпома и замполита, кают-компания, и этот неординарный, дерзкий поступок командира стал достоянием если не всех, то многих.
Через 3 суток корабли прибыли во Владивосток. Женщину высадили. Она ушла, благодарная, но по мрачному лицу командира корабля было видно, что над ним сгущаются тучи.
А так оно и было. Был разбор, расследование, партийная комиссия. Малышев был снят с должности командира эсминца (эта должность приравнивалась к должности командира полка), получил партийное взыскание и назначен с понижением. Но он был грамотный офицер, подготовленный в морском и тактическом отношении командир. И командование оставило его на флоте, назначив командиром сторожевого корабля. В те далекие времена корабельная служба ценилась и ею гордились.
Вся длительная последующая служба этого командира проходила, можно сказать, безукоризненно.
«А шланги постирали?»
Легкий крейсер «Адмирал Лазарев» базировался в Советско-Гаванской военно-морской базе, но входил он в те времена в состав кораблей эскадры ТОФ. Эскадра состояла из 2-х дивизий крейсеров: 14-я дивизия в заливе Стрелок и 15-я дивизия – в Советской Гавани (бывшая Императорская Гавань, которую открыл Бошняк Н.К., а его потомок Бошняк Ю.М. служил на этом самом крейсере «Адмирал Лазарев» командиром группы управления артиллерийским огнем дивизиона главного калибра). Потом автору доведется командовать этой группой управления. Ю. Бошняк ушел с крейсера в войска ПВО и вырос там до генерал-полковника, до начальника академии
ПВО в г. Твери. А коль уж я вспомнил Ю. Бошняка, хочу сказать, что он был во Вьетнаме старшим группы советских военных специалистов при командире 5-го зенитного ракетного полка, который в 1967-1968 гг. сбил 36 самолетов агрессора. Он же (Ю. Бошняк) выполнял интернациональный долг в Египте, командуя ракетной дивизией ПВО, в состав которой входили:
4 бригады, 22 дивизиона «С-125», 70 «Шилок», порядка 300-т «Стрела-2» и т.д.
Автор отвлекся от темы, но хотел показать, какие достойные военные начальники вышли с крейсера «Адмирал Лазарев», который прибыл с Балтики и базировался в Советской Гавани. Конечно звучит – Советская Гавань! Это и гавань, как считали моряки, одна из самых удобных гаваней в мире, и город. Но корабли были разбросаны по бухтам: Бяудэ, Военпорт, Северная, Западная, Желдорбат, Постовая и т.д. Крейсер базировался то на рейде в бухте Юго-Западной, то в Бяудэ, то в Северной, то в Желдорбате.
На Балтике его первым командиром был Почебут (впоследствии – контр-адмирал), второй В. Сычев, которого сняли с должности за «аморалку» (перепутал свою квартиру с квартирой парторга), третий командир Иванов Василий Николаевич (впоследствии ОД Черноморского флота) говорил:
– Я откомандовал почти всеми классами надводных кораблей, этот – самый удачный.
Накануне вышла директива главкома ВМФ СССР № 25/БП о содержании надводных кораблей. В ней указывались недостатки, в основном, выявленные на крейсере «Адмирал Сенявин». А крейсер «Адмирал Лазарев» и «Адмирал Сенявин» были однотипные корабли, одного проекта «68-бис». В этой директиве несколько раз указывалось, что на кораблях грязные пожарные шланги. В свете выполнения директивы был сделан план устранения замечаний. Как раз сегодня выходил срок приведения в порядок пожарных шлангов. Когда командир БЧ-5 (электро-механическая боевая часть) вечером брал «добро» на сход на берег (а на берег офицер может сойти только с разрешения своего непосредственного начальника), то старпом спросил его:
– А вы шланги постирали?
– Сегодня будут постираны, – ответил командир БЧ-5 Ципоруха Михаил Исаакович. Это был честный и уважаемый офицер-механик. Впоследствии вырос до капитана 1 ранга, вместе с бывшим командиром крейсера «Адмирал Лазарев» вице-адмиралом Е. Волобуевым написал замечательную книгу «Кто вы, великий неизвестный?»
Убывая с корабля на берег, домой, Ципоруха давал указания своему дежурному по БЧ-5:
– Герасимов! Самая главная ваша задача – постирать шланги.
Надо сказать, что Ципоруха плохо выговаривал букву «Л» и у него получилось не «шланги», а «шванги». Он и жену свою Клаву называл «Квавой».
– Есть! – браво ответил дежурный по БЧ-5 старший лейтенант Герасимов и начал выполнять данные ему указания. Но дежурство Герасимову выпало тяжелое и, когда утром Ципоруха прибыл на корабль, то дежурный встретил его, как в том анекдоте «Жучка сдохла»:
– Товарищ капитан 3 ранга, за время вашего отсутствия... – начал докладывать Герасимов.
– Я всегда присутствую, – перебил его Ципоруха.
– За время моего дежурства, – поправился дежурный механик, – происшествий не случилось.
– Вадно, вадно (читай: ладно, ладно), ну слава богу! А шванги (читай: шланги) постирали?
– Шланги постирали...
– Вадно, вадно...
– Там, правда, дневальный по кубрику уснул ночью, – продолжал дежурный.
– Вадно, вадно...
– ...погреб главного калибра трюмные оросили...
– Вадно, вадно...
– ...мазут пресонули за борт… тонн 10...
– ...вадно, вадно…
– ...а так замечаний нет.
– А шванги постирали?
– Шланги постирали.
– Вадно, вадно.
–Да, товарищ капитан 3 ранга! Забыл доложить: меня приказали снять с вахты за плохое дежурство. Других замечаний нет. А шланги постирали.
Ракетная стрельба с помехами, или Инициатива наказуема
Командир дивизиона ракетных катеров капитан 2 ранга Приве-
ренда был снят с должности командующим флотом. Снял его адмирал Н. Амелько за неудовлетворительную стрельбу. Приверенда считал, что это несправедливо.
Хотя офицеры флота считали своего командующего справедливым адмиралом, корректным, культурным и воспитанным человеком. Кстати, и жена у Амелько была скромная женщина, не в пример некоторым другим женам. Да и сам Приверенда считал Амелько справедливым человеком, пока не коснулось его самого. А сейчас он был другого мнения.
– Пробивайся к «СГ», – сказал ему комбриг капитан 1 ранга В. Буйнов, – только он может отменить решение командующего флотом и восстановить тебя в должности.
Весь Военно-морской флот СССР называли своего главкома «СГ». Адмирал флота Советского Союза Сергей Георгиевич Горшков уже много лет командовал военно-морским флотом СССР. Сразу после Николая Герасимовича Кузнецова, который был снят с должности, разжалован и уволен в запас после катастрофы с линейным кораблем «Новороссийск». И вот как раз сегодня «СГ» прибывал ночью во Владивосток. А Приверенда сидел на военном аэродроме и ждал его.
Он вспоминал свою службу сначала на торпедных катерах, а потом на ракетных катерах в 165-й бригаде ракетных катеров, что базировалась в бухте Улисс. Командир бригады В. Буйнов был грамотный, инициативный, думающий, обаятельный человек. В вопросах боевой подготовки – рационализатор. Появились на вооружении ракетные катера «205 пр», вооруженные 4-мя ракетами «П-15» – у Буйнова свои предложения по их использованию: а что если выполнить ракетную стрельбу через остров или по радиоуправляемой самоходной мишени? Из старых, списанных, торпедных катеров «183 пр» сделали несколько самоходных мишеней: все лишнее убрали с верхней палубы, приварили уголковые отражатели, отремонтировали двигатели, опробовали – получилось! И стреляли по ним ракетами, и попадали! Потом начали стрелять с активными и пассивными помехами. Активные помехи ставила береговая станция помех, установленная на корабле, а пассивные помехи ставили самолеты-постановщики помех или сторожевые корабли «пр 50» своими АСПП (артиллерийские снаряды пассивных помех).
Активные помехи включали после выработки ЭДЦ (элементов движения цели), чтобы не ошибиться в выборе цели и, не дай бог, не навести ракеты на какое-нибудь случайное судно, например, на сейнер, что случалось на практике, правда, на других соединениях. Но, когда уже включали станцию активных помех, то экран РЛС (радиолокационная станция) был полностью засвечен, и уже не было на нем видно цели. Но все равно стреляли. Что-то придумывали, усовершенствовали, уходили от помех.
Пассивные помехи с самолета (ДОС – дипольный отражатель самолета) катерам не мешали, а вот ложные цели, полученные от разрыва АСПП, те не то, что мешали, а «вызывали» ракеты на себя: ракеты наводились на них и подрывались. Ракеты шли не на самоходный катер – цель, а на облако, полученное от взрыва АСПП. Да и на экране РЛС «цель», полученная от АСПП, долго стояла: пока его дипольная начинка осядет или ее разгонит ветром.
Много занимался этим флагманский артиллерист Г. Щукин: что-то уточнял, подгибал контакты головок самонаведения ракет, «колдовал» над ракетами и катерники добивались успеха в ракетных стрельбах. Вот только недооценили АСПП на этой злополучной стрельбе: одна ракета поразила самоходную мишень, а все остальные навелись на ложные цели и подорвались на них. Вот за это Амелько снял комдива Приверенду с должности. О каждой заваленной ракетной стрельбе в тот же день докладывают главкому ВМФ!
С помощью специалистов-ракетчиков и радиоэлектронщиков Приверенда обнаружил, что так оно и должно было быть, что радиоэлектронное облако от АСПП больше катера-цели. Да и, вдобавок к этому, угол места катера был ноль, а АСПП рвался в воздухе и естественно, у него был угол места довольно большой. Т.е. получалось, что фактически стреляли не по морским целям, а по воздушным. Все это он изобразил на ватманском листе бумаги и держал его при себе. Не только комбриг защищал его, а и начальник штаба бригады капитан 2 ранга В. Пискунов был за него, отстаивал правду. Пискунов на службе требовал да и жестко требовал за несение вахты личным составом, за сдачу металлолома, за уборку территории. Как-то Пискунов ехидно заметил: «Где здесь граница между арапами и евреями?» Командир другого дивизиона был по национальности еврей, а тут возник арабо-израильский конфликт. Вот начальник штаба и пустил свой очередной каламбур. Это, значит, его, Приверенду, назвал арапом. Не по национальной принадлежности, а за нахрапистость. А то еще и такие штучки выдумали: будто бы сигнальщик докладывает:
– С правого борта – пуля!
А Приверенда ему:
– Что кричишь?! Сам вижу!
Или как самолет посадил. И людям хотелось в это верить. Якобы летел он в Киев. Билетов нет. Покупает ящик коньяка и к летчикам:
– Ребята, возьмёте?
– Садись! – посадили в кабину, взлетели, набрали высоту, включили режим «автопилот», выпили... Летчики опьянели, а тут посадку объявили... – «Ну, сел я за штурвал. Такой же, как у нас, только половинка. Посадил самолет на три точки... А тут и летчики проснулись... благодарят! А я даже фамилию свою не сказал».
И такие байки ходили по бригаде. Приверенда считал, что это исходит от начальника штаба. Правда, потом, когда начальник штаба откомандует бригадой и станет начальником гарнизона острова Русский, тут во всю ширь проявится его хозяйственный и организационный талант: и дороги станут приводить в порядок, и колодцы восстанавливать, и стационарный пирс на Подножье строить, и отстреливать одичавших собак, которые порвали завезенных туда оленей. Вот бы дать ему адмирала, и пусть бы себе обустраивал Русский остров еще несколько лет...
Самолет главкома шел на посадку. Было много встречающих. Трудно пробиться к нему, но нужно. Приверенда объяснил суть дела знакомому порученцу «С.Г.», и тот организовал ему встречу с главкомом.
– Товарищ главнокомандующий! Разрешите доложить о ракетной стрельбе ракетных катеров. Почти все ракеты навелись на ложные цели, у которых электронное поле больше, чем у катера-цели...
– Завтра доложите – у «С.Г.» было хорошее настроение, и он не хотел ночью разбираться с этим делом.
– Так командующий флотом снял меня с должности...
– Ну, это мы поправим...
Приверенда остался комдивом ракетных катеров и впоследствии был награжден орденом «Боевого Красного знамени». Закончил он службу в звании капитана 1 ранга, начальником факультета ТОВВМУ им. С.О. Макарова.
Корабельный праздник
Товарищи офицеры! На днях очередная годовщина корабля. Откладывать не будем и проведем праздник в ближайшее воскресенье, – объявил командир корабля.
– Надо комиссию избрать, по проведению праздника, – подсказал замполит.
– Лейтенантов Петрова, Пьянова и Гуменюка, – предложил кто-то очень быстро (по принципу: как бы его самого не выдвинули).
– Предлагаю лейтенанта Коцюбинского: политработник должен быть в составе комиссии.
Коцюбинский был секретарем комитета комсомола корабля, закончил Киевское военно-морское политическое училище, до училища служил в стройбате срочную службу, был безотказным и брался за любое дело.
– Капитана Геймана: он заведующий кают-компанией.
Согласно корабельного устава для улучшения питания избирали заведующего столом, на кораблях его называли заведующим кают-компанией. Так вот, зубной врач корабля капитан Аркадий Гейман был вечным заведующим кают-компанией. Надо сказать, что порядок в кают-компании он держал железный. Корабельные коки и вестовые его, как огня, боялись.
– Да, я и так буду заниматься, – сказал, улыбаясь, Гейман, – вот завтра лечу в Комсомольск-на-Амуре за овощами…
Это было уже в порядке вещей: зубной врач неоднократно уже летал из Советской Гавани в Комсомольск-на-Амуре и баловал офицеров ранней весной свежими огурцами, помидорами и другими овощами.
Список приглашенных поручили составить лейтенанту Пьянову. Он уточнял, кто будет на празднике: будут ли жены, будут ли гости, будет ли командование и т.д.
– Товарищ капитан 1 ранга, – обратился Пьянов к начальнику штаба бригады, – вы будете у нас на корабельном празднике?
– Да, конечно, – ответил тот.
– С вас 50 рублей!
Начальник штаба достал бумажник, вынул из него 50 рублей и, вручив их Пьянову, сказал:
– Вот вам 50 рублей и передайте своему командиру, что меня у вас не будет.
Пьянов, неискушенный лейтенант, со всей непосредственностью, взял деньги и положил их в общую кассу. Он продолжал собирать деньги со всех приглашенных: и с офицеров штаба и политотдела, и со своих офицеров. Это было негостеприимно и нетактично, но получилось так, что капитан Гейман из-за нелетной погоды задержался в Комсомольске, и молодым лейтенантам пришлось организовывать праздник без него.
В воскресенье, в день корабля, был произведен торжественный подъем военно-морского флага и флагов расцвечивания. Объявили приказ командира корабля о поощрении личного состава и приказ о присвоении воинских званий старшинскому составу. После этого приезжие артисты выступили с концертом перед личным составом.
– Где же Гейман? – периодически спрашивали друг друга члены комиссии.
– За него не беспокойся: он не опоздает, еще ни разу не подводил.
– Так скоро же обед.
– Пойдем, спросим у Егорушкина.
Мичман Егорушкин был коком офицерского камбуза.
– У меня все в порядке. Все будет готово вовремя, согласно меню: солянка сборная мясная с каперсами, с лимоном, на второе – шашлык с гарниром, ну там – закуска, компот…
– А икра?
– Гейман сказал, что он привезет.
– Так уже осталось два часа до обеда.
– Ничего, обойдемся без Геймана… Этот «королевский сыщик» думает, что он пуп земли… обойдемся без него, – Егорушкин недолюбливал Геймана за излишнюю, как ему казалось, требовательность и придирки.
Молодежь начала обсуждать, как быть со спиртными напитками.
– Дима, – обратились они к Гуменюку, – ты инженер по матчасти или нет? Тащи “шило».
Почему-то корабельный спирт называли «шилом». Видимо, от пословицы «Шило в мешке не утаишь». А надо сказать, что спиртные напитки на кораблях распивать запрещалось. Поэтому решили разведенный спирт налить в бутылки из-под лимонада и поставить на столы.
–А я «бренди» купил, – сказал Пьянов.
– Ты что? Обалдел?
– 10 бутылок, – не слушая приятелей, продолжал тот.
– Ладно, что-нибудь придумаем, – решили налить коньяк в стаканы вместо компота и себе, и гостям.
Концерт скрасил однообразную корабельную жизнь. Матросы не
очень аплодировали маститым артистам, которые исполняли серьезные вещи, но с восторгом восприняли песни, частушки, интермедии. Например:
“Научился наш Игнат
Самогон из дуба гнать.
10 литров он нагнал,
Выпил литр и… дуба дал!”
Или:
“Дед старуху на базаре оглоушил костылем,
А старуха оказалась... комсомольским патрулем!”
Концерт окончился, а тут и время обеда. Гостей и артистов пригласили в кают-компанию. А Геймана все нет. Молодые лейтенанты, в основном, холостяки, рассадили между собой артисток, таких же молодых, как они, угощали их, занимали разговорами, но тут случился такой непоправимый казус, что вскоре лейтенанты оставили и артисток, и сами (до поры до времени) вышли из кают-компании. А дело было в том, что после концерта к микрофону, который остался почему-то на юте (ют-корма), подошел один из матросов и, дурачась, думая, что микрофон отключен, объявил:
– А сейчас белый медведь будет на… тарелки вертеть!
В кают-компании все съежились, не зная, как поступить. Старпом, замполит и дежурный по кораблю бросились на ют. Старпом капитан 3 ранга Коростелев, прибежав на ют, взревел своим хриплым голосом:
– Так вас распротак! Тут... баб полный корабль! А вы что делаете?! 10 суток ареста! 5 суток ареста! – начал он раздавать по «заслугам» (и все это было слышно по трансляции), он еще что-то говорил непечатное, потом вернулся в кают-компанию, сел за стол и с чувством исполненного долга усердно навалился на закуску. Лейтенанты сидели, как в воду опущенные. Артистки покраснели и опустили взоры. Но «шило» и коньяк делали свое дело, и постепенно этот казус начал сглаживаться.
А когда «по просьбе» офицеров начали транслировать песни «по заявкам сослуживцев», то обстановка еще больше разрядилась. А «заявки» были такие:
– По просьбе офицеров Чижа, Галкина, Сорокина и Горобца исполняется песня «Летят перелетные птицы».
– По заявке лейтенанта Селедцова исполняется песня «Парень кудрявый». (Командир батареи лейтенант Селедцов рано начал лысеть).
Или:
– По просьбе лейтенанта Жохова исполняется песня «Каким ты был, таким остался…», – к Жохову были претензии командования, и он оправдывал слова этой песни и т.д.
А капитан Гейман, прослышав о плохом прогнозе погоды, решил не связываться с авиацией, а купил билет на поезд и прибыл на станцию «Сортировочная», что в Советской Гавани, а оттуда на такси к пирсу Колхозному. Так назывался пирс в поселке «Заветы Ильича». Корабль стоял на рейде в Юго-Западной бухте и Гейман стал ждать катер, чтобы добраться на корабль. А катера все нет и нет.
– Присмотрите за ящиками, – сказал Гейман матросам своего корабля, которые тоже ждали катер, а сам отправился на рядом стоящие корабли, чтобы дать семафор и попросить прислать за ним катер. А пока он ходил, корабельный катер прибыл на пирс, матросы загрузили его ящики и убыли на этом катере на корабль. Тогда Гейман повторно сходил на корабли и повторно дал семафор, но катера не было, т.к. матросы доложили, что Гейман передал ящики, вахтенный офицер сменился с вахты и ушел на обед, а вновь заступивший офицер ничего про Геймана не знал. Через некоторое время он прислал семафор в третий раз: «Дежурному по кораблю. Прошу прислать катер. Гейман». А потом, разозлившись, что он старается для корабля, ездит за продуктами для праздника, что он устал и что его никто не встречает, дал семафор такого порядка: «Суки! Пришлите катер! Капитан Гейман». Матрос-сигнальщик засомневался: «В тексте непечатные слова…»
– Ничего... Передавай! – рассеял его сомнения офицер. И тот передал.
Командир соединения с женой, детьми и с гостями находился на сигнальном мостике, показывал акваторию Советской Гавани, называл мысы и бухты, названные в честь царской семьи, говорил, что на этом корабле служил потомок первооткрывателя Императорской (Советской) Гавани Бошняк Юрий Михайлович, который ушел с флота в войска ПВО и вырос до генерал-полковника, начальника академии ПВО, что находится в Твери, и т.д.
– А что это мигают светом корабли: вон те, у берега.
– Это они семафор передают с помощью азбуки Морзе. Вон тот вызывает, а мы – отвечаем. Так, сейчас посмотрим, что они нам передают, – командир соединения подошел к сигнальщикам и начал читать, что сигнальщик записывает в сигнальный бланк, – ну, здесь служебная переписка, пойдемте в каюту, – а потом он зашел к командиру корабля и о чем-то строго с ним говорил.
Праздник прошел. Молодые лейтенанты считали, что они задачу по проведению праздника выполнили. Кок Егорушкин оставался при своем мнении, что незаменимых нет. Гейман – обижался, что за ним не прислали катер. Старпом считал, что он провел воспитательные мероприятия с нарушителями. Связист оправдывался, что сигнальщики работали на прием, а не передавали. Замполит напоминал, что в понедельник – политзанятия и руководителям нужно утвердить у него конспекты. Все приглашали артистов на следующий праздник, и те обещали.
Кому положено, вечером сошли на берег домой, а сидящая смена несла вахту, обеспечивала жизнедеятельность корабля.
Операция «Кобальт»
В январе 1967 года меня назначили старшим помощником командира эскадренного миноносца «Вихревой». Когда я прибыл на корабль, то предыдущий старпом капитан 3 ранга Зиновьев Н.Г. уже убыл к новому месту службы, и принимать дела мне было не у кого. Так я и вступил в должность. Ни какого приемного акта я не составлял, а работал себе и работал. Тем более, что должность старпома – разносторонняя должность. Все приказания, как правило, командир корабля отдает через него. Он – председатель почти всех корабельных комиссий. Командиры боевых частей, обычно, вечерние доклады делают ему. Боцмана, химики, писари замыкаются на него. Хороший старпом должен быть душой коллектива.
В октябре 1968 года я был назначен командиром эскадренного миноносца «Вкрадчивый». Менять меня на прежней должности старпома прибыл мой однокашник по училищу капитан 3 ранга Денисюк Владимир Ильич. Он начал добросовестно принимать у меня дела. Когда же дело дошло до химической службы, то выяснилось, что отсутствует радиоактивный элемент к установке «КДУ-1э» (корабельная дозиметрическая установка). Этот элемент должен храниться в свинцовом домике, а его там не оказалось. Денисюк принял дела, указав в приемном акте, что отсутствует радиоактивный элемент. Проверили пост «КДУ-1э» – нет элемента, проверили химическую кладовую – тоже нет и т.д. Что же делать? Это серьезное дело. О таких случаях положено докладывать по команде. Так и взыскание от командующего можно получить. А этого не хотелось: привлекут к партийной ответственности, задержат присвоение очередного воинского звания. А взыскание, полученное от командующего флотом, обычно, снимали не раньше чем через год. То же самое и с партийным взысканием.
На мое счастье, в те годы матросы служили 4 года и мой командир отделения химиков старшина 1 статьи Эргашев вспомнил, как когда-то нештатный флагманский химик, бригады старпом эсминца «Возмущенный» капитан 3 ранга Таценко собирал со всех кораблей радиоактивные источники и увозил их во Владивосток, в химмастерские на проверку. Эргашев тоже участвовал в этой операции. Но в химмастерской радиоактивные источники почему-то не приняли, и они были вынуждены эти источники вместе со свинцовыми домиками оставить во дворе какого-то частного дома, вблизи химмастерской. Автомашины у них не было, а тащить на себе эту тяжесть было невозможно: один домик весил более двухпудовой гири. Место это и дом Эргашев не помнил.
Через опрос «местного населения» выяснилось, что ни на одном корабле бригады нет радиоактивного источника и нет документов, подтверждающих факт сдачи их в ремонт или передачи кому-либо. Но мне от этого не легче: пока что фигурирую один я. «Закладывать» другие корабли я не собирался. Старпома «Возмущенного» на бригаде уже не было: он убыл на учебу в Ленинград, и уточнить, кроме как у матросов, было не у кого. Но вопрос нужно было решать.
Я попросил совета у старшины нашего катера мичмана Якимчука. Я его давно знал: когда стажировался на крейсере «Дмитрий Пожарский», еще курсантом, то Якимчук был старшиной башни, сверхсрочнослужащим этого крейсера. Потом мы вместе с ним служили в Советской Гавани, на крейсере «Адмирал Лазарев», я – командиром группы управления артиллерийским огнем дивизиона главного калибра, он – старшиной башни, а потом – вещевиком.
Это был порядочный человек. Прошел он большую жизненную школу от юнги до мичмана. Не жадный, подельчивый. Уроженец Владивостока. Надежный товарищ. По документам он был Аксентий, но представлялся Степаном. У нас с ним были хорошие дружеские отношения. Он любил вспоминать, как он нами командовал, когда мы были курсантами. Частенько об этом рассказывал своим товарищам. Вот к нему-то я и обратился:
– Степан Лукич, что же делать?
Якимчук подумал-подумал и ответил:
– Поехали к Тимохе.
Тимофей Тимофеевич Жаринов был дивизионным химиком на бригаде десантных кораблей, что базировалась на острове Русском. Но до этого мы все трое служили на крейсере «Адмирал Лазарев». Там Жаринов был старшиной команды писарей. С ним у меня тоже были хорошие отношения. И хотя я был уже командиром корабля, жизненный опыт у Жаринова и у Якимчука был больше, чем у меня.
– Да... хреновое дело, – выслушав меня, сказал Жаринов, – его не спишешь… эти радиоактивные источники в свинцовом домике «хоронят» в специально отведенных местах захоронения.
– А можно источник там взять?
– Можно-то можно… Все можно, только учти, что это место обнесено колючей проволокой и охраняется вооруженным караулом.
И я начал готовить операцию «Кобальт», к чему привлек Жаринова, Якимчука и мичмана Долматова Мишу. Не знаю, чем бы закончилась эта авантюра, скорее всего, мы бы наломали дров и еще больше бы усугубили положение, но менявший меня новый старпом Денисюк вызвал на корабль из химической службы флота группу радиационной разведки, и специалисты с помощью приборов обнаружили радиоактивный источник… в химкладовой эсминца «Вихревой» моего бывшего корабля. Сразу нашлись «хозяева» этого источника.
– А может быть, это наш источник? – подали они свой голос.
Но не зря я всегда считал Володю Денисюка мудрым человеком: он прекратил все эти разговоры, заявив:
– Раз нашли у меня, – значит, мой!
Вот так закончилась, планируемая мной, операция «Кобальт». И источник нашли, и не лазили в места захоронения, и избежали взыскания командующего флотом, чего я боялся больше всего.
«Мой начальник больше не присваивает!»
Флотский лейтенант Иван Банщиков убывал в очередной отпуск в город Читу. Раньше шутники говорили: «Чи та, чи не та!» Вот в эту самую Читу убывал в отпуск лейтенант Иван Банщиков, боксер, чемпион ТОВВМУ по боксу, неоднократный призер ТОФ, честный и порядочный человек.
В первый же день отпуска он заказал себе билет на поезд. Завтра билет выкупит и поедет себе на поезде домой. Вечером он пошел прогуляться по городу Владивостоку, где он служил, дошел до Набережной, когда вдруг услышал крик:
– Помогите… Эй, кто-нибудь… Помогите! – кричал мужчина. Иван направился в сторону крика и увидел такую картину: несколько мужчин и женщин, довольно сомнительного вида, атаковали мужчину, в морской форме одежды, и тащили его куда-то в подворотню.
– Давай раскошеливайся… ставь бутылку! – кричала пьяная компания. – Не будешь? Так мы тебе сейчас яйца замкнем на замок, а ключ – выбросим. Ты еще пожалеешь, вспомнишь, когда будут замок пилить! Так поставишь или нет?
– Отстаньте от меня! Убери руки! Куда ты лезешь?! – отбивался моряк.
– В чем дело?! А ну разойдись! – зычным, но каким-то чужим голосом прокричал Банщиков. Ему было не по себе, страшновато: темно, подворотня, какие-то закоулки, тут и нож могут воткнуть под ребро. Он понял, что эта пьяная компания опустившихся людей вымогала у моряка деньги. Увидев, что лейтенант один, они не очень-то и испугались его.
– Ты, лейтенант, иди куда шел! Не ищи приключений на свою голову!
Банщиков попятился из подворотни, пытаясь из темноты вытащить моряка, но вымогатели крепко того держали и не выпускали добычу из своих рук. Тогда лейтенант выскочил на улицу, на свет, остановил несколько матросов, которые были в увольнении:
– Ребята, помогите... там наших бьют!
Должен сказать, что клич «наших бьют» воспринимался в те годы свято: матросы бежали на место стычки или драки и выручали своих товарищей, зачастую не зная их. Вот и сейчас матросы кинулись за Банщиковым в подворотню, в темноту. Увидев, что на выручку «чилиму», как они обзывали моряка, бегут матросы во главе с офицером, эта хулиганская шайка бросила свою жертву и рассосалась в темноте. Одна из женщин взмахнула рукой, примерно – как сеют зерно, и моряк застонал от боли, но не ответил ей насилием.
– О… твою мать! – только и смог проговорить он, держа свои руки на глазах. Банщиков взял его под руки и вывел на светлое место.
– Спасибо, ребята, можете идти, – сказал он матросам.
– А кто это? – спросили те.
– Да я его не знаю.
Матросы с уважением посмотрели на лейтенанта: надо же какой смелый, не побоялся, пошел на выручку флотскому...
Освобожденный моряк оказался мичманом-сверхсрочником. На рукаве у него оказалось несколько нашивок, говоривших о том, что он не был новичком на службе.
– Проведите меня до трамвая, а дальше я сам, – проговорил он, очищая свои глаза, изредка вскрикивая от боли, – это она мне сыпнула в глаза песок с перцем... вот сука! Ты где служишь?
– На крейсере.
– На каком?
– На «Калинине».
– У Казенного, значит, – мичман запросто назвал фамилию командира крейсера «Калинин», – как твоя фамилия?
– Банщиков… Иван.
– Хорошо, я запомню… Долг платежом красен… Спасибо тебе… Дальше я сам доберусь, – мичман сел в трамвай и поехал домой, а Иван, через некоторое время, направился на корабль.
Иван отгулял отпуск в своем родном селе Шелопугино, Читинской области,
вернулся на корабль, и служба снова закрутила его. Он служил хорошо, но «ленточки не рвал», был обычный рядовой офицер. И вдруг в его прохождении службы начались какие-то странности. Особенно в получении им воинских званий: одновременно с корабля послали представления к присвоению воинских званий «старший лейтенант» нескольким офицерам, а получил очередное воинское звание один Банщиков, причем звание он получил день в день. Потом уже, с небольшими задержками, получили другие. Объясняли, что в представлениях на других офицеров были какие-то канцелярские ошибки.
С присвоением Банщикову звания «капитан-лейтенант» было еще загадочней: за месяц до выхода срока присвоения звания поступило приказание представить на него документы в управление кадров ТОФ. Что и было сделано. И опять ему было присвоено воинское звание не досрочно, а день в день! Все /между собой шептались/: «Какой-то этот Банщиков блатной, где-то у него есть «волосатая рука»… Через некоторое время капитан-лейтенант Банщиков получил письмо. Писал освобожденный когда-то им мичман. Иносказательно он сообщил Ивану, что его начальник выше, чем «капитан-лейтенант», воинское звание присвоить не имеет права. А Ивана он благодарил за выручку и просил об этом случае не распространяться.
Вот такая история приключилась с флотским офицером Иваном Банщиковым. Не знаю, как бы сложилась его флотская карьера, но, поступая в училище, он потерял (а точнее, у него украли – авт.) свой паспорт, по которому был задержан нарушитель границы. Нарушитель был осужден, отбыл срок – и исчез. Потом органы нашли настоящего Банщикова, но оказалось, что «Федот, да не тот». Вскоре Ивану предложили уволиться в запас, что он и сделал.
Главным калибром... по маяку
Командующий ТОФ адмирал Фокин Виталий Алексеевич прибыл к нам на крейсер «Адмирал Лазарев», где я служил тогда в должности командира группы управления артиллерийским огнем дивизиона главного калибра.
Надо сказать, что накануне он побывал на другом крейсере «Дмитрий Пожарский», где личный состав при встрече задавал ему «неудобные» вопросы: задержка с увольнением в запас, несвоевременная выдача обмундирования и т.д. Хотя в те годы снабжение кораблей было несравненно выше, чем нынче.
Офицер КГБ нашего корабля капитан 3 ранга Семенов Иван Иванович учел это. Он подготовил несколько матросов, видимо, из своего актива, дав им вопросы, которые они должны были задать комфлоту. А вопросы были как раз удобные для Фокина: состав, цели и задачи 7-го флота США. Задачи, стоящие перед ТОФом в свете решений очередного съезда КПСС.
Так что, как видите, вопросы были те, что надо, а не какие-нибудь «портяночные», как говорили нам политработники про вопросы, заданные на крейсере «Дмитрий Пожарский».
В конце встречи с командующим кто-то из матросов, наверняка, подготовленных Семеновым, обратился к комфлоту:
– Товарищ командующий! Разрешите нашему крейсеру участвовать в состязательных стрельбах на приз главкома ВМФ.
Фокин подумал-подумал и ответил:
– Мы уже представили к участию в состязательных стрельбах на приз главкома ВМФ крейсер «Адмирал Сенявин».
– Так он же по маяку стрелял... – возмущенно выкрикнул старшина 1 статьи Владимир Хрущев. Это был мой подчиненный старшина.
– Тише, ты... – цыкнул кто-то на Хрущева.
– Пусть говорит, – подал голос командир корабля капитан 1 ранга Иванов Василий Николаевич. Как я понял, ему хотелось, чтобы Хрущев задал этот вопрос. Хрущев осмелел и снова задал тот же вопрос:
– Товарищ командующий! Ведь крейсер «Адмирал Сенявин» стрелял по маяку, по коровам, а его допускают к призовой стрельбе...
– Это похвально, что экипаж крейсера стремится к участию в состязательных стрельбах... Мы подумаем и, возможно, допустим к состязаниям и вас, – ответил командующий.
Я до сих пор отчетливо помню этот случай. Матросы и старшины в разговоре произносили такие слова, как «кампания 1956 года»... «попадания в щит», «пропуска», «осечки», «точность наводки» и т.д. Эти матросы вызывали у меня уважение.
А с береговой стрельбой крейсера «Адмирал Сенявин» произошло следующее.
Стрельба выполнялась главным калибром по невидимой береговой цели с прибором «99-А». В этом случае корабль наблюдает только точку наводки, в прибор «99-А» поступает направление и дальность до ориентира. На прибор заранее устанавливается база и азимут базы, снятые с карты. База – это расстояние между целью и точкой наводки. А уже прибор «99-А» вырабатывает направление на цель и дистанцию до цели. Курс и скорость корабля автоматически поступают в приборы управления стрельбой от гирокомпаса и от лага. Из центрального артиллерийского поста на башни поступают полный угол горизонтального и полный угол вертикального наведений. Наводчики выполняют наводку и башни смотрят на цель, но никак не на точку наводки.
Непосвященному читателю хочу подчеркнуть еще раз, что радиолокационные станции, дальномеры, визиры смотрят на точку наводки, т.е. на ориентир, а стволы башен смотрят на цель. По команде управляющего огнем, «Автомат» включается переключатель на приборе «99-А» и данные автоматически идут на орудия. Но вот что произошло.
– Стрельба по невидимой береговой цели! Точка наводки – маяк! Базу и азимут базы установить! – начал командовать управляющий огнем. – Центральная наводка полуавтоматическая!
Наводчики выполнили наводку, башни развернулись в сторону невидимой береговой цели. Из центрального артиллерийского поста начали поступать данные:
– Пеленг – ...градусов, дистанция – ...кабельтовых, – входные данные поступали устойчиво, приборы работали исправно, уже можно и выполнять стрельбу, но как нам говорили старшие товарищи: «Артиллерийские правила написаны кровью!» Это еще раз подтвердится на этой стрельбе.
– Время контролера ноль! – скомандовал управляющий огнем. По этой команде контролеры проверили выходные данные с поста и те данные, которые приняли в башни. Они должны или совпадать, или отличаться на незначительную, допустимую, величину.
– Данные совпадают! Стрельба безопасна! – поступил доклад на ГКП.
– Стрельбу разрешаю! – скомандовал командир корабля.
– Автомат! – поступила команда в ЦАП.
По этой команде работающий на приборе «99-А» включил переключатель в положение «Автомат», и данные с прибора «99-А» должны были пойти через другие приборы на башни.
Но кто бы мог подумать, что помощник флагманского артиллериста эскадры ТОФ, находившийся во время стрельбы в ЦАПе, нарушит артиллерийские правила, написанные кровью: никто никогда не имеет права вмешиваться в действия личного состава во время стрельбы! Может только контролер прекратить стрельбу командой «дробь». А потом, естественно, объяснить свои действия, т.к. стрельба будет завалена. Так вот, помощник флагарта эскадры, услышав команду «Автомат», сам лично взял и переключил «10-НА» в положение «Автомат»! Чего делать было нельзя! Из ЦАПа на орудия пошли наблюденные данные, т.е. данные точки наводки. Орудия развернулись и 12 стволов 152 мм орудий главного калибра крейсера уставились на маяк.
– Заряд боевой! Снаряд осколочно-фугасный! Взрыватель обыкновенный без колпачка! (Стрельба велась по батарее и «живой силе противника», и если взрыватель «без колпачка», то снаряды будут рваться на поверхности земли, даже при задевании веточки, растения, а не в глубине, под землей, внутри дота, если взрыватель будет с «колпачком»).
– Орудия зарядить! Пристрелка, два залпа! Товсь! Ревун! – пристрелочные два залпа полетели к цели. (Хорошо, что два залпа!) Дистанция большая. Время полета снаряда порядка одной минуты. Томительное ожидание. Как медленно секундомер отсчитывает эти 60 секунд! На берегу находятся два корабельных корректировочных поста.
– Произвел пристрелку! – сообщили с корабля на коррпосты. И вдруг с коррпоста по рации донесся истошный крик:
– Дробь! Дробь!
– Дробь! – поступила команда по кораблю, и тут же с корабля запросили: – В чем дело?
– Снаряды упали в районе маяка!
– Орудия разрядить! Осмотреть каналы стволов!
Орудия были разряжены, командир артиллерийской боевой части лично осмотрел каналы стволов и доложил командиру корабля.
– Не наблюдать! Башни на ноль!
Башни развернулись: носовые – в нос, кормовые – в корму.
Начали разбираться. Собрали на ходовом мостике командиров групп, башен, контролеров. Специалисты-артиллеристы – и матросы, и офицеры – в те годы готовились серьезно, хорошо знали технику, ее устройство и правила эксплуатации. Причину завала стрельбы обнаружили сразу. А потом оказалось, что мало того, что корабль завалил стрельбу и обстрелял маяк, была убита корова... Вот о чем и говорил комфлоту старшина 1 статьи Владимир Хрущев.
Капитан 1 ранга в отставке Крупцов Александр Макарович, бывший флагарт эскадры ТОФ, назвал этот случай «Адмиральский эффект», правда, кое в чем данные расходятся. Но я хочу, чтобы молодые офицеры знали, какие могут быть ситуации. Отсюда и подробности первой части этого рассказа.
Где-то в 1959-1960 гг. крейсер «Адмирал Сенявин» выполнял артиллерийскую стрельбу по береговой цели. Стрельба выполнялась совместно с Советской Армией в районе Посьета, у о. Карасьево. В качестве точки наводки использовался радиолокационный буй. Цель – батарея. После «Времени контролера» управляющий огнем скомандовал: «Автомат»! В ЦАПе (центральный артиллерийский пост) находился командующий эскадры ТОФ контр-адмирал Чернобай Г.К. Он спустился в ЦАП, чтобы посмотреть, как личный состав работает на стрельбе, ради интереса. В то время крейсера были главной силой флота! Он стоял возле переключателя «10-НА», на котором было два значения: «Наблюдение» и «Автомат». После команды управляющего огнем «Автомат», Чернобай спросил матроса, расписанного на переключателях:
– Какая была команда?
– Автомат, – ответил матрос.
– Ну, так действуй! – сказал адмирал.
Матрос впервые видел так близко адмирала. Он забыл все, чему его учили. Матрос считал, что адмирал знает лучше всех, и переключил переключатель в положение «Автомат». Башни повело в сторону... Дистанция стрельбы была большая, порядка 140 кабельтовых (примерно 25 км). Произвели всего один выстрел. Армейцы доложили, что падение снаряда не засекли, т.е. не наблюдали.
Флагарт Крупцов стрельбу задробил, произвел разбор и уже через 2 минуты вскрыл причину.
В результате снаряд упал возле железнодорожной линии, сбил столб, который упал на железнодорожный путь. Но поезд местной линии уже прошел, поэтому ЧП не было. Повезло.
«Всем мудакам наверх!»
У капитан-лейтенанта Галкина служба на крейсере не сложилась. На крейсер он прибыл с маленьких кораблей, а точнее, с катеров. Как-то у него не сложилась служба и на катерах. Однажды ошвартовавшись на катере к пирсу, он бросился докладывать комбригу, который стоял на пирсе вместе с командующим флотом. Галкин – расхристанный, перевязанный каким-то флагом расцвечивания вместо пояса, т.к. большинство пуговиц на реглане было оторвано, на голове – шапка без кокарды с опущенными ушами, вид неприглядный, но для катерников – картина обычная. Это еще раз подчеркивает своеобразность службы катерников.
– Товарищ капитан 1 ранга! – подскочил он к своему комбригу, не заметив или не узнав комфлота. – План выполнен!..
Комбриг взял его за плечи, повернул на 180 градусов и шепнул тому на ухо:
– Иди ты на...! И поскорей!
– Кто это у тебя? – недовольно спросил комфлот.
– А… это, товарищ командующий, мусорщик у меня: пищевые отходы возит на свинарник…
– Что это он говорил про какой-то план БП (боевой подготовки – авт.)?
– Да, это он отходы отвез на подсобное хозяйство, вот и говорит, что на сегодня суточный план выполнил...
– Понятно, – ответил командующий, хотя какое-то сомнение закралось ему в душу.
В другой раз Галкин погорел во время инспекции. Инспектировала флот комиссия Министерства обороны. Прибыла группа инспекторов и на бригаду, где служил Галкин. Катер Галкина специально под комиссию не готовили, но проверяющий, полковник, направился как раз на катер Галкина. А Галкину, как студенту перед экзаменом, не хватило одной ночи, чтобы навести порядок в носовом отсеке, где у него хранилось всякое имущество. Надо сказать, что там царил хаос, и показывать этот бедлам столь высокой комиссии было нельзя. Полковник осмотрел катер, сделал сравнительно мелкие замечания и подошел к закрытому люку, ведущему в носовой отсек.
– Что у вас там? – спросил полковник.
– Носовой кубрик.
– Откройте.
– Товарищ полковник, там – порядок!
– Откройте.
– Товарищ полковник, там порядок, там, как в санчасти! – Галкин шел напропалую. Ну, нельзя было показывать тот беспорядок, который был в этом кубрике. Никак нельзя!
– Ну, так вы можете открыть?
– Там, как в санчасти!
Так или примерно так проходил разговор Галкина с проверяющим полковником. И хотя проверяющий так и не увидел, что творилось в носовом кубрике, доклад о недисциплинированности офицера поступил наверх. Потихоньку его убрали с катера, вывели за штат, а потом безответственные кадровики назначили его командиром башни главного калибра на крейсер. Башня главного калибра – это солидная «фирма»: ради главного калибра и крейсер-то построен! Неважно у Галкина получилось по работе с личным составом, ругали его за плохо проведенные приборки матросами, ругали и за незнание устройства корабля, и за незнание специальности. Однажды из боевой рубки, где находился командный пункт артиллерийской боевой части, в башню Галкина поступило целеуказание:
– Принять управлением носовым эшелоном!
Предусмотрена такая схема стрельбы, когда 2-я башня управляет носовым эшелоном, а 3-я башня – кормовым. И Галкин – о ужас! – отказался управлять носовым эшелоном, а прокричал на командный пункт БЧ-2:
– Не буду я управлять! У меня сумки нет!
Надо сказать, что у каждого командира башни была брезентовая сумка, где хранились команды на открытие огня, таблицы стрельбы и т.д. И когда такая команда поступила Галкину повторно, он опять прокричал: – Не буду я командовать! Я сумку забыл! – Этот случай стал достоянием личного состава корабля. Вышестоящее командование ругало, наказывало, привлекало к партийной ответственности «под шумок», а в период значительного сокращения Вооруженных Сил представило, как бесперспективного офицера, к увольнению в запас.
Галкин сдал дела, рассчитался, но был обижен и часто ворчал себе под нос:
– Я им устрою... я им устрою.
Уходя с корабля, он зашел в рубку вахтенного офицера и, когда тот отлучился по долгу службы, скомандовал по корабельной трансляции:
– Всем мудакам наверх! – и сошел с корабля.
А по верхней палубе, один за другим, бежали на ют (корма – авт.) командир, замполит и старпом.
«Это единственно правильное, что вы сделали»
Бригада, которой я командовал, была большая: 12 кораблей. Один-два корабля всегда стояли в заводах: ремонтировались. На этот раз я принимал из ремонта какой-то корабль.
Во время моего нахождения во Владивостоке, при приемке корабля, мне несколько раз довелось встречаться с начальником штаба ТОФ вице-адмиралом Я.М. Куделькиным. Он произвел на меня хорошее впечатление. Да и не только на меня. Когда мы летели на самолете командующего ТОФ в Ленинград на сборы противолодочников, то начальник оперативного управления ТОФ контр-адмирал Ф.А. Митрофанов говорил мне:
– Ты знаешь, хочется сделать дело, как можно лучше. Такой Куделькин душевный, порядочный в служебных делах. А вот Сидорову, бывшему начальнику штаба (их поменяли с Куделькиным: Сидорова назначили 1-м замом командующего Балтийским флотом, а Куделькина – вместо него начальником штаба ТОФ – авт.) хотелось подгадить. Пусть мне достанется, но и ему – тоже! Такой матерщинник! Причем матерился изощренно, со смаком!
Корабль, который я принимал, стоял в бухте Патрокл. Это было неудобно, т.к. офицерам штаба бригады, которые прибыли со мной, и мне приходилось, как минимум, дважды в день мотаться туда и обратно. Так Куделькин выделил в мое распоряжение «газик». Это было впервые, когда в такой ситуации мне выделили автомашину.
Закончился прием корабля. Мы подписали приемный акт. Начальник штаба флота утвердил план перехода корабля из Владивостока в Петропавловск-Камчатский. Я со штабом находился на нашем другом корабле, который стоял у 33 причала. Осталось нам убыть в Патрокл на корабль, который готовился к переходу, и в назначенное время отходить по плану.
Неожиданно меня вызвал на связь начальник штаба ТОФ вице-адмирал Куделькин:
– Доложите, что вы сейчас делаете?
– Сейчас убываю в бухту Патрокл.
– А как вы собираетесь убывать? Почему вы до сих пор не убыли? Где у вас офицеры штаба?
– Докладываю: офицеры штаба рядом со мной, одного из них я послал «поймать» такси, жду его с минуты на минуту. С его прибытием – уезжаем (к тому времени у нас машину уже забрали).
– Это единственно правильное решение, что вы послали за такси, – как-то холодно сказал начальник штаба ТОФ. Непохоже на него. Обычно он ко мне относился благожелательно.
Вскоре подъехал на такси посланный мною офицер. Мы загрузились в машину и через 15-20 минут были в бухте Патрокл. Корабль приготовился к бою и походу. Взяли «добро» у ОД ТОФ и ОД ОВРа, снялись с якоря и швартовых и начали движение по плану перехода.
Корабль в строю, все механизмы действуют исправно. Через трое суток прибудем в Петропавловск-Камчатский. 10 суток дадим кораблю осмотреться, объявим ему организационный период, а там – выполнение плана боевой подготовки. Мы собрались с офицерами штаба, обсуждали наши дальнейшие действия, делились своими впечатлениями о корабле, о его командире, офицерах и т.д. Потом я вышел из кают-компании, где мы проводили совещание, и, уже выходя в коридор, услышал:
– Я взял бутылку из-под коньяка, налил в нее соку и нарочно, на глазах у «особиста», начал пить из горлышка. Тот увидел это и куда-то побежал, – рассказывал своим товарищам флагманский связист бригады капитан 3 ранга Цыбульник Н.Ф.
– Ха-ха-ха, – хохотали те.
И вот тут-то мне стало понятно холодное отношение ко мне, даже неприязнь, со стороны начальника штаба ТОФ и его слова: «Это единственно правильное, что вы сделали...»
«Где мои брюки?»
На крейсер «Адмирал Сенявин» прибыл 1-й заместитель главнокомандующего ВМФ СССР адмирал флота В. Касатонов. До его прибытия корабль проверили командующий ТОФ адмирал Н. Амелько и начальник тыла ТОФ вице-адмирал Л. Чулков. Командующий ТОФ сделал замечание – иллюминаторы в каюте флагмана кое-где были замазаны краской, что приборщик каюты устранил за 30 минут. Но нас все равно поругали. За все. Для порядка. Правда, сходя с корабля, комфлот сказал:
– Единственно, что у вас хорошо, так это аккуратно отдраены и засуричены надстройки…
А начальник тыла, бывший наш командир 15-й дивизии крейсеров, в Совгавани, глядя на нас, молодых офицеров, служивших ранее под его командованием, сказал:
– Как они растут, как грибы... – он имел в виду рост в воинских званиях: были лейтенанты, а сейчас – капитан-лейтенанты.
К вечеру на корабль прибыл адмирал флота В. Касатонов. Он разместился во флагманской каюте, где долго горел свет в иллюминаторе: адмирал работал.
Я был дежурным по кораблю. Надо сказать, что часто мне приходилось дежурить: штурману положен был послепоходовый отдых, командир БЧ-2 никогда не дежурил, часто оставаясь за старпома, командира зенитного дивизиона не было: должность была вакантной и т.д. Вот и сейчас, дежуря по крейсеру, я обошел корабль, обратил внимание дежурных по боевым частям и службам на поддержание чистоты и порядка.
Где-то заполночь свет в иллюминаторе флагманской каюты погас. Хорошо, значит, адмирал по кораблю не пойдет, проверки не будет. Но рассыльный продолжал сидеть в тамбуре флагманского салона: вдруг что-нибудь потребуется адмиралу.
Ночь прошла спокойно. Утренний распорядок дня – тоже: все офицеры для проведения его были подняты в 5.30. Потом, после физзарядки – умывание и завтрак.
На завтрак адмирал не вышел. Командир корабля капитан 2 ранга В. Варганов ждал, когда адмирал пойдет завтракать в салон, чтобы составить ему компанию. Вот уже и приборка закончена, а адмирал все не выходил из каюты.
По уставу положено доложить ему о подъеме флага. А точнее, за 5 минут до подъема флага. Я направился в каюту к адмиралу. Обычно о подъеме флага, за 5 минут до этого, мы докладывали командиру корабля и его начальникам, находящимся на корабле, по телефону. А тут непонятные действия адмирала. Может быть, что с ним случилось? Я шел к каюте, про себя повторяя слова доклада: «Товарищ адмирал флота! Через 5 минут подъем флага!» – чтобы не ошибиться и как можно четче доложить.
Постучав в дверь и услышав ответ, я вошел в приемную и увидел адмирала флота, сидящего за столом.
– Где мои брюки? – спросил он.
Я попытался доложить ему, но он повторил:
– Где мои брюки?
Я ничего не мог понять. Что он говорит, про какие-то брюки? Я опустил глаза и увидел, что Касатонов сидел на стуле без брюк, в трусах. Кремовая рубаха с погонами адмирала флота и трусы: вот и все его одеяние. У меня судорожно забегали мысли: приборщик? Вызвал приборщика – не брал. Рассыльный – не видел. Доложил командиру корабля.
– Неужели украли? Вот это будет позор на весь Военно-морской флот!
Спросили вестовых – не заходили, не брали и не видели. Командир вызвал вещевика мичмана Бессонова.
– Брюки у тебя есть?
– Есть, только матросские… суконные...
– Тащи сюда, хотя не надо... нужно офицерские брюки, из лучшего материала, из командирского. (Начиная с должности командира корабля 2 ранга офицерам был положен особый, улучшенный материал – авт.).
– Какой у него размер? Мой размер подойдет? – волновался командир. – Какой позор! Рассыльный! Кто заходил во флагманскую каюту?
– Никто не заходил...
– Как никто?! А где же брюки адмирала?
– Так их мичман забрал... его адъютант!
– Фу ты, е-мое! Где мичман?
– Здесь рядом, в каюте начальника штаба.
Мы зашли туда и увидели адъютанта Касатонова, который гладил брюки.
– Давай иди к адмиралу, он брюки ищет.
– Так еще же рано: всего 8 часов, – ответил адъютант, – хотя у вас, на кораблях, все на час раньше… – и он побежал во флагманскую каюту.
Минут через 5 адмирал флота В. Касатонов вышел из каюты и направился в салон.
Кремлевский ребенок – командир котельной группы
Мы, трое молодых лейтенантов, прибыли для прохождения службы на крейсер «Адмирал Лазарев». В первый же день нас поставили на вахту якорными вахтенными офицерами. На следующее утро командир корабля капитан 2 ранга Иванов Василий Николаевич прибыл на службу к 7.30. и увидел на юте, на вахте, незнакомого офицера.
– А это кто такой? – спросил командир.
– Прибыл служить к вам, – ответил вновь испеченный лейтенант и такой же командир батареи дивизиона универсального калибра Селедцов Василий Феодосьевич.
– Снять его с вахты, – приказал командир, – выдать зачетные листы на допуск к несению вахты и к самостоятельному управлению подразделением.
Селедцова с вахты сняли и в течение месяца не ставили: он сдавал зачеты на допуск. А нас с командиром 2-ой башни главного калибра лейтенантом Родионовым Валентином Ефимовичем продолжали ставить на вахту по ночам, чтобы не увидел командир. Хотя мы были такие же молодые лейтенанты, но про нас командир ничего не сказал. Так что лазейка была, и нас «крутили» на вахте через день.
В первый же день нашего прибытия, вечером, наши каюты обежал старший лейтенант с повязкой на рукаве, напоминающая флаг «Рцы»: синяя-белая-синяя полосы и с цифрой «5» на ней, что означало, что он дежурный по БЧ-5 (электромеханическая боевая часть). Он торопливо кричал:
– Раздевайтесь... Давайте в душ мыться: воды месяц не будет!
– Товарищ старший лейтенант (мы были вчерашние курсанты и соблюдали субординацию), а когда идти в душ?
– Вам доложат! Как душ будет готов, вам доложат! – торопливо говорил он.
Нас всех разместили в нижних каютах, на броневой палубе, в каютах без иллюминаторов, недалеко друг от друга. Собрались в одной каюте, в трусах, с полотенцами, ждем-ждем, никто нам не докладывает. 20 минут, 30 минут, уже и замерзли (дело было в январе), 40 минут – никто нам ничего не доложил и никто душ к помывке не готовил. Кожа на теле стала гусиной. Оделись снова в свое новенькое обмундирование.
Так мы познакомились с командиром котельной группы, старшим лейтенантом Хмельницким Артемом Рафаиловичем. Это был высокий, крупный, жизнерадостный мужчина, вечно что-то рассказывающий, всегда одетый в грязный (засаленный) комбинезон, с матросским беретом на голове, с лицом, испачканным сажей (не нарочно ли?).
– Скоро ухожу от вас! – жизнерадостно говорил он. – Мой зад уже не пролазит в коллектор котла... Вот и переводят меня к новому месту службы, ха-ха-ха, – рисовал он себе перспективу службы. От нас он уйдет командиром дивизиона движения на крейсер «Александр Суворов», но еще не скоро.
Однажды он напугал нашего «особиста» Семенова И.И., вбежав заполошно к нему в каюту и прокричав скороговоркой:
– Что там творится... ой, что там творится... сейчас утонем!
– Где? – испуганно спросил «особист».
– В 4-м котле!
Семенов кинулся в 4-ое котельное отделение.
– Что у вас здесь случилось? – спросил он у работавших там матросов.
– Да ничего... – недоуменно ответили те.
– Хмельницкий у вас был?
– Не было...
Семенов вернулся и нашел Хмельницкого, спящим в своей каюте. Об этом случае, впоследствии, рассказывал сам «особист».
Когда составляли списки избирателей для участия в голосовании, то на вопрос о его национальности, Хмельницкий ответил:
– Жидок, – он принадлежал к еврейской национальности и никогда этого не скрывал. Его отец, генерал-лейтенант Рафаил Хмельницкий, много лет был управляющий делами у Климента Ефремовича Ворошилова. Наверное, были сильно дружны, если после ареста матери, Артем жил в семье Ворошилола.
Начальник связи Камчатской военной флотилии капитан 1 ранга Кадышевич Михаил Генрихович рассказывал (а он хорошо знал Артема по Совгавани).
– Перед каким-то праздником мать Хмельницкого Артема поехала на машине в магазин, купить кое-что к столу и... с концами. А потом Сталин сказал его отцу: «Да, Рафаил, змею ты пригрел у себя на груди...» Тому стало плохо с сердцем, и его госпитализировали в кремлевскую больницу.
Говорил Артем:
– В кремлевской больнице отец познакомился с врачихой, которая лечила его. После выздоровления отец женился на ней, и она переехала жить в нашу генеральскую квартиру (Артем несколько раз подчеркивал, что у них была большая генеральская квартира, а она была 2-х комнатная – это для «новых» русских и демократов: и у тех, и у других нелады с совестью). У Рафаила Хмельницкого и у врачихи родилась дочь, сестра Артема, которую он называл «типичной генеральской дочкой».
Говорил Кадышев М.Г.:
– Через несколько лет, без предупреждения, в той же одежде, в которой ушла из дома в магазин, на такой же машине, на какой ее увезли, полностью реабилитированная, возвращается мать Артема. Мало того, Сталин наградил ее каким-то очень крупным подарком.
Говорил Артем:
– Мы продолжали жить в той же квартире, но уже вчетвером: я с матерью в одной комнате, а отец с молодой женой – врачихой и с сестрой – в другой.
Однажды корабельный почтальон – матрос доложил замполиту нашего корабля странную телеграмму, адресованную в Кремль Ворошилову и подписанную командиром котельной группы Артемом Хмельницким. Телеграмма гласила: «Дорогой дедушка, поздравляю с днем рождения. Целую. Тема».
– Вы что делаете? Вы что себе позволяете? – брызгал слюной замполит крейсера. – Это же наш президент!
– Ну и что? – безразлично ответил Артем.
– Как вы посмели? Какой он вам дедушка?!
– Ну что, вам фотографию показать, где я у него на даче, или вместе с президентом купаюсь в бассейне? – Артем не бравировал столь высоким знакомством, но никогда не отказывался от близости друг к другу их семей. Даже после объявления антипартийной группы, куда входил и Ворошилов.
Учился Артем в высшем Военно-морском инженерном училище в Ленинграде. Познакомился с девушкой по имени Неля, дело шло к женитьбе.
Со слов Артема Хмельницкого :
– Я написал рапорт с просьбой разрешить мне жениться (раньше такие рапорта писали все военнослужащие срочной службы, может быть, это был перегиб, но так было) на Неле. Меня вызвал к себе замполит и сказал: «Так у нее же отец – враг народа!» (У Нели отец был осужден по каким-то политическим мотивам). А я говорю: «Ну и что ж? А у меня мать – враг народа!» Тогда меня от училища отчислили (правда, автор знает и другую причину отчисления Артема, но пусть это останется тайной).
Потом его восстановят в училище. Говорили, что не без помощи маршала Ворошилова.
– Однажды, – рассказывал Хмельницкий, – был я в отпуске, зашел домой, к Ворошилову. У него были два его родственника, молодые люди. Ворошилов ругал их за что-то, воспитывал, говорил: «Вот, посмотрите, человек – на крейсере служит! Тема, покажи им руку! (У Артема, как у настоящего корабельного механика, руки были надежно пропитаны машинным маслом). Видите? А вы?! Тема, хочешь в академию?» – “Нет, Климент Ефремович, мне штатная категория не позволяет». (В те годы с должности командира группы поступать в академию не разрешалось. Нужно было быть командиром БЧ-5 эсминца или командиром дивизиона крейсера).
Автор хорошо знал Артема Хмельницкого, этого добродушного, безалаберного человека. Однажды командир дивизиона главного калибра капитан-лейтенант Огурцов Виктор Дмитриевич, командир электротехнического дивизиона капитан-лейтенант Цырков и я в каюте Цыркова поставили магнитофон на запись, пригласили в каюту Хмельницкого, задали ему какой-то провокационный вопрос и, когда тот начал говорить, нажали кнопку «запись». Чего он только там не наговорил. А потом ходил за мной, просил, чтобы я стер запись, что я и сделал. Был он со своей женой Нелей у меня на свадьбе в селе Суражевка Приморского края, куда моего отца направили в 1955 году в числе 30-тысячников председателем колхоза «Гнездо партизан». Артем всем тогда понравился, а игрой на аккордионе многих покорил. А, когда гости узнали про его «родство» с Ворошиловым, то на него смотрели, как на диковинку.
От нас его перевели на о. Русский, в б. Новик, на крейсер «Александр Суворов» с повышением: командиром дивизиона движения. У них с Нелей был сын Мишка, который на вопросы о родителях отвечал так:
– Миша, как папу звать?
– Артем Рафаилович.
– А маму?
– Нелька.
Им дали одну комнату на Партизанском проспекте, в коммуналке, выше Покровского парка, чем Артем гордился:
– Для этого нужно было дать на крейсере ход 34 узла! (Порядка 60 км/час).
Через несколько лет отец Артема обратился с просьбой в правительство. Он писал, что уже стар, болен, никогда ни с какими просьбами не обращался и сейчас у него одна единственная просьба: перевести сына поближе к нему. Ему пошли навстречу, назначив Артема в Москву на завод холодильников военпредом.
«Меня Фомин послал на...»
На крейсере «Адмирал Лазарев» была хорошая медицинская служба. Пять офицеров: начальник медицинской службы капитан Анненков, терапевт – старший лейтенант Анисимов, хирург – старший лейтенант Фомин, зубной врач – капитан Гейман и начальник аптеки – старший лейтенант Субботин.
По возрасту у них был самый старший капитан Гейман Аркадий Исаакович – фронтовик, участник Великой Отечественной войны. Был летчиком – сбили, переучился на танкиста, был подбит, горел, весь в шрамах. Близкие к нему офицеры шутили:
– Аркаша, что-то у тебя орденов мало.
И он отвечал с характерной интонацией, на пример одесского жаргона:
– Ты думаешь, нам их давали?
После войны он переучился на зубного врача, причем, хорошего врача. На крейсере он был вечным заведующим кают-компании. Талант имел и в этом деле.
Терапевт Саша Анисимов был пижонистый, холеный, знал себе цену. Ленинградец. Авантюрист и заводила среди молодых офицеров. Организатор ночных вылазок на берег.
Иван Субботин, начальник аптеки, зачастую пропадал там. Никто его не трогал. Всегда опаздывал на обед в кают-компанию: приходил после всех. Это раздражало вестовых. Однажды молодой вестовой матрос Ермохин, закрутившись, спросил появившегося, как всегда с опозданием, Субботина:
– Товарищ старший лейтенант! Вы уже обедали?
– Нет.
– Вот... твою мать! – в сердцах выговорил матрос, думая о том, что ему снова придется накрывать на стол для какого-то старшего лейтенанта, недоучившегося медика. Тогда командиру башни, откуда был выделен для работы в кают-компанию Ермохин, заведующему кают-компанией и автору пришлось заниматься воспитанием этого матроса. А матрос был простоватый, незлобный и промолвил это в сердцах, т.е. так, как они говорили в своем кругу, впрочем, как и офицеры говорили в своем кругу.
Однажды автор грузил боезапас в бухте Патрокл, что во Владивостоке, и принес оттуда на корабль дикую утку, которую поймали работавшие там по погрузке-разгрузке боезапаса матросы. Субботин забрал эту утку, поместил ее в медицинском отсеке, наполнил ванну водой, кормил утку рыбой. Утка блаженствовала: плавала, ныряла, но загадила все помещение, пошел нехороший запах. Пришлось утку выпустить на свободу, прямо в бухту Золотой Рог. Как видим, особой нагрузки у начальника аптеки не было.
Потом эту должность сократили. А, может быть, зря. Все-таки экипаж крейсера проекта «68-бис» насчитывал 1200 человек. В аптеке хранился полный комплект лекарств, перевязочных пакетов, операционных комплектов, всевозможных инструментов и т.д. Кстати, лекарства имеют срок годности, их нужно менять и т.д. К спирту Субботин относился бережно, по-хозяйски, не разбазаривал. Даже друзей своих не угощал никогда. Иногда, после какой-нибудь ответственной работы, перед отдыхом, он наливал грамм 50 и давал своему матросу-медику. Причем предварительно спрашивал:
– Ну, как, выпьешь?
Матрос был нерусской национальности, из местных аборигенов, у него загорались глаза, он улыбался и... никогда не отказывался.
Впоследствии Субботин, в связи со значительным сокращением вооруженных сил, был уволен в запас. Накануне женился, уехал, работал учеником слесаря где-то на западе. А потом связь с ним прекратилась.
Начальник медицинской службы капитан Дмитрий Анненков мог постоять за свою службу. Он как-то открыто защитил одного корабельного офицера, которого, больного, заставляли проводить спортивные соревнования. Он поставил дело так, что операции аппендицита делали прямо на корабле, независимо от того – в море корабль или стоит у стенки, в базе. Бывали случаи, когда он дома, в компании, а тут у матроса приступ аппендицита. Вызовут Анненкова на корабль, он операцию сделает и домой, опять в компанию, руки помоет и за стол: догуливать. Однажды, правда, поступил неосмотрительно, пригрозил одному старшине:
– Если будешь ухаживать за моей женой, то смотри, попадешься ко мне под нож, я тебе устрою...
И надо же такому случиться, тот старшина с приступом аппендицита «попал под нож» к Анненкову. Тот сделал удачно операцию, но старшине казалось, что плохо, и он жаловался хирургу Фомину, что после операции у него начало болеть яичко.
– Это он мне устроил... – твердил старшина. Фомин объяснял тому старшине, что одно с другим не связано, что болит по другой причине, но тот стоял на своем.
Жена Анненкова была учителем музыки, учила детей игре на пианино, а тот старшина участвовал в художественной самодеятельности и часто толкался в доме офицеров флота, где проходили занятия музыки. Так что повод для ревности был.
Хирург Володя Фомин до службы учился в медицинском институте. Студент был перспективный. Ему пророчили большие успехи в области хирургии. На 3-м или 4-м курсе их перевели в военно-медицинскую академию, которую он и окончил. У нас на крейсере операции он делал блестяще, показательные! После операции аппендицита оставался маленький шрам. По этой причине к нему была очередь. Записывались матросы на плановые операции к Фомину. Оперировал он всегда по понедельникам, чтобы не проводить политзанятия. Как хирург, он был виртуоз. И, как человек, был внимательный, чуткий, спокойный, отзывчивый, покладистый. Читатель упрекнет меня, что я наделил Фомина такими уж положительными чертами. Но это был мой друг. Даже на моей свадьбе он был дружком. Всегда был с юмором. Иногда с флотским юмором. Вот как-то сказал одному молодому офицеру:
– Ты знаешь, с кем я про тебя договорился? С самим Гинзбургом! Так что можешь меня поставить на комод и... целовать в одно место!
Гинзбург Яков Залманович был врач-уролог, подполковник, кандидат медицинских наук, служил в госпитале. В наших глазах – светило. Конечно, лейтенанту до такого трудно добраться. А тут – пожалуйста, Фомин договорился.
Летом 1958 г. отряд кораблей в составе крейсера «Адмирал Лазарев», эскадренных миноносцев «Выдержанный» и «Возбужденный» осуществил дальний океанский поход под флагом командующего ТОФ адмирала Фокина В.А. У Фокина разболелись глаза, а точнее, один глаз. Он считал, что засорил глаз, но полковник-медик, который был с ним, ничего найти не мог. Говорил, что простудил, или влияние солнца в этих жарких местах и т.д. Все по-научному. Но Фокин мучался, глаз воспалился, боль, покраснение, слезотечение. И так трудная морская служба для здорового человека, а тут бессонные ночи, жара, духота, командование отрядом кораблей, пройти нужно скрытно, полное радиомолчание… Фокин мучался, он не находил себе места, снова позвали полковника – опять ничего! И тут на ходовом мостике, по делу службы, появился старший лейтенант Фомин. Он был дежурным по медицинской службе корабля. Когда Фомин услышал этот разговор про больной глаз комфлота, то подошел к нему и вежливо предложил свои услуги. Читатель, наверное, уже догадался, что там была соринка и Фомин удалил ее. Комфлоту сразу стало легче, глаз отпустило и через некоторое время он пришел в норму.
Был случай, когда Фомин сделал операцию одному офицеру, связанную с семенным канатиком, от которой в госпитале отказались, а матросу Келеберде удалил большую часть какой-то кишки. Все операции проходили удачно, но кто-то из проверяющих медиков запретил это, а Фомину сказал:
– Это вы сами оперировали? На корабле?
– Да.
– Так вы – шарлатан!
С тех пор на крейсере простые операции стали делать все реже и реже, а потом совсем прекратили: отправляли больных в госпиталь. Да и в госпиталях начали оседать слабые специалисты, которые не хотели служить на кораблях, боялись корабельной службы, как черт ладана. Пример тому: умер на операционном столе начальник штаба 17-й оперативной эскадры (Камрань) капитан 1 ранга Никонов В.Н., молодой сравнительно офицер, мой сменщик на должности командира бригады противолодочных кораблей на Камчатке. Кстати, сам пришел в госпиталь на операцию, своими ногами. А оттуда – вынесли.
В понедельник Фомин сделал очередную операцию аппендикса. Операция прошла успешно. Прооперированный матрос лежал в медотсеке, и Фомин несколько раз проверил его. Он всегда навещал прооперированного больного. Во-первых, это был его долг, как врача, как хирурга, а во-вторых, санитар-матрос Санька Фролов имел свое, собственное, мнение по отношению ко всем больным. Матросы, которым нужна была небольшая медицинская помощь, старались зайти в медотсек тогда, когда санитара Фролова там не было. А тот всегда кричал на больных:
– Сачки (т.е. лодыри, уклоняющиеся от работ, симулянты – авт.)! Я бы вас расстреливал перед строем! Какой ты больной?! Да об твой лоб поросят бить можно!
Офицеры-медики знали о таком поведении Фролова, сдерживали его, воспитывали, но из санитаров – не выгоняли. Да и кадровая политика раньше была такая: кого вам дали – с тем и работайте! Потом Фролов обслуживал группу высокопоставленных чиновников города и края, которые лечились на корабле от облысения. Начали со старпома капитана 3 ранга Волобуева. Ему помогло. Массаж. Электрогребенка. Парафиновая маска на лысую голову. И протирание спиртом. Все было корабельное, кроме спирта. Его клиенты покупали сами. Слух об этом методе лечения прошел по городу, и когда корабль стоял на ремонте в Дальзаводе, в г. Владивостоке, черные «Волги» одна за одной, по графику, с лысыми пассажирами подъезжали к крейсеру. Что было, то было.
А ночью с понедельника на вторник случилась незапланированная операция. Острый приступ аппендицита. Сложной оказалась операция. Уставший и измотанный Фомин только под утро пришел в свою каюту и лег на койку. И, хотя он был возбужденный, сразу же уснул.
Во вторник всегда проводились учения по отработке утреннего распорядка дня. Независимо от того стоял ли ты на вахте ночью, или пришел с патруля, или были какие либо ночные работы – в 5.30 поднимали всех офицеров, мичманов, дежурных по боевым частям и службам, собирали в кают-компании, инструктировали и направляли на места контроля за личным составом. Все люки, коридоры, умывальники, кубрики, верхняя палуба контролировались офицерами и мичманами.
Помощник командира корабля капитан-лейтенант Мамончиков проверял, как правило, каюты офицеров и мичманов. Это был добросовестный офицер, пришел вместе с крейсером с Балтики. Про него на корабле была написана песня:
“Задумчивый голос Мамона
В динамике хрипло звучит.
Из нижних кают по приказу старпома
Народ на зачеты бежит.
Когда Мамон зовет в салон,
По нижней палубе проходит тихий стон...
И сокращаются сквозные увольнения,
Когда Мамон зовет в салон”.
Но, в целом, это был человек положительный. Доступный. Душевный.
И надо было так случиться, что Фомин ночь не спал, а Мамончиков контролировал утренний распорядок дня. Увидев спящего Фомина, помощник включил свет в каюте, тронул его за плечо, проговорив:
– Вставайте!
Офицер-хирург продолжал лежать.
– Подъем, – требовательнее проговорил Мамончиков. Фомин продолжал лежать.
– Я кому сказал?! – повысив голос, проговорил помощник и потянул на себя одеяло.
– Пошел ты на... – неожиданно для самого себя выкрикнул хирург и снова укрылся одеялом, ему было обидно: он ночь не спал, спасал жизнь матроса, сделал операцию и тут его тянут за одеяло, посылают проверять распорядок дня, что может сделать каждый, а операцию, кроме него, никто сделать не может.
– Что?? – захлебнулся от неожиданности помощник. Это было возмутительно!
По кораблю ходил каламбур, точно освещая взаимоотношения тех лет между старшими и младшими: «Вчера со старпомом схлестнулся. Я ему ответил: «Никак нет!»
Мамончиков побежал к старпому капитану 3 ранга Коростелеву Семену Елизаровичу (впоследствии контр-адмирал, 1-й начальник штаба 10-й оперативной эскадры).
– Товарищ капитан 3 ранга! Меня Фомин на… послал!
– Ха-ха-ха, – рассмеялся, а точнее, зашелся в хохоте старпом, – ну ты и даешь, помощник! Фомин на… послал… ха-ха-ха… ой, не могу…
Мимо каюты старпома проходил командир корабля капитан 1 ранга Иванов Василий Николаевич. Услышав хохот, зашел к старпому.
– Что здесь у вас?
– Ой, не могу… ха-ха-ха… товарищ командир… ну и шутник у нас помощник: говорит, что Фомин, ха-ха-ха, его на… послал! Представляете, Фомин и вдруг – на…
Этот случай прошел без последствий. На корабле их уважали обоих: и Фомина, и Мамончикова… Но, что было, то было.
«Эй, моряк, ты слишком долго плавал...»
Меня, крейсерского офицера, через день стоящего на вахте, послали дежурить по комендатуре Совгаванского гарнизона. Офицеры шутили: «Это, чтобы служба медом не казалась». Прибыл в комендатуру, принял обязанности дежурного. Старый дежурный, которого я сменил, убыл домой, комендант – тоже, и мы с помощником остались «рулить» гарнизоном. В нашем распоряжением был комендантский взвод, дежурная автомашина и патрули на маршрутах. Дежурная автомашина периодически разъезжала по местам патрулирования, чтобы убедиться на месте ли патрульные, и забрать задержанных за нарушение воинской дисциплины и порядка. Да это и правильно: зима, холодина, пока патруль дотопает до комендатуры, все может случиться. Патрульным разрешалось зайти в магазины, столовые, вокзал, чтобы обогреться.
Телефонная связь была слабо налажена и патрульные, если задерживали нарушителя, то бодро топали пешком в комендатуру: и свою работу показать, и привести задержанных (показать товар лицом), и, самое главное, обогреться в комендатуре. Некоторые коменданты и их помощники, инструктируя патрульных, давали им задание по количеству задержанных или замечаний. План, так сказать. Может быть, смысл в этом был, т.к. некоторые начальники патрулей, как правило, молодые офицеры, несли патрульную службу халатно. А некоторые, наоборот, чересчур рьяно, как говорили матросы, «зверствовали». Один мой сослуживец по крейсеру «Адмирал Лазарев» капитан-лейтенант Александр Петров до того рьяно нес патрульную службу, что даже получал от коменданта г. Владивостока подполковника Грищенко благодарности. Помню, как-то он остановил одного лейтенанта в темных очках и записал замечание «за нарушение формы одежды», говоря при этом, что темные очки, согласно правил ношения военной формы одежды, не предусмотрены. Я Петрова осуждал за это, т.к. у меня от бессонных ночей (вахта – через день на якоре и ежедневно в море) часто болели глаза. Серьезно болели, вплоть до госпитализации. Врачи, кроме всего прочего, рекомендовали мне носить темные очки. И я часто носил их. Встречаясь с друзьями или хорошо знакомыми, говорил, как бы оправдываясь:
– Это я не «выступаю», а у меня глаза болят.
И вот я Саньку Петрова (а мы с ним были и однокашниками по училищу) пожурил, не одобрил за такое рвение. А он мне ответил:
– А этот лейтенант – «особист», оденет темные очки, думает, что его не узнают, и «шарахается» по Ленинской, «шпионов ловит». Вот я его и записал.
Лейтенант, правда, просил не записывать его, т.к. все равно знал, что его командованию любое замечание, даже бестолковое, будет неприятно. Ссылаясь на свои больные глаза, я просил Саньку этого лейтенанта, именно за этот случай, не записывать. Что он мне и обещал. Как-то потом, много лет спустя, командуя соединением противолодочных кораблей на Камчатке, я выслушал недовольство со стороны начальника ОУС (отдел устройства службы) Камчатской военной флотилии капитана 1 ранга Чайки по поводу моих темных очков. А было снежно, белым-бело, яркое солнце – такое плохое сочетание для глаз. И тут вдруг прибывает на бригаду командующий Камчатской военной флотилии вице-адмирал Клитный Николай Гаврилович, и тоже в темных очках. Мы с ним на эту тему нашли общий язык. Я посетовал ему, что хожу в темных очках, а когда встречаю начальников, то снимаю их. Те уедут, снова одеваю.
– Не надо снимать! Ходите в темных очках. Они для этого и предусмотрены, – сказал Клитный. Он был умным командующим. Кстати, его младший сын Николай служил у меня на бригаде, на скр «Сторожевой», командиром зенитно-ракетной батареи, а второй его сын – в разведотделе штаба Камчатской флотилии.
Потом Клитного назначили начальником штаба Черноморского флота и, когда я отдыхал в санатории КЧФ, он звонил мне по одному вопросу.
Тогда меня поздно вечером вызвали на связь к оперативному телефону.
– Давайте скорее, вызывает на связь начальник штаба флота, а мы вас найти не можем...
Надо сказать, что санаторий был переполнен, и поступающих туда отдыхающих на несколько дней селили в большой общий зал. Мужчин в один зал, женщин – в другой. Потом, по мере освобождения номеров, расселяли по номерам. Также поступали и с семейными. Эти залы офицеры, шутя, называли «Залы Чайковского». Там и дети поджидали своей очереди вместе с родителями: мальчики – с папами, а девочки – с мамами. Нам тогда уже дали семейный номер, а искали по залам.
– Так уже ночь, куда же звонить? – уточнил я.
– Нет... идите... он вас ждет на связи, – настойчиво тащил меня дежурный врач-черноморец. Он прочно держался за это место и достал бы меня хоть из-под земли, если того пожелало бы столь высокое командование.
Переговорили с вице-адмиралов Клитным, и я направился к себе в номер.
– Товарищ капитан 1 ранга! Что же вы нам не сказали, что вас знает вице-адмирал Клитный, что вы знакомы. Мы бы вас не держали в «отстойнике», а изыскали бы место, где вас разместить, – сказал врач.
– Не только Клитный знает, а знает и адмирал флота Капитанец, он был у нас командующим до Клитного, и адмирал Хронопуло: я у него был начальником штаба бригады на Камчатке, и адмирал Громов Феликс Николаевич, но ни к кому из них я навязываться не хочу. Помните наркома ВМФ, а потом главкома ВМФ Н.Г. Кузнецова? Брежнев был у него одно время начальником политуправления ВМФ. Кстати, по ходатайству Кузнецова, Брежнева убрали с этой должности. Кузнецов сказал: «Я такого адмирала не знаю!» Ну, ведь правильно сказал? А потом, когда случилась гибель линкора «Новороссийск» и Хрущев, Жуков и Брежнев, объединившись, сняли Кузнецова с должности, разжаловали, ему была назначена незаслуженно низкая пенсия, он начал болеть и, когда его соратники обратились к Брежневу, то тот сказал: «Пусть обратится лично», на что Николай Герасимович ответил: «Я – не нищий!» Не знаю, как на самом деле, но мне казалось, что я врачу-черноморцу преподнес хороший урок.
Сижу в комнате дежурного по комендатуре. В комнате – специфический запах чего-то кислого. Воздух застоявшийся, но в комнате тепло, натоплена печь. Особенно приятно, когда прижмешься спиной к обогревателю. Наверное, так все делают, т.к. следов от обогревателя на спине нет. А у нас, у флотских офицеров, темно-синие кителя и след от извести был бы заметен. Значит, отшлифовали обогреватель спинами.
Вместе с помощником принимаем телефонограммы, передаем их, отвечаем на звонки. Много звонков: все уточняют что-то. А где же еще уточнить? Справочного бюро нет никакого. Все закрыто. Спрашивают про рейсы самолетов, с какого аэродрома будет взлет: из города или с военного аэродрома, как добраться до железнодорожного вокзала, где порт Ванино, откуда отправляется пароход «Приморье» и т.д.
Слышу стук ботинок по деревянным мосткам. В те годы в Советской Гавани вместо тротуаров были деревянные мостки. Громкие голоса. Хлопанье дверью. Это прибыл патруль, который патрулировал в поселке «Заветы Ильича». Это – самый центр военного гарнизона. Патруль прибыл не один. Привели они с собой задержанного сухопутного старшего лейтенанта. Нетрезвого, а точнее, пьяного. Знакомая физиономия. Попадалась мне эта физиономия, по-моему, в Бяудэ, где я жил и где зимой базировался наш крейсер.
– Товарищ капитан-лейтенант! Привели старшего лейтенанта... – начальник патруля назвал фамилию, – в нетрезвом состоянии, шарахается по поселку... Вот его документы.
Я взял документы старшего лейтенанта и начал записывать его в журнал задержанных.
– Что у него там в портфеле? – спросил я патрульных.
– Говорит, что деньги. Получка на весь ВСО (военно-строительный отряд).
– Что-о-о?
– Так он – финансист. Получил получку на весь ВСО.
– Ни хрена себе... – пробормотал я и обратился к финансисту: – Сколько там у тебя денег?
– Тыщь... пятьсот… – ответил тот заплетающимся языком.
У меня лихорадочно заработала мысль: денег много, нужно их пересчитать и составить акт. Я, помощник и начальник патруля приступили к пересчету денег. Аккуратные пачки денег были уложены в портфель. Там же лежала и раздаточная ведомость. Сумма денег, что насчитали мы, и то, что было указано в ведомости, совпали. На портфеле был слепок из пластилина, видимо, старший лейтенант часто пользовался этим портфелем для доставки денег. Я его опечатал печатью старшего лейтенанта и закрыл в сейф. Сейф тоже опечатал, но уже своей печатью. В портфель мы вложили составленный нами акт. Причем, кроме нас, расписался в акте и этот незадачливый офицер.
Патруль снова убыл по маршруту. Коменданта я вызывать не стал у него и так собачья должность. Все праздники он в комендатуре, драки – он со своим комендантским взводом – туда, разнимать и задерживать, увольнение моряков на берег – он организовывает патрульную службу, гауптвахта подчинена ему и т.д. Я позвонил дежурному по ВСО и сообщил о задержании их финансиста. ВСО оказался верен самому себе: они прислали за своим финансистом такого же зачуханного старшего лейтенанта да, вдобавок еще, без документов. Финансиста я не отдал и отправил его сослуживца в отряд. Даже при наличии у него документов я бы финансиста не отдал, т.к. был приказ командира Совгаванской военно-морской базы контр-адмирала Гончара – задержанных офицеров отдавать командирам кораблей (частей).
Должен сказать, что Гончар, будучи командиром Совгаванской базы, отдал приказ: всем водителям автомашин подбирать по дороге пешеходов. Это было так здорово! А потом, когда военно-морской базой стали командовать другие командиры, поступил и приказ другой: никого не брать, машинам не останавливаться и т.д. А, может быть, со сменой командиров и времена поменялись? Когда жена автора несла на руках нашу маленькую дочь в поселок Десна, где был медпункт, а жили мы в поселке Бяудэ, (в 5-6 км), она уже выбивалась из сил, вдруг остановилась грузовая военная машина, где сидели два солдата, взяли ее, посадили в кабину, причем водитель, совсем молодой парнишка, сказал своему напарнику:
– Таких надо брать.
Мы этот случай вспоминаем до сих пор, вот уже почти 40 лет. А потом поступила другая команда:
– Машинам не останавливаться! Никого не брать! Будем за невыполнение приказания строжайше наказывать! – и наказывали, и снимали с машин водителей, и в нарушение всех законов и правил отбирали водительские удостоверения, а то и уничтожали их. Но порядка от этого больше не стало. Кто же были эти новые командиры? Это был контр-адмирал Савельев, а потом – контр-адмирал Сидорчук. Родина должна знать своих «героев».
Продолжаю нести службу в комендатуре. Опять стук ботинок по деревянным мосткам. На этот раз патрульные привели со станции Сортировочная, где был железнодорожный вокзал, капитана медицинской службы. Капитан прилично выпивший, флагманский врач-подводник 90-й ОБПЛ (отдельной бригады подводных лодок). Веселый, жизнерадостный, симпатичный, поет «Эй, моряк, ты слишком долго плавал...» В те годы это была модная песня. А он, капитан Сунцов Николай, на самом деле, только что пришел с моря на дизельной подводной лодке. Семьи у него тогда не было, куда-то нужно пойти молодому офицеру? По нашей русской традиции и выпить нужно. В гарнизоне продажа спиртных напитков была запрещена. Продавалось спиртное в городе, в поселке Десна и на станции Сортировочная. Вот он и пошел на «Сортировку», как говорили молодые офицеры между собой. Там выпил, пел на улице все ту же песню: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал...». Бродил по привокзальной площади, пока его не задержал патруль.
Приводили пьяных и самовольщиков: матросов и солдат. Их записывали в журнал задержанных и помещали в камеру рядового состава. Скучать не пришлось. Где-то около 24.00. позвонили из политотдела базы, уточнили о количестве задержанных, о характере проступка и т.д. Это им нужно для доклада наверх.
В камере задержанных рядового состава бушевал пьяный матрос:
– Чего меня здесь держите? Отпустите! Мне на корабль надо! Вот погодите, член военного совета адмирал Захаров вам устроит. Да я Хрущеву напишу, Никита Сергеевич с вами разберется! Он вас тут всех разгонит! Он с вас погоны посрывает! Будете свинарями, как майор Чиж (был такой майор Чиж, который стал свинарем и это пропагандировалось)! Позовите старшего! Кто у вас тут старший?! – матрос дергал решетку, бил ногами, орал, матерился, но у нас на этот счет была установка: с пьяными не разбираться. Задержали пьяного – пусть сидит до вытрезвления, а потом или на корабль (в часть), или на гауптвахту. Некоторые молодые офицеры перегибали: то заставят дыхнуть задержанного на него, то дыхнуть в стеклянную банку, а потом самому убедиться: пахнет из банки спиртным или нет. Старшие, опытные офицеры говорили:
– Так нельзя делать! А если он тебе плюнет в лицо?! Что тогда?!
По-моему, доходчиво объясняли. Один капитан-стройбатовец догадался вырыть глубокую яму с отвесными стенами и забрасывал туда пьяных солдат до их полного вытрезвления, а предварительно «макал» их в большой чан с водой, как он говорил, в «бассейн».
– Ты знаешь, так хорошо получалось: пьянки прекратились совсем. Мои старшины вечером ждали увольняемых. Чуть кто пришел с запахом – его сразу в бассейн и в яму. Мы по дисциплине в передовые вышли. А потом кто-то написал в политуправление, приехала комиссия. Я думал, что опытом поделиться, а они меня тут же сняли с должности, из партии исключили... – этот капитан злости к себе не вызывал: маленький, с голубыми детскими глазами, говорил чистосердечно. Он считал, что так и должно было быть. Нигде он не учился, был фронтовиком и вырос до капитана из солдат. Видимо, случайно…
Матрос за решеткой продолжает орать, стучать в дверь, то угрожает членом военного совета, то просит отпустить его, то «поет» песню на мотив «Хотят ли русские войны?..», но слова совсем другие:
“Хотят ли моряки вина?
Спросите вы у Фисюна.
Хотят ли они водочки?
Спросите у Колодочки”.
Надо сказать читателю, что контр-адмирал М. Фисюн был начальником политотдела Совгаванской базы, а капитан 1 ранга Колодочка – начальником тыла. Но из «песни» слов не выкинешь.
Справедливости ради следует сказать, что матрос был пьян, сильно пьян. Пусть благодарит бога, что патрульные подобрали его, а то бы замерз где-нибудь.
Про справедливость скажу так: еще курсантам нам говорили некоторые офицеры, что в армии справедливости нет. Я же всю жизнь старался служить по справедливости. Но далеко не всегда ко мне относились справедливо. Однажды даже был арестован на трое суток. Даже не знаю, за что. А дело было так. Нас, четверых курсантов, выпускников училища, направили на стажировку на эскадренный миноносец «Вызывающий». Всем нам присвоили воинское звание мичман, и мы три месяца должны были стажироваться на офицерских должностях. Потом – в училище и выпуск.
Нас было три артиллериста: Иван Ершов, Володя Финкильштейн и я. И один минер Гена Хорсун. На «Вызывающем» обстановка была не из лучших. Командир корабля капитан 3 ранга Какорин делом не занимался. С возрастом и опытом службы я имею право так сказать, т.к. почти 30 лет непрерывно прослужил на кораблях, из них – 7 лет командиром корабля и почти 7 лет комбригом. Он часто отсутствовал. Появлялся на корабле каким-то помятым, и матросы были о нем невысокого мнения. Опаздывал на службу… К трапу приходила его жена, чтобы узнать на корабле он или нет. Однажды, уже при нашей стажировке, не прибыл на корабль по вызову и корабль ушел в море без него. Оповеститель прибежал к нему домой, а его нет.
Опять приходила жена, и они у трапа выясняли отношения.
– Я был у Ивана Ивановича! – кричал Какорин жене. Видимо, Иван Иванович был его друг.
Старпомом был капитан-лейтенант Ермаков (впоследствии начальник тыла Черноморского флота, контр-адмирал). У него была крейсерская закваска, т.к. до этой должности он служил на крейсере «Калинин» командиром башни главного калибра, а потом, там же, помощником командира. Часто он устраивал разносы личному составу:
– Товарищи Власов и Квасов! Товарищ Бардашевский! (Это были старшины срочной службы). Товарищи зенитчики! Ржавые и грязные!
Про Ермакова по кораблю ходила песня, матросы уверяли, что – про него:
“Ты, старпом, не кричи, объясниться разреши,
Обрати свое вниманье на пожар моей души.
Ты рукой не маши, так уж быть, все сам реши,
Твои очи, между прочим, очень дивно хороши.
В увольнение я собирался тщательно:
Драил бляху и ботинки с кремом обязательно.
Но старпом-крокодил меня тут же «прихватил»
И в одно свое мгновенье на губвахту посадил!
В каюте у себя ты лаешь на меня,
Хочешь, чтоб голова моя стала бы лысая,
Мне не страшна «губа»: там жизнь не так дурна,
А жить на корабле огнеопаснее!”
Песня корявая, неинтеллектуальная, но матросы хвастались, что они сами ее сочинили. Кто его знает. Надо пояснить, что в матросском лексиконе «губа» и «губвахта» – это означает гауптвахту. А то, что они поют про лысину, так Ермаков был симпатичный мужчина, но лысый.
Командира штурманской боевой части на корабле не было, был командир группы лейтенант И. Косяк, но его штурманом не назначали, а пришел с классов, что были организованы при ТОВВМУ, старший лейтенант Виталий Пастернак.
Командир артиллерийской боевой части капитан-лейтенант Миронов собирался уходить, на замену ему прибыл временно на должность командира батареи главного калибра старший лейтенант Флорентин Николаев, которого я дублировал. Потом Николаев будет командиром большого ракетного корабля, офицером штаба базы «Стрелок», офицером главного штаба ВМФ, куда его «перетянет» его бывший комбриг М. Путинцев.
Командира минно-торпедной боевой части также не было, исполнял обязанности командир группы лейтенант Васько, которого командиром БЧ не назначали, т.к. Васько служить не хотел и добивался уволиться в запас по-хорошему. А ведь раньше, до ухода на пенсию, офицеров не увольняли. Пьяниц, разгильдяев, прогульщиков – держали. Неоднократно осужденных судом чести офицерского состава – держали, говорили: «Воспитывайте!»
Потом пришел, тоже с курсов, старший лейтенант Лев Козьмин. Впоследствии он будет флагманским минером бригады, офицером управления боевой подготовки штаба ТОФ, начальником штаба полигона, что в бухте Патрокл.
Командиром боевой части связи был капитан-лейтенант Жданов. Товарищ положительный. Закончит службу преподавателем в академии Генерального штаба.
Командиром электромеханической боевой части был капитан-лейтенант Воротынцев – тоже собирался уходить.
Начальника медицинской службы не было: долго лежал в госпитале. Но что характерно: его кортик лежал в столе, в каюте, но никто его не украл. Ведь было же, черт возьми, и что-то положительное в то время.
Начальником радиотехнической службы был капитан-лейтенант Агеенков Александр. Весельчак. Простецкий. Не жадный. Хороший товарищ. Но... почти всегда «горел» на выпивках. Потом мы вместе с ним служили на крейсере «Адмирал Сенявин», потом на одной бригаде, на о. Русском, где он был флагманским РТС, а я командиром корабля. Закончил он службу представителем военной приемки в звании капитана 2 ранга. Перестал выпивать совершенно. Ни капли спиртного.
Помощником командира корабля был капитан-лейтенант Смирнов Геннадий Иванович. Спокойный уравновешенный офицер. При нем, когда старпом уходил в отпуск, на корабле устанавливалась деловая, спокойная обстановка. И вахта неслась, и приборки делались, и рыбу ловили. Закончит службу заместителем начальника управления кадров ТОФ, капитаном 1 ранга.
Замполит и все вышеперечисленные офицеры собирались куда-то уходить со службы. Вот в такой обстановке мы, мичмана-курсанты, оказалась. Разместили нас в 4-х местной каюте. В один из первых дней пребывания на корабле нас всех арестовал командир корабля. Обеденный перерыв в то время был с 12.00. до 14.00. Это и обед, и послеобеденный отдых. Матросы называли это время «адмиральский час». Мы, курсанты, обедали в старшинской кают-компании. Рядом – наша каюта. После обеда легли на койки, отдыхаем. В 13.45 горнист сыграл по корабельной трансляции подъем и раздалась команда:
– Команде вставать! Койки убрать!
В это время открылась дверь в нашу каюту и вошёл командир корабля. Кто-то из нас лежал: время еще было, кто-то вставал, я сидел на верхней койке, свесив ноги, пытаясь слезть на палубу, да так, чтобы не наступить на голову товарищу. Командир выпучил свои глаза и заорал:
– Всем по трое суток ареста!
Я больше чем уверен, что он не знал даже наших фамилий.
Решили отправить нас на гауптвахту поочередно, по 2 человека. Первыми отправили меня и Хорсуна. Гауптвахта находилась в Промысловке (потом – Тихоокеанский, потом – Фокино), куда мы и направились. Посадили нас в двухместную камеру для старшин. Утром меня отправили старшим на работу в Промысловку, а Гену Хорсуна оставили и даже отпустили. Дело в том, что Хорсун был женат на дочери командующего пограничным округом. И вот жена его Валя с родителями приехали к нему на корабль, а он – на «губе». Тесть – пограничник полковник Иванов (в те времена даже округами командовали полковники) направился к командиру бригады, в состав которой входил наш эсминец, капитану 2 ранга Радченко. А тот и знать не знает про арест курсантов.
– Мне о каждом матросе докладывают, а тут не доложили, – оправдывался он перед командующим погранокругом. Не знаю, как в его глазах смотрелся Какорин: или как требовательный командир, или как безалаберный, поверхностный человек. Какорин, видимо, на нас хотел завоевать о себе мнение требовательного командира.
С гауптвахты меня больше на работы не посылали. А после нас с Хорсуном Ершева с Финкильштейном на «губу» не посадили. То взыскание в отношении себя я считаю несправедливым. Читателю, наверное, интересно узнать, что же стало с моими друзьями-курсантами. Все мы училище окончили. Иван Ершов рано уволился в запас, стал капитаном дальнего плавания на рыболовецких судах, награжден несколькими трудовыми орденами, рано ушел из жизни. В его честь один из теплоходов назван «Капитан Ершов». Володя Финкильштейн, будучи курсантом, женился на студентке медучилища, у них родилась дочь, которая, став взрослой, не захотела и не взяла его еврейскую фамилию. Он тоже уже ушел из жизни. Служил на Каспии.
Гена Хорсун служил в Ленинграде. Сначала – на катерах ОВРа (охрана водного района), там его избрали комсоргом и он крепко зацепился за Ленинград. Перешел в НИИ, стал лауреатом Государственной премии.
Но это все воспоминания. Возвращаюсь к службе, о которой речь выше.
Утром на службу прибыл комендант майор Саакян. Он пробурчал, почему ему не доложили о задержанных офицерах, но, как я видел, в душе он был доволен, что ему дали ночью поспать. У него такая бешенная нервная должность. А если бы я ему доложил ночью, что задержан пьяный офицер и у него полмиллиона казенных денег? Конечно, он немедленно прибыл бы в комендатуру.
Первого вывели из камеры офицера-финансиста. Я открыл сейф, достал портфель с деньгами, опечатанный его печатью, и вручил его незадачливому офицеру.
– А где деньги? – торопливо и подозрительно спросил он.
– Так вот же, в портфеле...
– Да нет, не эти, а мои деньги... – он взял свое удостоверение личности и из-под корочки вынул спрятанные 10 рублей. Видимо, это была его «заначка». – Все в порядке, – доложил он коменданту, а казенные деньги не стал и пересчитывать. За ним уже пришел кто-то из командования отряда, и Саакян, объявив какое-то дисциплинарное взыскание, выпустил его.
– Как же ты так халатно обращаешься с деньгами? – невольно я спросил его.
– Просил уволить меня из вооруженных сил – не увольняют. Мне уже 35 лет, а я все еще старлей... Вот таким образом добиваюсь ДМБ (демобилизации – авт.).
А может быть, врал, т.к. физиономия у него была спившаяся.
Второго для разбора вызвали капитана Сунцова, того самого, который вернулся на подводной лодке с моря и распевал песни на Сортировочной.
– Ну что, моряк, ты «слишком долго плавал»? – спросил его Саакян.
– Товарищ майор, да случайно все получилось. Когда они пристали ко мне, я сам попросил патрульных взять меня... выручить меня.
– А кто это «они»? Которые пристали к тебе?
– Да, пьяные какие-то, я их не знаю. Пристали, чтобы я им бутылку поставил.
– Выходит, ты сам сдался патрулям, попросил у них помощи или зашиты, что ли?
– Так точно... Товарищ майор, это правда, да я здесь, рядом с вами служу, на бригаде подводных лодок, на Постовой...
– Да, знаю...
– Товарищ майор, вы не докладывайте обо мне... Меня ведь только назначили флагманским врачом. Мне это замечание ни к чему. Ну, и я вас, чем
смогу, выручу: или лекарства какие будут нужны, или путевка в санаторий потребуется, – уже потише говорил он.
– Дежурный! – обратился ко мне комендант. – Правда, что капитан сам обратился к патрулю?
– Правда, – ответил я, т.к. это на самом деле была правда, и второе, не менее важное, было то, это с этим офицером я встречался во Владивостоке. Он был знакомый, если не однокашник, нашего корабельного хирурга Володи Фомина. Но без коменданта я его выпустить не мог: мало того, что он был в нетрезвом состоянии, он еще был записан в журнал замечаний начальником патруля, и о нем было доложено дежурному по политотделу.
Комендант отпустил его, напутствуя:
– Я всегда говорил, что нужно хорошо закусывать...
Потом он позвонил по телефону в политотдел базы и доложил, что Сунцов сам обратился к патрулю за помощью. И что мы здесь палку перегнули, не разобрались, и что пьянку офицеру не считать.
«Откомандировать!.. После заготовки металлолома»
В начале 1965 года меня назначили командиром дивизиона главного калибра крейеера «Адмирал Сенявин». Это был крейсер проекта «68-бис», который прибыл с Балтики на ТОФ северо-морским путем в 1955 г. и базировался в заливе Стрелок. Для меня это было повышением по службе, т.к. в то время я был командиром БЧ-2 (артиллерийская боевая часть) эскадренного миноносца «Ведущий» Совгаванской военно-морской базы. Хотя должность командира БЧ-2 эсминца – самостоятельная должность, хлопотливая и очень трудная по физической нагрузке, но штатная категория там всего-навсего «капитан-лейтенант», а у командира любого артиллерийского дивизиона крейсера штатная категория – капитан 3 ранга. И оклад выше. Так что это было повышение. Правда, командир эм «Ведущий» капитан 2 ранга Благообразов Б.В. сказал мне:
– Зря ты согласился. Только время упустишь...
Но я уже 3-й год ходил в капитан-лейтенантах, артиллерийских должностей с категорией «капитан 3 ранга» не так уж много, тем более, что 6 лет я прослужил командиром группы управления артиллерийским огнем дивизиона главного калибра на крейсере «Адмирал Лазарев», и продвижения по службе по артиллерийской специальности не предвиделось. Артиллеристы уходили служить в органы КГБ, в политработники, в тыловые органы, в ракетные войска, кто в подводники, кто в журналистику, кто куда. Некоторые пошли по командной линии, но я служить и расти по командной линии не собирался. В моем понимании строевая, командная работа, а точнее, служба была связана с окриками подчиненных, с шумом, с руганью, с поучениями, с указаниями, с конфликтами, а мне этого не хотелось. Не любил я ссориться, ругаться, спорить зря. А примеры напористых, злых, несправедливых, крикливых командиров у меня были. Про одного, в общем-то порядочного человека, наши корабельные офицеры сочинили какое-то подобие стихов:
«Домой мы шли – луна всходила,
Назад – встречали солнца всход.
Так эти крупных два светила
Регламентировали наш сход.
Порядок сей установило
Другое крупное светило.
Оно не всходит, не заходит.
Оно и на берег не ходит.
Сидит, ворчит и колобродит,
На всех шумит, само доходит...»
И еще было маленькое двустишие:
«Иные львы привыкли так считать:
Что их служебный долг на всех рычать!»
Но человек предполагает, а бог располагает: через 2 года исполнения должности командира дивизиона главного калибра меня назначили старпомом на эсминец: в связи с модернизацией «Сенявина» всех комдивов сократили. Таким образом, в чем-то прав оказался Благообразов Б.В.: будучи комдивом, время для роста в службе я потерял. Еще раз подчеркну, что не нравилось мне шуметь, кричать, помыкать, наказывать, а можно было бы и добавить: и унижать, и оскорблять, и т.д. Но вышестоящее командование как раз и ценило «крикунов». Это расценивалось, как требовательность. Потом, когда я уже стану начальником штаба бригады кораблей, начальник политотдела этой же бригады капитан 1 ранга Барбашинов В.А. скажет мне:
– Ты, Миша, хочешь, чтобы все было по-хорошему... но так не бывает.
А вот мой друг и сослуживец Володя Денисюк, будучи командиром эм «Вихревой», когда меня назначили начальником штаба бригады еще временно, сказал:
– Эта должность как раз по тебе: ты такой... крикливый.
Вот и суди, как хочешь.
Приказ о моем назначении подписан, пришла телефонограмма о моем откомандировании к новому месту службы, но меня направили старшим группы по разделке судов на металлолом, с задачей разделать спасатель «Сатурн», выполнить план сдачи металлолома за квартал (1500 тонн металла) и тогда, мол, откомандируем по месту назначения.
Площадка по разделке судов находилась в бухте Бяудэ. Там были оборудованы гинь-блоки, имелось 6 гусеничных тракторов, было несколько групп личного состава с бензорезами.
Заместителем по технической части был у меня капитан-лейтенант Н. Панченко, тоже строевой офицер. Снабжением занимался мичман Чеботарев, экспедитором на автомашине был старший матрос Будзуляк. Вот и все наше управление. Правда, с каждого соединения был старший группы – сверхсрочнослужащий.
Спасатель «Сатурн» был в свое время первый спасатель подводных лодок на больших глубинах. Достался он нам в виде трофея во время войны с империалистической Японией, где этот корабль был маткой подводных лодок. Он имел водоизмещение порядка 1,5-2 тысячи тонн. Мы решили вытащить его на берег. В носовой части, с бортов, были вырезаны сквозные отверстия, куда завели мощный трос. Через гинь-блоки трос прикрепили к тракторам, которые сцепили между собой в кильватер друг другу. В целях безопасности убрали всех людей.
Взревели моторы. Тракторы одновременно тронулись, выбрали слабину тросов, тросы натянулись, как струны, но корабль уперся носом в берег и оставался на месте. Была зима, грунт заледенелый, гусеницы тракторов скользили, пробуксовывали и чуть-чуть не хватало силы, чтобы «Сатурн» сдвинуть с места и затащить на берег.
– Проси еще один трактор, – посоветовал мне капитан-лейтенант Панченко, – должен пойти!
Я был тогда молодой офицер и не имел никакого понятия о заготовке металлолома, не говоря уже о технологии разделки кораблей и т.п. Но мне была поставлена задача, и нужно ее решать. Мы суммировали мощность тракторов, по справочнику боцмана рассчитали прочность троса. Получилось, что трос выдержит эту нагрузку. Прислали нам 7-й трактор.
И «Сатурн» пошел. Мы вытаскивали его на берег, отрезали куски по 30-40 тонн и отдавали их на разделку соединениям. Нарезанный металл грузили автокраном на автомашины и отправляли их для погрузки в железнодорожные вагоны. Представитель ОФИ Пухарев следил, чтобы вагоны загружались по 30 тонн, не менее. Отдельные большие куски металла тракторы тащили по заснеженной дороге самостоятельно. Благо, железнодорожная ветка была рядом. Никто нам не мешал. Работали весь световой день. Через день грузили один вагон. А всего за квартал мы сдали 1,5 тысячи тонн металла.
Может быть, я описал варварский метод, но ведь задачу мы решили и не продавали металл за границу за бесценок. Потомки не простят такого расточительства теперешним руководителям.
Непорядочность
Когда должность командира дивизиона главного калибра на крейсере «Адмирал Сенявин» была сокращена в связи с модернизацией корабля и постановкой его в «Дальзавод», меня назначили старпомом на эсминец «Вихревой», в 82 бкр военно-морской базы «Стрелок». Бригада базировалась на острове Русском. По составу это было большое соединение: крейсер «Александр Суворов», 5 эсминцев, несколько сторожевых кораблей, десантных кораблей и т.д.
Как и везде на службе, работы было много, хотя это была бригада кораблей резерва: ежегодные расконсервации и ввод кораблей в строй, прием на корабли личного состава запаса. Кадровые матросы называли их партизанами. Прохождение стажировки на плавающих кораблях. Сопровождение эшелонов с увольняемыми в запас и доставка молодого пополнения. Отправка личного состава на целину для уборки урожая. Сбор металлолома. Несение вахты и т.д.
В первый же год я сдал зачеты на допуск к самостоятельному управлению кораблем и через два года был назначен командиром эскадренного миноносца «Вкрадчивый». Будучи командиром корабля, мне часто приходилось замещать и начальника штаба, и командира бригады. Вот и в этот раз я остался за командира бригады. Штатного командира бригады капитана 1 ранга Довбня П.И. на бригаде не было; он часто бывал в командировках: то буксировали проданный за границу скр, то перегоняли малые десантные корабли по Амуру в Хабаровск в дивизию речных кораблей и т.д.
Накануне мы получили приказание отработать какие-то служебные документы и доставить их в п. Тихоокеанский, в штаб вмб «Стрелок». Для этой цели мы использовали наш служебный газик. Загоняли его на паром, переходили на пароме во Владивосток и дальше – в «Стрелок». Вот так мы добирались с документами с о. Русский до штаба базы.
Дурная работа: переписка из пустого в порожнее. Списываем со старых документов, только меняем фамилии должностных лиц. Вот и сейчас приготовили документы, приготовили с вечера машину, и я собрался ехать на ней в «Стрелок». Все, вроде бы, спланировали, но человек предполагает, а Бог располагает.
Ночью выпал большой снег. Редкий в наших краях. Такой снег, что движение автобусов и других машин по острову Русский было невозможно.
Не то, что ехать, а и думать об этом было нельзя. В дальнейшем читатель убедится, к чему привело нарушение, а точнее, неучет метеоусловий. Итак, я решил не ехать. Я не мог ехать. Машина была не в состоянии пробиться по глубокому снегу.
Утром, около 9.00, позвонил капитан 2 ранга Сень К.А. Он был штатным начальником оргмоб отдела и те документы, которые мы исполнили, были по его линии. А сейчас он временно исполнял обязанности НШ вмб «Стрелок», т.е. был для нас начальником.
– Вы почему не выехали к нам? – крикливо звучал его голос в телефонной трубке.
– Костя, здравствуй, такой выпал снег, что невозможно пробиться, – начал я. Должен сказать, что у нас с ним, до этого случая, были ровные служебные отношения. Я уже несколько лет командовал кораблем. По линии Сеня (по линии оргмоб отдела – авт.) замечаний у меня не было, все документы были отработаны, положенные учения проводили, он часто ставил нас в пример и каждый год присылал с проверкой комиссию. Но тут, в телефонном разговоре, он держал себя, как чужой, даже больше: как начальник. Даже на «вы» перешел.
– Немедленно выезжайте! Чтобы к обеду были с документами у нас!
– Константин Алексеевич! Не сможем! Я готов ехать, но снег – по горло! Не сможем.
– Ничего не знаю, выезжайте!
Ну, есть же такие твердолобые люди. Я понимаю, что ему нужно исполнять документы за базу для флота и он переписывает наши документы в свой план оргмобработы. У нас на бригаде были, сравнительно, сильные специалисты, и планы, решения и другие документы исполнялись качественно. Переписывай в свой план – и все.
Я посоветовался с начальником политотдела бригады капитаном 1 ранга В.А. Барбашиновым:
– Владимир Андреевич! Ты как считаешь: можно ехать в «Стрелок» или нет?
– Да ну, ты что! Брось и даже об этом не думай! – ответил тот. Он был в курсе дела, что я собирался везти документы в «Техас».
– Так Сень настроение испортил: требует выезжать!
– Глупости это. Я сейчас ему позвоню, – Барбашинов начал звонить по телефону: – Костя, Барбашинов говорит. Да, не можем мы ехать, ну, никак не пробьемся. У вас там, может быть, и мало снега, а у нас – по горло!
Но Сень все требовал и требовал, чтобы я выезжал к нему с документами.
С испорченным настроением я работал в штабе бригады, когда опять позвонил Сень:
– Я уточнил в 47 бригаде овра: сигнала «гололед» нет, машины ходят, движение не закрыто. Я вам приказываю: немедленно выезжайте!
– Что вам доложили на 47-й бригаде, я не знаю, но у нас, на нашем участке машины не ходят. Я еще раз повторяю: не могу я выехать, из-за непогоды.
Дальше со стороны Сеня пошли упреки, угрозы о наказании.
Минут через 5 после нашего разговора с Сенем ко мне прибыл ОД нашей бригады с журналом входящих телефонограмм, где говорилось: «Командующий флотом приказал движение всему автотранспорту запретить! Машины из парка не выпускать! Обо всех отсутствующих в гаражах машинах доложить по команде».
Через 10 минут ко мне зашел Барбашинов:
– Аварийное происшествие в базе. Кадровики попали в аварию на машине. Начальник отдела кадров Иванов – в тяжелейшем состоянии.
Я знал Иванова – молодой, корректный офицер (наверное, исключение из кадровиков). Утром нам сообщили, что Иванов скончался. Кадровик из Москвы, который ехал в одной машине с Ивановым, получил переломы костей и его госпитализировали. Подобрал их в свою машину контр-адмирал В.Ф. Варганов, который тоже куда-то ехал, и доставил их в госпиталь. Сеню пришлось ставить в известность жену Иванова о смерти мужа.
– Ну почему – он? Почему именно – он? – со слезами спрашивала она.
С Альбертом Ивановым я встречался несколько раз. Он производил на меня хорошее впечатление. Например, он сказал мне:
– Командир базы планирует вас после окончания учебы в академии (а я учился заочно) назначить НШ бригады.
Другие кадровики говорили, обычно, не так.
– Я вас представлю... мы рассмотрим... мы подумаем, куда вас назначить.
А вот Иванов скромно сказал – и назначение состоялось.
Его жену, Люду, я узнал уже в училище ТОВВМУ, где мне довелось быть зам. начальника училища. Люда работала на одной из кафедр. Потом она вышла замуж за училищного офицера капитана 1 ранга
Цымбала Б.Г.
Несмотря на то, что Сеню пришлось сообщать Ивановой Л. о гибели ее мужа и хоронить его, и, казалось, он должен был бы прочувствовать ту обстановку, в которой я находился на о. Русский, невзирая на все это, он написал приказ о моем наказании. Подчеркнув своим поступком свою непорядочность. Про таких говорят: «Бог им судья!»
«А начальник штаба ничего не замечает!»
Я только что прибыл служить на 173 бригаду противолодочных кораблей на должность начальника штаба. Разместил меня комбриг Хронопуло на эсминце «Бесследный». Сам он располагался на 3-м пирсе, где стояли новые корабли: «Сторожевой» и «Разумный», тогда они еще именовались, как БПК (большие противолодочные корабли). Начальник политотдела капитан 2 ранга Карлин А.И. располагался на плавмастерской «ПМ-25», что стояла на 1-м пирсе. А я, значит, оказался на 2-м пирсе, посредине. Хронопуло такое наше расселение объяснил так:
– На каждом пирсе – по начальнику.
В один из первых дней своего пребывания на бригаде я прибыл к комбригу на скр «Разумный», где он держал свой флаг. Смотрю: по коридору идет матрос, возбужденный, лицо в крови, руками размахивает...
– Товарищ матрос, – остановил я его, – что с вами случилось? – я решил, что произошла какая-то травма.
– Меня офицер ударил! – прокричал тот. Матрос находился в офицерском коридоре рядом с флагманской каютой, куда я направлялся.
– Идите со мной! – приказал я ему и завел в каюту, где находились командир бригады Хронопуло и начальник политотдела Карлин А.И. – Вот матрос говорит, что его офицер ударил! – доложил я комбригу. Отпускать матроса было нельзя: потом его не найдешь, или его обработают, что он будет отказываться. Сюда же, в каюту комбрига, я вызвал командира корабля капитана 3 ранга Кулика Л.В. и замполита корабля.
По этому поводу было назначено расследование. Выяснилось, что матроса ударил старший лейтенант Федоров, офицер БЧ-5. Матрос был недисциплинированный, но никто не имеет права допускать рукоприкладство. Это неуставное обращение с личным составом. По этому поводу был написан приказ, где Федоров был строго наказан. Обращено было внимание на этот факт командира корабля и замполита.
Но этот случай вдруг приобрел совсем другую окраску. На каком-то совещании начальник политотдела флотилии капитан 1 ранга Лукьянов рассказал об этом случае и вдруг заявил:
– А начальник штаба бригады, целый капитан 2 ранга, видит, окровавленного матроса и проходит мимо, никаких мер не принимает... – и еще раз он сказал что-то в этом роде. Мне передали о таком высказывании Лукьянова. По этому поводу я обратился к Карлину:
– Александр Иванович, вы же сами видели, как было дело! Это какая-то фальсификация фактов!
– Михаил Петрович! Что-то член военного совета перепутал, я ему скажу, не переживай!
А потом я и сам услышал такое же высказывание Лукьянова на очередном совещании и во время перерыва подошел к нему, чтобы поставить точки над «и».
– Товарищ капитан 1 ранга! По поводу старшего лейтенанта Федорова, который ударил матроса и разбил ему в кровь лицо. Так это же я обнаружил и вскрыл этот факт.
– Да, товарищ член военного совета, – начал Карлин, – здесь было несколько не так... – на что Лукьянов что-то промямлил. Это он говорил здесь, где мне могли передать его слова, а потом я и сам услышал клевету в свой адрес из уст самого главного политработника Камчатки. А что он мог сказать на флоте, за глаза. Да что угодно! Он уверовал в свою безнаказанность! Разваливали партию, разваливали государство, уверовав в свою непогрешимость и вседозволенность. Как-то ОД КВФ капитан 1 ранга Удовенко В.А. сказал:
– Бывало, напьются дома и звонят ночью: «Где подводная лодка, едрена вошь?! Вы ничего не знаете!» А что ты им скажешь? Да он тебя проглотит, только пуговицы выплюнет!
Вот так они и работали. Создавали о себе мнение, только обратное. Их не любили, а порой и ненавидели.
Еще до назначения меня на эту бригаду на эсминце «Влиятельный» была вскрыта страшная «годковщина», или «дедовщина», когда старослужащие матросы избивали молодых матросов, да так, как рассказывал зам. начпо капитан 2 ранга Князюк Иван Захарович:
– Кровь обрезами выносили.
По этому поводу много рассуждал вновь назначенный командир корабля капитан 3 ранга Вихров Александр Андреевич. Неуставными взаимоотношениями занималась на «Влиятельном» комиссия ЦК КПСС, его военный отдел, во главе с капитаном 1 ранга Юрасовым. Предыдущий командир корабля капитан 2 ранга Федосеев с занимаемой должности был снят, а Вихров назначен. Комбриг Хронопуло был тоже наказан.
– Меня в океане нашли, – говорил он (он тогда перегонял какой-то корабль с Балтики на ТОФ).
Через год, уже в мою бытность, Вихрова А.А. представили к ордену, к какому – не указали: оставили чистое место.
– Так нужно, – говорил Карлин: корабль был на контроле в ЦК КПСС.
И Вихров получил… орден «Боевого Красного знамени»!
Так нужно было...
Потом, когда меня назначали комбригом на военном совете ТОФ, член военного совета – начальник политуправления ТОФ контр-адмирал Сабанеев В.Д. кричал мне:
– Сколько вы человек осудили в этом году?
– Ни одного.
– Что? Вы кого привели? – это он в адрес начальника управления кадров.
– Да он ничего не знает! А эсминец «Влиятельный»?!
Но тут вмешался 1-й заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Спиридонов Э.Н., он посмотрел в свой справочный материал и сказал:
– Владимир Дмитриевич, это в прошлом году было, тогда его еще на бригаде не было... а в этом году – ни одного, правильно он говорит.
Сейчас во Владивостоке есть улицы Спиридонова и Сабанеева. Такие были разные люди.
ХХI съезду КПСС – утерян!
Закончился первый год моей офицерской службы. За этот год мы побывали на ремонте, сходили на боевую службу под флагом командующего ТОФ адмирала Фокина В.А., участвовали в состязаниях на приз главкома ВМФ среди крейсеров по артиллерийской подготовке и завоевали приз. Я съездил с группой матросов на уборку урожая в Амурскую область, а потом оттуда в военный совхоз Акур, что под Совгаванью. А в отпуске еще не был: то стрельбы, то походы, то командировки, то вахту нести некому, то еще что-то… Пока сверху не поступило приказание: всех отправить в отпуск, безоговорочно! На вопрос: а как же быть с боеготовностью? -командование отвечало:
– А о чем вы думали раньше? Нужно было выполнять график отпусков!
Таким образом, в конце декабря, мне вручили отпускной билет на 30 суток отпуска. Я оформил себе отпуск в Москву и Ленинград, т.к. дальше Хабаровска на западе я еще нигде не был.
Отпуск-то предоставили, но не так просто улететь из Совгавани в зимний период: снег, метель, дороги замело, аэродромы – тоже, бухта застыла, но ее ломал ледокол для проводки кораблей и судов в Совгаванский судоремонтный завод: пешком через лед не пройдешь. Да и билет достать на самолет была проблема: рыбаки, отпускники, демобилизованные матросы и солдаты стояли в длинной очереди у касс аэрофлота.
– Пойдем, я тебе достану билет! – сказал летевший в отпуск мичман-сверхсрочник, который служил в штабе нашей дивизии крейсеров, – давай удостоверение личности, отпускной билет, воинские перевозочные документы и 50 рублей, – он все это сложил в одну стопку, – эта кассирша… я ее знаю, у нее муж тоже служит сверхсрочником, она нам сделает билет, – и он протянул своей «знакомой» кассирше документы с вложенными туда 50 рублями в виде взятки:
– Нам билет до Москвы.
И мы, услышали гневный голос «знакомой» кассирши:
– Ах вы, сволочи! Здесь вам не Одесса! Заберите свои документы!
Что мы быстро и сделали.
«Вот так вот и оговаривают человека»…– подумал я. В конце концов, билет я купил законным порядком. Но еще нужно улететь, а самолеты не летали: то ветер, то снег, то гололед... Народу накопилось видимо-невидимо, собирали деньги на телеграмму Н.С. Хрущеву и отправили ему длинную-предлинную телеграмму. Начальство аэропорта засуетилось: накануне, в январе 1958 г. начинал работу ХХI съезд КПСС. Как бы не попасть под горячую руку Н.С. Хрущева. Почистили взлетную полосу и начали помаленьку отправлять пассажиров в Хабаровск. Когда – один рейс, когда – два. Ночевать негде: здание аэропорта – маленький деревянный домик, гостиница в городе тоже маловместимая. До вечера я толкался в аэропорту, а потом добирался до бухты Бяудэ, где стоял у стенки наш крейсер «Адмирал Лазарев». Несколько раз я возвращался на крейсер на буксире, на котором добирался домой в поселок «Заветы Ильича» командир бригады эсминцев капитан 1 ранга Иванов С.С.: его тоже срочно «выгнали» в отпуск. Он даже начал заходить за мной на буксире в Бяудэ, а потом – в город. Добирался он вместе со своей женой, разговорчивой и общительной женщиной. Она все меня расспрашивала, как офицеры относятся к начальнику штаба дивизии крейсеров капитану 1 ранга Степаньяну и еще что-то. Как я понял, комбрига Иванова планировали к нам на должность начальника штаба дивизии крейсеров. Но потом вместо Степаньяна на эту должность придет капитан 1 ранга К. Бабанин, а Иванов уйдет на преподавательскую работу в Ленинград, на ВОЛСОК (высшие ордена Ленина специальные офицерские классы).
Когда я, отпускник, приходил ночевать к себе на крейсер, то помощник командира корабля капитан-лейтенант Мамончиков Анатолий Павлович «отлавливал» меня и просил постоять на вахте: говорил, что некому стоять. Однажды, когда комбриг Иванов зашел за мной на буксире, чтобы следовать вместе в Совгавань, в аэропорт, то я с повязкой на рукаве, в реглане, стоял на юте у трапа и ждал, когда же меня сменят с вахты. На крейсере была песня, написанная офицерами, когда крейсер переходил с Балтики на ТОФ Севморпутем, характеризующая обстановку того времени:
«Идем на ТОФ, томясь от скуки.
Наш зам устал в «козла» гонять.
Помощника терзают муки:
Опять на вахте некому стоять.
Рахимов снят за неуменье,
На вахту брошен Огурцов.
Пускай стоит до посиненья,
А на обед его подменит Щербаков.
Медведев спит на толстом брюхе,
Нам отдохнуть с тобой пора,
Давай Чижу погладим брюки
И ляжем спать спокойно до утра...»
(Фамилии все достоверные – авт.).
В конце концов подошла и моя очередь лететь. Нас повели к маленькому гражданскому самолету «Ли-2». Началась посадка. Начальник аэропорта по фамилии Коваленко суетливо регулировал пассажирами. Вдруг ко мне подошел капитан ВВС (военно-воздушные силы), впоследствии он назовется Львом Леоновым из Монгохто и спросил:
– Лейтенант, ты куда летишь?
– В Москву.
– Я тебя попрошу: поухаживай за моей женой, помоги ей, если что, она тоже летит в Москву.
– Хорошо, – ответил я и вместе с Надей Леоновой (так звали его жену) полез в самолет.
Самолет был какого-то грузопассажирского варианта. По бортам жесткие сидения, холодина, потолок заиндевелый... Разбег – и мы оторвались от земли, взяв курс на Хабаровск.
Прилетели в Хабаровск и сразу в кассы аэрофлота. Как удачно: были свободные места в самолете «Ту-104», который летел в Москву. Мы с Надей купили билеты, доплатив за скорость (в то время покупался билет на винтовой самолет, а если ты садился в «Ту-104», то нужно было доплатить за скорость), и нас повели в самолет, стоявший недалеко от здания аэровокзала. Вошли в самолет со своими чемоданами, поставили их у входа, под вешалкой, в гардеробе, сели рядом. Разговариваем. Сейчас полетим. Минут через 20-30 вошла дежурная, в летной форме, с повязкой на руке («...надежная, как весь воздушный флот...» – В. Высоцкий) и объявила:
– Граждане пассажиры! Рейс задерживается, кормить вас не будем, кто хочет – пройдите, пожалуйста, в ресторан. О вылете мы объявим дополнительно...
– Пошли... – сказала Надя, – я так есть хочу, с утра ничего не ела... – вполне возможно, т.к. она добиралась до Совгавани с Монгохто, где базировалась их авиационная дивизия, чуть свет, все закрыто, нигде и не перекусишь. Как я не хотел идти. Ну, что поделаешь: рыцарь! Да и летчик–капитан просил оказать ей содействие.
– Пошли... – сказал я тусклым голосом, и мы, в числе нескольких человек, направились в ресторан аэропорта (он раньше находился не там, где впоследствии, в ожидании Президента США, построили ресторан «Аквариум», а прямо в маленьком старом здании аэровокзала, у взлетной полосы).
Разделись, сели вдвоем за свободный столик. Сделали заказ.
Я мало бывал в ресторанах, но старался не ударить лицом в грязь. Мне это легко далось, т.к. у нас на крейсере кают-компания была на высоте: столы хорошо сервированы, вестовые вышколены, заведующий кают-компанией капитан медицинской службы Гейман Аркадий Исаакович держал их в руках. Неподходящих – убирал. Некоторые вестовые сами просили, чтобы их заменили: не могли прислуживать. И мы, молодые офицеры, понимали их. Гейман за всеми следил, «косил лиловым глазом». Как-то говорит командиру 2-й башни ГК лейтенанту Родионову:
– Валя! Ты знаешь, заглянул я в буфет, а там твой матрос Поваренкин держит в руках котлету и говорит: «Сейчас двенадцатую как наверну!» Замени его сегодня же! Если у меня каждый вестовой будет по 12 котлет наворачивать, то чем же я буду офицеров кормить?!
Гейман следил, чтобы на столах всегда были ножи, вилки, ложки, тарелки с подтарельниками, специи, белоснежные салфетки. Вестовые были одеты во все белое, с полотенцем на согнутой в локте руке, с белым поварским колпаком на голове, а то и белые перчатки заставлял их надеть. Ежедневно организовывал им помывку в душе и т.д.
Да и в училище нас учили хорошим манерам. Такие офицеры, как Чаплинский, Ципилев, Свириденко вложили кое-что в нас, не говоря уже о Гойлове, который на Черном море командовал правительственной яхтой, а у нас был замначальника факультета.
Я был в форме, а другой одежды у меня еще и не было. Лейтенант военно-морского флота. Флотских было мало, на нас посматривали, и нужно было держать марку. Что я и старался делать.
– Лечу к дочери... она у меня еще малышка, а учусь в Хабаровском пединституте, заочно, вот была на сессии...
– А у меня одноклассница по школе учится там, и тоже – Леонова. Галей звать, спортсменка.
– Я ее знаю, – ответила моя спутница. И разговор у нас стал непринужденным. Но я все время старался следить за самолетом: он стоял на своем месте и его было видно в окно.
– Наверное, пора закругляться... как бы не отстать, – неуверенно сказал я.
– Да ну, что ты (после выяснения, что у нас общая знакомая, мы перешли на «ты»), объявят, я же знаю, я часто летаю, – ответила москвичка.
Конечно, она москвичка, цивилизованная, вращается в кругах, можно сказать, высшего общества (в разговоре выяснилось, что она родственница академика И.И. Минца). Часто летает. Воздушный флот у нас надежный. Но в голове сидит ехидный каламбур: «Где начинается авиация, там кончается порядок». Но это про военный воздушный флот, а на гражданском, наверное, – порядок!
Смотрю в окно: вроде бы самолет потащили...
– Не наш ли самолет? – с сомнением спрашиваю Надю.
– Ну, что вы, право... о вылете объявят, я же знаю...
И мне как-то неудобно волноваться, дергаться, сомневаться. Все-таки офицер, моряк, человек мужественной профессии, а веду себя нервно, все рвусь из-за стола. Кусок мне в горло не лез. Наконец, я не выдержал, встал, подошел к швейцару и спросил его:
– Скажите, куда этот самолет летит?
– Как куда? В Москву!
Я побежал к нашему столику, взволнованно и с раздражением сказал Наде:
– Самолет улетает!
Та опять что-то хотела сказать про правила, про порядок, что должны объявить об отправке рейса...
Я очень быстро рассчитался с официанткой... Также быстро получили в гардеробе свою одежду и мы побежали в сторону самолета. Он стоял «под парами» на взлетной полосе.
– Не успеете! – кричали рабочие, что работали недалеко от взлетной полосы.
– Успеем!
– Не залезете! – уже и трап откатили от самолета.
– Залезем! – мы бегом бежали к самолету, тот стоял, гудел, прогревал и проверял двигатели. Потом дал такой форсаж, что мы со спутницей упали на спину, кверху ногами, моя флотская фуражка («мичманка», сшитая еще в училище) полетела к зданию аэровокзала, а самолет пошел и пошел, разгоняя снежную пыль, все набирая скорость и на наших глазах взмыл в небо...
– Вот это да-а-а! Влипли... Что же делать?
– Пошли к дежурному по вокзалу.
Подошли к дежурному администратору. Там уже стояла небольшая группа подвыпивших людей и ругались, спорили с дежурной, что их пригласили в ресторан, а сами самолет отправили в Москву.
– Пить меньше надо, – отвечала дежурная.
– А ты меня поила? – возмущался молодой мужчина, которого товарищи называли Федей. – Что мне сейчас делать?
– Не знаю...
– Зачем ты нас из самолета увела?
– Я не уводила.
– Ну, не ты, так другая дежурная.
– А почему вы не объявили об отправке самолета? – спросила моя спутница.
– Вот-вот и я говорю: почему не объявили? – опять подключился Федя.
– Что здесь у вас? – казенным голосом спросила подошедшая еще одна женщина в летной форме и тоже с повязкой на рукаве.
– Да вот отставшие от самолета, – ответила первая дежурная. Вторая дежурная как рентгеном, осмотрела нас и сказала:
– С этими – все ясно, – она указала рукой на подвыпивших молодых людей. – Ну а вы как же отстали? – обратилась она к нам.
– Товарищ дежурная! – начала Надя. – Нас пригласили в ресторан, а самолет отправили в Москву... без объявления, – ее спокойный, голос, прозвучавший аргументировано и с достоинством, ухоженный внешний вид (новенькая шубка под котик, меховая шапка и т.д.) произвели благоприятное впечатление. Администраторша сразу же сказала:
– Мы вас отправим следующим рейсом.
– А нас? – взревели, как потом оказалось, сахалинские рыбаки.
– Вас – тоже.
– А когда следующий рейс?
– Уточните в справочном.
– У нас чемоданы улетели, – сказала Надя.
– Дайте ваши квитанции на вещи, – администратор решала вопросы быстро и по существу.
– У нас их нет...
– Как же так?
– Да нас пересадили с совгаваньского самолета на московский, сразу после регистрации. Вещи сказали взять с собой...
– Да, это из Совгавгавани... – с кривой улыбкой подсказала другая сотрудница.
– Приметы ваших чемоданов? Ну, какого они цвета?
– У меня черный, – сказал я.
– А у меня – коричневый, – проговорила Надя.
Администраторша подозрительно посмотрела на нас, но все же быстро оформила телеграмму по линии: «На борту №... остались чемоданы гражданина Храмцова и гражданки Леоновой. Один чемодан коричневый, другой – черный».
Народу в аэропорту видимо-невидимо. Пассажиры все прибывают и прибывают: из Совгавани, из Петропавловска-Камчатского, с Охи, что на Сахалине... Гостиницы нет. Есть какие-то комнаты, но они для летного состава. Сесть негде. Несколько часов простояли на ногах. В столовую и ресторан не пробиться. Наш новый рейс все переносили и переносили. Наконец, в 20.00. часов сказали, что рейс состоится завтра утром.
Я вспомнил про своего одноклассника по училищу Толю Цымбала, у которого мама и младшая сестра жили в г. Хабаровске. Сам Толя уже был женат и служил на Каспии.
– Поехали к моим знакомым, – сказал я Наде.
О, молодость! У меня не было адреса моего товарища, но мы нашли его дом, его маму, которую я видел в первый раз, и которая нас приветливо встретила и, как мне показалось, даже обрадовалась нашему появлению. Она посочувствовала нам. Мы предусмотрительно взяли с собой бутылку вина и другие продукты, так что «нахлебниками» себя не чувствовали. У них жил еще родной брат жены Толи, студент техникума. У нас нашлись общие знакомые. Я знал жену Толи – Нину, всех курсантов – уссурийцев, а они, Цымбалы, раньше жили в Уссурийске. Надя общалась с мамой Толи, а я с братом его жены Нины. Толина мама оставила нас ночевать: Надю взяла к себе в комнату, а меня разместила с родственником-студентом.
Я еще раз повторюсь: о, молодость! Я не думал о тех неудобствах, которые мы причинили толиной маме, а воспринимал это, как должное. Должен сказать, что и у моих родителей перебывали почти все мои друзья и всегда находили у нас в доме приют и внимание. И с добрым чувством они вспоминают моих родителей до сих пор.
Утром мы прибыли в аэропорт. Опоздавшие «кучковались» все вместе. Нас посадили в первый же самолет и мы полетели догонять свои чемоданы. У меня в чемодане вместе с холостяцкими рубашками, носками, бритвой был мой кортик, о судьбе которого я беспокоился больше всего: холодное оружие, вписано мне в удостоверение личности, на нем указан номер, его не подделаешь, будет расследование, нужно будет писать объяснительную записку. Возможно, будет приказ командующего флотом с наказанием за халатное хранение холодного оружия. Вот этого я боялся больше всего.
У Нади еще хуже: у нее в чемодане были все их сбережения, все деньги. А вдруг пропадут. У нее – деньги, а у меня – кортик!
Посадили нас в Иркутске. Опять что-то с погодой. Но, на удивление, ресторан – свободный, и даже в гостинице разместили на ночь. Со мной в училище училось несколько курсантов – иркутян, они очень хвалили свой город. Мы съездили посмотреть его. Ничему меня отставание от самолета не научило: а вдруг бы снова улетел самолет, что тогда? Ведь от них, от авиаторов, можно все ожидать! Вернулись обратно в аэропорт, переночевали в гостинице (бесплатно!) и полетели дальше.
Следующая посадка в Омске. Ходим по аэропорту, разговариваем. Убиваем время. Ждем, когда заправят наш самолет. Смотрю: какой-то знакомый мужчина. Лицо знакомое. Спрашиваю его:
– Слушай, откуда я тебя знаю? – отвечает:
– Так мы же с тобой вместе летим, но ты вышел, и нет тебя.
И тут я понял, что мы догнали наш 1-й самолет.
– А где ваш самолет? Где вы стоите? – заволновался я.
– А вон наш самолет, заправляется...
Мы с Надей побежали к нашему первому самолету, поднялись в него по трапу, вошли в самолет и в районе гардероба увидели наши чемоданы: один – черный, второй – коричневый. Мы их забрали и с радостью прошагали к своему второму «Ту-104». Ну, все нормально: все встало на свои места: деньги на месте, кортик – тоже. Чемоданы мы опять поставили в районе гардероба: а куда их еще ставить? Больше некуда.
И вот мы в Москве! В столице нашей Родины! Приземлились поздно вечером. Все торжественно. Снежок идет. Белым-бело. Начали выходить из самолета – чемоданов наших нет. Сказали, что увезли с багажом. На выдаче багажа – их тоже нет. Я обратился к носильщику, и тот помог мне найти наш самолет. Я опять поднялся в самолет и нашел почти там же, где мы и ставили, два чемодана: один коричневый – Надин, другой – черный, но не мой! Чужой чемодан. Надя открыла свой чемодан и облегченно вздохнула: деньги оказались на месте. Она дала мне номер своего телефона
Ж-3-09-33 и уехала. А я ходил по аэропорту Внуково и мысленно ругал мошенников, которые подменили мне чемодан. Ко мне прибился тот самый опоздавший Федя. Я еще раз открыл чужой чемодан, там, кроме туалетных принадлежностей, оказалось около 1-го килограмма бумаги. «Проходимцы», – думал я, – подменили чемодан. Там же у меня кортик!» Когда читаю, что же напечатано в бумагах. Заголовок многообещающий: «Доклад ХХI-му съезду КПСС». И далее: «Мы, коммунисты Сахалинской области рапортуем ХХI съезду КПСС...» Это уже кое-что! Федя ликует:
– Не расстраивайся, они нас сами искать будут.
Так впоследствии и оказалось. Но пока что они нас не искали. Подходим периодически к администратору и спрашиваем, не искал ли кто нас или чемодан. Ходим-ходим. На улице, у аэропорта, полно народу. Настроение у всех, кроме меня, предпраздничное, предновогоднее. Идет снежок. Уже и проголодались.
– Пошли перекусим, – Федя повел меня в ресторан, да не в наш, общий, так сказать, а в интурист. Когда Федя снял пальто, то он оказался модно одетым (по тем временам) в свитере с оленями на груди: ну, иностранец и только. Когда мы сели за столик и к нам быстро подошла официантка (а она приняла его за иностранца), Федя проговорил своим хриплым голосом:
– Мамочка! Принеси мне вон ту 3-литровую бутыль нежинских огурцов, –он первым делом налил фужер огуречного рассола и выпил его одним махом, – а остальное, – сказал Федя, – спрячь: я еще завтра приду.
Я стеснялся такого поведения Феди, но официантка все это стерпела: насмотрелась всякого за годы работы.
После ужина пошли искать гостиницу, здесь же, во Внуково. Сели в такси: Федя впереди, рядом с шофером, я – на заднем сидении. Федя уставился на счетчик, который начал мотать копейки: 10, 20, 30, 80, 90...
– Стой, – сказал Федя шоферу и протянул ему один рубль.
Тот остановился, машинально взял у Феди рубль и спросил:
– Ты чего?
– Да, ничего: уже приехали.
Шофер начал ругаться, обзывать нас.
– Милиционер! – закричал Федя. И тут, как тут, появился милиционер.
– В чем дело? – спросил он. Увидев милиционера, шофер тут же уехал.
– Товарищ милиционер, тут вот лейтенанту чемодан подменили... – и он рассказал мою историю, – мы пошли вот в эту гостиницу, если кто спросит.
Как удачно, что Федя обратился к милиционеру: именно тот самый милиционер наведет хозяина чемодана на меня.
Я уже раздевался, чтобы лечь спать, когда в номер, а точнее, в комнату, где я разместился, впорхнула молоденькая горничная:
– Товарищ моряк! Вас там спрашивают...
– Кто? Что? – спросил я, стыдливо прикрывая одеждой свои голые ноги.
– Да, вот они.
Оттеснив горчичную, в комнату бесцеремонно вошли несколько человек.
– Где чемодан? – взволнованно спросил один из них.
– А мой где?
– Твой – у нас. Где чемодан?
– У меня там кортик... – бормотал я, все время думая о своей утере. Вошедшие включили свет, быстро обшарили глазами комнату и уставились на меня:
– Ну? – они ждали, когда я отдам им чемодан.
– У меня его нет... – пустился я в объяснения.
– Как нет?!
– Он в камере хранения, здесь же, на первом этаже... – не успел я закончить свою речь, как оперативники, а это были они, сорвались с места и кинулись вниз по лестнице. Камера хранения работала только днем, на ночь ее закрывали и открывали утром.
Я быстро оделся, спустился вниз, подошел к камере хранения и увидел свой чужой чемодан в руках у взволнованного мужчины. Он открыл чемодан, убедился, что доклад ХХI-му съезду КПСС на месте, стер пот с вспотевшего лица и впервые улыбнулся.
–Уф? Все на месте, – то ли мне, то ли себе облегченно сказал он.
– А мой кортик?
– Да, где его чемодан? – ни к кому не обращаясь, сказал мужчина. К нему возвращались его властные привычки. Он быстро входил в роль хозяина положения. Кто-то из особистов протянул мне мой новенький чемодан, купленный мною в Совгавани по случаю отпуска.
– Как «близнецы-братья», – проговорил секретарь Сахалинского областного комитета КПСС, – ты где его купил?
– В Совгавани...
– А я – в Южно-Сахалинске, – он, хозяин чемодана, отходил от того шока, который пережил: прилететь на ХХI съезд КПСС с докладом, и – потерять доклад! Доклад, наверное, секретный, в крайнем случае, ДСП (для служебного пользования – авт.).
– Меня за утерю доклада из партии бы исключили, в лучшем случае, – строгий выговор с занесением в учетную карточку. А с должности бы сняли, это уже однозначно! – по-простецки делился он со мной.
Тут «нарисовался» Федя и начал прозрачно намекать, что такое дело неплохо бы и обмыть. Но с этой затеей ничего не вышло: партийному работнику нужно было доложить наверх, что все обошлось. А дальше он сам себе не принадлежал: могли позвать к телефону, а то и вызвать в ЦК КПСС. Такими вещами не шутят. В стране была строгая дисциплина, в том числе и партийная: прошло всего 5 лет, как умер Сталин. Хрущеву Н.С. было 64 года. Ему оставалось руководить страной еще 6 лет. Он набрал силу и сосредоточил всю власть в своих руках.
– Как же вы чемодан мой забрали? – спросил я у секретаря Сахалинского обкома КПСС. А он и не отрицал, что первым выходил и забрал мой чемодан.
– Я же сказал, что они, как «близнецы-братья». Кто бы мог подумать: все сдавали багаж при регистрации, а я – нет! Он у меня и весит-то всего 5 килограмм. Потом, на выходе, в Москве – все сидели на своих местах, а меня сразу же пригласили к выходу. Я и взял, по ошибке, ваш чемодан. А когда приехал в гостиницу, открыл чемодан: а доклада нет! Ну, а остальное – вы видели.
«Забирал» власть после смерти Сталина Хрушев с кровью: в 1953 г. был арестован и в этом же году расстрелян Берия (и не только он один). Объявили его иностранным агентом, врагом народа, бывшим мусаватистом, антипартийщиком и т.д. А сын его, Сергей Лаврентьевич, в своей научной работе был допущен к святая святых нашей научной, если не государственной, тайны. Правда, фамилию ему в то время изменили.
Осужден был, потом освобожден, потом снова осужден, снятый со всех должностей и разжалованный генерал-лейтенант Василий Сталин. Может быть за дело, но сослуживцы отзывались о нем хорошо. Спился. Помогли спиться. Не остановили.
Дочь Сталина, Светлана Аллилуева, эмигрировала за границу, жила в нескольких странах: США, Индия, Англия, чернилась и осуждалась нашей общественностью за ее личную жизнь, в которой она запуталась.
Сын Хрущева, Сергей, тоже эмигрировал и живет за границей: в США.
Так же, как и Серго Берия, оправдывает своего отца, который строил коммунизм, не веря в него.
В.М. Молотов, Н. Булганин, Г.М. Маленков, Л. Каганович, К.Е. Ворошилов, примкнувший к ним Шепилов, потом Н.Г. Кузнецов, потом Г.К. Жуков были выведены кто из Политбюро, кто из ЦК КПСС, кто исключен из членов партии, кто, как В.М. Молотов, направлен послом в Монголию, кто, как Каганович, руководил крупным предприятием. Г.М. Маленков продолжал работать на рядовой должности (по сравнению с той, какую он занимал – авт.), когда он приехал на похороны своей матери, то жители устроили ему овацию.
В.М. Молотов многие годы руководил страной, был и наркомом иностранных дел, и членом ГКО, и подписывал договор с Риббентропом. Был близкий к Сталину человек. И не очернил его после смерти. Пережил горечь, унижение, а может быть, и страх: его жена Полина Жемчужина, была арестована и находилась в лагере. А он оставался руководителем государства! Жена всесоюзного старосты М.И. Калинина тоже была арестована... Что-то не верится в их преступную деятельность.
Удержался на поверхности А.И. Микоян. В народе ходил каламбур: «От Ильича до Ильича – без инфаркта и паралича...»
Не верится во враждебность и остальных членов антипартийной группы. К примеру: Ворошилов К. Е. – маршал Советского Союза, дважды Герой Советского Союза, Герой Социалистического труда, Герой гражданской войны, нарком по военным и морским делам, член ГКО, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, член Политбюро ЦК КПСС.
Булганин Н.А. – член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР, министр обороны СССР, член военных советов ряда фронтов, член ГКО и зам. наркома обороны. Депутат Верховного Совета СССР.
Маленков Г.М. – Председатель Совета Министров СССР, член Политбюро ЦК КПСС.
Кузнецов Н.Г. – главнокомандующий военно-морским флотом СССР, Герой Советского Союза, в 1956 г. снят с должности и разжалован. Официально за гибель линейного корабля «Новороссийск».
Жуков Г.К. – министр обороны СССР, четырежды Герой Советского Союза, снимался с должности несколько раз: и Сталиным, и Хрущевым. Последний раз – в 1957 г.
Вот такая обстановка была в Кремле, в ЦК КПСС, в стране накануне ХХI-го съезда КПСС. И как бы поступил Н.С. Хрущев в случае утери секретарем Сахалинского обкома КПСС партийного доклада ХХI-му съезду КПСС? Предсказать не трудно. По крайней мере, не поблагодарил бы.
Столкновение
Эскадренный миноносец «Вольный» был невезучий корабль. Давно про него говорили: «Эсминец «Вольный», командир – Широков, а жизнь узкая-узкая...» Народная мудрость всегда ухватывает самую суть, наверное, и здесь что-то было ухвачено. Когда-то на этом корабле матрос убил лейтенанта этого же корабля. То ли лейтенант замечание сделал матросу обидное, то ли наказал его несправедливо, как казалось матросу. Матрос решил отомстить лейтенанту. Когда лейтенант спал в своей каюте на койке, матрос зашел туда и чем-то тяжелым ударил офицера по голове. Насмерть. Говорили, что ударил он его разводным ключом или «пипкой» (так матросы называли комбинированный пожарный ствол). Был суд. Приезжала мать погибшего лейтенанта, посетила корабль, каюту сына, посмотрела на убийцу, даже какие-то гостинцы привезла матросам корабля...
Много лет спустя эм «Вольный» командовал капитан 3 ранга Довгий Петр Антонович, которого назначили старпомом крейсера «Адмирал Лазарев», где автору довелось служить в то время. Однажды, когда на учении кораблей в море «Вольный» первым обнаружил подводную лодку «противника», ему долго не верили: не мог такой слабый корабль обнаружить ПЛ, да еще первым! Уточняли, переспрашивали, сомневались, а тот цепко держал лодку своей старенькой гидроакустической станцией. Фактически «Вольный» выручил тогда КПУГ (корабельная поисково-ударная группа) Совгаванской военно-морской базы и будь это другой корабль, об этом растрезвонили бы на весь флот! А тут сказали:
– Надо же... «Вольный», хм...
Вскоре командир «Вольного» прибыл к нам на крейсер «Адмирал Лазарев», потом с постановкой «Лазарева» в консервацию, должность старпома была сокращена, и его назначили на новостройку, на бпк «Одаренный», который он принял и пригнал из Ленинграда на ТОФ, в залив Стрелок, на 9-ю дивизию кораблей ПЛО. Автор служил уже в это время на крейсере «Сенявин» и участвовал во встрече этого корабля: новенького, чистого и ухоженного.
В очередной трагический для «Вольного» день он лежал в дрейфе в одном из Курильских проливов. Туман. Ночь. Видимость – ноль. Командовал в то время кораблем капитан 2 ранга П. Рыбалко, старпомом был капитан 3 ранга Затула Владимир Петрович. Радиометристы обнаружили цель и доложили на ГКП (главный командный пункт). БИП (боевой информационный пост) определил ЭДЦ (элементы движения цели), но тут из КПС (командный пункт связи) вызвали на связь командира. Командир приказал вызвать на ходовой мостик дублера командира корабля, штатного командира корабля-цели, решение на расхождение с целью не принял (ночью, в тумане!) и спустился вниз в КПС на переговоры с командованием: на Руси свое командование всегда боялись больше, чем врага.
На ходовом мостике остался старпом Затула, вахтенный офицер и командир-дублер. Что дублеру доложили, неизвестно, но он сказал:
– Нужно разобраться в обстановке.
Наверное, правильно сказал. Несколько секунд и танкер (а это была та самая цель) врезался в борт эсминца, в район кормовой башни главного калибра, в ее барбет, а то бы он перерезал корабль на две части.
Со слов моего однокашника по училищу Владлена Потехина, который был на «Вольном» командиром БЧ-2, погибло 4 человека.
В группе экспертов работал капитан 2 ранга Лапшин Борис Александрович. Это был честный, уважаемый офицер, в прошлом – начальник РТС на крейсере «Дмитрий Пожарский», а в тот момент – преподаватель ТОВВМУ им. Макарова. Он высказал свое мнение о мертвой зоне корабельной РЛС, о дальности обнаружения цели, стараясь оправдать командира «Вольного».
На танкере вахта неслась халатно, рулевое управление поставили на «авторулевой», на ВИКО (выносной индикатор кругового обзора) вахта не неслась, ход не снизили, туманные сигналы не подавали, т.е. – были сплошные нарушения правил морской практики и МППСС (международные правила предупреждения столкновений судов в море). Все это было учтено на судебном разбирательстве.
Рыбалко с должности сняли. Сначала он был заместителем начальника штаба в 79-ой БСРК, что во Владивостоке, потом – капитаном-наставником в Дальморепродукте. Вместо Рыбалко назначили Селиванова Валентина Егоровича. У него была такая карьера: командир МПК, командир скр «пр.50», командир «Вольного», академия, начальник штаба бригады, командир дивизии на Балтике, командир Средиземноморской эскадры, начальник штаба ЧФ, командир Ленинградской вмб, начальник главного штаба ВМФ.
Затула оставался на «Вольном», сменил Селиванова, потом был старпомом и командиром крейсера «Адмирал Сенявин», командиром бригады ракетных кораблей, закончил службу в главном штабе ВМФ, в Москве, уволился в запас в звании «контр-адмирал».
Эм «Вольный» отбуксировали в г. Комсомольск-на-Амуре, отремонтировали и некоторое время он еще служил, а потом был порезан на металлолом.
«Да он еще молод!»
В 1982 г., когда к нам на бригаду прибыли молодые лейтенанты, один из них передал мне письмо от моего однокашника по училищу капитана 1 ранга Реутова Вячеслава Георгиевича. Реутов прислал мне приглашение на встречу выпускников, посвященную 25-летию выпуска. И короткое письмо – обратить внимание на подателя сего письма молодого, но толкового лейтенанта Чиркова Виктора Викторовича.
Меня на встречу с однокашниками, конечно, не пустили. Командующий флотилией сказал:
– А ты пошли им поздравительную телеграмму.
Что я и сделал. Я еще ни разу не был на встречах со своими выпускниками: ни со школьными, ни с училищными. Не был я даже на своем школьном выпускном вечере: на другой же день после сдачи выпускных экзаменов меня вызвали в военкомат и отправили поступать в ТОВВМУ им. С.О. Макарова.
Наша Камчатская бригада была большая. Как сказал главком ВМФ СССР С. Горшков на одном из заслушиваний:
– Да, у вас кораблей больше, чем на 10-ой оперативной эскадре!
Я почти каждый день выходил в море. Но любил работать с людьми. Вот и сейчас нашел время и переговорил со всеми прибывшими лейтенантами. Лейтенанта Чиркова В.В. мы назначили командиром БЧ-3 (минно-терпедная боевая часть) на скр «Лунь». Командовал «Лунем» в то время капитан-лейтенант Темерев Николай Иванович. Корабль был хороший, отработан, часто ходил в море, выполнял боевые упражнения. Мне часто доводилось выходить в море на этом корабле и, почти всегда, встречаться с лейтенантом Чирковым.
Хороший офицер. Реутов не зря рекомендовал его. Я любил кадровую работу и свой рабочий день, если не выходил в море, всегда начинал со встречи с офицером по кадрам Кукарцевым Анатолием Григорьевичем. У нас был перспективный план роста офицеров. Я приказал включить Чиркова кандидатом на должность помощника командира корабля.
– Молодой... – сказал Кукарцев.
– Этот недостаток быстро проходит, – ответил я и приказал Кукарцеву выдать Чиркову зачетный лист на допуск к самостоятельному управлению кораблем.
Через некоторое время Чирков сдал все положенные зачеты на допуск к самостоятельному управлению кораблем. Мы его оформили, как положено: написали характеристику, приложили зачетный лист, мое представление, и отправили в штаб флотилии.
Но из штаба флотилии все эти документы нам вернули обратно. Объяснили, что – рано! Заместитель командующего флотилии по боевой подготовке капитан 1 ранга Петруня Борис Семенович (впоследствии контр-адмирал) так и сказал:
– Рано. Еще молодой...
Но если я что-либо вбил себе в голову, то трудно меня переубедить. Мы выдали Чиркову повторно зачетный лист, он опять сдал все зачеты на допуск к самостоятельному управлению кораблем, и документы повторно были отправлены в штаб флотилии.
На этот раз Петруня пропустил документы, и приказом командующего КВФ Чирков был допущен к самостоятельному управлению сторожевым кораблем проекта «50».
Когда я убывал с Камчатки, то Чирков был уже помощником командира корабля. Как только офицер сдавал на допуск к самостоятельному управлению кораблем, его личное дело перекладывалось из большой кучи в маленькую-маленькую. Так я всегда говорил, беседуя с офицерами.
Потом я встретился с Чирковым, когда он был заместителем командира бригады, а потом и командиром бригады, что на 33 причале, ниже штаба ТОФ. Как-то на встрече по поводу 30-летия 10-ой оперативной эскадры Чирков В.В. (уже капитан 1 ранга) подошел ко мне и после взаимных приветствий сказал:
– Михаил Петрович! Вы для меня – отец родной!
Меня это тронуло.
С должности командира бригады В.Чирков убыл на учебу в академию генерального штаба, окончив которую, был назначен начальником штаба Камчатского направления. Наверное, это еще не вечер.
«Шашлык»
Один раз в месяц на флоте проводился день ПВО (противо-воздушной обороны). Недалекие люди сочинили нехороший каламбур:
«Папа служит в ПВО.
Шея-во! Морда-во!» – и показывали руками: какая шея и какая, прошу прощения, у папы морда.
Все корабли, которые могли идти в море, выходили из базы. Корабли занимали назначенный район, а истребители пролетали над ними, имитируя низколетящие цели. И все корабли работали по истребителям.
Потом составлялся отчет, в котором указывались: дистанция обнаружения самолета, дистанция захвата цели стреляющим комплексом, дистанция пуска ракеты или дальность открытия огня корабельной артиллерией, количество выпущенных снарядов, дистанция потери цели и т.д.
Вышестоящее командование жестоко требовало, чтобы все корабли, все до одного, выходили в море на день ПВО. Польза от этого была большая, т.к. радиометристы воздушных РЛС (радиолокационных станций) и операторы ракетных комплексов приобретали опыт работы по «живым» целям. Помню, однажды корабль «Сторожевой» находился в ППР (планово-предупредительный ремонт), и мы его не хотели выводить в море на день ПВО, т.к. иначе сорвали бы ППР. Когда об этом доложили командующему КВФ (Камчатской военной флотилии) вице-адмиралу Капитанцу Ивану Матвеевичу, то он сказал:
– Тогда идите под буксиром!
Но командир «Сторожевого» капитан 3 ранга Печкорин Александр Дмитриевич под буксиром идти не захотел: он был самолюбивый командир и вышел в море своим ходом. А в другой раз такая же картина произошла с эсминцем «Вызывающий»: он тоже был в ППР. И как ни бился 1-й зам. командующего КВФ контр-адмирал Легкий Николай Григорьевич, начальник технического отдела КВФ капитан 1 ранга Савченко Николай Федорович заявил:
– Эсминец в море не пойдет! – и записал в журнал корабля запрещение на выход в море. И уже никто отменить его решение не имел права.
Кораблям нужно давать ППР. Всегда нужно давать, независимо от обстановки. Она всегда была и будет сложной, но, когда потребуется кораблю выйти в море на выполнение боевой задачи, а он не сможет из-за технического состояния, вот тогда спросят на полном серьезе: «Почему у корабля не было ППР?» Нам пришлось испытать это, когда эсминец «Вызывающий» не смог по техническому состоянию идти во Вьетнам. Комиссия во главе с 1-м заместителем ГК ВМФ адмиралом флота Смирновым Николаем Ивановичем разбиралась: кто виноват? Другие корабли были готовы, а эсминцы – нет. А требовались именно артиллерийские корабли. Нас тогда спасло от расправы то, что мы придирчиво принимали этот корабль к себе в соединение и указали в приемном акте все до одной неисправности. И этого было мало, пока мы не предъявили приемный акт с резолюцией начальника штаба флота вице-адмирала Куделькина Ярослава Максимовича: «Ремонтируйте на Камчатке!»
Правда, Савченко Н.Ф. того, что он запретил выход эсминцу на день ПВО, не простили: несмотря на то, что он был сильный специалист-механик, его как-то быстро уволили в запас...
На этот раз мы вышли на выполнение артиллерийских стрельб кораблями всей флотилии по ракете «П-35», которую выпускал береговой ракетный полк. Корабли группами располагались вдоль предполагаемого полета ракеты и должны были по мере пролета над ними ракеты выполнить по ней зенитные артиллерийские стрельбы. Ближе к берегу стояла группа ракетных катеров, потом – тральщики, «МПК», дальше – сторожевые корабли «пр-50», потом – эсминцы, за ними – скр «пр-1135». Такой способ стрельбы кораблей разных проектов по одной ракете у нас, на Камчатке, называли «стрельба по шашлыку», или просто «шашлык».
– Время «Ч»! – прошел сигнал по кораблям. Это руководитель стрельб командующий КВФ назначил время пуска ракеты. И вдруг командир одной из групп кораблей начал докладывать:
– Я – «Огонек»! Ракету наблюдаю, сопровождаю...
– «Огонек»! Ракета еще не сошла! – осадил его командующий КВФ.
– Понял вас! Понял! – оправдывался тот.
В группах скр «пр-50» и эсминцев сняли смазку. А смазку артиллерийских установок их калибров снимают вспомогательными выстрелами.
Вот «Огонек» и посчитал, что скр и эсминцы открыли огонь по ракете, а он ракету не наблюдает, пропустил, и начал делать фиктивные доклады. Видимо, не знал этого и командир бригады кораблей ОВРА (охраны водного района), или забыл, что артиллерийские корабли снимают смазку вспомогагательными выстрелами.
– Товарищ командующий! – сказал он потом на разборе. – Там какую-то стрельбу открыли эсминцы... еще до пуска ракеты.
Но командующий понял, что тот имел ввиду, и как-то сгладил его неуместный вопрос: не мог же он при всех объяснять комбригу прописные истины. Но эти разговоры задели старшего группы миноносцев командира «Вызывающего» капитана 3 ранга Варламова Евгения Леонидовича: он несколько раз порывался объяснить, почему эсминцы стреляли. Что они не стреляли по не выпущенной еще ракете, а снимали смазку. Кстати, на Черноморском флоте команду на снятие смазки подают: «Сжигание смазки!» Это больше соответствует действительности. Так, командир БЧ-2 крейсера «Адмирал Сенявин» капитан 2 ранга Вахромеев Игорь Николаевич, прибывший на ТОФ с Черноморского флота, подавал команду на снятие смазки: «Сжигание смазки!», а не «Снятие смазки!», как подавали команду на ТОФ. И получилось, что в начале не только матросы, но и офицеры-артиллеристы замешкались. Ну, а потом привыкли: сжигание так сжигание...
«Шашлык» мы выполнили. Порядка 10-ти кораблей моей бригады выполнили артиллерийские стрельбы по низколетящей воздушной цели. Это здорово! Больше ракет выделено не будет. И у остальных кораблей, кто не смог выполнить стрельбы по «шашлыку», они будут висеть грузом, пока их не снимут с плана БП. Но про ППР забывать нельзя.
Дорогой читатель, выпускник училища или молодой офицер! Знай, если говорят, что будет стрельба по «шашлыку» или выполняем «шашлык», то говорящий это имеет ввиду стрельбу по ракете, когда корабли занимают места вдоль предполагаемого полета ракеты, маневрируют там в готовности открыть огонь по ракетомишени. Запомни это, чтобы ты не попал впросак, посчитав, что разговор идет о шашлыке, который готовят из баранины.
Рыбалка на спор
Большой ракетный корабль «Неудержимый» стоял у пирса в бухте «Абрек». Была мирная жизнь. Мирное время. Но корабль был в боевом дежурстве и 100% личного состава находилось на корабле. Вообще-то жизнь на корабле никогда не останавливается: она, как в мясорубке, все крутится и крутится. Бывают, правда, редкие минуты отдыха, затишья. Вот как сейчас.
В одной из своих кают сидели и разговаривали командир БЧ-4 капитан-лейтенант Егоров В.Н. и командир БЧ-5 капитан-лейтенант Пивак А.И. Один из них взял удочку, размотал ее, насадил на крючок какую-то наживку и осторожно опустил ее в иллюминатор. Простим за давностью лет нарушение корабельных правил. Рыба не клевала.
– Слушай, бросай ты это дело! – сказал Егоров. – Давай лучше бутылку возьмем.
– А ты пойдешь за бутылкой? – спросил Пивак. Спиртное продавалось только в поселке и идти туда было далеко.
– Да как-то не охота. А давай на спор: кто первый поймает рыбу, то тот не идет, а идет проигравший.
– Давай! – офицеры соорудили вторую удочку и начали ловить свою удачу. Рыба не клевала.
Уважаемый читатель, этот небольшой, короткий рассказ мне рассказал Егоров. Но я хочу рассказать вам про Пивака Анатолия Игнатьевича, которого я очень уважал, ценил и как механика, и как человека. Я был тогда командиром эсминца «Вкрадчивый». Корабль базировался на о. Русском. Бригада, куда входил корабль, была большая: крейсер, 5 эсминцев, несколько сторожевых кораблей, десантных кораблей и катеров входили в её состав. Из Советской Гавани был прибуксирован бывший эсминец «Вспыльчивый», который после разоружения стал судном-мишенью: «ЦЛ-77». Этот эсминец был знаменит тем, что на нем в свое время побывал Н.С. Хрушев. Командир «ЦЛ-77» капитан 3 ранга Куликов Анатолий Яковлевич, кстати, мой однокашник по училищу, говорил, что в историческом журнале, записано даже о том, что Н.С. Хрущев на этом корабле осуществил переход из Владивостока в Совгавань (в чем я сомневаюсь).
Механиком на «ЦЛ-77» был лейтенант Пивак А.И. Молодой, только из училища, мне он сразу понравился. Вежливый, трудолюбивый, знающий специальность (потом флагманский механик бригады капитан 2 ранга Федотов Гавриил Петрович назовет его «экстра-механиком»), инициативный. На этом я остановлюсь, т.к. инициатива на флоте наказуема! Вот на инициативе лейтенант Пивак и погорел. Он играл с матросами в футбол. Создал корабельную футбольную команду и ходил с ними на стадион, здесь же на о. Русский. Однажды, когда он с матросами играл в футбол, в районе стадиона появились двое пьяных матросов с этой самой «ЦЛ-77». Пивак продолжал играть в футбол. А что он должен был делать? Он пришел со своей группой матросов и отвечал за свою группу. Не бежать же ему за теми пьяными. Но в этот же день один из тех пьяных матросов утонул здесь же, рядом с бригадой кораблей, в бухте Новик. Вот тебе и «пьяному море по колено».
Командование отреагировало: командира «ЦЛ-77» Куликова наказали в дисциплинарном порядке, а лейтенанта Пивака привлекли к суду чести младшего офицерского состава. Вменили ему в вину: не прореагировал, остался сторонним наблюдателем, чем способствовал гибели матроса. Виновных найти у нас могут. В результате, на суде чести Пивак получил какое-то взыскание: то ли на вид, то ли замечание, а может быть и выговор. Он мало служил на бригаде, но офицерам бригады уже понравился, и к нему, по этому случаю, было снисходительное отношение. Вскоре про этот суд чести забыли: ну и что ж, что был суд, офицер-то хороший, товарищ хороший, дежурит хорошо, механик хороший, безотказный, личным составом занимается. Подумаешь – суд чести!
Забыть-то забыли, но не все: кадровые органы не забыли.
В это время у моего механика Вени Глазунова умерла жена. Неожиданно. Скоропостижно. Остались мальчик и девочка. Двойняшки. Вопрос о его корабельной службе отпал сам собой. Никто не возражал о его назначении на береговую должность. И его вскоре назначили в техническое управление. А я остался на корабле из офицеров один. Ну, совсем один. Дело в том, что по штату у меня на корабле должно было быть четыре офицера: командир корабля, старпом, артиллерист и механик. Все должности, кроме моей, оказались вакантными. И тут я переговорил с Пиваком и предложил ему должность командира БЧ-5 у меня на корабле. Лейтенанта – на должность капитана 3 ранга! Сначала это было препятствием, но я его разбил, сказав:
– Давайте присвоим ему «старшего лейтенанта».
– Это – мысль! – сказало начальство, но кадровики выискали суд чести: нельзя ни назначать на вышестоящую должность, ни присваивать очередное воинское звание до снятия взыскания, объявленного судом чести. Замкнутый круг. Но я приложил все свои усилия, все возможное и невозможное, чтобы снять взыскание и суда чести, и комсомольское взыскание, и представить его к присвоению воинского звания «старший лейтенант», и к назначению его на должность командира БЧ-5 эм «Вкрадчивый». И его назначили. Хорошо он у нас работал. Очень хорошо. И как механик, и как строевой начальник, а он у меня часто оставался за старпома, и я ему доверял все: и корабельную печать, и спирт, и ключи от сейфа...
Нельзя хвалить свой корабль, но он был передовым на соединении. В 1973 году нам довелось принять на корабль порядка трехсот человек запаса, расконсервировать корабль, выйти в море и выполнить артиллерийские стрельбы всеми калибрами. Все стрельбы мы выполнили на одном выходе, на первом! А всего выходов было два: штаб вмб «Стрелок» потребовал определить шумность корабля, что мы и сделали на следующем выходе. Справедливости ради следует сказать, что к расконсервации корабля были назначены старпом – Чичков Анатолий Филиппович и командир БЧ-2 Бабиков Виктор Михайлович. А всего во время расконсервации корабля было порядка 20-ти офицеров, большинство из запаса. Все работали хорошо. Как сказал зам. начальника политотдела бригады кап. 2 ранга Курячий Алексей Павлович:
– Как-то тихо, спокойно, незаметно, без паники прошла расконсервация вашего корабля.
Это для нас была самая лучшая оценка.
Личный состав запаса прибыл хорошо подготовленным. Я много общался с матросами верхних боевых постов и видел, как они запросто разбирали и собирали автоматы МЗА, приборы торпедных аппаратов.
Радисты принимали прогноз погоды, механики наладили работу душевых, бани, санузлов, камбуза и т.д. По многим позициям матросы запаса выглядели лучше, чем наши кадровые, молодые матросы.
Мы расконсервировали, а потом законсервировали корабль. Матросов запаса уволили. На будущий год стали в ремонт, в судоремонтный завод в Находке. Там же отдоковались. Я учился заочно в академии.
Когда улетел в Ленинград, в академию, на сборы, то на корабль прикомандировали капитан-лейтенанта Погоцкого Станислава. Корабль оставался на ремонте, в Находке. В этот период особенно проявились деловые и служебные качества Пивака.
На следующий год рапорт с просьбой послать его на учебу, на ВОЛСОК (высшие ордена Ленина специальные офицерские классы) подал мне Пивак. Я ходатайствовал, но ему учебу почему-то задробили. На следующий год он написал рапорт с просьбой послать его на учебу в военно-морскую академию. Тоже задробили. Я узнал, что задробили ему по линии особого отдела: его отец в годы войны был то ли в плену, то ли в окружении. И вот тогда Пивак ушел на брк «Неудержимый».
А сейчас они сидели в каюте и рыбачили на спор. А поспорили на бутылку коньяка. И вот Пивак поймал маленькую-премаленькую рыбешку.
– Ну, давай, Валера, двигай за коньяком! – улыбаясь, сказал Пивак. Он приподнял свою удочку с добычей над раковиной умывальника. А Егорову не хотелось бежать за коньяком, но он начал уже собираться в дорогу, когда рыбешка сорвалась с крючка, упала в раковину и провалилась в сливное отверстие.
– Вот черт! – выругался Пивак.
– Ну, так я не пойду: рыбы-то нет, где она? – обрадовано сказал связист.
Ему очень не хотелось идти. Ну, очень...
Тогда Пивак взял разводной ключ, подогнал его под гайку, отвинтил ее и разобрал всю сливною систему.
– Вот она! – держа за хвост какого-то малька, сказал механик. – Никуда не денешься, придется идти: договор дороже денег.
Этот случай мне рассказал Егоров. Нам вместе с ним довелось служить в училище ТОВВМУ. Изредка я продолжаю встречать его во Владивостоке. А Пивак окончил военно-морскую академию, был флагманским механиком (впоследствии эта должность называлась заместителем командира бригады или эскадры по электро-механической части) бригады, ЗЭМЧ 17-ой опэск в Камрани и 8-ой ОПЭСК в Индийском океане. После чего был назначен директором (или начальником) НИИ МО, что в г. Ломоносове, где и получил воинское звание «контр-адмирал».
Роковой выстрел сигнальной ракетой
Корабли 9-ой дивизии кораблей противолодочной обороны на день ВМФ всегда приходили из залива Стрелок во Владивосток на военно-морской парад. Вот и сейчас, накануне праздника, они прибыли в Амурский залив для постановки на бочки, где обычно проходил военно-морской парад. За время моей службы только несколько раз меняли место парада. Два-три раза парад проводили в бухте Золотой Рог. Однажды, в 1955-1956 гг., когда в бухту Золотой Рог поставили крейсера «Дмитрий Пожарский» и «Адмирал Сенявин», и корабли произвели праздничный салют, во многих домах на близлежащих улицах, повыбивало оконные стекла. Командование флота сразу же распорядилось послать матросов-специалистов восстановить разбитые стекла. Что и было сделано. Народ зла не таил: флот любили! Простили все: каждая семья была связана с флотом. Даже угостили матросов-ремонтников. Кто как мог.
На этот раз парад планировалось провести в Амурском заливе. Корабли поочередно подходили к заранее выставленным бочкам и становились на них, образуя ровные ряды кораблей. На рейде шныряли катера, шлюпки, шверботы, которые мешали кораблям становиться на бочки. Когда становился на бочки сторожевой корабль «скр-54», то ему тоже мешали мелкие плавсредства. Командир корабля Владимир Чернышев грамотно маневрировал, подвел нос к бочке, чтобы закрепиться за нее, в это время какой-то катер или несколько катеров пересекали курс корабля. Вахтенный офицер кричал по трансляции, сигнальщики махали флагами, обращали внимание стрельбой из ракетниц, чтобы не мешали.
Находившиеся на борту «скр-54» флагманский артиллерист дивизии капитан 2 ранга Таранов Константин Васильевич схватил сигнальную ракету и выстрелил перпендикулярно курсу корабля, но... ракета изменила курс в сторону носа корабля и ударила в голову матроса, работавшего в швартовой команде на баке. Ракета попала в затылочную часть, матрос упал без сознания – и впоследствии скончался. Чрезвычайное происшествие. Назначено дознание. Возбуждено уголовное дело. Отношение к капитану 2 ранга Таранову было негативное, по дивизии ходил еще раньше каламбур:
«Встретил я Таранова,
Трезвого, не пьяного...
Значит, не Таранова
Встретил я непьяного».
С Тарановым я встречался постоянно, т.к. наш крейсер «Адмирал Сенявин» замыкался сразу на дивизию, а он был флагарт дивизии. Однажды, когда я выполнял зачетную калибровую стрельбу по щиту главным калибром, Таранов прибыл ко мне в КДП (командно-дальномерный пост), следил за моими действиями. После стрельбы поучал: величины отклонений нужно сложить, потом эту сумму разделить на число залпов и ввести полученную
корректуру. И он сложил величины отклонений, разделил и получилось точно, как у меня. Зато я выиграл время пристрелки. Но он все равно сделал несколько замечаний по его вводным. А вводные он давал такие:
– Вышел из строя «Залп-носовой» (стрельбовая артиллерийская станция)!
Я перешел на «Залп-кормовой».
– Вышел из строя «Залп-кормовой», – я перешел на стрельбу оптическим способом. Но ему не понравились мои команды, хотя стрельба получила оценку «отлично» и в БКЩ (большой корабельный щит) было 2 попадания.
Как-то я остался за командира БЧ-2 крейсера «Адмирал Сенявин».
В какой-то из дней ко мне в каюту вбегает Таранов и кричит:
– Ты скажи своему арсенальщику, чтобы он выдал мне пачку винтовочных патронов.
Как я понял, арсенальщик не выдал ему патроны и правильно сделал.
– Товарищ капитан 2 ранга, а вы подпишите разрешение на выдачу патронов у командира корабля, и арсенальщик вам их выдаст, – ответил я. Таранов выругался, схватил чистый бланк разрешения на выдачу оружия, побежал к командиру корабля, чтобы получить подпись командира на выдачу патронов. Таранов был в отпуске и собирался ехать на охоту на кабана. Патроны ему выдали, но только после того, как разрешение подписал командир. И – правильно мы сделали, т.к. через некоторое время нас тщательно проверили по организации хранения и выдачи оружия и боеприпасов. А если бы не было письменного разрешения, что бы мы тогда говорили? А если бы Таранов отказался или сказал бы:
– Не помню…
Однажды мы выполнили артиллерийскую стрельбу главным калибром и следовали в базу. Стрельба была удачная, я был управляющим огнем. С корабля буксировщика щита передали отклонения по дальности. Мы, офицеры главного калибра, находились в салоне кают-компании и обсуждали прошедшую стрельбу. В салоне находились: флагарт Таранов, командиры башен капитан-лейтенанты Мещеряков В.В., Демьяненко С.А., старший лейтенант Громов Ф.Н.: он был штатный командир группы управления дивизиона главного калибра, но стрелял в качестве командира башни за отсутствовавшего командира 4-ой башни капитан-лейтенанта Жукова Ю.А., капитан-лейтенант Дубенко И.Я. – командир носовой группы управления главного калибра. Говорил Таранов:
– Я выполнял на эсминце стрельбу, были все недолеты, но были попадания в щит: снаряды пошли рикошетом и – в щит!
– Я буду стрелять только на недолетах, – в тон Таранову сказал Дубенко.
Я не выдержал и говорю:
– Не спеши коза в лес: все волки твои будут! Лучше 5 кабельтовых перелет, чем четверть кабельтова недолет! – и это правда, такое артиллерийское правило. На что Таранов промолчал.
Матрос, которого убил Таранов, оказался из Хабаровска. Приезжали родители матроса. Таранова привлекли к партийной ответственности, а потом и сняли с должности, назначив в артуправление флота. Там он часто появлялся в нетрезвом состоянии и впоследствии был уволен в запас. Разное было мнение по этому происшествию. Таранов не отказывался. Согласился помочь материально родителям, но сына ведь не вернешь... Было возбуждено уголовное дело.
Когда проводили экспертизу, то получилось, что 30% реактивных сигнальных ракет летели в разные стороны, в том числе и назад! В экспертизе принимали участие разные специалисты из артуправления ТОФ: подполковник Клименков Арнольд Диомидович, из дивизии кораблей – капитан 2 ранга Ланских Борис Викторович и др.
Ну, нельзя ему было хвататься за ракету, на то есть сигнальщики, вахтенный офицер, наконец, помощник командира, командир... но никак не флагарт дивизии кораблей. Артиллерийские правила написаны кровью, их нужно выполнять.
Таранов сильно переживал случившееся. У него начало болеть сердце, а может быть, болело и раньше от такой бешенной службы, а тут осложнение, приступ и вскорости он ушел из жизни.
Судьба командира
Когда я его увидел впервые – это был молодой капитан-лейтенант. Он был уже командиром сторожевого корабля «скр-55». Мое прибытие на бригаду совпало со сдачей кораблями первых курсовых задач (организация корабля и приготовление его к бою и походу). Надо сказать, что корабли были в составе сил постоянной готовности (ПГ). Требование руководящих документов было такое: в составе ПГ должно быть не менее 60% кораблей. Комбриг Хронопуло М.Н. спланировал так, чтобы я принимал, т.е. руководил приемом задач на кораблях. Это было правильно, т.к. я сразу врастал в обстановку. Нескольким кораблям пришлось поставить «неуды». Видимо, слух дошел до командующего Камчатской военной флотилии вице-адмирала Капитанца Ивана Матвеевича, так что он спросил меня:
– Что и у «скр-61» – двойка?
На что мне пришлось ответить:
– Нет, на «скр-61» несколько лучше: тройка.
А «скр-61» был объявлен «отличным кораблем» и тройку получать ему никак нельзя было. Правда, вскоре, в этом же 1977 году, «скр-61» убудет от нас к новому месту службы: в залив Владимир, а его командир капитан-лейтенант Кочергин Николай Федорович поступит на учебу в военно-морскую академию. Закончит службу Кочергин Н.Ф. командиром 22-ой дивизии десантных кораблей, контр-адмиралом.
Когда подошла очередь сдавать задачу «скр-55» и я его проверил, то корабль тоже получил «неуд». Положительным на корабле было то, что командир Ф. уделял внимание питанию личного состава: пища была разнообразная, здоровая и вкусная. И это было каждый день, а не только в день сдачи задачи. Мое замечание, что на плафонах на верхней палубе нет защитных стеклянных колпаков, сразу же устранили, выставив вместо колпаков, которых не было на складах флотилии, стеклянные банки из-под импортных томатов. И они, эти банки, подошли под плафоны. Это уже что-то: а то были на верхней палубе голые электролампочки, которые лопались во время попадания на них воды или снега. Да это было и взрыво-пожароопасно. Электротравматизм на флоте был большой. Потом мы будем проводить регулярные месячники по предупреждению электротравматизма.
Некоторые слухи о поведении Ф. меня тревожили. Как-то заместитель начальника политотдела капитан 2 ранга Князюк И.З. рассказывал, что после вечера, который бригада проводила в г. Петропавловске-Камчатском, возвращаясь вместе со всеми на катере в бухту Завойко, Ф., будучи выпившим, схватил руку комбрига и со словами:
– Товарищ комбриг, я вас люблю! – прокусил тому руку своими зубами до крови. Это был сомнительный факт, т.к. сам Князюк И.З. тоже слыл большим оригиналом.
Были шутливые рассказы, что якобы, прийдя из дома вечером на корабль, выпивший Ф. «играл» кораблю «Боевую тревогу», подавал команды:
– РБУ левый борт 60! (РБУ – реактивная бомбовая установка), – объяснил, что он проводил учение, которое, правда, нигде не было запланировано. Опять тот же Князюк говорил:
– Это он со своей женой поругался, пришел на корабль возбужденный и давай командовать.
Были со стороны Ф. выпивки и в море. Штурман старший лейтенант Сергей Очеретин говорил:
– Начальник штаба вызывает его на связь, а он выпивший, не может говорить по радиотелефону: язык заплетается. Мы за него ответим, а начальник штаба кричит в микрофон: – Кто за командира докладывал? 10 суток ареста! Вызвать командира к аппарату!
Однажды мы, офицеры и мичманы бригады, отмечали день окончания года боевой подготовки. Как говорили офицеры, отмечали «День снопа». Так Ф., включившись в игру типа денежно-вещевой лотереи, играл азартно, проиграл много денег к неудовольствию его жены, а «выиграл» рогатку, грудоотсос, какие-то безделушки, но азартно рвался играть снова.
Корабли нашей бригады иногда посылались к несению службы, связанной с рыбонадзором. Уже тогда иностранные корабли приходили в наши воды ловить рыбу. Мы их вытесняли. Однажды на такую операцию сходил «скр-55», после чего командир мне докладывал:
– Даю ему сигнал: «Застопорить ход!» – не слушает, «Покинуть район» – не выполняет. Тогда я как дам очередь из МЗА (мелко зенитная артиллерия) впереди его курса, так он сразу стал понимать: отвернул и вышел из района! – смелое решение.
Корабль «скр-55» был старый. Правда, главком ВМФ С.Г. Горшков называл такие корабли: «Корабли ранней постройки». Был у Ф. случай опасного маневрирования во льдах. Была и потеря хода. Его, видимо, для профилактики вызывали в особый отдел КГБ, где с ним беседовал начальник особого отдела Камчатской военной флотилии капитан 1 ранга Скатов Иван Дмитриевич. После этой беседы Ф. говорил, что на неисправном корабле он в море больше не пойдет. А большинство кораблей было «ранней постройки», их нужно было беречь, ухаживать за ними. Мы им давали время на ППР в два раза больше, чем новым кораблям. И они ходили в море, участвовали во всех мероприятиях БП. В 1977 г. два из них: «скр-55» и «скр-50» завоевали приз главнокомандующего ВМФ в состязаниях на приз ГК ВМФ по артиллерийской подготовке. Кстати, с нами выходила в море большая группа офицеров и адмиралов (только на «скр-50» было 22 человека) во главе с начальником управления ракетно-артиллерийского вооружения ВМФ контр-адмиралом Новоселовым Федором Ивановичем (впоследствии – адмирал). Стрельба была совместная, одновременно по щиту и воздушной цели. Пикирующую мишень «ПМ-6г» сбили зенитчики Ф. В щит было 7 попаданий! Вот тогда-то и вызвали Ф. в особый отдел КГБ: чекисты сомневались в правдивости стрельбы, в достоверности. Они говорили, что «ПМ-6г» не была сбита, а данные были сфальсифицированны. Они и меня вызывали, взяли объяснительную записку не только с меня, но и с начальника политотдела бригады, с командира «скр-50» капитан-лейтенанта Лепаева Владислава, с Ф. и др., хотя ни один офицер КГБ в тот раз в море не ходил.
Когда вопрос встал о назначении командира корабля на эсминец «Вызывающий» (когда-то этим кораблем командовал бывший главком ВМФ России Феликс Громов), то одним из кандидатов на эту должность был Ф. Мы учли все «за» и «против» и остановились на его кандидатуре. Начальник политотдела бригады, капитан 2 ранга Качалков Эдуард Давидович сказал:
– Заботливый командир.
Кто-то добавил:
– Любимец экипажа.
Вот так и решилось это назначение.
Командиром «скр-55» вместо Ф. мы назначили капитан-лейтенанта Ежель Михаила Брониславовича, который на нашей бригаде стал командиром СКР «Сторожевой», от нас ушел в военно-морскую академию, после окончания которой вернулся на ТОФ, на 10-ю оперативную эскадру, дослужился до командира дивизии кораблей, а потом ушел в ВМС Украины, где и стал главкомом ВМС. При нем «скр-55» был хорошо отремонтирован, вышел в передовые, хотя имел место случай травматизма во время стрельбы: старшине 2 статьи Бурмакину, командиру 1-го орудия, по его неосторожности при откате-накате казенной части раздробило кисть руки. В те времена за все отвечал командир. Так всегда ставился вопрос. Но Ежеля мы тогда пощадили.
«Вызывающим» Ф. командовал мало: от нас, с Камчатки, эсминец был переведен во Владивосток, в бригаду кораблей резерва, что на острове Русском, где и закончилась его служба: он был порезан на металлолом. А Ф. уволился в запас, уехал на Камчатку, жил в Завойко, работал в морском порту. Говорили, что хорошо работал.
С корабля – в караул, по штормовой готовности № 1
Надвигался сильный шторм. Прогноз погоды был плохой. С утра начало задувать. Пошел снег. Потом он повалил валом. К обеду снегу выпало по колено.
– Товарищ капитан 1 ранга! – обратился ко мне командир «скр-50» капитан 3 ранга Слепцов Владимир Михайлович. У меня сегодня гарнизонный караул, но я его выделить не могу: по штормовой готовности № 1 положено всему личному составу находиться на корабле.
Все правильно говорил командир. В морском отношении это был достаточно опытный уже офицер. Севастопольское училище по ракетно-артиллерийской специальности он окончил с отличием. Сначала его назначили в аварийно-спасательную службу на спасатель, но он просился, чтобы его перевели на боевые корабли по специальности. Чего и добился. Назначили его к нам на бригаду командиром артиллерийской батареи на эсминец, а потом – помощником командира «скр-50». Потом он поступил на ВОЛСОК, после окончания которых был назначен командиром этого же корабля. И правильно ставит вопрос: по ШГ № 1 (штормовая готовность) никуда личный состав с корабля выделять нельзя. Это подчеркивали все документы. На флотилии, в гарнизоне, более 100 воинских частей, а половину всех караулов планируют нести нам, плавающему соединению.
Я чувствовал свою вину в этом: однажды, на каком-то совещании, то ли на военном совете КВФ, то ли на партактиве, я сказал, что численность бригады увеличилась в два раза. А оно так почти и было: в мою бытность на бригаде были сформированы экипажи «Грозящего», «Разящего», «Летучего», «Порывистого», «Горделивого»’... Они не все вернулись к нам с новостройки, но пока строились – числились за нами. В том числе и личный состав считали и приплюсовали к нам, хотя они были кто в Ленинграде, кто в Калининграде, кто на Черном море...
Начальник оргмоботдела КВФ капитан 1 ранга Гвоздев Василий Михайлович сразу все это взял на карандаш и «подкинул» нам караулов больше, чем было раньше. Несение караульной службы – это выполнение боевой задачи. С увеличением числа караулов увеличилось количество предпосылок к нарушениям, грубым проступкам, т.к. нарушение дисциплины в составе караула расценивается, как грубый проступок.
Взвесив все это, я сказал Слепцову: – Готовьте караул, но пока посылать его не будем.
Вспомнил я и бывшего командующего КВФ вице-адмирала Капитанца И.М.: когда однажды заместитель командующего контр-адмирал Скворцов А.И. приказал мне и начальнику штаба бригады капитану 2 ранга Печкорину А. Д. лететь во Владивосток на военный совет флота, что мы и сделали, то Капитанец И.М., с которым мы встретились уже по возвращении из Владивостока, отругал нас, т.к. в тот раз были собраны на военный совет флота все комбриги, начальники штабов и начальники политотделов. На наши оправдания, что нам приказали, что мы не хотели лететь, адмирал сказал:
– Вам НИКТО не имеет права приказать оголить бригаду!
Вот и сейчас мы в таком же положении: объявлена ШГ № 1, ветер, метель, нужно смотреть да смотреть за кораблями, чтобы не порвало швартовы, и не навалились корабли друг на друга, и не поломать их. Об этом меня предупреждали бывший комбриг Чаркин В.А., и комбриг Хронопуло, уходя с бригады на должность начальника штаба 8-ой оперативной эскадры, говорил:
– Смотри за безопасностью стоянки кораблей: здесь такой бывает жуткий ветер, не дай бог, если развернет корабли и завалит их на берег! Я тогда тебе не завидую.
И вот сейчас я в такой ситуации. Решил отбиваться от караула, как только смогу. Тут помог нам один эпизод: автомашина, которая привезла на бригаду хлеб, на обратном пути, почти на территории нашей бригады, не смогла подняться на горку. Она скатилась назад и ждала, пока трактора очистят дорогу. Тут снова подошел ко мне Слепцов:
– Товарищ комбриг! Наш ОД приказывает отправлять караул.
Я связался по телефону с ОД:
– Пока караул посылать не будем. Он готов, но по-штормовому мы не имеем права отправлять его, не имеем права снимать с корабля.
– Понял вас, сейчас так коменданту гарнизона и доложу.
Мы со Слепцовым стоим у себя на КПП, где у нас располагался дежурный по соединению. Кроме вопроса с отправкой караула, я потребовал доклада от командиров кораблей о наличии личного состава и, если есть личный состав в отрыве от кораблей, чтобы доложили: кто – пофамильно – и где находится. Составили список отсутствующих, доложили на КП флотилии, контролируем прибытие людей. Все они добирались пешком, т.к. автотранспорт не ходил.
Вскоре комендант гарнизона Юрий Мошкин начал «бомбить» моего ОД: где караул?
– Катерники стоят вторые сутки! Мне их некем заменять! – кричал он по телефону.
Вот так гарнизон! Вот так численность гарнизона – более 100 воинских частей! Липа все это! Командиров, может быть, и больше 100, но они без подчиненных – портфель и авторучка! А если все корабли уйдут в море, что тогда?
Кто будет нести в гарнизоне караульную службу? Ну, создали бы в гарнизоне караульную роту, или комендантский взвод на такой случай. Так нет, не хотят этим заниматься! За взвод или роту кому-то нужно отвечать. А этого никому не хочется. Вот и валят они на бригады: на мою, на ОВРа (охрана водного района), и на катерников. Ну, а вдруг уйдут корабли, что тогда?! Численность караула порядка 30-ти человек. Это много для корабля. Вдобавок, «скр-50» находился в дежурстве. Тем более, с него нельзя людей снимать! Мы и этот вопрос обсудили со Слепцовым:
– Если что... если выход в море, то я возьму недостающий личный состав с соседних кораблей.
Кораблей такого проекта у нас на соединении было четыре. Один из них всегда был в ППР (планово-предупредительный осмотр и ремонт материальной части). С него можно взять, если что.
Несколько раз звонил комендант Мошкин и, пока дорога была занесена снегом, он терпел, но потом к нам пробился снегоочиститель и расчистил дорогу. Застрявшая было хлебовозка тоже уехала своим ходом. Приехал Мошкин на своем газике. Я его знал еще по Владивостоку, где он был помощником коменданта гарнизона.
– Юра, – сказал я ему, – караул я посылать не буду: мне это запрещают делать руководящие документы!
– Что же будем делать?
– Не знаю. Назначай береговые части!
– Так они не готовы: кто не допущен к несению караульной службы, у кого нет ни карабинов, ни автоматов. Они за всю службу ни разу не стреляли. Как же я их буду ставить?!
– Ну, так готовьте их к несению караульной службы, обучайте, тренируйте...
– Это не мое дело!
– Мое дело: поиск, слежение и уничтожение подводных лодок противника, – разгорячился я, – ты знаешь, какие мне на год поставлены задачи? Обеспечение развертывания РПК СН (ракетные подводные крейсера стратегического назначения) 2-ой флотилии атомных подводных лодок. Обеспечение их боевой устойчивости. Создание северо-курильского оборонительного рубежа. Организация противоракетной обороны со стороны моря. Выделение кораблей в РЛД (радиолокационный дозор). Так что, мое дело твою гауптвахту охранять? Вы тут, на берегу, хоть этим займитесь!
Так мы с ним продолжали пререкаться, пока на своей «Волге» не подъехал 1-й заместитель командующего КВФ контр-адмирал Легкий Николай Григорьевич. Он, видимо, был в курсе событий и повел себя умно: не стал «давить на нас рангами». Он видел, что ветер сильный, очень сильный, швартовы набиты, натянуты втугую, между кораблями кранцы и резиновые баллоны, такие же кранцы и баллоны и с кормы кораблей: а вдруг якорь поползет и корабль начнет «садить» на пирс, между кораблей заведены по три швартова... Все это хорошо, а вдруг лопнет швартов (такое бывало), и тогда начнется свалка… (Кстати, впоследствии, такое и случилось с этим самым кораблем).
– Командир, какая у тебя укомплектованность личным составом? – спросил адмирал.
– Порядка 95%, – ответил тот.
– В случае необходимости сможешь выйти в море?
– Смогу, только возьму необходимых людей с других кораблей. Я уже договорился, – сказал командир.
– Ну, вот и хорошо... Давайте, комбриг, отправляйте караул, – принял окончательное решение адмирал, сел в «Волгу» и уехал.
Я еще некоторое время высказывал свое неудовольствие коменданту гарнизона, проследил за отправкой караула и направился на свой КП, который располагался на одном из кораблей.
Вот так всегда. Моя слабохарактерность. А взять бы и не отправлять караул: пусть бы подергались… Хотя плетью обуха не перешибешь. Временщики (автор на КВФ служил с четырьмя командующими) не видят проблемы. Не хотят заниматься делом: отрабатывать систему службы. Ну, а вдруг, на самом деле корабли уйдут в море. Кто будет тогда стоять в карауле? Не стреляли… Ну, так стреляйте! Нет карабинов… Получите! А катерники здесь ни при чем: их нужно сменить. Тем более, что с их командиром бригады капитаном 1 ранга Кулешовым Эдуардом Федоровичем у меня были хорошие, дружеские отношения. Только ради него... Да нет. Матросы, стоящие в карауле, ведь тоже не виноваты.
А впоследствии такие моменты случались неоднократно.
Адмиральский жаргон
Впервые я увидел его на крейсере «Калинин», где он служил в должности помощника командира корабля. Командиром корабля был капитан 1 ранга Аистов, старпомом – капитан 2 ранга Казенный Б.В. Мы были курсантами 1-го курса на корабельной практике на крейсере «Калинин». Корабль был ухоженный. Чистый. Отработан. Хорошее было питание. Коком был мичман Кантур, который любил это дело: проверял, как мы чистим картофель (много ли очисток), засаливал сало свиное (для зажарки), сушил укроп, петрушку и т.д.
Командир Аистов был холостяк. Ходили байки, что командующий эскадрой кораблей ТОФ контр-адмирал Рассоха чуть ли не насильно отправлял его на берег. Но Аистов отойдет на катере от правого борта и подходит к левому трапу, поднимется на борт – и в каюту. Но в конце концов Рассоха А.И. женил этого старого холостяка.
Старпом Казенный Б.В. был деятельный, строгий, не стеснялся в выражениях. Он сменил Аистова и стал командиром крейсера «Калинин». После посещения крейсера Н.С. Хрущевым в 1954 г., досрочно получил воинское звание «капитан 1 ранга», должен был в 1956 г. идти на учебу в военно-морскую академию, но на крейсере «Дмитрий Пожарский» после беспорядков, связанных с демонстрацией кинофильма, командование корабля было снято с занимаемых должностей, и Казенного назначили командиром «Пожарского», академию отставили. В академию он уйдет на будущий год, когда наведет на корабле порядок. Мне довелось видеть, как он наводил порядок, т.к. в то время, уже курсантом 3-го курса, я был на практике на крейсере «Дмитрий Пожарский»: на корабле игрались тревоги с подачей боевого боезапаса до лотков заряжания на орудиях, установилось боевое дежурство на орудиях дивизиона универсального калибра и автоматах мелкозенитной артиллерии, всякие посещения артистов и гостей прекратились. А случилось все это после визита отряда кораблей («Пожарский», «Вдумчивый» и «Вразумительный») в порту Шанхай в 1956 г. Автору впоследствии довелось встречаться с Б.В. Казенным в военно-морской академии, где он после учебы остался на преподавательской работе. Он тогда уже был в отставке, ко мне отнесся благожелательно.
Помощником командира крейсера «Калинин» был капитан-лейтенант Косяченко Марк Алексеевич. Молодой, франтоватый, пижонистый, цыганского вида, с усиками. На корабле его звали «француз». Через три года я встретил его в Совгавани, куда прибыл служить лейтенантом на крейсер «Адмирал Лазарев». Он был уже капитаном 3 ранга, командиром эскадренного миноносца «Ведущий».
В следующий раз мне довелось встретиться с ним, когда он командовал крейсером «Дмитрий Пожарский», куда я из Совгавани доставил на плавбазе «Кулу» 50 человек личного состава с крейсера «Адмирал Лазарев» для укомплектования «Пожарского», который заканчивал ремонт в Дальзаводе. В то время было строго с передвижением по городу: запрещали водить по городу матросов с вещмешками, с имуществом и т.д. «Кулу» ошвартовалась в бухте Улисс, я съездил в город Владивосток, прошел на Дальзавод, доложился командиру «Пожарского» капитану 2 ранга Косяченко М.А. Он обрадовался: еще бы, доставили на корабль подготовленный личный состав, с однотипного плавающего крейсера. Я ему доложил, что вести строй с вещами по городу запрещено. Он позвонил по телефону командиру бригады вспомогательного флота, и тот выделил буксир, на котором я и доставил к их борту матросов.
Правда, и Косяченко М.А., и его старпом Дорогин Лев стали придираться: Косяченко начал у прибывших матросов проверять форму одежды и угрожать, что он их отправит обратно за старую форму одежды или за отсутствие чего-либо. А старпом Дорогин Л., обратившись к строю матросов, спросил:
– Как будете служить?
На что матрос-дальномерщик Салахов ответил:
– Как вы к нам будете относиться, так и мы будем служить.
Старпом вскипел, вывел Салахова из строя и объявил ему какое-то строгое взыскание. Не нужно было задавать таких вопросов. Каков вопрос – таков и ответ.
В 1965 г. меня назначили командиром дивизиона главного калибра на крейсер «Адмирал Сенявин». Однажды во время моего дежурства по крейсеру прибыл на корабль капитан 1 ранга Косяченко М.А. Он окончил военно-морскую академию и был назначен командиром вновь созданной 201-ой бригады противолодочных кораблей, которая базировалась в заливе Стрелок. Я представился ему, поздравил с окончанием академии и с назначением его комбригом. И впоследствии помогал его офицерам: Феликсу Громову (будущему главкому ВМФ России) давал автокорректор для стрельбы по береговым целям, Вячеславу Дерябину, его флагарту, помогал через нашу корабельную типографию отпечатать бланки группы записи, корочки для отчетов и т.д. Мы понимали, что бригада создается с «нуля», что у них ничего нет.
В 1967 г. меня назначили старпомом эскадренного миноносца «Вихревой». Я получил на 9-ой дивизии противолодочных кораблей зачетный лист, подписанный командиром дивизии Ховриным Н.И. и начал сдавать зачеты. Сдавал зачеты я на бригаде Косяченко М.А., сначала – флагманским специалистам, а потом комбригу. Причем, ему я сдавал каждый раз по одному разделу программы: боевой эволюционный свод сигналов, тактическое руководство, международные правила предупреждения столкновения судов в море и т.д. Он у меня добросовестно принимал зачеты, а я добросовестно готовился к сдаче их. Я ему сдал все зачеты. Их было много. Ни разу не ожегся. Осталось сдать практическое управление кораблем. Я обратился к Косяченко, и он мне ответил:
– Пойдешь на «Бурливом», там старшим на выходе будет капитан 1 ранга Смышленников. Ему будешь сдавать практическое управление кораблем.
Прибыл на «Бурливый». Командир корабля – капитан 3 ранга Альберт Воробьев, старпом капитан-лейтенант Феликс Громов, мой старый сослуживец и друг. Феликс разместил меня в своей каюте, а сам поздно ночью прилег – часа на два на диванчик. Я всю ночь не спал: думал, как буду отходить от пирса. Стоянка сложная, ледовая обстановка, почти все корабли погнули винты, и бригада водолазов работала в таком плане: подрывали взрывными устройствами винты, снимали их, выправляли и ставили на место.
Рано утром – тревога, приготовление корабля к бою и походу. Съемка корабля с якоря и швартовых. Командовал кораблем и его маневрами командир корабля. Старпом Громов ему активно помогал. У них были хорошие, деловые отношения. Жаль, что впоследствии Альберт Воробьев, в расцвете сил, будучи уже офицером штаба флота, погиб в автопроисшествии, следуя в аэропорт г. Владивосток.
В море на «Бурливом» дела были хуже, особенно по артиллерийской части. Если здесь же, в районе боевой подготовки, эсминец «Веский» все стрельбы выполнил одну за одной, то на «Бурливом» флагарт В. Дерябин и командир артиллерийской боевой части Эдуард Захаров бегали с паяльной лампой, что-то разогревали, проверяли, но орудия то не стреляли, то были осечки, то еще что-либо.
«Веский» убыл в базу. Командовал «Веским» в то время капитан 2 ранга Соболев Анатолий Анисимович, а командиром БЧ-2 был однокашник Громова по училищу Валерий Сергеев. Впоследствии Громову и Сергееву предстоит служить вместе на крейсерах «Дмитрий Пожарский» и «Адмирал Сенявин», а также на 8-ой оперативной эскадре (Индийский океан), где Феликс Громов будет командиром, а В. Сергеев – старпомом или начальником штаба. Взаимоотношения у них были ровные, служебные, панибратства не было.
И с акустикой на «Бурливом» было плохо: она была рассогласована и смотрела в другую сторону. Не будем сильно ругать и критиковать командование «Бурливого», т.к. корабль недавно был выведен из консервации и, естественно, имел много рассогласовок, а то и неисправностей. Хотя люди командовали этим кораблем активные, энергичные и грамотные.
Правда, один случай припомнят Ф. Громову, этот случай изменит его судьбу. Дело было в том, что будучи в отпуске, Громов познакомился с офицером из академии Советской Армии. Так называлась дипломатическая академия. Ф. Громов подходил по требованиям для учебы в этой академии. Дал согласие, но до поры до времени молчал. Офицер тот оказался не болтун, дело свое сделал, и Ф. Громову пришел вызов с требованием откомандировать его на учебу в Москву.
Узнав об этом (а отпускать хорошего офицера было не в правилах дивизии), его вызвал к себе в каюту комбриг Косяченко М.А. В каюте вместе с комбригом находился офицер по кадрам дивизии капитан 3 ранга Ефлеев Н.В.
– Вы помните, что у вас была неисправна акустическая станция... во время дежурства корабля? Так вот, за это вы предупреждены о неполном служебном соответствии, – так встретил Громова Косяченко, и я пишу это со слов самого будущего ГК ВМФ, который не стал бы им, а стал бы дипломатом, если бы его не наказали, а по-порядочному отпустили бы на учебу.
Далее Косяченко заявил Ефлееву:
– Никуда его откомандировывать не будем: вот приказ о его наказании.
Когда Громов рассказывал мне об этом, то говорил, что Косяченко и Ефлеев были в сговоре и разыграли этот эпизод, как по нотам.
После выхода в море я зашел к Косяченко М.А.
– Смышленников принимал у вас зачет по практическому управлению кораблем? – спросил он у меня.
– Нет... там было не до этого.
Комбриг знал обо всех нюансах выхода: и о неисправной артиллерии главного калибра, и об акустике и т.д. Он взял мой зачетный лист, поставил оценку и расписался. Во-первых, меня поджимало время: мне дали один месяц для сдачи на допуск к самостоятельному управлению кораблем, во-вторых, я ему уже сдал все до одного зачета (порядка десяти зачетов), и, наверное, ему понравилось, когда в разговоре с ним, еще раньше, я назвал себя «типичным крейсерским офицером». А он ведь тоже прошел крейсерскую школу. Правда, потом, когда меня утверждали на военном совете ТОФ комбригом, а Косяченко был уже начальником тыла ТОФ и, естественно, членом военного совета ТОФ, он задавал мне вопросы: к какому проекту кораблей я допущен, как будто не ему я сдавал зачеты. Он забыть не мог: у него была светлая голова. Но этому предшествовал один случай.
После окончания военно-морской академии, а я ее окончил заочно, меня назначили начальником штаба 82 бкр (бригада кораблей резерва). Бригада была большая, разнотипные корабли: эскадренные миноносцы, сторожевые корабли, десантные корабли, сторожевые катера, ракетные катера и т.д. Были времена, когда и крейсер «Александр Суворов» и подводная лодка входили в состав бригады. Меня только что назначили. Комбрига капитана 1 ранга Довбни П.И. на бригаде не было: он был в командировке. На флот прибыл заместитель главнокомандующего ВМФ по технической готовности инженер-адмирал Новиков Василий Григорьевич. Мне было приказано доложить ему о состоянии бригады. Положение дел на бригаде я знал, т.к. часто и раньше оставался за начальника штаба и за комбрига. Посоветовался с начальником политотдела бригады капитаном 1 ранга Барбашиновым Владимиром Андреевичем, что и как говорить. Упор сделали на недостатки. Я так и доложил. Мой доклад был, как гром среди ясного неба: корабли не ремонтируются, не докуются до 8-ми лет (!), укомплектовываются больным личным составом и негодным к плавсоставу, офицерами, списанными и осужденными судами чести офицерского состава. Адмиралу Новикову это было неприятно слушать, а Косяченко метал на меня гневные взгляды. А когда уходил с бригады, бросил мне:
– Этого я от вас не ожидал!
Барбашинов успокаивал меня:
– Не понятно... видно ведь, что ты за дело болеешь, не для себя же стараешься...
Тем не менее, мне от этого легче не стало. Косяченко мне этого доклада не прощал и не простил.
Я до сих пор считаю, что он отыгрался за это на мне, когда я был уже комбригом противолодочных кораблей на Камчатке и докладывал свое решение на командно-штабном учении с обозначенными силами. Тогда мне вручили боевое распоряжение по учению. В боевом распоряжении указывались силы противника: АУС (авианосное ударное соединение) и ОБК (отряд боевых кораблей) противника. Я принял АУС за главные силы и свое решение принял на бой с ним. На ОБК я внимание не обратил: как-то он далеко был и сказано о нем было вскользь. Примерно такое же решение принял и командир соседней бригады ОВР (охрана водного района), капитан 2 ранга Головко Л.И., хотя мы с ним по принятию решения на бой с противником не обсуждали. Но, тем не менее, решения у нас с ним получились похожие. Ну, а что бы делал здравомыслящий командир: АУС рядом и наносит удары по нам, а мы будем ждать прихода ОБК? Так что ли? Все мы оканчивали одну и ту же академию, нас учили одни и те же преподаватели, мы и мыслим, в военном отношении, одинаково.
Первого заслушали Головко Л.И. За столом сидели вице-адмирал Косяченко М.А., начальник тыла ТОФ, он был главный посредник, и контр-адмирал Владимиров, начальник оперативного управления ТОФ. Головко доложил, как казалось мне, со знанием дела. Я был согласен с его выводами по главным силам и по предлагаемым им действиям по противнику. Тут поднялся Косяченко М.А. и давай критиковать решение Головко:
– Вы посмотрите, какую… он нарисовал, – и вице-адмирал произнес похабное слово. Вторым вызвали меня. Я доложил обстановку, силы противника, свои силы, слабые и сильные стороны и тех, и других, и – свое решение на бой.
– И этот… нарисовал! – опять сквернословил Косяченко.
Командующий Камчатской военной флотилией вице-адмирал Клитный Николай Гаврилович держался достойно, оставил нас после заслушивания, порассуждал на тему: нас же всех учили в одной академии, нужно позаниматься, собраться, порассуждать, отработать типовые решения, разослать на бригады и т.д.
Потом, когда на флотилии был разбор, Косяченко «лягнул» меня еще раз:
– Оценка такого решения не может быть положительной...
А я все это время, кроме времени на тот доклад, был в море. Корабли выполняли боевые упражнения: ракетные, артиллерийские, торпедные стрельбы, минные постановки. Провели поисковую операцию.
Обеспечили развертывание стратегических подводных лодок 2-ой флотилии атомных подводных лодок, организовали северо-курильский оборонительный рубеж, противоракетную оборону со стороны моря и т.д.
Конечно, я был расстроен. После разбора ко мне подошел начальник штаба 45-й дивизии атомных подводных лодок капитан 1 ранга Зайцев Н.П.
– Да, плюнь ты, не расстраивайся!
Это меня как-то успокоило. С ним мы постоянно работали в море и знали друг друга в деле. Впоследствии Зайцев Н.П. стал контр-адмиралом, начальником оперативного управления штаба ТОФ. С ним у нас сложились навсегда хорошие отношения.
«Матросы! За мной!»
Легкий крейсер «Адмирал Лазарев» стоял на якоре в Юго-Западной бухте залива Советская Гавань. День был тихий, солнечный, хотя по утрам на прибрежных камнях, которые доставала волна, появлялся тонкий ледок, но он таял с первыми же лучами солнца. Был октябрь месяц. После обеда, ближе к вечеру, крейсеру был запланирован выход в море, а пока что на корабле шли обычные работы.
– Товарищ капитан-лейтенант! Разрешите баркас послать к берегу... вон в ту бухточку? Мы приведем его в порядок, так, чтобы никто не мешал... – обратился главный боцман крейсера мичман Киселев Сан Саныч к командиру ДУК (дивизион универсального калибра – авт.) капитан-лейтенанту Газенбушу Роальду Борисовичу. Тот временно исполнял обязанности помощника командира корабля, который был в отпуске.
– Добро! – ответил Газенбуш, и баркас отошел от борта. По прошествии уже многих лет я так и не понял, зачем нужно было баркас посылать к берегу для наведения порядка? Где, как не на крейсере, все условия: места много, вода есть, кисти, краски – тоже, скребки всегда можно наточить в механической мастерской и матросы – под присмотром…
Корабль начал приготовление к бою и походу. Вот уже и приготовление заканчивается, а баркаса все нет. Его видно в визиры, дальномеры и бинокли. Связались по рации с командой баркаса: оказалось, что в результате отлива тот сел на мель, своими силами команда баркаса снять его с мели не могла. Тогда Газенбуш, по совету все того же боцмана Киселева, послал второй баркас для оказания помощи, но и второй баркас сел на мель...
На ходовой мостик поднялся командир дивизии крейсеров капитан 1 ранга Чулков Леонид Дмитриевич.
– Как, командир, готовы к выходу? – спросил он. А когда узнал, что баркасы сидят на мели, выразил крайнее неудовольствие. И вдруг раздалась команда по корабельной трансляции:
– Личному составу 4-й башни главного калибра построиться на юте!
Командир корабля капитан 3 ранга Волобуев Евгений Иванович сошел вместе с матросами в катер. Я напомню, что был уже октябрь месяц. Командир разделся до трусов и первым сошел в воду.
– Матросы, за мной! – скомандовал он. Личный состав, все, как один, сошли в воду. На баркас был заведен крепкий конец, матросы взяли его на руки.
Сначала один, потом и второй баркасы были сняты с мели. Плавсредства подняли на борт. Личному составу, участвовавшему в этой работе, был приготовлен крепкий горячий чай, в который добавили немного спирта.
Корабль по плану вышел в море. Командир дивизии ворчал на нашего командира:
– Что ты не мог Газенбуша послать?!
А в наших глазах командир корабля поднялся выше.
Пользуясь случаем, мне хотелось бы сказать нашим командирам:
– Помните, что вы смотрите на свой экипаж двумя глазами, а на вас одновременно – десятки, а то и сотни глаз...
Газенбуш Р.Б. всю службу прослужил на одном корабле от командира батареи ДУК до командира БЧ-2. Уволился в звании капитана 2 ранга, остался жить в Совгавани, потом – не знаю.
Волобуев Е.И. от нас ушел на АКОС, потом был комбригом, командиром дивизии на Северном флоте, командиром Средиземноморской эскадры, 1-м заместителем командующего Северным флотом, начальником отдела противолодочных сил ВМФ, вице-адмиралом, жил в Москве.
Чулков Л.Д. на нашей дивизии получил звание контр-адмирал, потом был командиром дивизии противолодочных кораблей в Стрелке, начальником тыла ТОФ, командиром Керченско-Феодосийской базы, вице-адмиралом. После увольнения в отставку остался жить в Феодосии.
«Перевести в Москву!»
Флагманский артиллерист одного из соединений кораблей ТОФ отдыхал в одном из санаториев на берегу Черного моря. Тогда еще существовал Советский Союз, и все эти курортные места были доступны для любого гражданина страны. После корабельной службы – а жил он, преимущественно, на кораблях, т.к. был холост, – жизнь в санатории показалась чем-то необыкновенным: ни каких тревог, нет ни «стука, ни грюка», а есть тихая палата на двоих, культурное обхождение, вежливые врачи, хорошее питание, душ, бассейн, досуг организован... Попадались знакомые офицеры с ТОФ, которые так же, как он, отдыхали в санатории. Было с кем поговорить, поделиться новостями... А у тех офицеров были свои знакомые, и так получилось, что его познакомили с несколькими женщинами из их компании. Но одна из женщин как-то больше других симпатизировала ему, была миловидная, привлекательная и разговорчивая. Назовем ее Светланой. И ему нужно дать имя. Он будет Владимиром. Так будет лучше.
Сначала Владимир со Светланой встречались вместе со всеми – то во время прогулок на территории санатория, то в районе столовой, то на танцах, которые проходили в клубе санатория, и куда почти каждый вечер заходила их компания. Потом их все чаще стали видеть вне компании, они уединялись…
Светлана фактически была одинока, то ли разведена, то ли не замужем. Вникать в это не будем. Но вот судьба свела их. Во время их встреч она говорила:
– Мне никого не надо. Не хочу этих больших компаний, а хочу быть только с тобой.
Служба Владимира проходила в соединении кораблей, насыщенном боевыми упражнениями: выходы в море, стрельбы, разборы, отчеты – вот что занимало его всего. Все было срочно: давай-давай! Офицеры, в шутку, называли их соединение кораблей «дикой дивизией». Говорили, что офицерам на их дивизии нужно засчитывать срок службы один год – за три года, как на войне. И доля правды в этом была.
24 дня в санатории – это так много, учитывая, что у них, на соединении, было «два выходных дня: один – зимой, другой – летом». Так офицеры шутили между собой. Но это было так мало: они, эти 24 дня, пролетели незаметно. Он уже не представлял себе жизнь без Светланы. Но что он мог ей предложить: закрытый гарнизон, работы ей не будет, место – на самом краешке земли. Да и квартиры у него, как у холостяка, не было. Получит, конечно, со временем. Ну, чем будет в этой квартире заниматься его подруга, будет сидеть одна... Но, тем не менее, они строили планы на будущее: брали и худший вариант, если он будет продолжать службу на востоке, и рассматривали другие возможные варианты. Прошел отпуск. Владимир вернулся на свою «дикую дивизию», и служба вновь закрутила его. Опять были выходы в море, стрельбы морские, береговые, воздушные... Времени свободного почти не было. Он только находил время, чтобы ответить ей на письма, а она писала почти каждый день. У нее появилась потребность видеть его ежедневно, разговаривать с ним... А ведь как было хорошо им вдвоем в отпуске. Ведь бывают же родственные души. Бывает, что людей тянет друг к другу. Ей казалось, что она знает его всю жизнь. Был, правда, у нее один шанс, но она об этом молчала. Да, и сослуживцы, впоследствии, говорили, что она никогда не упоминала о своем старшем брате... Она и не обращалась никогда с просьбами к брату. А тут, если Владимир согласится, – обратится. И она послала Владимиру письмо, в котором спросила, как он смотрит насчет перевода его в западные районы страны, согласен ли он перевестись? Получив письмо, Владимир послал ей телеграмму, в которой было только одно слово: «Согласен».
Год боевой подготовки был в самом разгаре. Намечалось зачетное учение «дикой дивизии». А тут вдруг поступила правительственная (!) телеграмма, в которой требовалось Владимира срочно направить в Москву, причем дату вылета и номер рейса – сообщить.
Владимира вызвал к себе непосредственный начальник:
– Ты что натворил? Ты обращался к кому-нибудь? Кто у тебя там? – засыпал он его вопросами.
– Да, ни к кому я не обращался! И лететь мне нельзя: зачетное учение, стрельбы будут... – ответил тот.
– Это уже не твое дело, ты посмотри на телеграмму: правительственная! Не будем горячку пороть, но завтра утром тебе улетать!
– Да я не успею...
– Успеешь! Машину я дам, а за билетом мы уже послали!
На другой день Владимир улетел. Когда самолет приземлился в Москве, у трапа его встретили, безошибочно опознали и проводили к машине, которая доставила его к зданию ЦК КПСС. Он никак не думал, что может оказаться в самых верхах нашей власти, общаться с высшим руководством партии. Конечно, Светлана ему говорила кое-что о своем брате, но он и верил, и не верил...
– У вас с моей сестрой – это серьезно? Не флирт?
– Серьезно!
– На перевод в Москву согласны?
– Согласен!
Не знаю, как долго длился у них разговор, но Владимир вышел из кабинета партийного и государственного деятеля окрыленным. И сразу – к Светлане.
Вскоре состоялся приказ о его назначении в Москву. Вызывал его к себе главком ВМФ С.Г. Горшков и предлагал высокие должности... Главком был великий дипломат: еще бы – иметь в союзниках члена Политбюро ЦК КПСС!
– Она оказалась хорошей женщиной, порядочным человеком, – говорил один из следующих флагартов соединения капитан 1 ранга Ланских Борис Викторович, – у них состоялась семья, и слава Богу!
Ну, а фамилии я указывать не стал. Зачем? Ведь это одна из тысяч историй, которые случались на флоте каждый день.
В ресторане
На эту тему я еще не писал. А, ведь, все было... Вдруг кому-нибудь понравится. Все фамилии – действительные.
Легкий крейсер «Адмирал Лазарев» стоял во Владивостоке на ремонте в Дальзаводе. Был воскресный день. Естественно, и сход на берег был офицерам разрешен. Правда, для корабельных офицеров редко выпадали «сквозняки». Это, когда их отпускали с корабля в субботу вечером до утра понедельника. Командир батареи ДУК (дивизион универсального калибра) капитан-лейтенант Селедцов был отпущен на «сквозняк’’, но вовремя на корабль не прибыл. Пока разбирались сами, внутри боевой части, наверх не докладывали. У него были родственники и в городе, и в крае... Может быть, поехал к ним да опаздывает. Селедцов был наш однокашник по училищу и мы с командиром батареи ДЗК (дивизион зенитного калибра) капитан-лейтенантом Петровым обсуждали план поиска Селедцова. Когда вдруг он заявился к нам в каюту, подвыпивший.
– Василий! Ты где был?
– В космосе, – дурачась, сказал тот. Все это происходило вскоре после
запуска искусственного спутника земли. Вот Селедцов и связывал свой поступок с действительностью. Мы тут же доложили командиру ДУК, непосредственному начальнику Селедцова, капитану 3 ранга Газенбушу, что офицер нашелся и находится в каюте.
– Он же выпивший! Уведите его с корабля. Я доложу, что он прибыл, а то начнут вызывать его на разбор, тогда еще хуже будет. Увидят, что пьяный, – сказал тот.
Мы все это разъяснили своему незадачливому товарищу, он с нами согласился и, одевшись, мы, через кормовые шпили, чтобы нас не видели, поднялись на верхнюю палубу на юте и сошли по сходне на территорию Дальзавода. Прошли проходную и оказались на центральной улице города Ленинской (впоследствии Светланская –авт.)
– Пойдем, прогуляемся, – решили мы, – пусть Василий протрезвится.
Так и сделали. В трамвай садиться не стали, а пешком пошли в центр города. Дошли до кинотеатра «Комсомолец».
– Кино старое, пошли в «Уссури», – предложил кто-то из нас. Подошли к кинотеатру «Уссури».
– Слушай, пошли зайдем на третий этаж (так между собой называли мы ресторан «Челюскин», который за время своего существования несколько раз менял свое название: был он и «Версаль», и «Челюскин”), перекусим что-нибудь, ну по рюмочке выпьем, больше не будем. Василию давать не будем, – предложил Петров.
Селедцов согласно кивал головой. Он, вроде бы, протрезвел на свежем воздухе. Да и холодно на улице. Решили зайти. Нас свободно пропустили. В те времена рестораны иногда были переполнены, но мы всегда как-то договаривались и нас пускали.
– Бутылку водки и что-нибудь закусить, – сделал заказ Петров.
«Да-а-а, по рюмочке...», – подумал я. Я вообще в те годы пил редко и мало, особенно – водку. Официантка быстро выполнила наш заказ. Выпили по рюмочке, Василию налили минеральной воды. Осмотрелись. Невдалеке от нашего столика какой-то мужчина в форме гражданского моряка лежал головой на столе. Прямо на тарелках...
– Вот, посмотрите, мы же так не напиваемся, – резюмировал опять же Петров, – выпьем по рюмочке...
Тут к нашему столику подошли двое мужчин постарше нас и спросили разрешения сесть к нам за стол. Мы не возражали. Даже, наоборот, предложили им выпить с нами: пока им принесут.
– У меня сын тоже моряк, – сказал один из мужчин, – капитан 2 ранга, подводник.
– Как капитан 2 ранга? Вы же еще сами молодой...
– Да нет, мне уже 65 лет, – сказал моложавый мужчина.
– А сколько мне? – спросил Петров.
– Тебе? Лет 40, больше не дашь.
– А ему? – Петров показал на меня.
– Ему? Лет 38.
Про Василия мы и спрашивать не стали: он рано полысел и выглядел старше нас. А нам всем тогда было по 28 (!) лет. Да, корабельная служба – не сахар. Тут подошла официантка: принесла заказ наших соседей и расстроенный Петров сказал ей:
– Повторить!
Вот так «по рюмочке»... Смотрю – и рука Василия потянулась к бутылке. Я больше не пил. А наутро, когда мы делали «разбор» на корабле, Василий свои действия объяснил так:
– Смотрю, Санька заказал 2-ю бутылку, ну, чтобы вы не спились, я вам начал помогать.
Когда заиграл оркестр, Василий пошел танцевать, да не с дамой, а с каким-то парнем из компании, что сидела недалеко от нас. Тогда это было не принято, но он был изрядно выпивший и этого не стеснялся.
Потом оркестр начал играть песни, да почему-то все время на летные темы. Причем, кто-то из оркестра объявлял, примерно, так: по заявке наших гостей-летчиков исполняем песню: «Мы, друзья, перелетные птицы!» Несколько песен исполнили про летчиков. Потом скромно объявляли какую-нибудь песню про моряков. И снова – про летчиков. Когда кто-нибудь из моряков подходил к оркестру и платил деньги, заказывал морскую песню, тогда она исполнялась. И снова начинались песни про летчиков. Только и слышно было в зале: «...на честном слове и на одном крыле...», «первым делом, первым делом – самолеты...»
и т.д.
Потом из зала начали вставать один за другим моряки и заказывать морские песни. Теперь слышалось: «Колышется даль голубая...», «...и на Курильских наших островах...», «Море седое, чайка седая...», «Прощайте, скалистые горы...» Получилось как состязание. Но что-то летчиков в зале я не видел. Похоже, что это оркестр подбивал на заказы моряков, «раскалывал» их.
Время подошло к 23.00. Пора бы и уходить. Петров уходить не хотел, а Василий вообще стал неуправляем: отбился с чужой компанией в коридор. Когда я пытался его урезонить, то ко мне подошел какой-то молодой мужчина, прилично одетый, но выпивший:
– Ты что к нему пристал?
Отвечаю:
– Да, это мой товарищ, хочу забрать его на корабль...
На что Василий парировал:
– Я его не знаю...
Это он меня-то не знает: четыре года учились в одном классе, в училище и более пяти лет служим на одном корабле! Гражданский отстал от меня, но тут по лестнице поднимался капитан 3 ранга с красной повязкой на рукаве: старший офицерский патруль! Василий, увидев его, кинулся к нему навстречу с распростертыми объятиями и, с возгласом «Батя!», повис у него на шее. Я был одет в штатское платье, но этот старший офицерского патруля почему-то поверил мне, что я офицер, и отдал мне Ваську.
Я его вытащил вниз, на первый этаж, на выход, получил его шинель и шапку, одел его, поставил в уголок, около телефона и побежал за Петровым, который и не думал уходить из ресторана.
Кое-как, с божьей помощью, я их усадил в такси, кстати, таксисты раньше к нам хорошо относились. Довез до Дальзавода, щедро рассчитался с таксистом.
Утром на корабле было два разбора: один – по линии командования, второй – с жильцами нижних кают, т.е. с нами.
«Рационализатор»
Качество большой приборки на кораблях принимали тщательно. В конце приборки подавали по корабельной трансляции команду:
– Медь драить! Резину мелить! Барашки расходить и смазать! – и приборщики выполняли эту команду: драили барашки, медные поручни, рынду, мелили резину: прокладки на соединительных гайках пожарных шлангов и комбинированных пожарных стволах, расхаживали барашки, чтобы не заржавели, смазывали резьбу и т.д.
В офицерском коридоре крейсера «Адмирал Лазарев» приборку делал матрос Федченко. Услышав эту команду, он взял и поснимал «шильдики» с кабельных трасс, со всех кабелей, отдраил их до золотого блеска и беспорядочно, куда попало, снова прикрепил их на кабели. Эти «шильдики» имеют свое предназначение: они указывают номер кабеля, номера жилых помещений, куда они идут, а, значит, и куда поступают электросигналы. Их, «шильдики», не только не снимают, их даже не драют, чтобы не перепутать, и они покрыты бесцветным лаком, чтобы не окислялись. Даже блеск у них не такой яркий, как у надраенной меди, а какой-то тусклый.
И вот мой дальномерщик Яша Федченко все перепутал: все «шильдики» повесил не туда, куда надо. Кто-то обратил внимание, что в коридоре стало как-то светлей, что-то изменилось, но потом поднялся такой скандал, что дальше некуда!
– Ты что наделал?! – кричали одни.
– Чудак на букву «м»! (Помните из «Калины красной»?) – кричали другие.
– Вы представляете, что он наделал, – говорил мой непосредственный начальник командир дивизиона главного калибра капитан-лейтенант Огурцов Виктор Дмитриевич (впоследствии старпом крейсера «Дмитрий Пожарский»). – Они его убить хотели!
– Кто?
– Электрики. – Огурцов говорил с юмором, полушутя, полусерьезно.
– Да вы что?
– Да-да, электрики говорили: «Мы этого «рационализатора» убьем!»
Убийства, конечно, не было. Это Огурцов сказал для красного словца, но все схемы были перепутаны. Электрики прозванивали концы, работали меггерами, тестерами, звонками. Это была трудная, продолжительная, неблагодарная работа. И все по глупости одного человека.
«Не хотел работать...»
На эскадренном миноносце «Веский» были плохие главные котлы: они текли. Устранять неисправности котлов было трудно и тяжело физически. И даже опасно для жизни. Для этой цели нужно было вскрыть крышку пароперегревателя, залезть туда и там, в неимоверной жаре и духоте, работать. Матросы и офицеры, которые работали в котле после его остановки, надевали на себя термостойкие костюмы, а то и несколько экземпляров своей старой одежды, и лезли через люк в пароперегреватель. Настолько было жарко, что просто невозможно было терпеть, но работать нужно было, ходить кораблям в море нужно было. А как иначе? Флот в любой момент должен был выполнить поставленные перед ним задачи. Подождать, пока топка остынет, удавалось не всегда. Все было срочное: давай-давай...
В день ужасного чрезвычайного происшествия матросы отдраили люк пароперегревателя и затолкали туда матроса машиниста-котельного, который по их словам «не хотел работать». Также, примерно, оценивали это событие и начальники-механики: «Он не хотел работать». Должен сказать, что на этом соединении было плохо с воинском дисциплиной: годковщина (или дедовщина) процветала, командный состав злоупотреблял оскорблениями, окриками, матершиной, сквернословием, выдавая все это за требовательность. И даже через столько лет, когда я про этот случай спросил у офицера-механика капитана 1 ранга Масютина А.Г., то он ответил:
– А он был «сачок» (т.е. лентяй, уклонялся от работ и т.д.) и не хотел работать.
Хотя Масютин, на мой взгляд, был спокойный, рассудительный, уравновешенный офицер.
Котел не остыл. Старшины и «годки» забросили в пароперегреватель так называемого «сачка», который там и задохнулся. Ужасный случай и ужасная смерть.
Доложили на флот, что произошло ЧП. А нужно было возбудить уголовное дело и посадить кое-кого за это варварство. А, может быть, уголовное дело и возбуждалось, но до конца его не довели.
Сообщили домой, на родину о гибели при исполнении служебных обязанностей... Матрос был из Средней Азии. Прилетели родственники и решили тело забрать, чтобы похоронить дома, у себя.
Командование эскадры послало сопровождать «груз-200» (так именуется тело при транспортировке) заместителя командира 175 бригады ракетных кораблей по политчасти, в состав которой входил эм «Веский», капитана 2 ранга Бреславского Ю.Г. Но он до места не доехал.
– Пока мы везли тело, я познакомился с его родственниками, – говорил мне Ю. Бреславский (он был моим соседом по квартире в Совгавани), – они мне сказали: «Вы уезжайте назад, не едьте с нами: вас там убьют!» И я уехал: а что? Убили и были бы правы!
Кроме плохой дисциплины, что я подчеркивал в начале этого рассказа, отсутствовала и организационная работа. В данном случае было необходимо назначить руководителя работ, время работы, обозначить место работы, обеспечивающие средства, инструктаж по мерам безопасности под роспись (!), записать все это в журнал дежурного по кораблю (вахтенного офицера), составить график работ, список работающих, в боевой части должен быть список, кому разрешено отдыхать в рабочее время... Вот тогда не было бы этого ужасного чрезвычайного происшествия.
«На хрена ты все это строишь?»
Заместитель командующего Камчатской военной флотилии контр-адмирал Скворцов Александр Иванович убыл советником во Вьетнам. На его место прибыл контр-адмирал Легкий Николай Григорьевич, бывший комбриг Черноморского флота. Правда, его должность уже именовалась как 1-й заместитель командующего КВФ. Знакомясь с моей бригадой, он сказал:
– На хрена ты это все строишь?
Должен сказать, что на бригаде не было ни одного берегового штата. Бригада была плавающим соединением, но, тем не менее, силами личного состава бригады хозспособом были построены гараж, учебный центр, овощехранилище, холодильники мяса и рыбы и т.д.
Я ответил:
– Товарищ адмирал, вы недавно прибыли на Камчатку. Вот наступит зима, занесет все снегом по горло. Машины не пройдут. Тогда узнаете, зачем все это строю.
Он быстро все понял, первой же зимой, когда звонил мне по телефону и приказывал выдать продукты на соседнюю бригаду ОВРа, у которых была своя береговая база (у меня ее не было), командир береговой базы – офицер, начпрод – офицер, но... не было продуктов.
Бригаду благоустраивали и до меня: комбриг Гусев Павел Петрович, начальник политотдела бригады Смирнов Сергей Афанасьевич, потом Хронопуло М.Н. Но самой главной фигурой, на мой взгляд, был мичман Мель Петр Николаевич. Это был патриот стройки, душа временного строительного коллектива, куда направляли матросов, негодных по состоянию здоровья служить на кораблях. А куда их девать? В экипаж их не берут: нет мест, да и возиться с ними неохота, т.к., в основном, это были энуретики, т.е. «мочуны» (ночью мочились в постель). Вот и направляли их в строительную бригаду к мичману Мелю П.Н. Бригада Меля в среднем насчитывала порядка 10-15 человек, когда больше, а когда меньше.
Матросы у Меля преображались: хорошо работали, не нарушали дисциплину, у них улучшалось настроение, появлялся блеск в глазах, никто их не упрекал за эту болезнь, питались хорошо. Вдобавок, Мель, в период ягодного сезона, на своей личной автомашине вывозил их на сбор ягод и грибов – для общего стола. Сам он был фронтовик, участник Великой Отечественной войны. Обращался к матросам, примерно, так:
– Серега, ты сегодня работаешь в столярке.
Или:
– Николай, возьми Олега и Максима – и на отсыпку грунта.
Мель отвоевывал у моря участок акватории, вбивал в грунт сваи и на них строил штаб бригады. Комбриг Хронопуло говорил ему:
– Петр Николаевич, зачем тебе это? Ведь есть же у нас штаб.
– Товарищ комбриг, какой это штаб? Вот вы уйдете с бригады, а потом придете сюда инспектирующим лицом и скажете: – Вот это здание при мне отстроили...
– Ну, делай, как знаешь.
Мель не был назойлив, не давал нам никаких вводных, а строил и строил. Я, наверное, повторюсь, но скажу, что на бригаде не было ни одного берегового штата, но на бригаде все было свое и строили своими силами. Построили свинарник на 300 голов, панцирный склад сухой провизии – там хранились продукты на весь личный состав бригады, на полгода! Командиры кораблей подавали заявки на машины для получения имущества со складов тыла, и я им выделял машины, т.к. в тылу машину трудно пробить, а тут свой автопарк, свой гараж на 20 машин. Правда, нештатный. И завгар был нештатный. Сначала – мичман В.Слатин, а потом – мичман П. Дудукалов, т.к. Слатина я назначил старшим по сбору металлолома. Выделил в его распоряжение машину и 2-х матросов. Вынужден это был сделать, т.к. флотилия спустила нам план по сбору металлолома – 300 тонн (!) в год. У нас – плававшее соединение, корабли постоянно ходят в море, а тут такой громадный план. И Слатин его выполнял ежегодно: подчищал территорию бригады и ее окрестностей, ездил по заводам Петропавловска-Камчатского и т.д.
Свинарником занимался мичман Семенов Павел Николаевич, участник Курильской десантной операции, кавалер ордена Ленина. Ему уже было за 60 лет, он потерял один глаз, но работал добросовестно и мог дать фору молодым. У него тоже было 4 человека списанных с кораблей матросов. 300 свиней! Их нужно накормить, убрать за ними, охранять. Но ведь это была дополнительная нагрузка на мичмана Семенова: он был штатным вещевиком на плавмастерской «ПМ-25». И там, и там справлялся. Однажды мне проверяющая комиссия во главе с капитаном 1 ранга Гвоздевым В.М. сделала замечание, что Семенов до сих пор не уволен в отставку. Пришлось им доложить, что на него был приказ об увольнении по возрасту, но он обратился к командующему ТОФ адмиралу Маслову В.П., и тот сказал:
– Пусть служит, сколько хочет! – и приказ об увольнении Семенова отменил. Тогда комиссия от меня отстала, но на разборе заявили, что 4 матроса на подсобном хозяйстве используются не по назначению, а заняты уходом за свиньями, чем вызвали гнев начальника политотдела КВФ – члена военного совета контр-адмирала Лукьянова В.А. Он покраснел, вскочил со стула и гневно заговорил:
– А кто у него будет ухаживать на свинарнике? У него же нет береговой базы. Едрена вошь!
А сейчас пришла директива, требующая на подсобных хозяйствах производить мяса на каждого человека по 15 кг в год! – тогда комиссия и этот пункт вычеркнула из акта проверки.
Ловили мы и рыбу к столу личного состава. Ни один руководитель Камчатки нам в получении лицензии не отказал ни разу:
– На сколько вам? 200 кг? Пожалуйста!
Для этой цели и был построен холодильник для рыбы. Ловлей рыбы занимался мичман Н. Дудукалов, наш завгар.
Кстати, была директива главкома ВМФ, предписывающая командирам организовывать рыбную ловлю для улучшения питания личного состава. К сожалению, про эту директиву забыли, и сегодняшние командиры и командующие ничего о ней не знают. А эта директива была согласована со всеми морскими и «рыбными» министрами. И ни один из них не заупрямился, не отказал. И этим делом командирам нужно заниматься. Нужно заботится о личном составе.
Однажды, когда мы формировали один из экипажей проекта «1135» (а мы формировали: «Грозящий», «Разящий», «Летучий», «Горделивый», «Порывистый», «Ревностный» и т.д.), командующий КВФ вице-адмирал Капитанец И.М. спросил у матросов формируемого корабля:
– Кто не хочет идти на новостройку?
Встал один матрос (я до сих пор помню его фамилию – Кожевников) и говорит:
– Я не хочу.
– А почему? – спросил адмирал, а мы все занервничали: что же за причина, что же всплывет сейчас на поверхность, может, какая негативщина?
– Товарищ адмирал, – ответил матрос, – у нас здесь передовое соединение, а там что?
И командующему, и нам всем приятно было выслушать такую оценку бригаде, да еще устами матроса.
Сами мы закладывали на зиму 300 тонн картофеля, морковь, свеклу, солили капусту. Для этой цели были изготовлены и врыты в землю 3 больших чана, представлявшие из себя огромные бочки. Продовольствием бригады занимался мичман Глушко Геннадий Михайлович. Сам он из с. Раздольного Приморского края. Там его знают и могут им гордиться. Штатная его должность была – продовольственник на плавмастерской «ПМ-25», а питание всей бригады было его дополнительной нагрузкой. И он с этой работой справлялся отлично. Возвращаясь с моря, корабль пополнял свои запасы: матросы на движущихся тележках (КАРах) подвозили продукты. Помню однажды офицер штаба ТОФ капитан 1 ранга Быстров очень удивился, увидев эти самоходные тележки:
– Первый раз вижу такое! Ты скажи! Везде матросы таскают продукты на горбу, а у тебя – возят на электротележках!
Своими силами построили учебный центр. Там было порядка 40 классов: штурманский класс, ракетно-артиллерийский, минно-торпедный и др. Был действующий тренировочный комплекс «Атака», где у каждого корабля, самолета, подводной лодки была своя кабина с действующими приборами, со средствами связи, с имитацией торпедных атак, бомбометания и т.д.
В этом же здании находился актовый зал на 300 мест, в котором мы проводили партийные и комсомольские конференции, а летом бесплатно показывали кино для детей поселка.
Построили медотсек, где был рентгенкабинет, зубоврачебный кабинет, кабинет зубопротезирования, лаборатория для производства анализов. Зубным врачом был старший лейтенант Гордеев Алексей Михайлович. Он стоял на корабельном штате начальника медслужбы одного из сторожевых кораблей проекта «50», а когда у него вышло время на присвоение ему очередного воинского звания «капитан», мы его поставили на штат на эсминец « Влиятельный «, поменяв его (по обоюдному согласию) со старшим лейтенантом Хилобоким Вячеславом Петровичем. А когда Гордееву А, присвоили воинское звание «капитан», опять поставили их на прежние места. Должен оказать, что со стороны Хилобокого это был смелый поступок: а вдруг случись в это время на скр ЧП? Что тогда? Продвижению по службе не подлежит и, таким образом, остался бы на должности «старшего лейтенанта» на скр. Мы учли этот его поступок при назначении его впоследствии флагманским врачом бригады. Потом он будет заместителем начальника медслужбы флота, начмедом Камчатской военной флотилии, полковником.
Зубным техником был старшина Данченко Анатолий. Молодой, но хороший специалист. Личному составу протезирование производилось бесплатно из пластмассы или белого металла. Кое-кому он протезировал зубы по знакомству. А те благодарили его, как всегда, по-русскому обычаю – бутылкой. Мичмана, обслуживавшие учебный центр, уже ждали клиента, чтобы выпить, что тот принесет в благодарность мастеру. Они находили клиентов, устраивали выпивки... пока об этом мне не сообщила жена Данченко со слезами и просьбой помочь: муж капитально запил и не мог остановиться. Я нашел только один способ: посадить его на гауптвахту. Помогло. Впредь воздерживался.
Медотсек меня выручал: госпиталь от бригады находился в 20 километрах. Бригада большая, народу много, снег, метель – больных туда не наводишься. А тут все свое, на бригаде. Здесь же, в здании учебного центра, находился и музей бригады, где было что посмотреть.
Когда однажды прибыл главком ВМФ СССР Горшков С.Г. (а он всегда посещал учебный центр) и на разборе сказал:
– Это не учебный центр, – мы все затаились, ждали оценки, – это – академия! – вот такую оценку дал С.Г.
Из 12-ти кораблей бригады 4 корабля были газотурбинные, корабли проекта «1135» («Разумный», «Ретивый», «Резкий», «Сторожевой»). Топливную аппаратуру на Камчатке не ремонтировали, и нам приходилось возить ее самолетом во Владивосток. По инициативе заместителя командира бригады по электро-механической части силами личного состава плавмастерской «ПМ-25» было построено 2-х этажное здание БРТС (береговая ремонтно-техническая станция). Оснастили ее техникой для ремонта топливной аппаратуры кораблей проекта «1135». Послали в г. Николаев (Украина) мичмана Морозова, где он изучил ремонтный процесс и получил документ (сертификат), дающий ему право ремонтировать топливную аппаратуру. Мы облегченно вздохнули: топливную аппаратуру стали ремонтировать у себя! Не нужно никаких машин, самолетов, сопровождающих, погрузки-выгрузки... И каждый раз то побьют, то потеряют, то пломбу сорвут и т.д.
Парадокс оказался в том, что финансисты и служба воинских перевозок отказались оплатить проезд мичмана Морозова на учебу в Николаев и обратно. Когда я доложил об этом контр-адмиралу Легкому Н.Г., то это вызвало у него возмущение. Он схватил трубку телефона и начал звонить начальнику воинских сообщений:
– Ты понимаешь, что ты делаешь?! Почему не оплачиваешь проезд мичмана? Да они же раньше возили аппаратуру с 4-х кораблей во Владивосток, и ты оплачивал! Ты посчитай: туда машина, самолет, машина, оттуда – тоже самое. Да, людей посылаем, а им – командировочные, а отрыв личного состава. Что, не знал? Немедленно оплатить!
Так мы решили вопрос с БРТС. Потом нам начали привозить на ремонт топливную аппаратуру с соседней бригады. И мы их выручали. Сначала просили, а потом это стало в порядке вещей.
Строительство так называемого штаба. У нас офицеры штаба размещались на кораблях. А штаб размещался на одном корабле, на корабле КСП (командира сил поиска). На этот корабль переносили оперативную документацию, туда же переходил ОД бригады. Этот корабль у нас считался флагманским. Офицеры штаба переходили с корабля на корабль со своими документами. Это неудобно, т.к. документов много, зачастую – секретных.
Поэтому мы построили тактический кабинет, где у каждого офицера был свой стол, рядом секретная канцелярия, никуда ходить не нужно: получил документы и работай. Здесь же и архив секретной части. Когда корабль уходил на боевую службу, то большую часть секретных документов следовало оставить на базе. А куда ее девать? На другие корабли. А потом тем кораблям приказывали идти в поход, на ВПЗ (выполнение поставленных задач) и возникал вопрос с секретными документами и этого корабля, и того, который уже был в походе. Согласитесь, что это неудобно, хлопотно, да и возникает предпосылка к утере документов. А тут у нас свой архив! С решетками, с сигнализацией, с охраной: в этом же здании был КПП (контрольно-пропускной пункт) и караульное помещение. Вахтенный на КПП стоял круглосуточно, а часовой – ночью.
Однажды был такой случай. Ждали мы прибытия комиссии. Проинструктировали вахту: кто ни спросит разрешения пройти на бригаду – не пускать! Проверять документы. Приехала комиссия. Косяком идут на бригаду. Вахтенный матрос Бигамов всех пропускает. И вдруг один, вежливый и корректный, капитан 1 ранга подходит к Бигамову, достает свое удостоверение личности, показывает его вахтенному и спрашивает:
– Товарищ матрос, разрешите пройти, – Бигамов вспомнил: «Кто будет спрашивать, не пускать!», и он, плохо зная русский язык, но, уже вполне освоив матерные слова, ответил с характерным акцентом:
– На хер, на хер! – и рукой махнул: мол, уйди в сторону, нельзя.
Капитан 1 ранга, видимо, был порядочный человек, вызвал дежурного и решил этот вопрос спокойно и без последствий для нас.
Однажды флагарт бригады капитан-лейтенант Марченко Борис Иванович рассказывал:
– Спрашиваю матроса Бигамова: «Доложи книжку, боевой номер!», он говорит: «Смотрю в прицел, вижу – цель. Вертикаль совместил. Джик – педаль нажал. Принимаю ЦУ (целеуказание – авт.), если его нет – ловлю его сам». – «Слушай, Бигамов, а что такое ЦУ?» – «У, большое!» – и он руки развел в стороны, показывая какое большое ЦУ.
– Не было бы таких матросов, скучно было бы служить! – шутя, сказал флагманский артиллерист.
Должен сказать, что какой-либо насмешки или издевательства в отношении Бигамова не было. Просто Марченко показал, что с матросами есть над чем работать. И язык плохо знают, и специальность. Марченко Б.И. в свое время окончил Севастопольское высшее военно-морское училище с золотой медалью, потом – академию и тоже с золотой медалью. Останется в академии, будет начальником факультета вооружения, доктором технических наук, капитаном 1 ранга.
Когда я однажды был на сборах в артуправлении флота, то увидел оценочный лист флагартов соединений. Напротив фамилии Марченко стояла двойка. Я тогда служил на другом соединении, в районе Владивостока, и Марченко не знал. Когда же я был назначен на Камчатку, то Марченко оказался моим непосредственным подчиненным. И тогда я понял, что ему поставили двойку «за молодость»: он был самый молодой флагарт, а остальные были в званиях капитанов 3-го, 2-го и даже 1-го рангов. Годковщина коснулась и офицерского корпуса!
В штабе, на 2-м этаже, размещался и шифрпост. В него можно было пройти через тактический кабинет. Тоже все было опечатано, зарешечено, с сигнализацией. Однажды, когда нам дали вводную по отправке 2-х эсминцев («Возбужденного» и «Вызывающего») во Вьетнам, то дольше всего, по времени, получали корабли шифр-документы и шифровальные машинки. Все это заняло порядка восьми часов.
Внизу, рядом с КПП, в здании штаба, Мель построил магазин. «Самый лучший магазин!» – говорили матросы и офицеры. Там были в продаже предметы военной формы одежды, нитки, иголки, носки, носовые платки, подворотнички, как раз то, что нужно личному составу. Заместитель командующего КВФ контр-адмирал Скворцов А.И. всегда, бывая на бригаде, проверял есть ли сладости (пряники, конфеты) и оставался довольным. Продавцом была жена нашего начальника физподготовки и спорта капитана 3 ранга Кукарцева А.Г. – Тамара. Потом наши продавцы пустили в продажу «дефицит» – холодильники, ковры, хрусталь и т.д. И мне пришлось ежедневно выделять им машину.
Мель П.Н. был патриот стройки, он был ею увлечен, это было его хобби. Он построил штаб, который посетил начальник главного штаба ВМФ адмирал Чернавин В.Н., командующие ТОФ адмиралы: Маслов В.П., Спиридонов Э.Н., Сидоров В.В. Адмирал Сидоров В.В. собрал всех руководителей строительства Камчатки и показал, как нужно строить: наше здание стояло облицованное мраморной крошкой, ухоженное, а рядом – государственное, флотское строительство – КТП (контрольно-технический пункт), но зачуханное, стены осыпаются, зато руководители – полковники, а у нас – мичман. Без образования, но старательный и патриот стройки.
Аппетит приходит во время еды – так гласит русская пословица.
Закончив строительство штаба, мичман Мель продолжал строить дальше.
К штабу он пристроил еще одно 2-х этажное здание, получился Г-образный комплекс. В этом новом здании разместились: на 1-м этаже – кафе на 100 мест, где личный состав кораблей поочередно проводил праздничные вечера, хозяйственные помещения. На 2-м этаже – партучет, помещения для политотдела, кабинеты: комбрига, начальника штаба, замкомбрига по электромеханической части и еще осталось свободным большое помещение, которое назвали «тактический кабинет».
Я, будучи комбригом, своим кабинетом практически не пользовалcя, т.к. из морей не вылазил. Да и на флагманском корабле мне было удобней.
Прибыл на бригаду начальник главного штаба ВМФ адмирал Чернавин. Он обошел все корабли, осмотрел территорию, учебную базу. Еще лежал снег, но он был одет по-весеннему: в плащ-пальто с белым шарфиком, в фуражке. На фотоснимке, который остался у меня, видно, что его сопровождала большая свита. Рядом с ним шли два будущих командующих флотами: Виталий Иванов и Геннадий Хватов. С Ивановым В. у меня сложились хорошие отношения еще по академии. В данный момент он был вице-адмиралом, начальником оперативного управления ВМФ. Впоследствии станет командующим дважды краснознаменным Балтийским флотом. Вместе с ним прибыл капитан 1 ранга Евгений Обыденников. С ним мы вместе служили в Совгавани: я – на крейсере «Адмирал Лазарев», он – командиром БЧ-2 на сторожевом корабле проекта «50». Хорошо, что хоть как-то знаешь проверяющих. А с Обыденниковым мы и в академию вместе поступали. Хорошо знали друг друга.
Хватов впоследствии станет командующим ТОФ, но закончит службу плохо: после неоднократного показа по телевидению изможденных матросов с острова Русский, его уволят в запас. Заснял все это будущий мэр г. Владивостока Черепков Виктор Иванович. Он (Черепков) служил тогда в бухте Патрокл, на полигоне, где располагался НИИ Министерства обороны. В то же время Черепков был депутатом Приморского краевого совета депутатов трудящихся. И у самого Черепкова военная служба была какая-то необычная: был на срочной службе в учебном отряде, на срочной службе получил офицерское звание, потом заочно окончил ТОВВМУ им. С.О. Макарова.
Хватов Г.А., будучи командиром атомной подводной лодки, поступил в 1971 г. в военно-морскую академию. Поступил легко, т.к. он был делегатом ХХIV-го съезда КПСС.
Комендант Петропавловского на Камчатке гарнизона майор Юрий Мошкин, когда Хватова в 1980 г. назначили командующим Камчатской флотилией, говорил:
– Неужели он меня узнает?
– А что ты беспокоишься?
– Так ему, как делегату съезда, было поручено внести на партконференцию знамя ТОФ. А я был помощником коменданта г. Владивосток и проверял у него форму одежды. Я ему сделал несколько замечаний... Вдруг он меня узнает.
Все считали, что Хватова Г. А. с должности командующего флотом сняли за неуставные взаимоотношения на о. Русском, хотя при разговоре со мной он это отрицал. Говорил, что имел встречу с Ельциным Б.Н., обрисовал ему обстановку на флоте и сам попросился в отставку.
Я уходил с бригады в 1984 г., прокомандовав ею почти 7 лет. Бригада была большая. Служба тяжелая. Пришлось решать много вопросов.
Это было ведущее соединение на Камчатке. Оставил я его в хорошем состоянии: ОС РПЛС (оперативное соединение разнородных противолодочных сил) 1-е место на флоте, 1-ое место среди бригад надводных кораблей с вручением переходящего красного знамени военного совета ТОФ, КПУГ (корабельная поисково-ударная группа) – 1-е место на флоте, КУГ (корабельная ударная группа) – 1-е место на флоте, сторожевой корабль «Сторожевой» – лучший корабль на ТОФ. Бригада за время моего командования завоевала пять призов главкома ВМФ: 1977 г. – приз в состязаниях по артиллерийской подготовке, с 1980 по 1983 годы четыре раза подряд завоевывали приз за поиск, слежение и уничтожение атомной подводной лодки «противника».
Все мне было на бригаде ясно. Все командиры кораблей выросли при мне. Они понимали меня с полуслова. А это так важно.
«Лодка не готова! И вcе молчат»
Шел 1975 г. Ракетный подводный крейсер стратегического назначения (РПК СН) «К-417» «667-Б» проекта, который был построен в Комсомольске-на-Амуре, готовился к переходу, к постоянному месту базирования. Командовал подводным крейсером капитан 2 ранга Вдовин Виктор Владимирович.
Настроение у личного состава было хорошее: надоело временное житье. Командование назначало сроки перехода, а потом само же и отменяло их. Опять перенос сроков был. Ну, а сейчас – точно переход! Уходим на Камчатку! У некоторых там и семьи оставались. Так что впереди была желанная Камчатка.
И все бы ничего, и лодка бы ушла, и не было бы этого рассказа, если бы не...
На пирсе стояли и разговаривали между собой командир БЧ-1 (штурманская боевая часть) капитан-лейтенант Вячеслав Филонов и командир группы управления БЧ-2 (ракетно-артиллерийская боевая часть) старший лейтенант Евгений Лютов. К ним подошел заместитель командира лодки по политической части.
– Ну, как настроение? К переходу готовы? – спросил он их.
– Мы-то готовы, да вот лодка не готова! – ответили те. А надо сказать, что оба эти офицера были склонны к юмору и не прочь были разыграть кого угодно, не взирая на ранги. Вот и сейчас они решили разыграть замполита. Они знали, что с замполитом шутки плохи, но их так и подмывало это сделать.
– Как это – не готова? – занервничал замполит.
– Так две ракетные шахты так и не построили...
– Не может быть!
– Вон видите, на берегу лежат два макета ракет? Поставить-то их
некуда!
Нужно сказать, что на берегу лежали две болванки, макеты ракет, похожие на ракеты. С помощью их испытывали шахты ракет, заливали в них воду, чтобы они по весу соответствовали весу боевых ракет. То есть, действовали согласно инструкции, – и никому дела нет до этого.
Разговор этот произошел буквально перед разбором работы комиссии ТОФ, которая под руководством 1-го заместителя командующего ТОФ проверяла эту лодку на предмет готовности ее к переходу.
– Не может быть! – еще раз воскликнул замполит.
– Ну, мы вам доложили, – ответили те.
Замполит не успел переговорить с командиром... Разбор проверки готовности лодки к переходу проходил по обычной схеме: докладывали специалисты штаба ТОФ по штурманской специальности, ракетно-артиллерийской, минно-торпедной и т.д. В основном, у всех были короткие доклады: «Лодка к переходу готова!», или проверяющие указывали на незначительные замечания, которые сразу же устранялись силами личного
состава.
В конце разбора слово попросил замполит лодки. Он встал и с упреком заговорил:
– Товарищ адмирал! Вот тут все докладывают о готовности лодки к переходу. А лодка к переходу не готова: две ракетные шахты так и не построили! И все молчат!
Командир ракетного крейсера удивленно и непонимающе смотрел на замполита, который нес явную чушь, но вмешаться в доклад того или сказать что-либо не мог: разбор проходил на высоком уровне.
– Что вы такое говорите? – удивленно спросил адмирал.
– А вы посмотрите: две ракеты так и остались на берегу, потому что некуда их загружать!
– Замполит! Садись! Помолчи! – не выдержав, почти крикнул командир. А в дальнем углу, где сидели штурман и командир ракетной группы, раздавались звуки, похожие на смех...
Да, разыграли тогда замполита здорово. Так, что всплыла вся его некомпетентность.
– Но он нам не простил: пока он не ушел с лодки, я так и ходил в старших лейтенантах, – вспоминал Евгений Петрович Лютов, сам ставший впоследствии командиром лодки, капитаном 1 ранга.
И такие были дела.
«Я вам – устрою!»
С какого-то момента тяжелая обстановка сложилась в Вооруженных Силах СССР с неуставными взаимоотношениями. Не минуло это и флот. Как ржавчина, разъедала «годковщина» дисциплину. Кое-где «годковщину» (от слова «годок», т.е. старослужащий) называли «дедовщиной» (от слова «дед»). А «дедам» этим было по 20-21 году. Но тем не менее «дедовщина» приобрела ужасные формы. Про воинские коллективы писали диссертации и успешно защищали их. Большой отряд политработников занимался сплочением воинских коллективов, борьбой с неуставными взаимоотношениями. Не оставались в стороне и строевые командиры. Но меры к непосредственным виновникам принимались половинчатые. Боясь дисциплинарного воздействия на себя, многие командиры и политработники скрывали происшествия, связанные с неуставными взаимоотношениями, приукрашивали положение дел, самым прямым образом обманывали вышестоящее командование. Нарушителям и командованию это было на руку. Неужели они сами не видели, какой повалил поток жестоких происшествий и преступлений?! Многие командиры настойчиво пытались бороться с неуставными взаимоотношениями, устраивали внезапные проверки, играли тревоги, расписывали между командованием частей и кораблей проверки, охватывая все элементы распорядка дня, включая побудку, физзарядку, умывание, завтрак, приборку и т.д. Но даже и на этих кораблях и в частях происходили тяжелые происшествия.
Старослужащие матросы заставляли молодых матросов бачковать за себя (мыть посуду после приема пищи – авт.), стирать свое обмундирование, делать приборку в ночное время зубной щеткой, которой потом чистишь зубы, как правило, в гальюнах (в туалетах – авт.), воровать продукты в кладовых и на камбузе, «доставать» сигареты (достань, где хочешь, хоть укради), писать родителям письма с просьбой прислать деньги, посылки и т.д.
Зачастую молодые матросы не выдерживали издевательств над собой и убегали с корабля, а некоторые даже кончали жизнь самоубийством. Редко, кто мог дать отпор «дедам». Командование флотом принимало крайние меры: объявляли номер телефона, по которому матросы могли позвонить ответственным офицерам, вывешивали в кубриках адреса, куда матрос мог написать письмо, размещали офицеров для проживания в матросские кубрики, но обстановка с неуставными взаимоотношениями оставалась тяжелой.
Свои рассуждения о неуставных взаимоотношениях я хотел бы подтвердить одним ужасным чрезвычайным происшествием, которое произошло на Камчатке.
Молодой человек спустился в артиллерийский погреб, взял зубило, приставил его к капсюльной втулке снаряда и ударил молотком по зубилу. Но... взрыва не последовало. «А может быть, не нужно? – промелькнула спасительная мысль, – может быть, перетерплю?» Его колотил озноб. Ему было обидно и жалко самого себя, слезы текли у него по щекам.
– Нет, я им не прощу... я им устрою, – сквозь рыдания говорил он сам себе, – суки, позорники, – и этот год, что он провел на военной службе, день за днем, отчетливо промелькнул перед ним…
– Сыны мои, служите честно и добросовестно! – говорил им полковник-военком, – Каждый мужчина должен исполнить свой воинский долг!
В эшелоне, в котором их везли на восток, было нормально. В первый же день призывников накормили горячей пищей, хотя и раньше предупреждали, что нужно взять с собой сухой паек на трое суток. Начальник эшелона ы– капитан 2 ранга. Сопровождавшие старшины говорили, что он – командир большого корабля. Он всех держал в строгости, особенно офицеров и старшин, и все ему беспрекословно повиновались. В штабном вагоне выделил купе под карцер и всех нарушителей сажал туда под охрану караульных.
– Я вас всех должен довезти живыми и здоровыми! – оглушительно кричал он в электромегафон. И на него не обижались. Он отбирал у призывников спиртные напитки и разбивал их о колеса вагонов.
Потом учебный отряд. «Учебка» – говорили матросы. Школа оружия. Молодых матросов там называли курсантами. Специальности учились мало: то расходники, то дежурство, то работы на камбузе или на угле и т.д.
Старшина выпросил у него новый тельник, а взамен отдал свой старый, говоря при этом:
– Мне весной на дембель (увольнение в запас – авт.), а ты еще получишь.
А потом, когда проверяли вещи при отправке на корабль и обнаружили вместо нового – старый, заношенный тельник и начали ругать за это и спрашивать, куда он дел свой новый тельник, старшина промолчал, будто бы это его не касалось.
На корабельном соединении их построили на пирсе, помощник начальника штаба проверил их по спискам и флагманские специалисты распределили их по кораблям.
– Пойдешь служить на сторожевой корабль «скр-55», – сказал ему флагманский артиллерист.
Когда прибыли на корабль, их построили на юте, вышел командир корабля капитан 3 ранга Спешилов и сказал:
– Всех разместить по кубрикам, помыть в душе, выдать постельные принадлежности, противогазы, книжки боевой номер, проверить вещи по аттестату.
И опять его ругали за тот самый тельник, потребовали объяснительную записку... А потом, уже в кубрике, старослужащие забрали новую суконку (форменная суконная рубаха – авт.)
– А ты себе подбери из бэу (бывшего в употреблении – авт.) в кладовой.
Так не хотелось отдавать, так было обидно, но старослужащие сплотились, один другого поддерживает полностью, орали, толкали, крыли матом, суки…
– Я им устрою! – он опять взял зубило, стиснул зубы, приставил зубило к капсульной втулке уже другого снаряда и с силой ударил по зубилу молотком. Выстрела не последовало. На капсюле осталась небольшая насечка…
В первый же вечер, после помывки в душе, старослужащие начали издеваться над молодыми матросами. «Рубили банки»: оттягивали на животе кожу и били ладонью по ней. Это они так ставили молодых на довольствие. «Гнули фанеру» – т.е. били по груди, заставляли вслух объявлять, сколько дней им осталось до дембеля. Посылали “”стрельнуть» сигарет, достать хлеба, масла, сахара. Ночью подняли молодых матросов и заставили делать приборку. Ему достался гальюн. И все это делалось в оскорбительной форме: «карась», «салага» и т.д. Командир отделения лежал рядом на койке, но не заступался: он был моложе «дедов», он их сам боялся. Молчал и комсорг. На корабле процветала «годковщина».
Денежный перевод, что прислала мать, «деды» выпросили и до сих пор деньги не возвращают. На днях получил из дома посылку, угостил своих сослуживцев домашним печеньем, папиросами, то, что осталось, положил в свой рундук и заступил в караул, а когда вернулся – ничего не нашел: все растащили, даже не стираные носки, что связала мама. В тот же день его поставили на вахту в артдозор, без отдыха. Через два часа нужно обходить все погреба, целые сутки. Суки! Он представил себе отвратительные рожи старослужащих матросов. Ведь у них тоже есть матери! Кого они воспитали? Подонков! Это не люди, их надо убивать!
– Не было их со мной вчера, в карауле, я бы с ними разобрался! – его опять начало трясти, лицо судорожно плясало, он со всхлипыванием сглатывал рыдания. – Но я не отступлюсь! Я им устрою, – он опять приставил зубило к капсюлю согревательного заряда (унитарный патрон без снаряда – авт.) и ударил по зубилу молотком. Больше он ничего не видел. Его уже не было. Он был убит взрывной волной от воспламенившегося пороха вспомогательного выстрела.
Корабль от взрыва спасло то, что снаряд был не боевой, а согревательный и остальной боезапас не сдетонировал. Но взрыв одного согревательного заряда содрогнул корабль, распахнул крышку люка, из которого повалил дым. Стали орошать и топить погреб, но все было неисправно, заржавевшим и поддавалось с трудом. Но погреб все-таки затопили: боялись взрыва.
Когда прибыла комиссия вышестоящего штаба, то получила доклад, что этот матрос Кулаков из Тверской области был психически неуравновешенным, даже психически больным…
Одним из пунктов акта комиссии был: в артиллерийские погреба один человек спускаться не должен, только вдвоем.
Вот такой случай произошел в 1975 г. на «скр-55», входившего в соединение противолодочных кораблей Камчатской военной флотилии.
Автор этих строк прибыл в 1977 г. для прохождения службы на это соединение и прослужил в должности начальника штаба бригады и командира бригады до 1984 г.
«Кто вам позволил?!»
Так случилось, что командир бригады и начальник штаба бригады – оба одновременно отсутствовали на бригаде. Почти все наши комбриги и начальники штабов часто бывали в длительных командировках. Комбриги: Ляшко Т., Иванов В.В, Асеев В.П., Довбня П.И. были в свое время кто на боевой службе, кто в командировке. Начальники штаба: Захаров Ф.Ф. – на боевой службе, Мартынюк Н.И. – на плавающем соединении в заливе Стрелок и т.д.
Вот и сейчас на бригаде не было ни командира, ни начальника штаба. Приказом командующего Приморской флотилии меня временно назначили, а точнее, допустили к командованию 82 БКР (бригада кораблей резерва). Начальником штаба бригады временно назначили капитана 3 ранга Гамагу Виктора Александровича, который командовал сторожевым кораблем «Ласка». Я был в то время командиром эскадренного миноносца «Вкрадчивый». И вот мы, оба командиры кораблей, начали командовать бригадой. Надо сказать, что бригада была большая: эскадренные миноносцы «Верный», «Вихревой», «Важный», «Вкрадчивый», «Возмущенный», «Бурливый», несколько сторожевых кораблей, десантные корабли, МБСС (морские баржи самоходные сухогрузные), торпедные и ракетные катера входили в состав бригады. Было время, когда и подводная лодка, и легкий крейсер «Александр Суворов» входили в состав этой бригады.
Был конец года боевой подготовки, началось планирование на следующий год. Нужно было планировать и за свой корабль, и за бригаду. Мне такая работа не нравилась: во-первых, я не любил бумажные дела, а во-вторых, я не учился на командирских классах. Когда в свое время я написал рапорт, с просьбой направить меня на учебу на командирские классы на ВОЛСОК, то меня вызвал к себе начальник штаба бригады капитан 2 ранга Захаров Фридрих Федорович (впоследствии командующий Сахалинской флотилии, контр-адмирал) и сказал:
– Тебе, Миша, главкомом не быть, а командующего флотом мы из тебя и так сделаем, – и представил меня к назначению на должность командира эскадренного миноносца «Вкрадчивый». И меня очень быстро назначили. Вызвали на военный совет ТОФ. Совет вел командующий флотом адмирал Амелько Н.Н. Он задал, как мне показалось, странный вопрос:
– А почему вы не хотите быть командиром на своем корабле?
На что мне пришлось ответить, что я хочу, что эскадренный миноносец «Вихревой», где я был в то время старпомом, лучший корабль на бригаде… Хорошо, что перед заседанием военного совета со мной переговорил контр-адмирал Коростелев Семен Елизарович. Он был в мои лейтенантские годы старпомом на легком крейсере «Адмирал Лазарев», где я был командиром группы управления артиллерийским огнем дивизиона главного калибра. Коростелев ко мне хорошо относился. Он сказал:
– Если спросят тебя: «Справишься?», говори, что справлюсь. А то скажешь: «Не знаю...»
Я так и ответил.
Вот так я стал командиром корабля без прохождения командирских классов. Вот почему я не любил бумажные дела, потому, что не знал штабной работы. А тут вдруг сразу стал врио комбрига.
Зато капитан 3 ранга Гамага В.А. был неплохой оператор. Он окунулся в штабную работу и очень помогал мне. На полу в кабинете начальника штаба он раскладывал карты, схемы, склеивал их, ползал на них, и у него быстро получались нужные документы, причем, хорошего качества.
К нам на бригаду Гамага В.А. прибыл с должности командира 11-го дивизиона противолодочных кораблей 47-ой бригады кораблей охраны водного района. После окончания в 1960 году ТОВВМУ им. С.О. Макарова он был назначен в ракетные войска стратегического назначения инженером баллистического отделения подготовки исходных данных при штабе дивизии, которая базировалась на территории Забайкальского военного округа. Участвовал в боевом пуске 2-х ракет. В 1962 г. он вернулся на флот командиром БЧ-1 на МПК (малый противолодочный корабль) 122 проекта. Там же стал дивизионным штурманом, командиром сетевого заградителя «Вычегда», командиром 11 дивизиона противолодочных кораблей, а потом, в связи с ЧП, произошедшем на подчиненном ему торпедолове, был назначен к нам на бригаду командиром скр «Ласка». Для меня он был – находка, палочка-выручалочка. Все документы мы исполнили в срок и с хорошим качеством. Нас даже не ругали, хвалить было не принято. Я считаю, что все это было благодаря Гамаге.
– Михаил Петрович! – обратился он ко мне. – Мне предложили должность в штабе ТОФ. Вы подпишите на меня документы? Представление...
– Конечно, подпишу, что за разговоры, – ответил я ему.
Его личное дело, служебно-политическую и партийную характеристики, представление к назначению на должность офицера штаба ТОФ мы отправили по назначению. Через некоторое время оперативный дежурный флотилии передал мне приказание позвонить командующему флотилии вице-адмиралу Тихонову В.Ф.
– Что вы там вытворяете?! Куда вы Гамагу представили? Кто вам позволил? – кричал в трубку Тихонов. – Представление забрать назад! А вас я накажу.
Я вызвал к себе Гамагу и сообщил ему о нашем разговоре с командующим флотилией.
– Поздно, – сказал Гамага, – приказ о моем назначении офицером отдела противолодочных сил уже подписан… А вам, Михаил Петрович, большое спасибо. Ну, и простите меня за все это. Штатная категория у меня на «Ласке» – капитан 3 ранга, и иду я на категорию капитана 3 ранга, с перспективой, правда. А Тихонов предлагал мне перейти к нему в штаб. Там вообще никакой перспективы нет. Сидят опытные грамотные офицеры: Степанишев, Абрамов В.Ф., Николаев Флорентин, Караваев А., Левин Е.А., Цыганков В.Д., а двигать их некуда.
Гамагу мы проводили в штаб ТОФ. Там он стал старшим офицером оперативного управления, получил звание капитан 2 ранга, потом был назначен заместителем начальника 3 отдела (боевой готовности и боевой службы), заочно окончил военно-морскую академию и был назначен начальником 1-го отдела (оперативное планирование флота), а потом – начальником отдела оперативной подготовки.
Когда я командовал бригадой противолодочных кораблей на Камчатке, то Гамага прибывал туда и вручал мне самые секретные боевые пакеты. И я знал, где мои корабли будут принимать мины, где будут их ставить, как пройдет фарватер, где будут мои районы рассредоточения и т.д. Ну, а вице-адмирал Тихонов В.Ф. вскоре забыл о моем самовольстве и об этом никогда больше мне не напоминал. На этой должности он не мелочился. Правда, наш начальник политотдела бригады капитан 1 ранга Корнеев В.К. за глаза называл его «артистом» (они служили, в свое время, на эскадренном миноносце «Веский», один – старпомом, второй – замполитом), но офицеры флотилии считали Тихонова хозяином, настоящим «мужиком» и неплохо к нему относились. Не ругал меня Тихонов еще и потому, что в штабе ТОФ у него появился еще один «свой» человек.
А с Виктором Александровичем Гамагой мы часто встречались, так как последние годы жили в одном доме.
Аморалка
Я сразу оговорюсь, что фамилию главного «героя» я изменил. Почему? Об этом нетрудно догадаться, прочтя этот рассказ.
Командир башни главного калибра старший лейтенант Козлов отправил жену с двумя детьми в отпуск. Наш легкий крейсер «Адмирал Лазарев» базировался в Совгавани, и многие офицеры на лето отправляли свои семьи в более теплые места, как правило, к своим родным. Поэтому здесь ничего необычного или предосудительного не было, если бы не…
Короче говоря, Козлов ударился в разгул: завел себе в городе женщину, представился ей, как холостяк, постоянно ходил к ней на ночь. Так уж случилось, что в эту же компанию ходил еще один офицер с нашего корабля – старший лейтенант Петров, который был холостой, а точнее, разведенный. От Петрова и начала поступать информация о поведении Козлова. Дело в том, что эта молодая женщина была подругой знакомой Петрова. Причем, женщина порядочная, интеллигентная и не ее вина, что «на 10 девчонок по статистике 9 ребят...» Познакомилась она с Козловым и начала с ним встречаться. Молодая женщина увлеклась им, и дело у них зашло далеко.
Однажды Петров сказал нам:
– Ребята, хочу с вами посоветоваться: подруга Козлова забеременела. Она ведь считает, что он холостой... Что делать: сказать ей или нет, что он женат?
Мы были молодые офицеры, наши учителя в школе, а потом преподаватели в училище учили нас товарищескому отношению к девушкам. Причем у большинства из нас было уважительное отношение к женщинам. Мы подумали-подумали и сказали Петрову:
– Знаешь что, Саша, нужно сказать. У нее ведь складывается ситуация не из лучших.
Так и решили, что Петрову нужно сказать той женщине, что Козлов – женат, имеет детей, чтобы она это имела в виду. В один из своих очередных визитов в город (наш крейсер стоял в бухте Бяудэ, а город был напротив нас, через бухту) Петров все это рассказал ей. Вопрос интимный, сложный. Женщина – порядочная, влюбилась или увлеклась. Причем, она занимала солидную должность в системе народного образования. Да, в то время подозрительно относились к женщинам-одиночкам. Мораль тогда была несколько иная.
Видимо, у Козлова с той женщиной состоялся разговор, т.к. через несколько дней Петров опять сказал нам:
– Она ему сказала, что если он женат, то она сделает аборт, чтобы не плодить сирот, а он отрицает, что женат и говорит ей: «Скажи мне, кто тот подлец, что оклеветал меня, я ему в морду плюну!» Убеждает ее, что он холост, и она ему верит.
Время шло, он ей врал и, как и положено, через девять месяцев она родила девочку. Петров потом видел эту девочку и говорил нам:
– Вылитая – Козлов!
Этот случай стал достоянием корабля и выше. Офицер. Воспитатель личного состава. Комсомолец. И – двоеженец! Было принято решение привлечь его к комсомольской ответственности.
Я был членом комитета ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский коммунистический союз молодежи – авт.) крейсера. Всего было членов комитета порядка 7-9 человек. Кроме секретаря комитета Владимира Коцюбинского и меня, все остальные – матросы и старшины срочной службы. Решили разбирать его на комитете, т.к. в башне – вообще все его подчиненные. Начали заседание комитета. Информацию сделал лейтенант Коцюбинский.
– Товарищи члены комитета, комсомолец Козлов, будучи женатым, вступил в связь с женщиной, которая родила от него ребенка. Такое поведение несовместимо со званием комсомольца. Какие будут вопросы к комсомольцу Козлову?
Все молчали. Я понял, что нужно мне подключаться:
– Пусть комсомолец Козлов объяснит свое поведение…
Козлов молчал, а потом начал давать объяснения:
– Да, было между нами...
– Как вы считаете – ребенок ваш?
– Ребенок мой...
– А кто же его будет воспитывать?
Молчание.
– Может быть, при живых отце и матери в детдом отдадите?
Молчание.
– А какую судьбу вы ей уготовили, матери вашего ребенка?.. Она – порядочная женщина?
– Да.
– А жена ваша знает?
– Знает…
Вопросы закончились, и мы перешли к выступлениям.
– Кто желает выступить? – несколько раз спрашивал Коцюбинский. Матросы молчали, им неловко было говорить на эту тему. Выступили Коцюбинский и я. Мы говорили с позиции той морали, как нас воспитывали: обманул женщину, обманул свою жену, родил сироту, опозорил звание комсомольца, потерял свой моральный облик и т.д. и т.д.
Поступило одно предложение: «За аморальное поведение комсомольца Козлова исключить из членов ВЛКСМ».
Проголосовали – единогласно.
Командованием корабля Козлов был представлен к увольнению в запас. Это представление было утверждено, и он был уволен.
Потом мы, будучи в ремонте во Владивостоке, встречались с Козловым. После увольнения в запас он устроился работать на судоремонтный завод в городе Хабаровске. Сюда приезжал сдавать из ремонта технику. Вел себя хвастливо, но мы видели, что не очень-то у него все хорошо.
«Выше ногу!»
Мои матросы часто заступали в корабельный караул. В те времена выставляли часовых у военно-морского флага, у гюйса, у корабельного арсенала, у карцера, если там отбывали наказание арестованные. Я в то время командовал дивизионом главного калибра на крейсере «Адмирал Сенявин». Почти каждый день от меня заступал караул. Ежедневно, в 7.30 утра, вахтенный офицер подавал команду:
– Караул – к осмотру!
По этой команде личный состав караула выстраивался на юте в районе военно-морского флага. Вахтенный офицер осматривал внешний вид караульных и проверял умение ими выполнять строевые приемы с оружием. Потом, после подъема военно-морского флага, вахтенный офицер командовал:
– Караул – в помещение!
И караул под командованием начальника караула строевым шагом проходил перед строем всего личного состава крейсера. Офицеры-командиры подразделения, откуда был караул, кричали:
– Выше ногу!
Если караул проходил плохо, то командир подразделения, откуда был назначен караул, и я получали замечание, обычно, от старпома.
В этот раз опять заступил мой караул. Вечером я зашел в караульное помещение с целью проверки. Кому было положено – те отдыхали, а бодрствующая смена сидела за столом. В те годы нас учили, что если ты зашел к личному составу в кубрик, или на боевой пост, то всегда должен оставить какой-то след. Поговорить с матросом и узнать, как у него дела дома, получает ли письма из дома и пишет ли сам и т.д. Я обратил внимание на матроса Месхидзе. Это был матрос из ГУАО (группа управления артиллерийским огнем), молодой, аккуратный, симпатичный, с хорошо подогнанным обмундированием. Как будто бы форму одежды ему шили по заказу. Я заговорил с ним, и он с удовольствием отвечал на мои вопросы.
– Как, Хвыча, дела? – его часто так называли матросы.
– Хорошо, товарищ капитан-лейтенант! – улыбаясь, ответил он.
– Домой пишешь?
– Так точно!
– А кто у тебя дома?
– Мама.
– Братья, сестры есть?
– Нет... никого нет... я у нее один.
Я спросил, где он живет. Оказалось, что они с мамой живут в городе Гори.
– Родина Сталина, – сказал я.
– Так точно!
– Вот демобилизуешься, поедешь домой, получишь образование, женишься... Выйдешь вечером гулять, а тут я в отпуск приеду, в Грузию! Я еще в Грузии не был. И вот мы с тобой встретимся!
– Приезжайте, товарищ капитан-лейтенант! (Он соблюдал субординацию и полностью называл мое воинское звание).
– Я скажу: «Хвыча! Это я, твой комдив». Ну, как, узнаешь меня? Я уже буду старый и больной офицер.
– Конечно, узнаю! Я вас всегда узнаю! – глаза у него заблестели, чувствовалось, что ему нравится этот разговор. – В гости ко мне пойдем…
– Ну, а вино будет? Шашлык будет?
– Товарищ капитан-лейтенант! Если вино не будет, и шашлык не будет, тогда что же будет?!
Я любил вести с матросами такие доверительные разговоры. И матросы тянулись ко мне. По крайней мере, мне так казалось.
Утром, после подъема флага караул направился в караульное помещение. Четко печатал шаг направляющий. Это был матрос Месхидзе. Невольно все залюбовались им.
– Направляющему – трое суток отпуска к очередному! – объявил командир крейсера капитан 2 ранга Варганов Владимир Федорович.
Через некоторое время, когда опять в караул заступил личный состав ГУАО, эта картина повторилась. Четко печатал шаг направляющий матрос Месхидзе и снова командир корабля объявил ему еще трое суток отпуска к очередному отпуску.
Другие караулы тоже пытались четко «бить» шаг, но так, как «печатал» шаг матрос Месхидзе, не получалось ни у кого. Всему бывает конец. Вот уже и перестали поощрять матроса Месхидзе за строевой шаг, но он всегда был направляющим и, как всегда, четко «печатал» шаг.
Прошло уже больше 30-ти лет, как мы служили с Хвычей на крейсере. В Грузию я так и не решился поехать: Союз распался. Но недавно мне несколько раз довелось встретиться с художниками из Грузии, один из них был из города Гори. Понравился ему мой рассказ про матроса Месхидзе.
– Это сколько же ему сейчас будет лет? 55-56... Я его найду. Ему будет приятно, что комдив помнит его столько лет!
– А я почти всех своих матросов помню, – ответил я. И это – правда.
«Это же японцы!»
15-ой дивизией крейсеров, что базировалась в Совгавани, командовал контр-адмирал Петров Борис Федорович. До этого он был командующим эскадрой ТОФ, но его сняли с этой должности за беспорядки, которые произошли на легком крейсере «Дмитрий Пожарский» 9 августа 1956 г. во время демонстрации кинофильма. Тем не менее, Петров хорошо работал в должности командира дивизии...
Корабли дивизии готовились к двухстороннему учению. Противником была 14-я дивизия крейсеров, корабли которой базировались в заливе Стрелок и во Владивостоке.
Легкий крейсер «Адмирал Лазарев» был флагманским кораблем 15-й дивизии. Накануне учения корабли провели ППО (планово-предупредительный осмотр и ремонт материальной части – авт.), пополнили запасы до полных норм, получили практический боезапас для выполнения артиллерийских стрельб... Но тут на крейсере появилась группа матросов татарской национальности, которые начали тренироваться в радиопереговорах на татарском языке. Руководили этими тренировками командир БЧ-4 (боевая часть наблюдения и связи – авт.) крейсера «Калинин» капитан-лейтенант Задорожный и заместитель командира БЧ-4 по политической части легкого крейсера «Адмирал Лазарев» старший лейтенант В. Монахов.
Мы видели, как одна группа этих «радистов» произносила какое-то слово на своем родном языке (как потом оказалось – цифры), а другая группа принимала их. Это продолжалось несколько дней. Когда наши матросы подходили к «радистам» и интересовались, что они делают, те отвечали на чисто русском языке:
– Пошел на... – делали вид, как будто им доверена государственная тайна, не меньше.
На судне мишени (бывшем эскадренном миноносце), входившем в состав 15-й дивизии, на мачтах развесили фольгу от конденсаторов и это судно изображалось на экране РЛС (радиолокационная станция – авт.) как очень большая цель, по меньшей мере – крейсер.
Матросов-татар, которые тренировались, как радисты, рассадили на разные корабли, они в определенное время выходили в эфир, имитируя иностранные рыболовецкие суда.
Корабли дивизий сближались навстречу друг другу. Разведка «синих» обнаружила наши суда. Судно-мишень было принято ею, как главная цель: на экране РЛС отбивалась большая отметка.
– Наблюдаю большую цель... Пеленг – ...градусов, дистанция – ...кабельтовых. Предполагаю крейсер «противника», – доложила разведка «синих» на свой КП, – по пеленгу– ...градусов, в расстоянии ...кабельтовых – группа японских рыболовных судов…
А «рыболовные» суда бойко тарабанили в эфир на татарском языке.
Два командира дивизий крейсеров. Оба – адмиралы. Учились в одной и той же военно-морской академии. Но, что получилось на учении? Судно-мишень, с опутанными мачтами фольгой, было принято противной стороной, как главная цель, как крейсер. Ложные цели были приняты, как корабли охранения. Группа судов, которую разведчики представили адмиралу, как рыболовные суда, вызывала у него сомнение. И он решил: основной удар нанести крейсерами по главной цели противника, вывести из строя их флагманский корабль. Кораблям охранения вступить в бой с кораблями охранения противника. Для завершения успеха вызвать авиацию и навести ее на корабли противника.
Но что это? «Японские рыбаки» увеличили ход, легли курсом для сближения с его кораблями. Адмирал понял, что что-то не то, но было поздно: этот учебный бой он проиграл. А «японскими рыбаками» оказались легкие крейсера «Адмирал Лазарев» и «Петропавловск» (бывший «Лазарь Каганович»), которые заняли выгодную для себя позицию и условно нанесли удар по кораблям «синих».
Этот бой командир 14-й дивизии крейсеров проиграл. Но командир 15-й дивизии выиграл!
Будучи командиром дивизии, контр-адмирал Петров Б.Ф. жил на нашем крейсере «Адмирал Лазарев», т.к. семья у него была во Владивостоке. Сын его учился в ТОВВМУ им. С.О. Макарова, правда, потом, по состоянию здоровья был отчислен. Мне, молодому лейтенанту, часто приходилось встречаться с Петровым Б.Ф. вне служебной обстановке: в салоне кают-компании офицерского состава во время игры в бильярд или забивая «козла». Держался он просто. Сердился, когда проигрывал во время игры в «домино».
От нас он ушел в военно-морскую академию, потом снова вернулся на флот – командиром созданной Средиземноморской эскадры, а потом уже вице-адмиралом – опять в академию на должность заместителя начальника академии. Когда я заочно учился в академии, то часто видел Петрова Б.Ф. Он там пользовался авторитетом, но его и побаивались. С этой должности он и ушел в отставку.
Секретное письмо ЦК КПСС «О бдительности» было утеряно
В конце 50-х годов 20-го века вышло секретное письмо ЦК КПСС «О бдительности». Видимо, в выходе этого письма в свет и обращении ЦК партии к коммунистам соблюдать бдительность была необходимость. Нам это письмо зачитали на партийном собрании. Серьезное было письмо. Но мы, молодые офицеры крейсера «Адмирал Лазарев», относились к таким вещам как-то легко. Еще не было самолета-шпиона США «У-2» с летчиком Пауэрсом на борту, не изменил Родине кэгэбэшник Суворов, еще не было изменника Павловского, не было сторожевого корабля «Сторожевой» с его замполитом Саблиным и т.д.
Наша бдительность ограничивалась лозунгами: «Болтун – находка для шпиона», «Враг не дремлет» и пр. Когда-то два матроса с нашего корабля: старший матрос Пятикоп и матрос Малюков, будучи в увольнении, в пьяном состоянии, захватили гражданского человека, который сказал им, что он в свое время служил на крейсере «Аврора», посчитав его за шпиона. О бдительности, о сохранении государственной и военной тайны с нами проводили беседы, а мы, в свою очередь, на эту тему проводили с матросами политзанятия и политинформации.
Беседовал с нами и офицер КГБ нашего корабля Семенов Иван Иванович. Он был уже в возрасте. Рассказывал, как когда-то давно, еще на Балтике, он раскрыл на нашем корабле антисоветскую группу. Но нас это не касалось, да, наверное, и шпионов уже нет. Так мы рассуждали.
И вдруг на корабле обстановка стала какой-то тревожной: появились люди в серых костюмах, как мы поняли – особисты. Что-то искали, со многими беседовали, работали по ночам, круглосуточно, проверяли боевые посты, жилые и служебные помещения. Что такое? В чем дело? Что они ищут? Прибыл на корабль из Владивостока начальник особого отдела КГБ СССР по Тихоокеанскому флоту генерал-майор Гудков И.С.
Но земля слухами полнится. Какими-то путями мы узнали, что из сейфа секретаря нашей партийной организации, а точнее, секретаря парткома крейсера капитан-лейтенанта Гудкова исчезло секретное письмо ЦК КПСС «О бдительности». Вот тебе раз! Вот тебе и нет шпионов! Вот тебе и мирная обстановка. Оказывается, враг не дремлет!
Несмотря на усилия всех, письмо найдено не было. Секретаря парткома крейсера капитан-лейтенанта Гудкова уволили из рядов вооруженных сил СССР. Что ему было объявлено по партийной линии – не помню. Но столь мягкое наказание он получил только потому, что начальник особого отдела КГБ по Тихоокеанскому флоту генерал-майор Гудков И.С. был его родным братом.
Самоубийство, или кадры решают все
На Камчатской флотилии случилось ЧП: погиб на охоте, при неосторожном обращении с оружием, заместитель начальника оперативного отдела флотилии капитан 2 ранга Кочетков.
До этой должности он служил у нас на бригаде противолодочных кораблей помощником начальника штаба, куда был переведен с должности командира дивизиона малых противолодочных кораблей, входящего в состав бригады ОВРа (охрана водного района – авт.).
Со слов его прежних сослуживцев по бригаде ОВРа, после выпуска из училища Кочетков служил хорошо, если не отлично.
– Это был золотой парень! – сказал мне пропагандист бригады ОВРа капитан 3 ранга Василий Селедцов, мой однокашник по училищу. Кочетков быстро стал помощником командира корабля, а потом и командиром корабля. Вопрос встал о назначении его командиром дивизиона кораблей, но у него был один недостаток: молод! Правда, этот недостаток быстро проходит. Командование досрочно присвоило ему очередное воинское звание «капитан 3 ранга» и, все-таки назначило его командиром дивизиона кораблей.
В мою бытность начальником штаба бригады противолодочных кораблей на Камчатке Кочетков был у нас ПНШ (помощник начальника штаба – авт.). Сняли его с должности командира дивизиона и назначили с понижением: вдруг ни с того, ни с сего он начал пить. Пил так, что сняли.
У нас он работал хорошо, но выпивал. Случалось, что и в рабочее время. В те времена употребление спиртных напитков на службе жестоко каралось. Поэтому он и от меня за это получил несколько дисциплинарных взысканий. Но не отказывался от своих проступков, а когда его спросил командующий флотилии вице-адмирал Капитанец И.М.:
– Ну, а начальник штаба бригады вас наказывал?
То Кочетков ответил:
– Так точно!
– Сколько раз он вас наказал?
– Шесть раз, – т.е. не юлил, не отказывался, не увертывался. На мой вопрос он однажды сказал, что во всем виновата жена. Она была учительницей, и о ней было хорошее мнение и в школе, и у родителей. Много я работал с Кочетковым, иногда ругал, но если он того заслуживал, то и хвалил.
И вот Кочетков бросил пить. По крайней мере, на бригаде в нетрезвом виде он не появлялся. И когда запросили его от нас в штаб КВФ, мы согласились: грамотный, молодой, прошел школу корабельной службы, битый, такие в штабе нужны.
Мы несколько раз встречались с ним в штабе флотилии. Зла он на нас не имел, а даже наоборот, чем мог, помогал нам. Был подтянутый, аккуратный, расторопный. Его уже назначили заместителем начальника оперативного отдела Камчатской военной флотилии… Но погиб в расцвете сил, на охоте.
Через день-два к нашему КПП подъехал на машине начальник штаба флотилии контр-адмирал Комаров Д.М. Я его встретил, представился и в разговоре о Кочеткове сказал, что тот был охотник, несчастный случай и т.д. Комаров благожелательно смотрел на меня, хотя у меня с ним были холодные отношения, кивал головой, поддакивал.
Потом подъехал заместитель командующего КВФ по боевой подготовке капитан 1 ранга Петруня Б.С. (впоследствии контр-адмирал). Он оглушил нас своими сведениями.
– Какая там охота? Самоубийство из охотничьего ружья. На помойке… под домом. Снял ботинок и большим пальцем ноги нажал на спусковой крючок.
– Да вы что?
– Точно. Расследование было. Представляете – заместитель начальника оперативного отдела армии (флотилия приравнивалась армии – авт.) и вдруг застрелился! Это же ЧП! Ну, если бы это сделал офицер Ш., я бы еще как-то понял: у него тяжелейшее положение в семье… А на Кочеткова – никогда бы не подумал!
Вот так охота, вот так неосторожность…
А было дело так: Кочетков со своим однокашником по училищу офицером по кадрам флотилии в тот день выпивали дома. Что там случилось, трудно нам сказать, но вдруг Кочетков вскочил, схватил свое охотничье ружье и патроны, выбежал на улицу и побежал от дома. Добежал, как сказал Петруня, до помойки, зарядил ружье, снял ботинок с одной ноги, большим пальцем ноги нажал на спусковой крючок и… его душа покинула грешное тело.
А его товарищ за ним не побежал, ружье не отобрал, это ЧП не предотвратил… Вскоре этому товарищу было присвоено очередное воинское звание «капитан 1 ранга». Хотя командование и кадровые органы задерживали офицерам присвоение очередных воинских званий за любые, даже мелкие проступки не только их, а и их подчиненных.
Кадры решают все!
«Отказать!»
Дизельная подводная лодка готовилась к выходу в море. Уже и приготовление лодки к бою и походу подходило к концу, когда на пирсе появился старший лейтенант в форме морского авиатора.
– Где у вас здесь подводная лодка «Б–...» ? – спросил он у вахтенного на пирсе.
– А вон она, готовится в моря (вахтенный сделал ударение на последнем слоге), видите, дизель дымит? Это она.
Старший лейтенант подошел к трапу, ведущему на лодку, возле которого стояло несколько офицеров, кое-кого из них он знал, т.к. иногда на разборы совместных учений и на инструктажи их собирали вместе: и подводников, и надводников, и летчиков...
– Мне на «Б-...», – несмело обратился он к кому-то из них.
– А... это к нам, пошли со мной, – ответил ему один из офицеров. И они по трапу пошли на лодку.
– Ты что к нам? – спросил его сопровождающий офицер.
– Да посредником иду. Будем выполнять по вам учебное бомбометание... там САБы (светящиеся авиационные бомбы – авт.) ставить, маркерные бомбы... вот меня и послали. Потребуются данные для отчета.
Надо сказать, что противолодочная авиация может обнаружить подводную лодку с помощью РГБ (радио-гидроакустические буи – авт.) Буи они ставили, как правило, «Иву» и «Чинару». Буи типа «Ива» размером были больше, чем «Чинара». Да, и запомнить легко: «чинарик» – значит маленький. Могли обнаружить с помощью магнитометра, по магнитному полю лодки. И визуально обнаруживали, даже под водой, если подводная лодка была не на большой глубине. Однажды даже фотографии лодок представили после учения. Чем вызвали гнев вице-адмирала Спиридонова. Он говорил на разборе, что подводная лодка – это «потаенное судно», а тут – на тебе, фотографии летчики предъявили.
Доложились командиру. Сразу и не отличишь, где командир, а где боцман: оба в одинаковых засаленных куртках...
– Разместите его, – сказал командир, отдавая последние команды.
Спустились в корпус. Теснота. Подволоки низкие. Проходы узкие. Какой-то специфический запах. Солярки, что ли? Глаза пощипывает.
– Побудь пока здесь... располагайся, – сказал сопровождающий, заведя авиатора в какое-то маленькое помещение, которое оказалось впоследствии кают-компанией. «Как они здесь только живут? – думал старший лейтенант, – то ли дело у нас – столовая, так столовая, отлетал и – пожалуйста, койка так койка, туалет так туалет... кстати, где же здесь туалет?»
Лодка отходила от пирса по тревоге. Все люки и двери были задраены. Не пройти. И спросить не у кого, а в туалет уже сходить хотелось. Терпел. Наконец раздались три звонка и по трансляции объявили:
– Отбой боевой тревоги! Боевая готовность № 2.
Мимо него прошло несколько человек, пока он не увидел знакомое лицо.
– Слушай, где здесь у вас туалет? – обратился он к знакомому офицеру.
– Гальюн, что ли? – переспросил тот.
– Ну, да.
– Пойдем, покажу...
Когда они подошли к гальюну, то летчик удивился еще раз: «Ну и теснота... как только подводники здесь живут?» А подводник продолжал:
– Вот клапан смыва, но чтобы смыть, нужно перекрыть второй клапан, иначе все плеснет на тебя. Такие случаи были. Особенно, когда погрузимся...
– Понял, понял, – сказал авиатор, думая: скорее бы подводник отошел от него... А подводник (ну, кто бы мог на него подумать?) возьми да скажи:
– А в подводном положении пользоваться гальюном можно только с разрешения командира лодки! Скрытность! Так что имей в виду!
Прибыли в район боевой подготовки. Доложили ОД (оперативному дежурному) о готовности к работе.
– Ждать! – ответил тот. – Сейчас вылетает самолет, разведчик погоды.
Через некоторое время опять на связь вышел ОД:
– Самолет в воздухе! Работать, согласно задания!
Вот появился самолет. Установили с ним связь:
– Я – «Свирель» (постоянный позывной самолета). Начинаю постановку первой линии «Борисов» (так командир самолета «засекретил» слово «буи»: связь была открытая). Вам «грунт» исполнить (т.е. – погрузиться)!
Подводная лодка погрузилась на заданную глубину и начала маневрировать согласно задания. В каждой точке поворота она выстреливала КСП (комбинированный сигнальный патрон), и летчики ориентировались в местонахождении лодки.
Потом на смену первому самолету прилетел другой самолет, он отработал по лодке и его сменил третий...
Первый этап работы был окончен. На втором этапе самолеты поочередно начали ставить САБы и маркерные бомбы. Лодка всплыла под перископ, и командир лодки разрешил летчику посмотреть в перископ. Посредник-летчик увидел в ночном небе светящиеся авиационные бомбы. Картина была впечатляющая: на парашюте, раскачиваясь, медленно опускались горящие САБы, а со стороны водной поверхности изумрудным светом подсвечивали маркерные бомбы. Они продолжали светиться и под водой. Все, что мог (время, место), посредник записал в свою записную книжку. Но толкаться в центральном посту, под носом у командира, не хотелось: и без того там тесно, ступить негде, и он видел, что мешал работе расчету центрального поста. Да и командир лодки часто покрикивал, как ему казалось, когда нужно, а когда и не нужно.
– Куда бы мне приткнуться? – спросил он все у того же офицера.
– Пойдем, – сказал тот и завел его в какой-то закуток, – сиди здесь.
– А когда домой поплывем? – с надеждой спросил летчик.
– Корабли не плавают, а ходят. Имей в виду. А в базу пойдем не скоро: обеспечим надводные корабли, да и свои задачи у нас есть. Так что сиди, отдыхай...
«Ни черта себе – отдых: механизмы стучат, воздух тяжелый, дышать нечем, пахнет соляркой, в туалет нельзя: скрытность, одна тревога за другой, ни умыться, ни отдохнуть, курить нельзя... Теперь мне понятна их служба, да и льготы для подводников – справедливые, нечего завидовать. А в Англии, так там командирам подводных лодок разрешается сидеть в присутствии королевы... Ценят подводников!»
Несколько раз, в перерывах между тревогами, подходил знакомый офицер и говорил:
– Отдыхаешь? Отдыхай, отдыхай...
– Слушай, а когда мы всплывем?
– Да, тебе-то что? Сиди, отдыхай. А наверху, так там качает, а здесь, под водой – спокойно.
– Мне бы в туалет...
– Э-э-э... это нельзя: скрытность! Сам знаешь. Пойду, спрошу старпома, – вспомнив свою первоначальную шутку, начал подыгрывать подводник. Он ушел и через некоторое время вернулся назад, держа в руках лист бумаги и ручку.
– Старпом не разрешает! Пиши рапорт командиру лодки. Так мол, и так, прошу разрешения воспользоваться туалетом... Он разрешит.
Летчик взял лист бумаги и написал так, как сказал подводник.
– Я – сейчас, я – быстро...
Летчик сидел, ждал возвращения подводника. Так медленно тянется время. Так и в штаны наделаешь. Наконец показалась физиономия подводника. Он протянул летчику его рапорт, на котором размашисто, наискось, было написано: «Отказать!»
– Ох, е-мое! Что же делать?
– Пиши второй рапорт! Ему же, – продолжал разыгрывать подводник.
– Да я не могу больше терпеть! – взмолился летчик.
Подводник поделился со своими друзьями о той шутке, которую он проделал с летчиком. Некоторые, проходя мимо летчика, откровенно посмеивались. Другие отнеслись негативно: корабельные офицеры всегда славились своим гостеприимством. А тут их товарищ уж так неудачно пошутил. Переборщил. Да и тему выбрал какую-то туалетную...
– Прекрати эти свои шуточки! – возмущенно сказал «шутнику» комсорг лодки, молодой лейтенант. – Смотри, я командиру доложу!
И, хотя на лодке была, как и везде на флоте, круговая порука, «шутник» понял, что он доложит командиру! Да он и сам уже понял, что переборщил.
– Пошли, – сказал он летчику и отвел его туда, куда тому очень нужно было.
Подводник проводил своего «крестника» до закутка, где тот располагался. Летчик повеселел, даже шутить начал:
– А мама думает, что я летаю, – с юмором сказал он подводнику. А тот думал: «Хотя бы пронесло... Не дай бог, командир узнает!» Но шила в мешке не утаишь: об этом случае стало известно и на лодке, и на бригаде... Он обрастал такими фактами, которых и не было. Но иногда, в минуты редкого отдыха, какой-нибудь шутник, душа коллектива, в красках рассказывал об этом случае, приукрашивая его все новыми и новыми деталями. И всем хотелось верить, что так оно и было.
Прибыло молодое пополнение
Легкий крейсер «Адмирал Лазарев» стоял на рейде в Юго-Западной бухте залива Советская Гавань. Ждали прибытия молодого пополнения, за которым убыл наш ПСК (пассажирский катер – авт.)
– Дежурному боцману, марсовым, вахтенным на концах принять катер к левому борту!– Раздалась по трансляции команда вахтенного офицера. Катер ошвартовался, и из него неумело начали выходить вновь прибывшие матросы.
Корабль укомплектован личным составом был плохо. Учить личный состав в учебных отрядах было некогда, и поэтому было принято решение: прямо из флотского экипажа направить призывников на корабль, где и осуществить их подготовку, упирая на практические навыки. Кораблю нужно было плавать. Этого требовала обстановка. А учить матросов будут на корабле. Этим воспользовался флотский экипаж: матросов даже не переодели в военную форму одежды, а прямо по гражданке доставили на корабль. Корабль был отработан, и нам не представляло большого труда переодеть призывников, расписать их по боевым частям и службам, организовать их обучение.
Одна небольшая группа призывников как-то выделялась из общей массы: это были матросы среднеазиатской национальности, как потом оказалось – узбеки, одетые в национальные халаты, на головах у них были тюбетейки. Держались они особняком.
Через несколько дней, стоя на вахте якорным вахтенным офицером, я опять увидел эту группу матросов: уже переодетые в матросскую форму одежды, они по-прежнему держались стайкой. Стоя на вахте, я часто видел их. А на вахте я стоял: на якорной – через день, а в море – ежедневно. Однажды, обходя верхнюю палубу, я обнаружил их сидящими в районе вентиляционной выгородки, где из машинного отделения всегда дул теплый воздух. Матросы это место прозвали «ташкент».
Их было 6 человек. Все они знали русский язык, некоторые – отлично. Один из них до службы был учителем и преподавал в школе. Я тепло побеседовал с ними. Нельзя сказать, что по-отечески, т.к. я сам был ненамного старше их. Но, тем не менее, я спросил их: откуда они, кто остался дома, где учились, что окончили, где работали и т.д. Потом я вызвал нашего корабельного фотографа матроса Порцева.
– Гена, – сказал я ему, – сфотографируй матросов, когда им еще удастся...
– Хорошо, – ответил тот. Сходил и принес фотоаппарат. Мы с «ташкента» спустились на ют, построили матросов в одну шеренгу. Порцев смотрел-смотрел: что-то ему не нравилось.
– Товарищ старший лейтенант, станьте вот сюда, – пригласил он меня. И я, как был на вахте, с повязкой на рукаве, с кортиком и мегафоном, как его называли матросы – с «матюгальником», стал между ними.
– Вот, сейчас хорошо!
– Гена, я тебя попрошу, сделай каждому матросу по фото. Бесплатно. (За ним водился такой грешок). Я за всех заплачу, – тогда это стоило недорого, тем более, что нужно было заплатить только за фотоматериалы.
Вскоре Порцев сделал фотоснимки и вручил их тем матросам. Он, может быть, и поартачился бы, но штатной должности фотографа у нас не было, и он стоял на штате в группе управления артиллерийским огнем, которой я командовал. Снимки получились удачные. Матросы остались довольны ими. Со временем я про этот случай забыл. А сколько было этих случаев и хороших, и плохих. Больше, правда, хороших.
Однажды, придя к себе в каюту, я увидел на столе несколько грецких орехов. Я подумал, что это приборщик каюты забыл их, но смотрю – они и на следующий день лежат.
– Игорь, что это за орехи? – спросил я приборщика каюты матроса Бочкарева.
– Да, это же вам передал матрос... – и он назвал узбекскую фамилию.
– Что за матрос? – я не знал такого.
– Ну, из этих... из молодых.
Мы, офицеры того времени, к этому относились щепетильно. По инструкции нам положено было проверять содержание посылок, которые получали из дома матросы. Но мы никогда ничего у них из посылок не брали, хотя матросы и предлагали. Мы им даже говорили:
– Понимаешь, нам положено проверять посылки, но это не затем, чтобы что-то взять.
Матросы понимали, согласно кивали головами, но... опять-таки предлагали какое-либо угощение. А тут – «с доставкой на дом»: прямо в каюту несут!
– Приведи его ко мне!
Бочкарев ушел и вскоре вернулся с молодым матросом-узбеком.
– Это ты положил орехи? – спросил я у него.
– Да.
– Забери, – сказал я и указал рукой на орехи.
– Товарищ старший лейтенант, это – вам!
– Вот возьми и товарищей угости.
– Я их уже угостил... а это родители написали, чтобы я вас угостил. Я им фото послал, а они пишут...
– Так вас 6 человек! Если каждый будет угощать, что же получится?! – я возражал, препятствовал и не брал, а он ответил:
– И они будут угощать: у нас такой обычай.
– Передай своим друзьям: никаких передач, никаких угощений. Сфотографировали вас от чистого сердца, чтобы вам приятно было, чтобы дома видели, что вы – моряки! А самое главное, что живы и здоровы. Понял?
– Так точно!
Но все равно они нарушали мой запрет, ссылаясь на родителей.
Это были первые ласточки: матросы-узбеки. Я с ними прослужил на одном корабле все 3 года их службы, вплоть до их увольнения в запас. Хорошо служили. Я их до сих пор помню по-фамильно: Махкамов, Турсунбаев, Эргашев...
Потом матросов среднеазиатских национальностей стало поступать все больше и больше: сказывались последствия войны и низкая рождаемость у нас.
Можно по матросам любой национальности, с которыми мне довелось служить, привести примеры и положительные, и отрицательные. Но то, что дружба между нашими народами была, так это точно! С развалом Советского Союза она крепче не стала. И кто от этого выиграл?
«Если он такой же, то не спасать!»
Помощник командира крейсера «“Дмитрий Пожарский”» капитан 3 ранга Юров Виктор Павлович «крутил» службу на корабле, когда к нему зашел в каюту «флагманский мускул» (так на дивизии кораблей звали флагманского начальника физподготовки и спорта).
– Слушай, – сказал он, – тебя представили к назначению на должность старшего помощника командира эскадренного миноносца. Так что можно и обмыть это дело…
Хотя этого офицера и звали «флагманский мускул», но он был все же офицер штаба дивизии и знал кое-что больше корабельных офицеров, т.е. владел информацией больше, чем они.
– Ты куда сейчас? – спросил Юров.
– Я? В Находку.
– Так возьми там что-нибудь, – и Юров протянул ему деньги.
– Добро, – ответил «мускул», взял деньги и уехал в Находку, а вечером вернулся на корабль. – Держи, – и он протянул Юрову сумку, в которой звякнули бутылки.
– Ну, ты даешь, – пробормотал Юров, взяв сумку, которая оказалась довольно тяжелой.
– Так не одни же будем пить: позовем Бориса и Виктора. Потом ты знаешь, чем отличается пьянка от боевой подготовки?
– Чем? – заинтересованно спросил помощник.
– А тем, что боевая подготовка планируется в-о-о-о-т такая, – и он развел свои руки во всю ширь, – а получается вот такая, – и он показал пальцами одной руки где-то 3-4 сантиметра, – но зато пьянка планируется вот такая, – «мускул» показал 3-4 сантиметра, – а получается – вот такая! – «мускул» развел руки во всю ширь.
– Ха-ха-ха, – зашелся в хохоте помощник, – ой, блин, не могу... сейчас Борису расскажу.
В это время в каюту помощника зашел симпатичный, высокий-высокий и худой капитан 2 ранга Борис Л. Они с помощником были старые знакомые, поэтому простим им такие панибратские отношения.
– Боря, – сказал помощник, – ты знаешь, чем отличается боевая подготовка от пьянки?..
И они уже хохотали втроем: «мускул», помощник и Борис.
– Ребята, давайте позовем Приверенду, а то как-то некрасиво получается: трое военнослужащих выпивают, а четвертый – нет.
Подошел капитан 2 ранга Приверенда. Застолье продолжалось.
– Что ты привез, «мускул»? – говорил «помоха». – Что это за «Негро»? Это им травят негров в США?
– Ну, другого ничего не было, только эти вот «губы», – оправдывался «мускул», разглядывая бутылку, на которой была изображена курчавая голова негра с вывороченными ярко-красными губами.
– Ну, блин, сейчас спущу на воду катер и сгоняю на Путятин, за водкой, – сказал «помоха».
– А я, ребята, пас, – проговорил Приверенда и ушел к себе в каюту.
– Вырубился, – сказал Юров и приказал вахтенному офицеру спустить катер на воду, а сам направился на катерную площадку, чтобы ускорить это дело. Было темно, ночь, да и офицеры были подвыпивши, когда при спуске катера, развернутой стрелой задело помощника и он полетел за борт. Все засуетились, бросили Юрову спасательный круг, спустили шторм-трап, «выброской» пытались помочь ему. Борис Л. стоял на шкафуте, перегнувшись через леера, выглядывая: где же делся его друг. Он, покачиваясь стоял, нетвердо на ногах: то выпрямится, то снова согнется.
В это время на шкафуте появился командир дивизии контр-адмирал Кругляков Владимир Сергеевич.
– Это что такое? – сурово опросил он.
– Товарищ адмирал, – начал вахтенный офицер, – это помощник командира за борт упал...
– Если он в таком же состоянии, как этот, – и адмирал указал рукой на Бориса Л., – то не спасать! – И адмирал проследовал к себе в каюту.
На этом корабельная служба Юрова закончилась. Представление на должность старпома изъяли и уничтожили. А его со временем назначили в ТОВВМУ, на кафедру морской практики.
После увольнения в запас Юров работал в инспекции маломерных судов, даже был ее начальником. Потом его уволили: кому-то потребовалась его должность.
«Мы же – мордовороты!»
Эскадренный миноносец «Скрытный» базировался в Петропавловске-Камчатском. Первоначально это был эсминец проекта «56», но он прошел модернизацию вооружения во Владивостоке, в Дальзаводе. С него сняли кормовую 130 мм артиллерийскую башню и установили ракетный комплект «Волна» с 24 ракетами на борту. Ракеты были универсальные, т. к. кроме стрельбы по воздушным целям, мы ими выполняли ракетные стрельбы и по морским целям. Не знаю, выиграли ли мы тогда, произведя модернизацию кораблей «пр.56» и установив на них «Волны». Но в тот период времени, в период ракетомании, видимо, выиграли. У нас на бригаде было два таких корабля: «Скрытный» и «Возбужденный». Так вот, «Возбужденный» был в море, а «Скрытный» остался в базе. В один из свободных вечеров старпом капитан-лейтенант Мартынов и замполит корабля капитан-лейтенант Колесников сошли на берег. Какой-то у них был повод зайти в ресторан. Должен сказать, что в рестораны наши офицеры ходили редко по двум причинам: отсутствие свободного времени и, зачастую, отсутствие денег. Оклады не были такие уж большие, чтобы упрекать офицера зарплатой. Кстати, будучи командиром корабля и выше, я никогда не упрекал офицеров тем, что им деньги платят.
Так вот, Мартынов и Колесников зашли в ресторан. Рестораны в то время всегда были переполнены: моряки, рыбаки, зверобои и краболовы заполняли залы, все свободные места. Но им удалось устроиться в ресторане. Сели за столик с благими намерениями. Тепло. Запах вкусных блюд. Раскрепощенность. Легкая музыка.
За одним столом с ними сидела молодая скромная пара. Видимо, супружеская чета. На удивление быстро к ним подошла молодая симпатичная официантка и сказала:
– Мальчики, что будете заказывать? Я у них уже заказ приняла, – и она показала рукой на молодую пару, сидящую с ними за одним столом, – постараюсь и вам быстренько принести.
– А что у вас есть? – спросил Мартынов.
– Рекомендую взять... – и официантка вежливо и учтиво предложила им те блюда, которые остались в меню. И довольно быстро принесла заказ. Как-то теплее стало на душе: есть же среди нас вежливые люди...
Молодой человек, сидящий с ними, несколько раз обернулся назад, на соседний столик.
– Кто-то бросает в меня чем-то.
Да офицеры уже и сами увидели, что подвыпившие посетители, сидящие за соседним столиком, украдкой бросали в молодого человека хлебными шариками.
– Ну... надо им замечание сделать... – посоветовал Колесников молодому человеку, но тот инициативы в этом не проявлял. Когда офицеры откровенно стали обращать внимание на эту подвыпившую компанию, бросать хлебными шариками с того стола прекратили. Но Мартынов и Колесников поняли, что добром все это не кончится.
Когда заиграла музыка, то молодой человек с соседнего стола пригласил на танец их соседку. Он вызывающе прижимался к ней и пальцами подбирал ее платье все выше и выше, так, что из-под платья стала видна комбинация. Но та этого не замечала. За столом подвыпившей компании раздавались подленькие смешки. Провожая даму к ее столу, напарник по танцу, не стесняясь, сунул ей руку подмышку, грубо касаясь груди.
– Ого! – сказал он и отошел к столу своих друзей.
«Врезать бы ему, как следует, – подумал Колесников, – так ведь скандал будет, разборка, милиция, а то и комендатура...»
Должен сказать, что несмотря на свой маленький рост, Колесников физически был очень сильным человеком, хотя внешне это было незаметно. Про таких говорят: «метр с кепкой». Но такое высказывание – обидно для любого человека, а тем более, для кого его рост – больной вопрос. Кстати, автор в молодости стеснялся своего высокого роста.
После танца женщина, сев за стол, начала шептать что-то своему спутнику, и тот подозвал официантку:
– Рассчитайте нас, – сказал он ей.
– Что так быстро? – участливо спросила та.
– Да так...
– Он пусть уходит, а девушку мы к себе заберем, – зубоскалили с соседнего стола. Молодой человек съежился, он скандалить не хотел, да, наверное, и не умел. Снова заиграла музыка. Уже второй мужчина с соседнего стола подошел приглашать женщину на танец.
– Я не танцую...
– Как не танцуешь? Со мной не хочешь? – взревел тот и потянул ее за руку на середину зала. Сидящие за соседним столом продолжали хихикать.
– Мы уходим... – слабо защищалась женщина. Ее напарник рассчитывался с официанткой и не знал, как поступить.
Колесников встал, подошел к верзиле и гневно сказал:
– Отстань от женщины! Отпусти ее!
Тот нахально, небрежным жестом ткнул его в грудь:
– Пошел вон, шкет! – и тут же верзила почувствовал, что пол под ним закачался. Сильные руки оторвали его от земли, и он беспомощно болтался в воздухе. Колесников швырнул его на пол.
– Быстро уходите! – сказал он молодой паре. Что те и сделали.
– Наших бьют! – взревела пьяная компания и кинулась на Колесникова, но тут же один из них кульбитом перевернулся в воздухе и, заохав, прижал поврежденную руку: это замполит «Скрытного» применил к нему прием самбо.
– Звони в милицию... звони в комендатуру... – запричитали официантки своей администраторше. А другие два собутыльника кинулись на Колесникова.
– Дай ему! – кричал один.
– Я тебя к потолку приклею! – кричал другой.
Но старпом корабля капитан-лейтенант Мартынов шел уже на выручку замполиту. Гордый, высокий, широкоплечий, грудастый, самоуверенный и... нахальный, он спокойно, одним ударом, уложил одного, а потом и другого хулигана.
– Уходим, – сказал он замполиту, но было уже поздно: к ним подошел начальник патруля и предложил пройти с ним.
– Дайте рассчитаться, – сказал старпом.
– Да они не виноваты, – защищала офицеров официантка, – это вон те, – и она показала рукой на окровавленные рожи возмутителей порядка,
– Молчи, – прошептала ей другая официантка, – офицеры побыли да ушли, а с этими нам работать. Как бы чего не вышло...
Но их официантка и женщина-администратор ресторана не побоялись и, впоследствии, дали правдивые показания. Итак, замполит и старпом «Скрытного» оказались в комендатуре: они были выпившие, была драка, была битая посуда и была кровь...
– Я все доложу, как было, – обещал им комендант гарнизона.
Строго относились в те годы ко всем офицерам, задержанным в пьяном виде. Посещение ресторанов в военной форме одежды не рекомендовалось.
Распитие спиртных напитков и раньше, и сейчас, согласно корабельного устава, на короблях было запрещено. Как будто офицеры – монахи. Одно время, даже во время визитов за границу, в иностранные порты, во время приемов запрещалось подавать спиртные напитки, даже – пиво. Что автор испытал на себе, будучи командиром отряда боевых кораблей в ряде стран.
– Слушай, как ты их уложил, а? – спрашивал комендант гарнизона у Мартынова. – Одним ударом!
– Так у нас в ТОВВМУ бокс был обязательным на кафедре физподготовки...
– Ну, что, поехали к члену военного совета, – сказал комендант.
Член военного совета – начальник политотдела Камчатской военной флотилии контр-адмирал Озимов М.В. с такими вещами, как пьянка офицера, разбирался лично. А тут – старпом и замполит!
– Доложите! – приказал он коменданту. Комендант доложил все, как было и в конце доклада сказал:
– Администратор ресторана и официантка дают показания в пользу офицеров. Вот их письменные показания.
Член военного совета внимательно прочел обе докладные, встал из-за стола, подошел к Колесникову и их глаза встретились (Озимов был почти такого же роста, как и Колесников).
– Как же вы рискнули вступить в драку с четырьмя хулиганами? – спросил он.
На что замполит ответил:
– Товарищ член военного совета! Что бы они нам сделали?! Мы же – мордовороты!
– Мордовороты... – усмехнулся Озимов, – на первый раз прощаю. Но учтите, все могло быть, в том числе и поножовщина. Освободите их, – приказал адмирал коменданту.
Так и завершился этот случай без последствий для офицеров. Что бывало редко.