Ниночка, привет!
Как ты поживаешь?
У нас всё хорошо. Мы по-прежнему с детьми в Хьюстоне. Несколько утомились от этого вечного марева Техаса, но ничего не поделаешь, контракт у Георгия до июня.
Жизнь здесь довольно монотонная, но случаются и весьма освежающие события. Одно из них я и хочу тебе описать.
В субботу мы были в Хьюстонской филармонии. Давали оперу в постановке какого-то англичанина. Ни много ни мало "Пиковую даму". Все мои сначала ворчали: зачем я их сюда затащила, не сидится мне дома... А когда началось представление, успокоились и повеселели.
А спектакль оказался неожиданным. Под знаменитую музыку Чайковского высветили задник, на котором появилось лицо молодой графини. Тонкие дуги бровей над фарфоровыми глазами, красные парижские губки с мушкой. Лицо без абриса, на весь экран, как у Шалтая-Болтая. Через некоторое время опустился второй экран, и лицо графини состарилось.
В первом акте, на фоне серого задника, появляются три выцветшие фабричные лавки, на них друзья Германа. Образы весьма неожиданные. Слева Алексей Толстой в габардиновом мужском костюме и норковом пирожке, в центре Ландау в берете, а справа – не то гусар, не то подвыпивший Собакевич. На втором плане маячит Герман, в кителе командира Великой Отечественной войны.
Сцена постепенно заполняется массовкой. Прохожие в костюмах и плащах сталинских времен и мальчики и девочки в форме студентов реального училища. Дети исполняют песню: ”Гори, гори ясно, чтобы не погасло...” Народу на сцене столько, что возникает ощущение - весь Хьюстон решили обеспечить работой. Мизансцены в такой толпе не читаются. Оправдание этой массовке приходит позже, во втором акте, который по контрасту с первым кажется воздушным.
Во втором акте разыгрывается фокус обманутого ожидания. На авансцену выкатывают ломберный столик, на котором вместо карт появляются марионетки. И мы видим кукольную историю парижской жизни графини.
Незаметно появляются реальные герои и звучат прекрасные оперные голоса. Кстати, половина труппы – русские певцы (Герман, Лиза), и поют они очень хорошо.
Старая графиня передвигается по сцене на подагрических ногах, потрясываясь и заваливаясь на бочок. Её партию исполняет иностранка с акцентом давней русской эмигрантки: ”ЗачЭм ты бабушку трЭЭЭвожишь?” Ей прислуживают камеристки в фартуках медсестер Первой мировой войны. Пятнадцать девушек готовят графине вечернюю «роковую» ванну. Одна из камеристок выходит на сцену подагрической походкой графини.
Герман уже в комнате, за экраном, на котором изображено то самое молодое лицо графини с парижской мушкой. Эта мизансцена построена так: старая графиня сидит в миниатюрной ванне времен Людовика XIV, к зрительному залу спиной, и нам виден только её затылок. А Герман выходит к ней (и к нам) лицом, и на протяжении всей сцены мы наблюдаем за его эмоциями.
Жаль, что не увидели третьего акта - дети устали, пришлось уехать.
Нам с Георгием очень понравилась эта новая эксцентрика русской классики. Удивительно, но сквозь костюмерную анархию и хаос эпох у этого постановщика из Великобритании (к сожалению, не запомнила его фамилии) неожиданно проступила энергия пушкинской драмы, и довольно мощная.
Целую.
P.S. Высылаю тебе фотографии: какая опера без буфета; воскресенье в греческой церкви; рядом с домом распустилась магнолия.
Оля, привет!
Удивительно, не пошло и не избито. Повезло вам с постановкой.
Ниночка, привет!
Ты права, сценическая пошлость процветает, так как имеет колоссальный коммерческий успех. Зрители портят художников. Так случилось в Москве с МХТ, который давно «заразился» кассой, и, боюсь, ни Женовач, ни Крымов уже ситуации не исправят. В театральной Москве цельные художники - это преимущественно литовцы. Прекрасен Карбаускис с «Русским романом» и «Йокнапатофой». И Римас Туминас. Но последнего немного подводит труппа: несколько вяловата - и героя Маковецкого в «Дяде Ване» неожиданно побеждает реквизит, абсолютно аутентичный: столярный станок, самовар и самогонный аппарат. И у Женовача в «Трёх сёстрах» весь Чехов рассыпается, когда с авансцены отъезжает берёзовая роща.