По рассказам родных, я был на диво спокойным ребенком. Меня можно было надолго оставить одного, увлечь каким-либо делом или игрой, я спокойно продолжал свои занятия, невзирая на присутствие или отсутствие взрослых. Но иногда прорывалось… Вот пример.
Мне было год-полтора. Моя кроватка стояла рядом со столом. На столе лежала стопка газет, а также были чернильница-непроливайка, перьевая ручка, карандаши и электрический утюг. А также настольная лампа, к которой я не мог дотянуться, а вот карандаши с удовольствием перебирал и даже пытался грызть.
Конечно, меня иногда оставляли одного. Когда, в очередной раз, родители зашли в комнату, они застали следующую картинку. Стол, покрытый подсыхающими чернильными лужицами, был аккуратно застелен газетами в несколько слоев. На газетах в идеальном художественном порядке были разложены детали и части разобранного утюга. Я, высунув от удовольствия язык, покрывал доступные мне незапечатанные участки газет, линиями и завитушками, имитирующими почерк и строчки рукописного текста. Макая ручку с металлическим пером в чернильницу с остатками чернил. До сих пор помню уникальное удовольствие от художественного творчества. А вот, процесс разборки утюга голыми руками, без инструментов - не запомнился. Видимо, он не представлял особых трудностей…
- Мила моя шкода, напевно, виросте письменником!*) - всплеснула руками мама.
- Будет инженером! – по-военному был краток папа.
1954-2014
ПРИМЕЧАНИЯ
(для любознательных интересующихся):
...- Мила моя шкода, напевно, виросте письменником! (Мыла мОя шкОда, напэвно, выростэ пысьменником) - Милый мой шкодник, наверное, вырастет писателем – укр.