Это было летом сорок первого, когда о начале войны народ деревенский узнал не из рупора уличного радиоузла, как в городах, а прямо воочию. Немец пёрся напролом, вторгнувшись на нашу землю и бросая бомбы с самолётов на голову русских людей.
На Брянщине густые и непроходимые леса, в коих можно схорониться и даже затеряться, но внезапность сыграла не в пользу жителей этой небольшой деревеньки Суземского района под названием Старая Погощь. Существует и Новая Погощь, да и Старая сохранилась, до сих пор... А тогда, это были ветхие, деревянные-бревенчатые избы бедняков, где ютились многодетные семьи, выживая за счёт того, что работали не разгибая спины. Была какая ни какая животинка и огороды спасали от голода и нужды. Жили все по-разному, у кого как получалось в жизни, но люди были отзывчивыми и сплочёнными.
Пришла война и начался хаос, поднялась паника и раздор. Сельчан нельзя было узнать, - родные становились чужими и злыми врагами, обозлёнными и алчными до наживы. Всё в жизни смешалось, начался голод, болезни, разруха. Страх и ужас перед врагами заполонили людей, очень многих из них сломили и уничтожили. С приходом немцев, растерянные люди, те что послабее духом и похитрее совестью, сразу же переметнулись на вражескую сторону. Всячески вредили своим односельчанам, забыв о родственных связях и дружеских отношениях. Фашисты оккупировали деревню. Конфисковав весь провиант у деревенских, они оставляли сельчан без средств к существованию, от чего те голодали, заболевали и умирали.
Выбрав избу получше и покрепче, захватчики выселили молодую женщину с четырьмя малолетними детьми в сарайчик, а сами устроили в доме комендатуру. Евдокии ничего не оставалось, как переселиться в сарай со своими дочерьми. Самая старшая дочь Машенька умерла ещё в прошлом году, пятая то есть. А четверо остались мал мала меньше. Старшей Валентине тринадцать лет было,Тоне десять годков, Лене семь с половиной, а самой младшенькой Тане, без малого пять лет. Самые младшие мало что понимали о происходящем и почти не боялись чужих "дядек" в форме и говорящих на "лающем" языке. Старшие же, понимали, что от врага хорошего не ждать и очень опасались попасть под горячую руку, берегли младшеньких и боялись попадаться немцам на глаза лишний раз. Отец их Павел, с первых дней войны ушёл в партизаны, как и многие из местных мужиков. Мать Евдокия, ещё крепкая женщина, до сорока, управлялась как могла с бедняцким своим хозяйством, милыми своими девчонками, да ещё и свекровь была на её плечах, - семидесятилетняя бабушка. Соберёт бывало, корзину со съестным, спрячет под сеном и на телеге тайком, поздним вечером в лес отправится, - мужа повидать. Потом ночью возвращается, боясь чтоб конь не испугался, не заржал да никого не разбудил, не то прознают, - расстреляют всех! Всё, что вырастало где, немец отнимал, - курица или яйца, сало, молоко и масло, - всё съедали вражины. Детей кормила и сама ела Евдокия только овощи да ягоды какие только можно было собрать, грибы. Ухитрялась печь хлеб и лепёшки детям.
Ввалится бывало, сытый и похабный немец в сарайчик и как закричит: " Матка, ком! Давай яйки, сало, давай млеко!.." Чуть позже, заставляли самогон гнать для них. Полицаи выдали немцам, что самогон у Евдохи всегда самый крепкий получается. Как всё было ладно, так послабление какое ни какое было к детям и женщине, а если там у них какая то неприятность от начальства или партизаны "шороху наделают", так и фашисты озвереют и творят бесчинства разные, издеваются над людьми. Выгоняют среди ночи с детьми и гоняют по деревне, пугая автоматной очередью и бранью нереальной. Ужас до костей пробирал! А что уже о детях говорить, так и не приходится. Все плачут, кричат, особенно маленькие с перепугу. Потом сволочи немецкие нажрутся-напьются и давай веселиться. На гармошках губных играют, пляшут, хвастаясь друг перед другом. А детей вдруг начинают угощать шоколадом, конфетами, консервы немецкие раздают да по голове гладят, говоря только: - "Гуд киндер, гуд!"
Случился как-то такой случай. В одну из "весёлых" ночей, прибегает соседка Нюрка к Евдокии и зовёт ей помочь. Женщина бегом платок на голову и из сарая вон, чтоб девок своих не будить. Привела Нюрка к себе в избу, а там немцы после попойки все разошлись по своим хатам, а этот Нюркин постоялец, пьяным до полусмерти под стол свалился и уснул. Пришла женщина после немецких гуляний, чтобы остатки еды со стола собрать для детей своих, да и обнаружила одного пьяного фашиста. Так они вдвоём с Евдокией связали его покрепче, кляп в рот засунули. Дети у Нюры постарше были, помогли погрузить в телегу да и в лес к партизанам свезли, душегубца! Долго его потом свои искали, да только никто больше и не видел. Женщины разумеется, не признались в содеянном. "- Одной гнидой меньше будет," - тихо сказала мать девочкам, когда те расспрашивать её стали. Да и говорить о таком нельзя, - вдруг где взболтнут нечаянно, дети же.
Шло время военное, нелёгкое, голодное. Но и Красная Армия не спала, - начало "жареным пахнуть", опасным для немецких солдат и полицаев, что постоянно около крутились, как ищейки -псы продажные. Стали они с мест срываться, драпать на мотоциклах да машинах своих, и людей за собой тащить, как пленных. В числе всех остальных попала и Евдокия с детьми и свекровью старенькой. Делать нечего, с немцем не поспоришь, у него разговор короткий. Хорошие девочки были у Евдокии, - умные, ладные, смышлёные. Любила всех мать,берегла и старуху бросить не имела права, - всех на себе тянула.
Погода сменялась на дождь и засуху. Шли и лесом, и полем, и болотами. Страшно было отставать, - немец пристрелить мог, не взирая ни на что. Девочки те,что постарше, сами как-то перепрыгивали через канавы, рвы да ямы и семилетнюю Леночку при себе держали обязательно. А вот самой маленькой Танечке было трудно, - быстро уставали ножки и она не могла идти, как ни старалась. А мать пока свекровь больную переведёт-перенесёт, то всё боится, чтобы с малышкой чего не случилось. Она такая хорошенькая стоит, маленькая, но слишком уж непоседливая. Не то, что Леночка. Эта послушная, тихая и спокойная. А главное, всегда старших сестёр держится, слушается и не отстаёт. Танечка же, самая младшенькая, - егоза, на месте не сидит. Одежонка на ней бедненькая, лишь бы не холодно было, ножками снуёт-стучит, - ждёт когда мама за ней вернётся и перенесёт с кочки на кочку... А рядом немцы кругом, надсмотрщиками стоят, как в тюрьме, - следят-наблюдают. Маленькая не понимает, что враг рядом, - ручки тянет к каждому из них и кричит: - "Дядя! Дяденька, перенеси меня! Мамочка, где ты! Таня ждёт!.." И автоматов не боялась, не понимая тогда ничего, как будто на прогулку вышла. Лена,чуть постарше, пыталась что - то ей на ухо сказать, да только Танюшка не слушала её. Смотрела по сторонам, улыбалась немцам, просилась на руки от усталости, иногда плакала, просила пить...
По болотам было идти невероятно тяжело и опасно. Ноги увязали, тело дрожало от усталости, наконец, просто не было сил идти. Пока мать переправляла пожилую и немощную женщину, то малышка отстала и начала плакать. - "Сейчас Танечка, не плачь! Я бабушку посажу где-нибудь и за тобой вернусь. Не бойся, милая!" В это время сестёр рядом не оказалось, - они пошли вперёд, и были уже далеко впереди от матери. Да ещё и пожитки какие-то с собой тащили. Тогда один из немцев-конвоиров подошёл к Танечке, взял её за воротник сзади, что говорится, "за шиворот" и понёс с кочки на безопасную сушу, как щенка. Испуганная Евдокия вскричала: - "Пан, отпусти, отдай мне. Я вот сейчас... Только старуху посажу... Отдай пан, не убивай!" А он всё несёт маленькую и молчит, идёт с автоматом в руке. А Танечка молчит, только ножками болтает в воздухе, на весу...
Поставил ребёнка, когда болота закончились и дальше пошёл. Евдокия конечно благодарила его, а у самой сердце в пятки ушло. Только и перевела дух, когда Девочку сама на руки взяла. Тут и старшие дочери присоединились к матери. Они успешно перешли преграды и младшую Леночку переносили на руках по очереди, неся с собой ещё и какие-то сумки с вещами, хлебом и водой. Они присели в стороне, чтобы отдохнуть, перевести дух и перехватить хлеба с водой, как и остальные семьи, кому удалось выжить и пройти этот нелёгкий путь. Вот так они и пришли в назначенный фашистами пункт. Что их ждало дальше, никто не знал.
Отдохнув немного, Танечка стала порываться побегать и погулять, не понимая где она находится и зачем. Едва женщина отвлеклась на минуту к остальным детям, а Таня ушла, - потопали ножки туда, где немцы что-то громко обсуждали. Один из них играл на губной гармошке и Танечка направилась прямо к нему, - ей было интересно очень. Евдокия кинулась разыскивать дочь. А девочка стояла перед немцами и улыбалась. Перед ней стояли и о чём-то беседовали трое немецких солдат. Один из них достал фотографию из кармана шинели и показывал свою дочь, - ровесницу Танечки, любуясь то фотографией, то девочкой стоящей прямо перед ним, слегка прищурив один глаз от яркого дневного света. Все трое стояли и смеялись. Один играл на гармошке, топая ногой в такт, второй смотрел в своё фото, а третий достал из кармана шоколадку и протянул Танечке, которую она охотно выхватила из его рук. Потом солдат взял её на руки и что-то стал говорить по-немецки. Вскоре, все трое громко расхохотались. Женщина, услышав оживлённую немецкую речь, бросилась к солдатам с криками: -"Таня, Танечка! Зачем ушла?" Солдат отдал девочку матери, приговаривая протяжно, будто хотел запомнить её имя:"Танья?.." А другой стал показывать Евдокие фото своей маленькой дочери, объясняя что дескать у него дома осталась такая же маленькая и хорошенькая дочка Грэтхен... Евдокия подхватила малышку на руки и тихонько стала ругать, что дочка ушла от мамы. Затем осмелилась спросить у немцев, зачем их сюда согнали и что их ждёт дальше. На что немец ответил ей: -" Матка капут! И киндер капут! Капут!" Женщина поняла, что их всех сюда согнали расстреливать и поспешила к остальным. Наступили часы мучительного ожидания. Вся жизнь промелькнула перед глазами, слёзы душили горло, но плакать было нельзя. Это было роскошью в данный момент, и детей пугать ей не хотелось. Танечка уснула на руках у матери и Евдокия сказала остальным девочкам укладываться рядышком, чтобы отдохнуть, хоть немного.
Уже вечерело, становилось прохладно. Люди были измождены, растеряны, подавлены.
Вдруг, услышали крик, немецкий "лающий" разговор. Явился какой-то начальник с портфелем, толстый немец в очках и в форме. Отдал распоряжение и людей стали готовить для построения. Евдокия сразу поняла, что их будут расстреливать. Не выдержав больше, она залилась слезами. По поведению немцев, скоро всем стало ясно, что их здесь ждёт смерть в самое ближайшее время. Женщины и дети плакали, но это никого не останавливало. Их всех, как стадо, собирали в кучу, выстраивая на расстрел. И всё бы так и случилось, если бы Богу было угодно сие.
Но тут произошло что-то невероятное. Небо вдруг потемнело за считанные минуты, накрыло как куполом, темнотой, хоть"глаз выколи"! Нигде ничего и никого не видать. Все люди просто оцепенели в недоумении, стали молиться, вскоре причитать, креститься... Смерч накрыл землю, тем самым спас всех людей, стоящих тогда перед лицом смерти, от погибели. Только Танечка ничего об этом не знала, - она безмятежно спала. И даже не проснулась от криков, плача, причитаний и слёз, приговорённых к смерти. Каждый из присутствующих в тот вечер были уверенны, что жизнь им сохранил сам БОГ, отменив расстрел. А на утро следующего дня, всех пленных "отбили" у врага солдаты Красной Советской Армии, тем самым дав шанс на жизнь всем присутствующим в ту страшную и роковую ночь. Немцев же всех постреляли, а кому повезло, те "драпали" на мотоциклах и машинах, а кто-то сдался в плен... Красноармейцы разбили лагерь, разожгли костры и напоили пленных чаем. А Танечка теперь уже сидела на руках у русского солдата и спокойно грызла сухарь. Война продолжалась... Евдокия и её дочери пережили эту жестокую войну и остались живы. Не вернулся домой только муж Евдокии, Павел. Он погиб, сгорев заживо вместе с товарищами своими, партизанами. А самая младшая дочь Танечка, - это моя мама.