Чужие вещи. Ночь на двоих.
- Алло, Глюк! Это я – узнал? Слушай, я тут слегка вляпалась, на улице ливень, промокла и замёрзла. Домой ехать не могу. Можно к тебе сейчас? Если ты один конечно. Я тут рядом.
Ему ничего не оставалось, как только согласиться, не выясняя пока подробности. Он был сам, и никто помешать не мог в принципе. Мила позвонила в дверь минут через пять, действительно мокрая до нитки, и её заметно трясла мелкая дрожь.
- Так, шуруй в ванну. Полотенце, халат и воду я уже приготовил, а сейчас сварганю что-нибудь горячего. Ты не за рулём?
- Глюк?! Ну, какой руль?.. Ты на меня посмотри – ответила Мила, и направилась в ванную, на ходу, не расстёгивая, через голову стягивая с себя мокрую блузку.
- Да, уж. Что-то я облажался – в полголоса резюмировал он, глядя на точёную спину Милы, перепоясанную белоснежной портупеей лифчика. На правой лопатке он, вдруг, увидел знакомую родинку, точно такая же, на том же месте была и у Вики. «Вот наваждение! Точно мать!» промелькнула в голове мысль.
Она не закрыла дверь и продолжала торопливо сбрасывать прилипшую одежду. Юрий поймал себя на том, что, словно завороженный, бессовестно разглядывает раздевающуюся девушку. Чертыхнувшись, он быстро направился на кухню, изрядно покраснев от одной мысли, что Мила могла его за этим поймать.
……………………………………………………..
Подмигнув своему отражению в зеркале, она медленно погрузилась в предусмотрительно приготовленную ванную. Горячая вода приятно покалывала, вытесняя промозглый холод из тела и сознания, сердце и дыхание сразу спёрло, а потом приятной волной растеклась тёплая истома. На лице у неё блуждала хитрая и довольная улыбка. Мила чувствовала его взгляд , когда раздевалась, она знала, что он стоит, смотрит, и смотрел бы ещё, но не мог себе этого позволить, и сейчас на кухне его терзает нечто похожее на совесть.
«Смешной ты, Глюк. Никуда ты не денешься. Ты мне нужен, сильный и добрый Глюк. Зачем? А какая тебе разница? Ты, в своё время, испугался мать, но я не мать… Я хуже… или лучше. Что для тебя ничего не меняет. Я тебя возьму. Или я не дочь своей матери? Ты хороший, но всё решено»
……………………………………………………………………….
На кухне Юрий встряхнул головой, ибо от роившихся мыслей стало тесно в голове. Чтобы привести их в порядок, и унять волнение, он плеснул изрядную дозу коньяку в стакан, и залпом его опрокинул. Машинально поставил чайник, потом, подумав, откупорил бутылку молдавского вина, подготовил всё для глинтвейна, и, сев на подоконник, закурил.
«Интересно, она действительно попала в безвыходное положение, или за этим что-то кроется? В какую игру она играет?.. Да, ладно, не ерунди. Так до паранойи дойти не долго. Стоит девке у тебя, или рядом появиться, как ты сразу накручиваешь какие-то интриги. А может ты их ждёшь? В надежде воплотить свои юношеские мечты на дочери? Они ведь удивительно похожи… Тьфу ты! Чушь всякая в голову лезет! Спьяну что ли?»
Но Глюк не был пьян. Чуть больше пол стакана коньяка его не вводили даже в лёгкое состояние опьянении, а тут ещё некое нервное напряжение блокировало веселящее действие алкоголя. Он самозабвенно врал сам себе, пытаясь одной рукой выбросить образ Милы из своей души, кошкой пробравшееся в неосторожно открытую форточку, другой, с наслаждением, гладил шелковистую шерстку, и от собственного лицемерия был себе противен, как облевавшийся опоек. В нём сейчас боролись два «Я», причём разумный, рассудительный Юрий явно проигрывал Глюку. Обозвав себя как только можно, и оправдав на все пятьдесят, он, наконец успокоился. Наверное подействовал и коньяк, дозу которого, незаметно для себя, он успел удвоить.
- Юра, ты не будешь сердиться? Мне так понравилась твоя рубашка, что я не смогла себе отказать… Уж смотрится на мне прикольно.
Мила крутанулась на месте, отчего полы рубашки, раскрывшись веером, на секунду открыли изумительные ноги почти до самого бедра, мокрые волосы, описав полукруг, упали тяжёлой плетью на левое плечо, придавив ворот рубахи, и открыв правую грудь больше безопасного уровня.
Глюка кольнуло током, и он несколько резковато буркнул: - Закройся, а то простудишься. Глинтвейн будешь?
- Ой! Извини! Я не учла, что ты не просто друг, но и мужчина – явно кокетничая ответила Мила, и вдруг, став, серьёзной, устало добавила, – Буду, конечно. Я сейчас всё буду. Только не здесь. Я хочу лечь. Хорошо?
- Бельё лежит на диване. Стели, и ложись. Я сейчас всё организую. Есть будешь?
- Нет. Ты что? Спать-спать-спать-спать…
…………………………………………………………………………………….
Укутавшись в длинный, мягкий плед Мила, поджав ноги, сидела на диване, отрешённо глядя в одну точку. Тусклый мягкий свет, где-то под потолком, по всему периметру комнаты, тихая, мурлыкающая музыка из невидимых динамиков, располагали к успокоению, отрешённости от сущего, от суетности, от набирающего скорость бытия. Гармонию добавлял шум дождя, доносившийся из открытого балкона. Когда Юрий вкатил тележку с напитками и бутербродами Мила уже крепко спала, и он не стал её будить, облегчённо вздохнув, вышел на балкон, к шуму дождя, как будто искал у него защиты от себя самого, прихватив с собой бутылку коньяка. Хоть пить было сегодня опасно, но не пить невозможно.
Внизу, напротив, горел один единственный фонарь, в свете которого блестели струи дождя. Фонарь горел словно забытый ночник на столе, за ним сгущалась неприглядная тьма, одновременно расширяя и суживая ощущение пространства, где чёрный безграничный Космос, и ты, словно маленький атом в просторах Вселенной. Монотонный шум дождя в сочетании с коньяком уводил сознание далеко за пределы восприятия реальности. Ему было здесь спокойно, мысли исчезли совсем, растворившись в шуме дождя, и он полностью ушёл в созерцание, потеряв ощущение времени.
- Юра, ты почему не спишь? – услышал он тихий голос Милы, и тут же почувствовал её дыхание на своём плече. – Разреши и я взгляну на дали, укрытые маревом ночи. Правда, глупые строки? Марево ночи… – проговорила она, облокотившись о перила балкона. Твёрдый сосок лишь на секунду коснулся его руки, отчего его снова ударило током.
Идиллия рухнула в одночасье, к тому же накопившийся алкоголь, сметая все преграды, устремился к рассудку, накрыв тёмной волной и так затуманенное сознание.
Он повернул Милу за плечи к себе, ладони держали её твёрдо, так, что возможности для манёвра не оставалось – ни отстраниться, ни прижаться. Так они и стояли на расстоянии полусогнутых рук.
- Мила, что с тобою происходит? Что ты хочешь? Твоя «дружба» заходит слишком далеко. Зачем тебе всё это?
- Юра, а что происходит? Со мною ничего не происходит. Может это с тобой что-то происходит, Юра? Но ты этого боишься, как боялся двадцать лет назад? Такой большой, и сильный, а боишься… Юра, почему ты боишься быть счастливым?
Она казалась спокойной, голос звучал ровно, мягко, местами чуть дрожал, и только это выдавало её лёгкое волнение. Он ничего ей не ответил, и ждал продолжения экзекуции.
- Ты во мне привык видеть взбалмошенного подростка, но я успела вырасти, а ты и не заметил. Ты не смог за столько лет избавиться от комплекса Вики, и видишь во мне её повторение… Но я не клон Виктории Игоревны, я Мила Степановна…. Не надо говорить, что недостаточно вырасти, нужно ещё повзрослеть. Я взрослая с рождения. И я женщина, а у женщины не спрашивают зачем она делает то, или это, ибо она этого не знает и сама.
Мила его била словами наотмашь, резала на куски, как умела делать только Вика… Черт! Снова Вика! И она была права. Как она во многом была права! Он, наконец-то, увидел, как Мила раскрывалась, словно редкий цветок, который распускается раз в сто, или двести лет, и ему одному дозволено это видеть.
- Со мной ничего не происходит. Со мной всё в порядке. Я люблю тебя, Глюк… Но это не имеет значения, мать состряпает мне выгодную партию, и выведет в королевы. Хоть мне хотелось сыграть свою… Утром я уйду, мне на недельку нужно съехать по делам, и у тебя будет временя решить, или не решить. Ты ведь уже примерял на себя роль моего мужа? Правда, милый? Идём спать… Утра вечера… ну, ты знаешь…