Киев одним штрихом. Мы с Ваней на ступеньках Киевского вокзала играем на балалайках и поём:- "Не шумыть не гудэ, дрибный дождик идэ, а хто ж мэнэ молодую дай до дому довэдэ"-публика удивлённо смотрит на нас, кое кто бросает медяки в нашу сторону, видимо наш затрапезный вид, даёт основание это делать. Если Ваня и раньше выступал перед большой аудиторией, в колхозе на каком то празднике, он играл эту же песню, а девчонка ровесница пела, то для меня это был дебют, не где нибудь, а в Киеве, так что я чувствовал особую ответственность и играл и пел очень собранно, что скорей всего ухудшило, а не улучшило моё выступление. В конце концов, мы заработали жидкие аплодисменты и несколько медяков, но нас это не огорчило. Во-первых мы играли не ради денег, а для себя, для души, а во- вторых собрали какую-никакую, но аудиторию. Дальше воспоминание ещё больше разрозненные.
Мы ночью выгружаемся на небольшой станции, будущего места жительства, село называется очень лирично- Дуброва. Поезд стоит.всего две минуты, в торопях и во тьме выбрасываем весь свой скарб, а поезд уже даёт гудок отправления, пускает пары и начинает медленно двигаться, пришлось срывать стоп-кран, но всё же в попыхах, мы забыли две наши балалайки, которые остались лежать на верхней полке, потом мы ещё долго о них с огорчением вспоминали. Нас встречали: мамина сестра,и её дочь с мужем. Слёзы, объятия, расспросы, всё как-то бестолково в темноте, суетятся,говорят перебивая друг друга, язык странный не похож на наш. Мы, дети молча сгрудились в стороне, сонными глазами пытаемся рассмотреть новых родственников, вслушиваемся в их разговоры, ночной холод медленно пробирается под одежду, заставляет ёжиться, мелко стучать зубами, сон постепенно испаряется. Наконец вспомнили и о нас. А где Витька-слышу я-да вон он- говорит мама, показывая на меня. Моя двоюродная сестра уже взрослая, имеет двоих детей и второго мужа, на лицо смуглая, простодушная, улыбчивая с распростёртыми объятиями подходит ко мне- "Ух ты какой большой"-пытаясь меня подхватить на руки, но я увёртываюсь, не привык к телячьим нежностям. Вокруг смех, гомон, чмоканье, наконец все похватали узлы и отправились домой. Мы пришли в хату к нашей тётке, маминой сестры. Как бы мы бедно не жили на Дальнем Востоке, но то что я увидел, повергло меня в смятение и увеличило собственную значимость, пол в доме был глиняный, в углу было набросано сено на котором нам постелили и мы не раздеваясь, уткнувшись носами в ароматное душистое сено быстро уснули. Гомон взрослых ещё долго пробивался сквозь пелену сна, зарождая в душе предчувствие чего-то нового, радостного. Гудки паровоза, запах дыма, покачивание на стыках рельс, встречный поезд слепит глаза лучом прожектора, эти сновидения меня ещё долго преследовали.